Помоги проекту - поделись книгой:
Влияние старого Гельмута Мольтке в европейских делах продолжилось и после его смерти, наступившей в 1916 г. По крайней мере так считал сам Штейнер. По словам известного британского государственного деятеля Раймонда Лоджа, авторитет Мольтке значительно вырос после его смерти. Умирающий Мольтке предлагал Штейнеру осуществить новые открытия и достижения в науке и технике, с помощью которых навсегда можно завоевать мир. В мае 1917 г. Штейнер вещал:
«Мы будем последние, кто ведет такую войну. Ариман борется невидимо. Войны на земле — лишь тень Аримана. Его не видят. Дирижабль — насмешка над Олимпом, подводная лодка — страх перед этим подземным миром».
Такая причудливая историческая мистика могла бы положить начало зарождению новых технических средств войны, если бы Германия и в самом деле победила[240].
Вера и раса
Религиозное учение Штейнера, несмотря ни на что, носило прогрессивный характер, оно служило консервативным силам и милитаристам Германии. В конце войны один из военных руководителей Германии Эрих Людендорф, осуждая учение Штейнера, все-таки признавал его расовую мистику и неоязычество. Его жена была видным защитником расово-этнического язычества. В 1918 г. Людендорф, командуя последним большим наступлением немецкой армии против британских и французских войск, учредил специальный кодекс архангела Михаила. Он считал, что архангел Михаил с раннего Средневековья был заступником Германии, своего рода ее военным богом, и это сразу подняло патриотический дух немцев накануне нового контрнаступления на Западном фронте[241].
В других странах военные лидеры также интересовались мистикой Штейнера, но проявляли это тайно: например Алексей Брусилов — царский генерал, выигрывавший любые сражения для России в этой войне; позднее он перешел на сторону большевиков. Брусилов был настоящий мистик и последователь спиритизма, так как в жизни твердо следовал принципу — «нет никакой смерти». Он часто посещал спиритические сеансы. Генерал Брусилов увлекался теософией, был женат на племяннице Елены Блаватской[242].
В Англии поклонником мистицизма был генерал Джон Фуллер — военный противник Людендорфа, великий теоретик ведения боя с помощью бронированной и механизированной техники. Именно он командовал танковыми сражениями, которые и сделали главный перелом в этой войне. Его «План 1919», где он разработал до мельчайших деталей контрнаступление армий союзников в 1918 г., явился предтечей знаменитого блицкрига Германии во Второй мировой войне. Его идеи повлияли на таких немецких генералов, как Манфред Роммель и Гейнц Гудериан. Духовные запросы Фуллера были настолько разнообразны, что и сегодня вызывают большой интерес[243].
Мистицизм не был зависим от идеологии патриотизма и национализма, но практически они всегда в нем присутствуют из-за того или иного политического подхода к происхождению рас. Даже теософы, которые выступали за гуманность, также использовали расовую терминологию, когда говорили об арийцах. Штейнер всегда выступал против радикального национализма, которым был заражен послевоенный мир Германии, но в своем оккультном учении он вынужден был примкнуть к правым силам, которые возвеличивали лишь одну нацию и превозносили лишь одну расу. Некоторые его последователи стремились возродить германское язычество, с поклонением древним богам. Другие стали проповедовать немецкий образец христианства, что так ярко было представлено в музыке Рихарда Вагнера, особенно в его операх на сюжеты мифов о святом Граале и легендарном герое Парцифале[244].
В предвоенные годы различные общества занимались вопросами расовой теории, которые положили начало нацистскому движению в Германии. Самыми известными были «Люди» и «Кровь и почва», выступавшие за чистоту расы и крови. Австрийский писатель и эзотерик Гвидо фон Лист также придерживался подобных расовых идей и немецких языческих теорий, а во время летнего солнцестояния 1911 г. он основал мистическое тайное общество, названное им «Высокий культ Армана». В 1915 г. Ланц фон Либенфельс объединил теософию и антрософию с собственным специфическим учением — ариософией, или арийской мудростью. В 1912 г. Теодор Фритч — политический деятель, придерживающийся расизма, основал тайное общество «Немецкий орден», который впоследствии преобразовался в «Общество Туле». Именно из теософии и буддизма эти группы переняли индийскую свастику, изначально не имевшую с нацизмом ничего общего. Ланц фон Либенфельс рассматривал Первую мировую войну как эпическую борьбу немецкой расы с силами зла[245].
В Соединенных Штатах Америки в то время идеи вселенского и расового конфликта полностью трансформировались. Америка, вступившая в войну в 1917 г., не нуждалась ни в каких инструкциях и доктринах на счет жертвенности, чистоты крови или честности. Все годы войны, с 1915 по 1920 гг., в этой стране осуществлялась риторика господства белой расы, которой разрешалось убивать и линчевать все другие народы без исключения. И последователи всех оккультных обществ были подготовлены защищать ценности только белой расы. В 1915 г. американский кинорежиссер Д. У. Гриффит в фильме «Рождение нации» показал, как Северные штаты вновь спасают белое населения Южных штатов от негров с помощью Ку-клукс-клана. Этот фильм положил начало существованию Ку-клукс-клана как организации. Фильм призывал возобновить гонения против всех небелых людей в Америке, создав для этого настоящую мощную организацию.
