Цесаревич Вася 2

Лех Качиньский выскочил из беспамятства как пробка из воды, и попытался издать вопль ужаса, потому что последнее, что он помнил, были упавшие на камень страшные снаряды. Умом понимал — не взорвутся, но ничего не мог с собой поделать. Завопить сквозь кляп во рту тоже не смог.

— Вах, жюлик праснулса! Гамарджоба, бандыт нихарощий!

Лех чуть повернул голову и увидел настоящего дикого кавказского горца, какими он всегда их представлял — в лохматой папахе, с большим кинжалом на поясе, и рогом в руке, из которого то и дело прихлёбывал вино. Впечатление дикости не портили даже прекрасно пошитый костюм из тонкой шерсти, лаковые туфли, и пенсне в золотой оправе.

— Ти зачем цвэты варавал? Мужчина нэ должен варавал! Джигит дабыча в баю бэрёт, брек дабыча в баю бэрёт, а ты варавал! Ти нэ мужчина, сэйчас женщин из тэбя дэлать будэм!

Качиньский попытался попятиться, отталкиваясь от пола свободными от верёвок ногами, но ударился коленом о что-то металлическое.

— Нэ взарвис, — покачал головой горец. — Я там всо атрэзать буду, а нэ взарват. В гарэм евнух нужен, ти будэш харощий евнух.

И тут Лех заплакал. Его не страшила смерть во имя свободы любимой Польши, его не пугала даже прилюдная казнь за уничтожение тирана, но вот так…

— Нэ плачь, — дикий кавказец похлопал Качиньского по щеке. — Я там нэ больна атрэжу. Хочишь канфекту? Всэ евнухи любит канфекту. Что малчишь?

Старший обер-фейверкер неимоверным усилием перекусил собственную портянку, использованную вместо кляпа, и вытолкнул остатки сухим непослушным языком.

— Я не воровал цветы, уважаемый! Я хотел убить императора Иосифа Первого.

— Зачэм абманиваишь, глюпий евнух? — не поверил кавказец. — Ящик с гваздика видишь, да? Запах ащущаищь, да? Абэктивний рэальность, данний нам в ащущениях. Гвардика есть, император нэт.

— Я из пушки в него хотел стрелять.

— Глюпий евнух, импэратор в Гатчина сидит, ти сюда сидит. Пушка так далэко нэ стрелаит. Канфэкта хочищь? Канфекта сладкий, тэбэ не болна будит. Чик кинжалом, и всо. Сичас свэчку зажгу, чтоби видна бил харашо.

— Я расскажу, — всхлипнул Лех. — Я всё расскажу.

Информация потекла из бывшего поляка полноводной рекой. Он очень не хотел оказаться дежурным евнухом в гареме дикого кавказского горца, и рассказывал даже о том, о чём только догадывался или слышал краем уха. Некоторые детали пришлось повторять несколько раз, потому что ужасный абрек в них не верил. В подводную лодку на Неве, например.

Лаврентий Павлович действительно в неё не поверил, и в глубине души посмеялся над наивностью Качиньского, рассчитывающего на эвакуацию и считающего себя и англичан равноправными партнёрами. Господи, неужели до сих пор находятся люди, верящие в честность этих пожирателей лимонов? Оно им надо, вытаскивать каждого болвана? Лайми и своих не вытаскивают, в случае провала объясняя их действия частной инициативой. У короля таких бозишвили[1] много!

Кстати, а если эти два снаряда взорвутся на территории английского посольства в Голландии, как это повлияет на цену луковиц тюльпанов? Или стоит подумать над снижением закупочных цен на финики?

— Хорошо, господин Качиньский, вы меня убедили, что не покушались на мои гвоздики, — Берия снял лохматую папаху и говорил без всякого акцента. По его лицу было видно, что он сделал какие-то выводы и составил план дальнейших действий. — Но вы не подумали о том, что убийство императора отменило бы завтрашние балы и торжества?

— Я признаю только торжество справедливости! — гордо заявил Лех, и тут же скрючился от сильного удара лакированный туфлей в печень.

Ставший жидким бетон сыто чавкнул, принимая живой подарок, и снова застыл. Лаврентий Павлович плюнул на то место, где только что лежал Качиньский.

— Справедливость у него… А у меня цветы могут завянуть. Тьфу, унамусо гетверан[2]!

Попытку покушения на императора никто не заметил, но в тот день произошло ещё несколько событий, так же оставшихся незамеченными широкой общественностью. Вот, например, второй секретарь посольства Норвегии, получивший образование в английском Оксфорде и подающий надежды дипломат, немного не рассчитал силы в борьбе с русской водкой и утонул в собственной ванной.

