Тевтонка

К выходу почти бежали, постоянно оглядываясь — не покажутся ли синие огни. Сзади кралась бархатная темнота, в плеске и шуршании чудилось тиканье. Грета и Одо несли факелы. Бриан с трудом переставлял ноги, и Грета взвалила руку рыцаря на свою спину, помогая идти. Пришлось бросить его мешок с припасами, перевесить себе дротик.

Правое бедро саднило. Комтур хотел, чтобы она осталась здесь. Обойдётся. Только бы вырваться наружу! Они и письмо передадут, и сигнальный огонь на башне зажгут, и обратно в замок ещё вернутся. Только не этим путём. Ох, не этим!

Трудно. Рука у рыцаря тяжелее, чем ствол большой пушки. Ну давай же, ещё шаг…

Стены раздались в стороны, потолок поднялся. Вон уже видно железную дверь, почти выбрались!

— Погоди, дай отдышаться, — с трудом выдавил Бриан.

Грета прислонила его к стене и посветила факелом: на бледном лице чётче проступили оспины.

Предки Бриана д’Артуа были из Лотарингии, прадед приехал на службу в Кёльн. За рвение ему было пожаловано поместье и пять деревушек, дед выстроил замок. Его сын Робер привёз сарацинку из похода, которая родила мальчика. Роберу вскоре сосватали дочь соседа, чтобы объединить земли. Все владения, замок, слуги отошли её отпрыскам, и едва Бриану исполнилось четырнадцать, бастарда с парой пажей отправили в Пруссию.

Он почти каждую неделю сражался с заезжими рыцарями, всякий раз получая своё количество палок: братьям разрешалось выходить на ристалище только по приказу начальства. Впрочем, комтур не наказывал слишком строго, ведь все трофеи шли в орденскую казну, а проигрывал Бриан нечасто. Многие отказывались драться, только взглянув на мощную фигуру — дескать, пояса-то рыцарского у тебя нет. Но теперь, когда пояс у д’Артуа появился, все гости станут очень-очень вежливы с сыном сарацинки.

Если только он выйдет отсюда. Да пусть придётся на себе нести, волочь — призраки не получат его, хватит с них Поля!

— Как тебя на самом деле зовут? — спросил Бриан мягко, как никогда не говорил.

— Грета.

— Грета… Надо же, и мою младшую сестру так же. Знаешь, Грета, ты такая… Как оазис в песках Палестины.

— Идёшь, идёшь, а напиться нельзя?

— Да. То есть нет. Я о другом… Ты небывалая. Словно из песни. Не подумай обо мне ничего дурного. Поклоняются же святым ликам, молчаливо, издали…

Грета смотрела в глаза цвета гречишного мёда — и от груди вниз опускалась блаженная слабость, разливалась до кончиков пальцев. Этот человек больше года хранил её, а она и не знала. Следовал всюду, защищал от нападок, урезонивал братьев. Предупредил о приказе, который отдал комтур. Если бы не он — как бы Грета спаслась?

Тайный ангел с рябым носом. Ближе…

Грешница, Лилит. Этот рыцарь давал обет целомудрия, а глупая девчонка совратила его с истинного пути, из-за её лжи чистая душа будет вечно страдать.

Нет, Грета должна так думать. Но она всем телом дрожит, и чёрную щетину на смуглых скулах хочется пригладить, и плечи у сына сарацинки широкие, надёжные…

Рыцарь протянул ладонь, чтобы прикоснуться к щеке Греты. Она замерла…

И отпрянула:

— Настоящий Бриан мне никогда бы не признался!

Его указательный палец открылся, из кончика выползла золотая мокрица, шлёпнулась на пол, шмыгнула к ногам… Но Грета воткнула в тварь меч. И сжала себя в кулак, пытаясь собраться:

— Говорила я тебе — не ходи за Густавом.

— Не беспокойся, у него там в штанах уже всё железное, — монотонно произнёс подошедший Одо. Левый висок коротышки отблёскивал золотом.