Новый Ку-клукс-клан, наподобие западноевропейских тайных обществ, использовал теперь множество разных символов и единую униформу, имел строгую иерархическую структуру и специальный обряд посвящения в членство. Кульминационный момент всего театрализованного представления в этой организации заключался в том, что ку-клукс-клановец должен со свирепой жестокостью расправиться с человеком другой расы лишь ради того, чтобы подтвердить свою коренную приверженность арийской расе. И только пролитием чужеродной крови можно получить персональное, общественное и национальное спасение.
Мы можем сколько угодно сегодня спорить относительно долгосрочного значения всех этих тайных обществ и влияния теории заговора на исторический процесс, а также о роли «Общество Туле» в формировании мировоззрения Гитлера. Скорее всего, они придали лишь форму народившемуся вскоре в Германии новому политическому режиму.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
АРМАГЕДДОН, ИЛИ ДИКИЕ АПОКАЛИПТИЧЕСКИЕ ФАНТАЗИИ
Мор и Смерть принесла война. Народы старого мира, были разорваны в клочья и, истекая кровью, молили Бога освободить их от сил зла.
Часто так бывает, что отдельно взятое произведение искусства может настолько приоткрыть завесу над будущим человечества, что становится настоящим рупором времени. Во время войны в России появилась известная картина Казимира Малевича «Черный квадрат», которая впервые была показана в 1915 г. в Москве. Название картины говорит само за себя. Хотя сам Малевич утверждал, что презирал политику и прославлял только абстрактную форму, он был тоже явлением Первой мировой войны.
В 1914 г. он был художником-карикатуристом. Это делает более понятным и картину, и его самого, а также показывает, каких политических взглядов он придерживался и как осмысливал апокалиптическую катастрофу современной ему России.
Согласно Малевичу, живопись представляет всего лишь могильный камень старого мира, давно канувшего в прошлое, которое сопоставляется с небытием, из которого можно вновь с нуля построить новый порядок, совершенно свободный и отличный от прошлого. В любом случае этот порядок будет новой цивилизацией в мире. На рекламу «Черного квадрата» особенно повлияло ее размещение в углу зала экспозиции, что напоминало русские иконы, которые вешались в углу дома. Это было своего рода приглашение помолиться перед образом, на котором было изображено небытие. Малевич вспоминал реакцию ошеломленных критиков и наблюдателей, которые приходили посмотреть картину: «Все выглядели потерянными и ни на кого не смотрели! Они передвигались как в пустыне». С «Черным квадратом» мир заканчивался и мир начинался[246].
Малевич неоднозначно относился к религии, и как все российские интеллектуалы интересовался лишь теософией. Он больше интересовался наукой и техникой, чем ангелами.
Новая война
6 июня 1917 г. британский генерал сэр Герберт Плюмер сказал своим подчиненным: «Если мы не можем изменить историю, то, по крайней мере, изменим географию». Это они и сделали. За один год британцы прорыли туннель под немецкими окопами в бельгийской Мессине, около Ипра, в который заложили около 455 тонн взрывчатки. Утром 7 июня 1917 г. 19 заложенных мин были взорваны и убили 10 тысяч немцев. На месте этого взрыва образовалась воронка диаметром 45 метров. Этот взрыв считался самым мощным в мире до самого начала применения ядерного оружия, его слышали даже жители Южной Англии. С помощью взрыва были разрушены все главные боевые укрепления противника. Это событие навеяло такой ужас на современников, что некоторые, вспоминая его, цитировали слова из 35-го псалма: «Там пали делающие беззаконие, низринуты и не могут встать»[247].
Мессинский взрыв не сумел вырвать западные страны из войны, их армии по-прежнему находились в окопах и не продвинулись ни на дюйм на Западном фронте. Но такое нападение на немцев выглядело грандиозным — одним из масштабных на Западном фронте за всю войну. Но в большей степени это был случайный успех, так как всецело зависел от продвинутых технологий разрушения, которыми были вооружены западноевропейские страны.
В 1914 г. люди даже представить себе не могли, что война продлится так долго. А она лишь постепенно год за годом набирала обороты и совершенствовала свой разрушительный потенциал. В небе стали летать первые самолеты — истребители и бомбардировщики — они несли только смерть и разрушение на земле. На этой войне появились мощные танки и огнеметы, но они давали преимущество только той стороне, у которой их оказывалось больше. Воюющие страны использовали науку лишь для уничтожения друг друга. Открытие беспроводной передачи информации, при которой в качестве носителя информации используются радиоволны, помогало точно определять расположение противника на очень длинных дистанциях, а изобретение ядовитых газов давало возможность проводить газовые атаки, уносившие тысячи людей. Но среди других вооружений в этой войне преобладала артиллерия, количество и усовершенствование которой достигло небывалого размаха. Раньше редкие артиллерийские снаряды попадали в намеченную цель, ими трудно было уничтожать вражеские укрепления, теперь же каждый снаряд попадал точно в цель. Французские и британские военные силы освоили искусство уничтожения передвижных заграждений противника, совершенствуя систему прицела, что также дало им возможность избегать вражеского огнеметного обстрела[248].