Коллежский асессор Рудзутак, возвращавшийся со службы в Пулковской обсерватории, оступился при переходе через дорогу, упал, и ударился виском о чугунный люк городской канализации. Приехавшая карета неотложной помощи ничем не смогла помочь покойному.

Но самый странный случай произошёл на борту рейсового дирижабля, следующего маршрутом Петербург — Афины с промежуточной остановкой в Бухаресте. Господин Харлампие Петреску, летевший вторым классом, таинственным образом исчез из салона, и тщательные поиски не дали результата. Пропал человек в небе, и следов не оставил.

А у самого Лаврентия Павловича рабочий день закончился далеко за полночь. В отдельном кабинете ресторана Берия поднял бокал с вином, обращаясь к господину Тер-Петросяну, уже многие годы исполняющему обязанности начальника департамента охраны цветочно-фруктовой империи:

— Давай, Семён Аршакович, выпьем за то, чтобы наши цветы никогда не завяли.

— А фрукты?

— Да, и пусть с фруктами тоже всё будет хорошо.

Но это было чуть позже, а пока…

— Ваше Императорское Величество, что же мне делать? — король Испании замёрз в эту замечательную для Петербурга погоду, солнечную и безветренную, и кутался в шинель так, что наружу из-под воротника торчал только острый красный нос. — Мне нужно хоть что-нибудь сделать. Я здесь, а в моей прекрасной Испании натуральный бунт. Да что бунт, там настоящий переворот!

Иосиф Первый с неодобрением покосился на испанского коллегу, осуждая излишнюю суетливость. Телеграмму о свершившемся государственном перевороте принесли пятнадцать минут назад, информации в ней мизер, и предпринимать что-либо не владея ситуацией просто бессмысленно. Сначала нужно узнать, остались ли в стране верные королю войска, вся ли территория захвачена мятежниками, потом нужно сделать выводы, наметить планы действий, и только тогда с осторожностью приступать к их претворению в жизнь. А этот готов бежать в порт и лететь домой на стареньком крейсере, более опасном для своего экипажа, а не для противника. Утопят болвана по дороге…

Так бы не жалко, но поставки вольфрама из Испании закрывают четверть потребностей Российской Империи в этом металле, а самые крупные шахты и обогатительные фабрики принадлежат королевской семье. Там не только вольфрам, кстати, там много чего полезного и вкусного, не зря же в своё время император Николай Первый посадил на испанский трон родственную династию Ольденбургов. Обрусевшие немцы оказались не самыми худшими монархами, только вот последний немного подкачал.

— Давайте не будем торопиться, Пётр Николаевич, — сказал император испанцу. — Я сегодня сына встречаю, понимаете?

Король понимал. Он и приехал в Петербург, чтобы попытаться породниться и с этим российским правящим домом, для чего прихватил с собой пятнадцатилетнюю дочь.

Правда, по мнению недоброжелателей девица страшнее смертного греха, но в династических браках это ничего не значит. Тем более, ещё неизвестно как выглядит наследник российского престола. Из соображений безопасности его чуть ли не с младенчества прячут неведомо где, и представят свету только завтра на Первомайском балу в Гатчине. Вернее, сегодня, совместив представление с испытанием каких-то диковинных летательных аппаратов.

— Летят! — генерал-лейтенант Дзержинский, отличающийся отменным зрением и слухом, указал рукой в небо. — Вот они!

И точно, в голубой вышине появились два крестика, сопровождаемые гулом двигателей. Вот летательные аппараты снизились, сделали круг над Невой и Васильевским островом, и первый из них пошёл на посадку, прицелившись точно на Дворцовую площадь.

Тут же рявкнула медь десятка оркестров — два были в срочном порядке привезены на грузовиках их Гатчины, а восемь взяты из столичных полков и пожарных команд Петербурга. И если гатчинцы заиграли загодя разученный новый «Марш авиаторов», то остальные выбрали музыку по своему усмотрению.

По эту какофонию, разбавленную восторженными криками собравшейся толпы, чудесная рукотворная птица с мотором приземлилась, и остановилась после короткого пробега, свернув к Александрийской колонне.

А вторая машина вдруг резко увеличила скорость и рванула в вышину, где к всеобщей радости принялась исполнять головокружительные и немыслимые с точки зрения науки фигуры.

— Как он оттуда не вываливается, если кверху колёсами летит? — вслух удивился испанский король, забывший о неприятностях и внимательно наблюдающих за невиданным зрелищем.