Он же во время боя закричал от боли, а ранен не был! Точно. Значит, его тогда укусили.

Одо кинул мокрицу, Грета отшвырнула её мечом и выставила клинок, тяжело дыша. На Бриана — бывшего Бриана — нацелилось копьё.

Братья синхронно сделали шаг назад.

Из пройденного коридора показалось трое золотых призраков, абсолютно одинаковых. Где толстый Фед, весёлый Поль, растяпа Густав? Кто из них кто?

Уже не узнаешь.

Неуязвимые, холодные, правильные. Не такими ли предписывает быть братьям Ордена Устав?

— Бегите, отец! — крикнула Грета.

Спятивший от страха Антонио навалился на дверь, та поддавалась неохотно, видимо, снаружи занесло песком. Что за ней? Дикий лес — или лагерь татар? Пусть что угодно, лишь бы выбраться уже из подземного кошмара!

Призраки устремились к священнику, Грета преградила им путь. В глазницу среднего полетел дротик… однако из золотого лба выдвинулся щиток, наконечник звякнул об него, отскочил.

Они учатся, улучшают броню! Причём очень быстро. Растёт она у них, что ли?!

Бесполезно сражаться с адским отродьем, всё равно проиграешь. Если Грета при жизни не могла одолеть Феда, Густава и Поля, как справится теперь, когда они стали демонами? Да при том с троими разом?

Победа и не важна. Только бы задержать, дать время отцу Антонио.

Неуязвимые демоны? Ещё в прошлый раз заметила: доспех похож на миланский, но без латной юбки, ронделя — пластины, защищающей подмышку, налокотников. Есть набедренник, а налядвенника нет, между ногой и торсом зазор. Наколенник отсутствует.

Пригнувшись, уворачиваясь от белых лучей, Грета прыгнула, толкнула одного, второму воткнула кинжал в плечевой сустав. Тот, что был сзади, стал стрелять, задел своего же и прекратил. Меч с крестом впился ему в прореху повыше бедра, со второго удара почти отсёк ногу.

Призраки замерли:

— Улучшение, — сообщили они хором.

Однако Грета не стала дожидаться, когда враги отрастят себе рондели и наплечники. Она воткнула лезвие в зазор между грудными пластинами, где те сходились к фонарю, нажала, повернула. Из пролома забили молнии. Кинжалом рубанула крайнего по колену, пока он заваливался, отсекла стреляющий наруч.

— Улучшение, — снова проговорили враги вместо того, чтобы драться.

Вот где их слабое место! Они совершенствуются прямо в бою, все разом, и в это время ничего не делают. Показать вам, призраки, недостатки вашей защиты? О, работа как раз для Мастера по доспеху!

Мышцы болели. Грета рубила тугие, твёрдые сочленения — секунду промедлишь, и их закроет броня, которую невозможно пробить. «Гнад дир Готт», — повторяла она про себя. «Да пребудет с тобой милость Божья».

— Иди сюда! — звал отец Антонио. Он уже приоткрыл дверь, протиснулся в неё и теперь заглядывал назад, с тревогой наблюдая за боем. — Над входом скала треснула, висит на одних корнях, как бы не рухнула!

Снаружи ворвался влажный воздух, свет факела затрепетал. Повеяло летней ночью, восхитительно свежей, соснами и мятой. Птицы пробовали тренькать, звать солнце. Там, в нескольких шагах, между стволами бродят караваи тумана, небо зарумянилось, и на заросшую тропинку свешиваются спелые земляничинки. Тропинка бежит далеко, до самой дороги на Данциг, и хорошо по ней идти, оттряхивать от росы серебристые кустики.

…Тысячи золотых воинов, которых невозможно ранить никаким оружием, подступают к стенам Нижнего Замка, проламывают лучами ворота, словно расплавленный металл, заливают Мариенбург…

Нельзя выходить. А то призраки тоже выйдут. Нужно оставить их здесь.