К 1917 г. некоторые армии могли уже осуществлять нападение на вражеские окопы, применяя сразу несколько отработанных военных тактик. Такими атаками против немцев прославились канадские и австралийские военные подразделения. Эти атаки вносили некоторую мобильность в постоянную позиционную тактику воюющих армий, которая длилась на протяжении многих лет. Но при всех военных новшествах и достижениях это нисколько не спасало от многотысячных человеческих жертв.
Современники нисколько не сомневались, что если бы США сразу же вступили в войну, то она закончилась весной следующего года. Но американский фактор оказался ненадежным. Вступление США в войну было очень медленным, и их первые войска появились на Западном фронте лишь в начале весны 1918 г. США вступили в войну в то время, когда основные сражения были уже выиграны союзнической коалицией, и все участие американских войск свелось лишь к поддержке решающих военных кампаний ее союзников в 1918 г., победу в которых США несправедливо приписала только себе[249].
Так как США медлили с вступлением в войну, союзная коалиция терпела невыносимые бедствия. В апреле 1917 г. новый главнокомандующий французской армии Робер Нивель, выступавший за агрессивную наступательную тактику, решил закончить эту войну за 48 часов. Наступление французских войск провалилось и в результате погибло много тысяч французов. Столь большая жертва за глупость командующего привела к тому, что французские солдаты-пехотинцы подняли мятеж против своего командования, отказываясь подчиняться; началось массовое дезертирство с фронта. До мессинского взрыва Франция была на краю гибели и чуть было не решила признать свое поражение и выйти из войны[250].
Британцы тем временем упорно готовили свое наступление во Фландрии. Эта кампания, известная как третье сражение под Ипром, произошло у города Пашендаль, прозванного британцами «Долиной страдания», — в память о страданиях Христа. И это прозвище было полностью справедливо. Само сражение началось 31 июля 2017 г., но затянулось до ноября 2017 г., когда канадские военные силы вынуждены были оставить взятый ими город Пашендаль. Общая численность потерь в этом сражении не поддается учету, известно о полумиллионе убитых, которые были разбросаны на территории площадью в пять миль. Гарри Патч, вспоминая это сражение, говорил: «Грязь, грязь и большее количество грязи смешанной с кровью»[251].
Результат сражения у города Пашендаль спорен. В то время как британцы относятся к нему сильно отрицательно и винят во всем военную некомпетентность своих генералов, немцы отмечают, что кампания во Фландрии стоила Германии огромных сил и средств и привела в ближайшем будущем к тяжелому экономическому кризису в стране. Немецкий генерал Кухлер, описывая это сражение в своих мемуарах, назвал его «самой большой трагедией Первой мировой войны». Людендорф, наоборот, считал, что это сражение еще более мобилизовало армию Германии. Но генералы при этом были солидарны в том, каких человеческих жертв это стоило[252].
Россия
У стран Антанты в этот период войны были такие проблемы, что они вскоре могли бы привести к концу существование этого военного союза. Но в октябре 1917 г. их положение изменилось из-за поражения австрийцев в сражениях с русскими. Австро-Венгрия вслед за Италией вышла из войны, что сильно ослабило военные позиции Германии[253].
В большей степени облегчение положения западных стран связано с их партнером по военному союзу — Россией. Россия на протяжении всей Первой мировой войны в самые трудные минуты для французов и англичан приходила им на помощь и оттягивала на себя мощные немецкие военные силы. После февральской революции 1917 г. и отречения царя в России было уже новое буржуазное правительство. Русское теократическое самодержавие, печально-известное во всем мире своими постоянными репрессиями в отношении всех инакомыслящих и евреев, перестало существовать. И на это событие быстро откликнулись социалисты и либералы всего мира, что вызвало также активные революционные выступления рабочего класса в Великобритании и Соединенных Штатах Америки. А религиозным фанатикам крах древней монархии дал повод, чтобы по новому истолковать пророчество в книге Даниила и других местах в Библии, которые касались свержения царей с тронов.
Поскольку 1917 год был годом постоянных изменений, и не было ясно, когда революция в России закончится, так как в нее все больше вовлекались разные социальные силы и прежде всего крестьянство, радикалы сразу же призвали прекратить войну, что было выгодно Германии. Под охраной офицеров немецкого военного генерального штаба Владимир Ленин возвратился в Россию с целью осуществления в ней пролетарской революции. В июле 1917 г. произошла многотысячная демонстрация левого толка в Петрограде (бывшем Санкт-Петербурге, переименованном во время войны с Германией), демонстранты выступали против консерваторов Временного правительства, стремившихся осуществить военный переворот. Временное правительство, по-прежнему верно исполняя перед странами Антанты обязательства, заставляло российскую армию продолжать военные действия против Германии. В ноябре 1917 г., чтобы ускорить выход России из войны, большевики осуществили свой революционный переворот[254].
Этот революционный переворот был полной неожиданностью для руководителей стран Антанты, и так как Восточного фронта больше не было, их страны постепенно приближались к катастрофе. На фронте началось братание солдат враждующих армий, насилие над офицерами и дезертирство. В странах Антанты начались революционные события, которые мешали завершить Первую мировую войну. Революция в России стала отправной точкой новой эры — эры глобального прогресса. Большевики были той силой, которая изменит в корне прежний мир, избавив его от засилья эксплуататоров и мракобесов. Консерваторов страшила угроза большевиков полностью уничтожить религию и разрушить церкви.