— Это же Чкалов, — снисходительно пояснил российский император. — Он в реальном училище уроки физики прогуливал, поэтому её законы на него не действуют.

— Он женат? — почему-то спросил король и покосился на свою дочь.

Император Иосиф тоже бросил взгляд на принцессу, и кивнул:

— Валерий Павлович давно женат и счастлив в браке.

Инфанта Астурийская Иоланта Хуана Мария дель Соль Карменсита Пилар не обращала внимания на эти взгляды. Её внимание было обращено на самолёт у Александрийской колонны. Вот открылась дверка в борту, и из кабины мягко спрыгнул вниз долгожданный наследник российского престола цесаревич Василий Иосифович. Боже правый, какой красавчик! Неужели ему только четырнадцать лет? Рост невысокий, но мешковатый комбинезон не скрывает атлетическое сложение тела, двигающееся с грацией хищного зверя, пока сытого, но готового в любой момент перейти в атаку.

— Porca madonna[3]! — восхищённо выругалась принцесса на языке матери итальянки. — Я его хочу трахнуть прямо здесь!

Но что это? Цесаревич что-то крикнул, и из самолёта прямо ему на руки упала девица точно в таком же комбинезоне, но ушитом по фигуре и не срывающем достоинства. Слишком долго держит в объятиях, нарушая все правила приличия!

Но вот отпустил, чтобы тут же поймать вторую девицу. И третью! Господи, что за разврат творят эти сумасшедшие русские?

Испанский король при виде появляющихся из летательного аппарата красивых девушек загрустил. Прямо на его глазах шансы выдать инфанту замуж за цесаревича стремительно скатывались к нолю.

— Кто это, Ваше Императорское Величество?

— А это, дорогой мой Пётр Николаевич, — усмехнулся император, — наша гордость, наше будущее, наша надежда. Сейчас Чкалов приземлится, и во время награждения я познакомлю вас с этими замечательными девушками.

— Награждения? — растерялся испанский король. — Простите, но я не взял с собой испанские ордена.

— И не нужно, — успокоил его Иосиф Первый. — Подарите девочкам земельные владения в своей стране. Можно даже без титулов.

— Земельные владения?

— Да. Думаю, Валенсия, Кадис и Гибралтар их устроят.

— Простите, но в Гибралтаре англичане.

— Это мелочи, Пётр Николаевич. Но я правильно понял, что принципиальных возражений у вас нет?

Глава 3

Бал, это сверкание бриллиантов и орденов, кипение шелков, блеск золота на парадных мундирах. Да уж, о мундирах можно сказать, что в вопросах красоты военной формы мнение её будущих носителей совсем не учитывается. Какого-нибудь генерала вполне можно посылать с винтовкой в руках на вражеские пулемёты, и процентов восемьдесят за то, что генерал останется жив даже после очереди в упор. Пуле не пробьют всё это великолепие.

Слава богу, парадный мундир лейб-гвардии егерей создавался по иному принципу. Егеря суть войска быстрого реагирования, и должны быть готовы вступить в бой в любое время и в любой обстановке. Хоть после бала, хоть во время его. Поэтому и ловил Василий завистливые взгляды затянутых в корсеты и лосины офицеров, боящихся лишний раз вздохнуть и сделать лишний шаг, не говоря уж о попытках поднять оброненный дамой платочек. Вот так наклонишься, и… и стыда потом не оберёшься.

— Ты обещал мне вальс! — Лиза Бонч-Бруевич вытащила Красного из-за портьеры, где он в компании бокала шампанского и подпоручика Куликовского обсуждал перевод последнего в лётчики-испытатели при авиационном заводе и конструкторском бюро Поликарпова.

Апполинарий Григорьевич особенно радовался возможности перейти на интересную службу и продолжать числиться в лейб-гвардии. А ещё он до сих пор находился под впечатлением от вчерашнего приземления самолётов на Дворцовой площади и последующего за ним награждения. На площадь попал не просто так, а по именному приглашению императора, переданному с фельдъегерем. Он ещё гадал о причинах такой чести, но когда увидел у самолёта своего сослуживца, то всё встало на свои места.

— Идите танцевать, Василий Иосифович, — Куликовский вылил шампанское в кадку с пальмой и нащупал плоскую флажку с коньяком в кармане кителя. — На то она и молодость, чтобы развлекаться.

— Вам триста лет, Апполинарий Григорьевич? — улыбнулась Лизавета двадцатилетнему подпоручику. — Кстати, а вы заметили, какими глазами смотрит на вас испанская принцесса?

— У неё косоглазие, — фыркнул Куликовский. — Поэтому нет, не заметил. А вы, любезная герцогиня, с какой целью мне это говорите? И вообще я ещё не созрел для семейной жизни.