— Захлопните дверь, отец Антонио! — прокричала Грета, нажимая на меч, поворачивая его. — И завалите вход.

Спасительная щель со скрежетом закрылась. Факел потух. Всё-таки случилось так, как хотел комтур: избавился он от девчонки в Ордене.

Глава 8. Искушение

Мертвенный свет сочился из кругов, которые ворочались на полу. Били молниями разрубленные куски, снова сползались воедино. Откинутый в угол череп выпустил гибкие щупальца и пауком побежал к телу призрака.

На Грету двинулись ещё двое. Одинакового роста, с золотыми черепами вместо лиц, в рясах и кольчугах, только одному кольчуга была мала и сковывала движения.

Почему они не стреляют? Пока не могут, не превратились до конца?

У правого блестит рыцарский пояс, из-под рясы выбилась серебряная ладанка — Мария с младенцем. Это Бриан.

Если он сейчас призрак, почему бы тоже не превратиться в призрака? И быть вместе, навсегда, как не могли раньше. Стоит ли сопротивляться? Или сложить оружие, пусть мокрица кусает?

Ведь там нет ничего. Ни рая, ни ада. Ради чего всё? Чтобы стеклянные тётки нацепили ободок?

Воин с ладанкой сделал выпад мечом — не Бриана манера, тот бы сразу развалил противника напополам или голову снёс. Тем более Грета сейчас без шлема.

Ересь. Нельзя думать о нём, как о Бриане! Бриан умер, его душа отлетела на вечное пиршество, а здесь лишь дьявольский прислужник, который захватил тело рыцаря. Грета ускользнула, смела ударом «ручку от чайника».

Призрак замер.

Кисть с мечом сдавило — бывший коротышка впился в неё; по кожаной перчатке пробежала мокрица, шмыгнула в рукав. Запястье взорвалось болью, клинок звякнул о камни. Под кожей что-то зашевелилось.

Махнув кинжалом, Грета отсекла трубку на золотой голове. Это затормозило врага — на десяток секунд.

— Улучшение, — произнёс речитатив.

Два туловища уже восстановились, к ним пристраивались конечности.

Подобрав меч, Грета вертелась мельничным колесом, рубила и отбрасывала. Гнад дир Готт. Гнад дир Готт. Правая рука отказывала, она совсем онемела — внутри мокрица выпускала длинные щупальца, вгрызалась в мышцы.

Пещера содрогнулась, за дверью валились каменные глыбы. Как бы отца Антонио самого не придавило. Пожалуй, ни железная дверь, ни завал призраков не остановит. Может, они боятся солнечного света?

Что-то подсказывало: не боятся. Как же с ними справиться?

Грета скинула рясу, затянула её горловину верёвкой. Насаживая на кинжал головы, покидала их в «мешок». Из голов протягивались металлические щупы, впивались в ткань, разрывали.

Она накинула сверху свою кольчугу — и поволокла добычу вниз по туннелю, обратно во тьму, подальше от живых.

Правой половины тела почти не чувствовалось. Факела нет, почему всё видно? Словно тусклый синий свет заливает стены. Хор голосов звучал в голове:

«Грета, постой: нет никакой вечной жизни души. Тебя обманывали с детства, плели глупые сказки. Мы же — бессмертны, здесь, во плоти. Присоединяйся к нам. Прими реальность, открой глаза».

На полотнище в трапезной распластался алерион — орёл без клюва, зато с утиными лапами. Грета и старший брат Генрих сидят за столом, сложили ладони. Аромат гусиного паштета с миндалём охватывает и манит. Отец предпочитает размолотую пищу, в его преклонные сорок пять почти все зубы покинули своего сюзерена. Бернар, легавый пёс, тихонько-тихонько скулит под стулом и бьёт хвостом.

— Грефа, куфа ты смотфишь? — Голос отца обжигает розгой. — Повтофяй: «истинно говофю тебе, ныне же бувешь со мною в раю».