Фатима
Российские события отразились в продолжающейся популярности видений и небесных откровений. Теперь единичные случаи божественных явлений и пророчествований становились глобальными событиями. В мае 1917 г. в деревне Фатима в Португалии — стране, которая долгое время успешно сохраняла нейтралитет во время войны и была тесно связана с Великобританией через торговлю и культуру, — произошло одно из величайших явлений.
Португалия объявила войну Германии лишь в 1916 г., и в конце этого года португальские армии приняли участие в боях на Западном фронте. В этой войне погибло восемь тысяч португальцев. Если сравнивать потери Португалии с другими странами, которые позже всех вступили в войну, то они кажутся минимальными. США, к примеру, в этой войне потеряла 116 тысяч человек.
Ужас этой войны проник во все уголки Европы. Российские революции также не прошли бесследно для разных ее народов, породив рознь и раскол в обществе. Правительство Португалии, чтобы не быть уничтоженным революционными массами, вынуждено было лавировать между верующими католиками и светской либеральной частью общества, которая выступала за отделение церкви от государства, продвижение светской науки и образования. Если российские события прогрессивно отразились на португальских национал-социалистах и либералах, то лагерь консерваторов был от них в ужасе[255].
Все эти политические последствия хорошо вписываются в историю нового благочестия. В городе Фатима, основанного арабами, трое детей-пастушков утверждали, что им, когда они пасли скот за городом, являлась несколько раз Дева Мария. Вначале церковь назвала эти явления «Ангел Мира», так как персонифицировала их с архангелом Михаилом. Но эта история получила широкую известность. Дева Мария многократно являлась детям летом, пообещав им явиться еще и в октябре, чтобы раскрыть какую-то тайну. И верующие, и атеисты в Португалии с большим интересом следили за этим событием. Фанатики-католики смотрели на него как на очередное чудо, а либералы стремились разоблачить очередной обман церковников, которые упивались легковерием крестьян[256].
13 октября 1917 г., в день ожидаемого чуда, тысячи людей пришли его посмотреть, чтобы еще больше уверовать или еще больше посмеяться над всеобщим мракобесием. Но те и другие с удивлением заметили, что солнце на небе в одно мгновение стало шататься из стороны в сторону, как бы исполняло танец. По сообщениям СМИ, на небе не было ни одного облачка, и все видели солнце, имевшее очень необычный для него в это время суток цвет, и это на всех присутствующих подействовало очень возбуждающе. Зигзаги солнца люди интерпретировали как наступление в ближайшем будущем конца света. Небеса показали Деву Марию, «облеченную в солнце», как предсказано в Откровении Иоанна Богослова. Разве это не настоящее исполнение Божьего пророчества?[257]
Было много дебатов по поводу данного солнечного явления: ученые настаивали на своем объяснении, считая его всего лишь эффектом, который создавали пылевые бури в верхних слоях атмосферы. Даже если это чудо — обман зрения, все равно можно было подумать, что метеорология преподносит незабываемые явления в столь памятный для всего человечества год. Дата события была знаменательна тем, что в результате Октябрьской революции в России к власти пришли большевики (по григорианскому календарю эта революция произошла в ночь с 7 на 8 ноября). Португальское вселенское чудо дало людям всего мира пищу для размышлений на целый век.
Мессия немцев
Образованные протестанты смотрели искоса на такие события, которые религиозные фанатики стремились снова интерпретировать в рамках средневековой эсхатологии. Так, например, Сайрус Скоуфилд, издал книгу комментариев к Библии, которая стала настоящим шедевром в мире религиозной литературы. Скоуфилд модернизировал всю систему взглядов на эту священную книгу. Кто мог теперь сомневаться в современности Библии и считать ее только «реликтом» древнего прошлого?
Церковь в Германии во время Первой мировой войны выступала на стороне государства. Но в 1917 г., впервые в истории, этой симфонии церкви и государства угрожала серьезная опасность. Известная морская катастрофа, случившаяся с американским кораблем «Лузитания», породила наряду с политическими последствиями также и проблемы безопасности гражданского населения во время войны. Католики, но больше всего либерально-настроенные протестанты, выступили с заявлениями о немедленном прекращении войны, ни сколько не волнуясь о том, на чьей стороне будет победа, без всяких аннексий и контрибуций. На страницах протестантского, либерального журнала «Христианский мир» печатались статьи, в которых авторы поднимали вопросы относительно истинных военных целей Германской империи. Среди авторов этого журнала был и уважаемый богослов Отто Баумгартен, который выступал против аннексий. Эрнст Трёльч также печатал свои статьи в этом журнале, в которых ратовал за компромиссный мир. Католическая церковь критиковала политику государства лишь с центристских позиций[258].
В июле 1917 г. Рейхстаг принял сразу два закона, запрещавших любые войны и их пропаганду среди населения страны. «Любые захваты чужих территорий, а также политические, экономические и финансовые экспансии подлежат государственному преследованию», — говорилось в одном из этих законов. В них было также прописано, что Германия не требовала от стран, с которыми она воевала, никаких аннексий и компенсаций и выступала за то, чтобы Международная организация по арбитражу предложила ввести такие законы и другим странам. Законы были приняты, но их исполнение возможно было лишь после того, как прекратятся основные военные действия на Западном фронте. После войны эти законы послужили основой для создания союза между социал-демократами и либеральными церквями, представители которых составили первое коалиционное правительство Веймарской республики, образовавшееся в 20-е годы в Германии. В августе 1917 г. Римский папа также представил собственный план всестороннего мирного урегулирования. По нему предусматривалось не только немедленное прекращение войны, но и глобальная реструктуризация западноевропейского общества[259].