— Герцогиня, — повторила Лиза, пока не привыкшая к своему новому титулу. — Да, герцогиня Валенсийская это я.

Вчера король Испании Пётр Николаевич Ольденбургский изрядно всех удивил, объявив о создании трёх герцогств. Сначала удивил, а потом поразил, возложив титулы на участниц первого в мире перелёта летательных аппаратов тяжелее воздуха. Так Лизавета Бонч-Бруевич стала герцогиней Валенсийской, Вера Столыпина — герцогиней Гибралтарской, а Катерина Орджоникидзе — герцогиней Кадисской. Соответствующие земли передавались в наследственное владение.

Чуть позже император Иосиф Первый объяснил, что упомянутые портовые города захвачены войсками мятежного генерала Франко, и что Российской Империи нужен приличный повод для вмешательства в разгорающуюся в Испании гражданскую войну. Что может быть приличнее защиты собственности российских подданных?

Вот так и появился цесаревич Василий Иосифович на балу сразу с тремя спутницами, и никто и не подумал, будто в этом есть что-то скандальное. Понимать надо — владетельным герцогиням меньшее невместно.

Пока шли в бальную залу, вальс закончился и оркестр заиграл мазурку.

— Не люблю поляков, — поморщился Василий. — Полонез танцевать тоже не стану.

— А как же Дзержинский? — удивилась Лиза. — Он вроде как не совсем русский.

— Почему же не русский? Ты, душа моя, ещё Бенкендорфа, Келлера, фон Эссена и Анастаса Ивановича Микояна в инородцы запиши. Или меня.

— С тобой что не так?

— Да как бы всё не так, — усмехнулся Красный. — На одну половинку грузин, а на другую… на другую датский немец Гольштейн-Готторпский с примесями Саксен-Кобург-Готских и прочих европейских голодранцев.

— С этой точки зрения я… Тут как бы… Но вообще-то да, ты прав, есть в поляках что-то нехорошее.

— О чём спорите? — раскрасневшаяся после танцев Вера Столыпина появилась неизвестно откуда, будто из-под земли выскочила. — Аргументы предъявлять друг другу будете, или сразу перейдёте к рукоприкладству?

— У вас богатая и нездоровая фантазия, госпожа герцогиня, — покачал головой Красный.

— Вот так на «вы» и официально, да? — топнула ногой Верочка. — Да после всего, что между нами произошло, как честный человек ты обязан на мне жениться!

— А что между вами произошло? — Катя Орджоникидзе тоже появилась внезапно. — И почему я об этом узнаю в последнюю очередь?

— Он на всех нас обязан жениться, — объяснила Вера. — В самолёте он видел нас блюющими в бумажные пакетики.

— Это возмутительно! — сказала Катерина.

— Это непростительно, — поддержала подругу Лизавета.

— А я о чём говорю? — Вера победно посмотрела на Василия. — Каков будет ваш положительный ответ, Ваше Императорское Высочество?

— Как старший по званию могу предложить по трое суток гауптвахты каждой. Персонально для Веры добавлю до пяти суток.

— К офицерам применим только домашний арест, — блеснула знанием уставов Лизавета.

— После отбытия наказания можете жаловаться на меня вышестоящему начальству.

— Татьяне Николаевне? — уточнила Катерина.

Да, вчера вечером именно императрице пришла в голову идея одеть девушек в парадные мундирные платья кавалерственных дам. Награждение любым орденом Российской Империи автоматически возводит в офицерский чин запаса или в соответствующий чин гражданской службы, а более высокая степень ордена позволяла добавить на погоны вторую серебряную звёздочку. Подпоручики запаса, не хухры-мухры!

— Ладно, шутки в сторону, — Вера Столыпина приобрела деловой вид. — Ты почему с принцессой до сих пор не танцевал?

— Да я как-то… И потом, мне с вами интереснее.

— Между прочим, девочка ждёт и чуть не плачет от твоего невнимания. Вот прямо сейчас иди и пригласи.

— Сейчас мазурка, а я не танцую польские танцы.

— Тем нам спокойнее — страшненькая партнёрша и нелюбимый танец. Ой… — смутилась Вера. — Так-то они ничего выглядит. Если хочешь, можешь выпить водки.

— Обойдусь, — отмахнулся Красный, и замелил пробирающегося к нему сквозь толпу императорского адъютанта. — И вообще мне кажется, что танцевать мне будет некогда.

И угадал:

— Василий Иосифович, государь просит вам незамедлительно прибыть в его кабинет на совещание.