Даже ослиные уши на колпаке шута торчат вверх, слушают Евангелие — Цыпка фон Таупадель приподнял их за кончики и свёл зрачки к переносице.

Камни под ногами казались хлебами, едва из печи, с хрустящей корочкой. Проломить её зубами и мять нёбом упругий кусочек, кисловатый, пахнущий дымком…

Грета шла мимо. Вот комната, где призраки утащили Поля.

Это же не обломки кирпичей, а жареные колбаски! Солёные, с перцем, положишь на язык — и брызнет сок…

Какие колбаски?! Пятница, да ещё и канун дня святого Джеймса, покровителя всех странников. Его образ проявился на коре дерева в Ноттингеме…

Синие лучи метались по стенам, сзади топало пять безголовых тел. Голоса пели:

«Ты наша, ты с нами. У твоего мозга безграничные возможности. Ты будешь нашим мейстером, поведёшь нас в бой. Больше никто не нарушит Устав, больше нет места обжорству, пьянству, похоти. Посмотри, мы стали такими, как ты хотела, разве нет?»

Ноги налились тяжестью золота, идти казалось невыносимо. Слабое, глупое тело. Оно предаёт, как всегда предаёт!

В уголках глаз мельтешили линии, сложные ломаные фигуры и надписи.

Грета сильнее сжала зубами губу, по подбородку текли тёплые струйки. Кровь — это хорошо. Это значит, что человек в ней ещё жив. Вниз.

«Остановись. Это мы, твои братья. Мы освободим замок, нападём на осаждающих с тыла. Ты приведёшь подмогу Ордену, хоругви, эшелоны! Не будет ни поляков, ни литвин, ни татар, ни русинов — только идеальные Рыцари Креста».

Она видела это: золотое воинство расшвыривает мерзких сарацин, отвоёвывает Гроб Господень. И не надо больше никому скрываться, прятаться. Мужчины, женщины, кнехты, мавры — все равны, все братья. Все народы. Вся Земля.

— Нет! — хрипло крикнула Грета. — Фед. Густав. Поль. Одо… Бриан — они были ЛЮДЬМИ. С их идиотскими шутками, с салом под подушкой, со вшами и шлюхами. Они не выдали меня, хотя должны были, не обидели, хотя могли. Вот кто мои братья, и души их в раю. Я иду к ним. А вы — вы просто пустые доспехи. И вы не ступите наверх!

Кирпичная кладка сменилась срубом. Здесь.

Сверху капала вода. Всего лишь прорубить гнилую древесину, проковырять песок…

Меч остался перед выходом. Неужели даже он покинул? Грета достала кинжал, но поскользнулась — и рухнула на брёвна. Силы кончились. Она приказывала себе подняться…

Ничего не получалось.

Из продранной кольчуги выполз золотой череп. Грета ударом перевернула его. Чёрные щупальца извивались, вытягивались, ища опоры.

Собравшись, она стала на колени — и воткнула клинок между щупалец. Те обвисли.

— Смотрите, я сейчас уничтожу ваши головы, — кинула она призракам, которые показались в проходе. — Все, одну за одной. Не шучу. Вообще не люблю шутить.

Синий фон окрасился красным: угроза. На полу скрючился человек, и он опасен.

«Да, опасен, — согласилась Грета. — Только посмотрите получше, вы, безглазые: человек сидит не на полу, а на потолке».

Пять наручей извергли огонь. Брёвна лопнули, щепки застучали по кольчуге, ожгли миллионом стрел лоб, веки.

После смерти рыцари Ордена превращаются в ангелов, они вечно сторожат трон Пресвятой Девы. Братья, подождите сестру!

Через мгновение мир обрушился. Тьма спасла от боли.

Река Ногат хлынула в туннель. Поток сметал пласты глины, смешивал обожжённые кирпичи и песок, нёсся вихрем, обрушивая туннель, словно кротовый ход весной. Вода крошила каменные глыбы, строила курган для золотых тел и голов, заносила их щебнем.