Лютеране же были по-прежнему верны своим взглядам на войну, которые у них сформировались в августе 1914 г., они крайне поражались предательской слабости, которую проявляли другие. Для милитаристов символом мужества и веры в победу стал Мартин Лютер, который являлся теперь для них настоящим мессией. Немецкие церкви всегда уважали Лютера, но чрезмерное преклонение перед ним достигло апогея в 1871 г. Именно в это время самые известные ученые Германии проделали огромную работу, чтобы вновь воскресить его непреходящее значение для немцев. Известный немецкий историк Карл Холл так преуспел на поприще превознесения Лютера, что стал в один ряд с известными учеными Тюбенгенской школы библейской критики. Учеником Холла в университете Берлина был Эммануэль Хирш, который учился также и под началом фон Гарнака. Эммануэль Хирш был ярым защитником мистического философского учения Сёрена Кьеркегора, но больше всего он прославился как основатель нового интеллектуального общественного движения, занимающегося наследием Мартина Лютера. И Холл, и Хирш были главными разработчиками новых правовых основ, на которых будут строиться отношения между государством и церковью в будущей Германии[260].
К 1914 г. Мартин Лютер являлся центральной темой религиозно-националистической пропаганды, считавшей его родоначальником нового христианства. Апологеты Лютера считали его новым мессией, который открыл немцам истинное учение Иисуса Христа. Как только государство восприняло идеи Мартина Лютера, сразу же образовалось единое немецкое государство, преследующее цель, — исправить историческую несправедливость, которую позволили в отношении немцев другие государства. Для всех немецких патриотов гимн Лютера «Бог — наш оплот» стал вторым государственным гимном[261].
Одним из известных лютеранских богословов, выступавшим за милитаризм был Рейнгольд Зееберг. Его книга «Фундаментальные истины христианской религии» оказала мощнейшее влияние на англо-американское богословие. Именно он в 1915 г. написал «ходатайство интеллектуалов», которое стало своего рода манифестом различных ученых, требовавших от своего правительства пересмотреть границы Германии. Конечно, этот опус не был единственным. В течение 1917 г. некоторые консерваторы, подобно Холлу, возмущались медлительностью реакции церковных лидеров на немецкую подводную кампанию, среди них было много защитников ультраправых патриотов. Сам Холл присоединился к противникам войны и выступал за мир без аннексий и контрибуций[262].
Востребованность Мартина Лютера как никогда стала актуальной. Его исторический акт в городе Виттенберге 31 октября 1517 г., отмечаемый на протяжении несколько столетий протестантами, стал общегосударственным праздником. Теперь его отмечали проведением различных культурных мероприятий с чтением лекций, а кульминацией всего праздника был многочасовой фестиваль в Виттенберге. Утверждение в Германии праздника в честь Мартина Лютера совпало по времени с третьим ожесточенным сражением на Ипре, в котором немцы понесли самые большие потери за всю войну[263].
Абстрагируясь от разного рода академиков и лидеров церквей, популяризация наследия Мартина Лютера и его самого довели простого обывателя до махрового национализма и жестокого антисемитизма. Проповедники праздновали величие «немецкого духа» в августе 1914 г., когда народ, церковь и государство были снова едины, как в былые времена.
Политологи восхваляли немецкую армию, представляемую народу на парадах и праздниках. Торжественными событиями в стране были отмечены первые ее победы в Италии и Галиции.
Пропагандисты всегда делали особый акцент на молодом немецком христианине, за которым теперь будущее Германии. Пастор Теодор Нолл в своей проповеди, посвященной Мартину Лютеру, восклицал: «Лютер — наш товарищ по оружию, наш солдат». Данный акцент создавал напряженные отношения протестантов с немецкими католиками, у которых были свои веские причины выступать за национальные интересы Германии[264].
Торжество в Виттенберге дало немецкой армии импульс к проявлению своего воинственного духа в войне. Политологи отмечали особое значение Виттенберга для немцев, так как именно здесь Мартин Лютер обозначил границу, за которой власть императора больше не распространялась. Они приводили его знаменитые слова: «На том стою и не могу иначе». Для всех немцев теперь все разговоры о каких-либо компромиссах с Римским папой или американским президентом стали не только неуместны, но и преступны.
Немецкая Евангелическая Уния также была солидарна с такой трактовкой влияния Мартина Лютера на немцев и поддержала общее настроение в стране. Они отклонили все требования американского правительства как неприемлемые для Германии. Таким образом, Мартин Лютер «убедил» Германию в 1918 г. продолжать войну до победного конца[265].
Немцы не верили так сильно в Иисуса Христа, как верили в это время в Лютера. Лишний раз можно убедиться, насколько немецкий народ был религиозен и убежден в мессианстве Мартина Лютера. Немецкие религиозные националисты считали его своим Иисусом Христом.
Иерусалим и пророк
Германия преклонялась перед Лютером, а англо-американский мир перед британским генералом Эдмундом Алленби — человеком, который одержал победу на Ближнем Востоке, взяв в декабре 1917 г. Иерусалим. Еще до появления здесь первых христиан Иерусалим являлся важным в апокалиптическом смысле местом, которое всегда вселяло в еврейский народ великие надежды. Его завоевание генералом из христианского государства было символическим. Это рождало уверенность, что Иерусалим наконец-то станет частью христианского мира.
В 1914 г. Палестина была частью Османской империи, которая всегда боялась агрессии европейских государств. По этой причине она примкнула к военному союзу с Германией, что способствовало оживлению ее внешней политики в 1914 г. Захват британской армией Египта и Палестины вынудило ее вскоре оберегать свои границы от возможных нападений[266]. Война на ближневосточном театре военных действий вступила в новую стадию в июне 1917 г., когда британскую армию возглавил генерал Алленби, применивший здесь новую тактику с использованием кавалерии, что ускорило исход войны. Алленби разрушил основные вражеские позиции, отрезав регулярные силы от тылового обеспечения, используя одновременно для этого восстание арабов, которое возглавил легендарный Томас Эдвард Лоуренс[267]. Это дало ему возможность предпринять масштабные наступления, в результате которых были освобождены города Палестины, известные всем христианам по Библии. Единственными затруднениями для британской армии была Газа, где Алленби пришлось выдержать весной 1917 г. два ожесточенных сражения, и древняя столица филистимлян город Беэр-Шеве, взятый после ожесточенных боев 31 октября 1917 г. После этой победы британцы 2 ноября 2017 г. опубликовали Декларацию Бальфура, в которой провозглашалось создание на освобожденной территории нового еврейского государства. Вскоре, до праздника Рождества, 9 декабря Алленби освобождает от турецких войск Иерусалим.
После событий на Ближнем Востоке все мировые газеты запестрили заголовками с библейскими названиями. В феврале 1918 г. британская армия освободила город Иерихон с прилегающей к нему областью, а 1 октября 1918 г. Дамаск. Британские солдаты позже вспоминали: «Для нас путеводителем к победе в Палестине была Библия». Армия под командованием Алленби в конце сентября 1918 г. одержала самую важную победу на Ближнем Востоке, выиграв битву за город Мегиддо. Победа была полной и быстрой. Алленби использовал все имеющие у него ресурсы в людях и технике, здесь впервые была применена авиация. Именно поэтому это сражение впоследствии сравнивали с библейским Армагеддоном, а генерал Алленби получил прозвище «Армагеддонский». Мировая пресса еще больше закрепила за ним это прозвище, постоянно публикуя последние новости о его победах на Ближнем Востоке. Когда генерал получил звание пэра, ко всем его другим титулам добавили и это прозвище, и он стал называться «Алленби Армагеддонский»[268].
Библейский масштаб этой военной кампании обусловил многие трудности для английского правительства. В это время было естественно думать и говорить о новом крестовом походе западных стран на Восток, но такое поведение европейцев вызвало ответный натиск восточных народов, исповедующих ислам, часть которых входили в Британскую империю. Много мусульман было и в Индии, где всегда были сильны антибританские настроения.
Ситуация, которая сложилась для Великобритании в то время, была чем-то похожа на события в США после 11 сентября 2001 г. Британские власти сурово наказывали любую пропаганду против мусульманства и даже выступали за создание мусульманскими народами, находящимся под гнетом Османской империи, своих национальных государств. В отличие от современных США, в Великобритании в то время была очень строгая цензура СМИ.
Генерал Алленби, воюя на Ближнем Востоке, строго следовал внешней политике правительства своей страны. Хорошо понимая, какую миссию он выполняет на Востоке, он всегда руководствовался гибкой дипломатией по отношению к местным народам, стараясь не задеть их национальные чувства. Показательно, что когда Иерусалим был отнят у турок, то он, отдавая дань уважения священному городу и его жителям, въехал не верхом на коне, а вошел в него пешком, впереди своей кавалерии, как это сделал в 1898 г. германский император Вильгельм. Алленби был всегда вежлив и предупредителен в отношении разных народов, которые проживали здесь и исповедовали разные религии.
Для британских властей взятие Иерусалима было настолько великой победой, что они никак не могли успокоиться от нахлынувшего чувства самовосхваления. Весь католический мир прославлял освобождение Иерусалима, а в церквях совершали благодарственные молебны.
Воодушевление британцев было так велико, что они ввели генерала Алленби в пантеон средневековой мифологии. Его секретарь, Раймонд Сэвидж, написавший в 1925 г. биографию Алленби, констатировал, насколько сильно его патрон подвергся со стороны общественности идеализации, а историческое событие, когда он входит в Иерусалим как победитель, приукрасили тем, что Алленби будто бы нес в одной руке Библию, а в другой распятие. И как только вся его кавалерия вошла в город, всадники сошли с коней и стали на колени. Очевидцы будто бы рассказывали, как ликовал Алленби, восклицая при этом: «Сегодня война для нас окончена». Все эти рассказы были ложью или, по крайней мере, являлись плодом горячего воображения какого-то религиозного фанатика, стремившегося представить это событие как крестовый поход[269].
Хотя секретарь разоблачал мифы о своем командующем, сам Алленби не был настроен против них и даже выдумывал их сам:
«Армия стояла на месте, где люди Израиля избрали своим царем Саула, где позже король Ричард Львиное Сердце стоял и смотрел на Иерусалим, прося у Бога: “Бог, прежде чем я погибну, дай мне посмотреть на этот город”… Саладин захватил Галилею, и полумесяц властвовал над колыбелью христианства до кровавого октября 1917 года, ровно 730 лет».
Крестовые походы по своей сути были религиозными актами и поэтому многие пропагандисты справедливо рядили генерала Алленби в священные мантии, тем более что британцы уже объявили о возращении евреев на историческую родину. На закате дня, 9 декабря 1917 г., началось празднование древнееврейского праздника Ханука, священного для всех евреев в мире. Современные американские евреи во время Хануки вспоминают и Маккавея, освободившего Иерусалим в 165 г. до н. э., и Алленби, освободившего его в 1917 г. Изображения генерала Алленби сопровождались надписью: «Жизнь вечную — избавителю Сиона»[270].
В 1917 г. исполнялось 400 лет, как Иерусалим попал под власть Османской империи, которая получила его в результате победы над египетской династией Мамлюков. Американские евангелисты трактовали еврейскую историю на основании трактатов средневекового еврейского каббалиста и раввина Хиллеля бена Самуэля, который предсказал в них не только могущество Османской империи, но и освобождение Иерусалима из-под ее власти через 400 лет. Мусульмане тоже получили большую пользу от победы генерала Алленби. Раймонд Савидж сообщал позже, что многие арабские правители, которые были свидетелями входа генерала Алленби в Иерусалим, восклицали: «Бог, пророк — Аллах Наби (Алленби)!» Случайность это или нет, но по-арабски имя Алленби переводится, как «Аль-наби» (пророк)[271]. После многих столетий библейские истории о разных народах, древних городах с их названиями, таких как Мегиддо и Дамаск, теперь стали спокойно и современно восприниматься в заголовках газетных статей и на экранах кино.
Эпидемия
Вскоре к человечеству, гибнущего от войны и голодной смерти, подкралась новая беда — эпидемия гриппа беспрецедентного масштаба. Зимой 1918 г., во время заключительных сражений войны, началось повальное заболевание гриппом, от которого умерло больше, чем погибло людей во время этой войны. Эта пандемия была описана американской журналисткой и писательницей Кэтрин Энн в ее трилогии новелл под названием «Бледный конь, бледный всадник». Сама она также перенесла это заболевание и долгое время находилась в больнице города Денвера, штат Колорадо. После выписки из больницы она была очень ослабленной и практически лысой. Вновь отраставшие волосы были практически седыми и сохранили такой цвет до конца ее жизни.
Пандемия происходила двумя убийственными волнами. Первая началась в марте 1918 г. в Соединенных Штатах Америки, когда миллионы людей сразу заболели от расквартированных рядом с ними солдат, готовившимися к отправке на войну. Это и стало настоящим идеальным инкубатором для новой болезни. Трансатлантическая перевозка армейских частей была миной замедленного действия в пункте их назначения и стала второй волной. К июню болезнь достигла Индии и Австралии. Вначале от гриппа умерли дети и слабые иммунитетом люди. Пик смертельных исходов от гриппа приходится на август 1918 г., когда умирали самые молодые и сильные. Высокая смертность от гриппа зафиксирована в последние месяцы 1918 г.[272] Неполная мировая статистика лишний раз подтверждает масштабы всеобщей смертности населения от этой пандемии. Очевидцы и обозреватели в Западной Европе подтверждали безлюдность и малочисленность населения в многолюдных ранее городах и селах. Вот некоторые данные статистики того времени: США — 600000 человек; Франция — 250000 человек; Англия — подсчитать всех умерших от гриппа было невозможно, так как проводился подсчет не только в метрополии, но и в ее колониях. Считается, что Первая мировая война унесла за четыре года десять миллионов человеческих жизней. Но только за один последний год войны — с середины 1918 г. до середины 1919 г. — от пандемии гриппа во всем мире умерло пятьдесят миллионов человек, и это неполная статистика. Общая численность населения земного шара в это время составляла один миллиард восемьсот тысяч человек. Если считать, что в этой войне погибло сто миллионов человек, то в общей массе это составило десять процентов всего взрослого полноценного населения, или третью часть от всего населения земного шара.
Для сравнения можно привести данные о смертности от СПИДа за период с 1981 по 2011 гг. — двадцать пять миллионов человеческих жизней. Это нисколько несопоставимо с эпидемией гриппа, которая убила за четыре месяца больше людей, чем СПИД за все свое существование в современном обществе.
Последний год
Эпидемия 1918 г. охватила весь мир, преподнеся человечеству сражение вселенского масштаба. Любой вдумчивый наблюдатель знал, что два ключевых фактора определят ход этой войны — крах России и вступление в войну США. Понимая это, немцы предпринимали всяческие попытки разбить армии союзников еще весной 1918 г., до вступления американцев в войну. Но смертельная для них кампания «янки и танки» предотвратила разгром союзников. Учитывая баланс военной мощи в это время, немцы сосредоточили весь свой огненный удар против британцев.
Когда 21 марта началось нападение немецкой армии, которая так и не оправилась после сражения у Пашендаля, к нему полностью была готова 5-я британская армия, выдержавшая все попытки немцев разбить их боевые позиции. В первый день своего контрнаступления немцы выпустили три миллиона боевых снарядов, треть из которых были химические. В небе сражались британская и немецкая авиации. К концу первого дня британцы и немцы потеряли почти 80 тысяч человек, из них было погибших было 19 тысяч, 20 тысяч британцев попали в плен к немцам. Это был самый плохой день для Британии во время этой войны[273]. Эрнст Юнгер отмечал в своих мемуарах:
«Невероятное сосредоточение сил в самый последний момент, когда борьба казалась уже бесмысленной, но насилие над собой окупилось сполна: победа была достигнута на пределе всех человеческих возможностей, и это стало персональным опытом каждого».
В Германии все газеты стали писать о возрождении немецкого «военного духа 1914»[274]. Но после первого успеха они в течение месяца продвинулись на 40 километров вперед и, прорвав боевые укрепления французов, сумели взять их в окружение. Французы и их союзники вынуждены были отступить, оставив немцам недавно с таким трудом освобожденные территории. В мае французские и португальские вооруженные силы выдержали главный удар немецкого наступления, а Парижу вновь угрожала опасность немецкого захвата. Немецкие солдаты были поражены фанатичным подвигом британского летчика, направившего свой новый самолет RAF SE.5a (лучший английский истребитель Первой мировой войны) на колонну немецких солдат. Британские самолеты низко летали над землей и быстро взмывали в небо, ловко уклоняясь от залпов неприятельских снарядов и пуль; это было совершенно новым в самолетостроении. Истребители противника были настоящей угрозой для немецких войск. И теперь немцы поняли, что сражения, которые они предприняли в 1918 г., будут судьбоносными не только для всего мира, но и для них, если они не принесут им победы[275].
В эти недели события на войне сильно напоминали действия немецких войск, которые они осуществили потом в 1940 г. Могли ли союзники эвакуировать свои армии с континента через очень маленький порт Дюнкерк? Франция, Италия и Россия выглядели как державы, уже потерпевшие поражение от враждебного им военно-политического союза государств. И теперь возможно только через какое-то время, необходимое для перегруппировки военных сил, британцы, канадцы и американцы начнут новую стадию войны в 1920 или 1921 гг.[276] Но вскоре немцы потерпели поражение на всех направлениях. Их первоначальный натиск против армий Антанты испарился, как будто бы его и вовсе не было. Теперь последовал долгожданный ответный удар от армий союзных государств, который и закрепил полное поражение Германии в войне. Еще 21 марта 1918 г. немцы понесли ощутимый урон в людских силах, потеряв почти 11 тысяч человек. Немецкая армия выжила, заменив убыль в людях за счет нового призыва в армию в стране, который был осуществлен на волне нового «немецкого духа»[277].
Весенние наступления немцев также показали, что долго они наступать не смогут, так как постоянно сокращалось материально-техническое обеспечение их армии. Когда в руки немецких солдат попали склады отступивших союзных войск, они поразились разнообразию продовольствия, включая огромные запасы спиртных напитков. Британские военные, попавшие в немецкий плен, с радостью отмечали, что у немцев заканчивалось продовольствие и видели, как немецкие солдаты, уходящие на фронт, запасались большим количеством съестных припасов.
Когда смотришь фильм «На Западном фронте без перемен»[278], созданный на основе романа, автор которого был очевидцем показанных в нем событий, любой, кто не знал о действительном положении вещей, будет оспаривать, что немцы могли испытывать настоящий голод на линии фронта. У британцев и американцев всегда была хорошо оставлена продовольственная логистика своих армий. Немецкие солдаты в период своего активного весеннего наступления испытывали страшную нужду даже в самом необходимом, что приводило к грабежам и мародерству, особенно когда им в руки попадали продовольственные склады войск Антанты[279].
В июле французские и американские войска начали широкое контрнаступление, известное как вторая битва на Марне. Британцы также начали свое большое наступление.
За все сто дней наступления Антанты во всех сражениях пострадало или выбыло из строя более двух миллионов человек. Немцы пострадали намного сильнее, их потери были внушительными. Немецкий дух иссяк, дисциплину в немецкой армии нельзя было восстановить никакими суровыми мерами, начались саботаж и невыполнение приказов, на флоте вспыхивали многочисленные мятежи. 700 тысяч немецких солдат и матросов дезертировали.
В начале октября 1918 г. Германия вынуждена была признать, что дальнейшее продолжение войны грозит ей полным уничтожением. Опасаясь коллапса в стране и пролетарской революции, она выступила за подписание мира. Все союзники Германии покинули ее в одночасье. Болгария, Османская и Австро-Венгерская империи перешли на сторону Антанты. В ноябре кайзер Вильгельм отрекся от престола, что еще больше ускорило подписание мира. Древняя Австро-Венгерская империя Габсбургов, главный доминион Германии, также перестала существовать, расколовшись на несколько мелких государств. Армагеддон коснулся всех, полностью парализовав политическую жизнь народов, превратив ее в полный вакуум, как в картине Малевича «Черный квадрат».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
СОН РЕЛИГИИ. КРИЗИС ЕВРОПЫ И НОВЫЕ МЕССИИ
Здесь пролилась кровь, и пусть мертвые теперь спокойно спят, так как безмолвные больше не плачут.
Я знал, что старый мир закончился.
Война начиналась с рассказа о небесных лучниках Мэйчена, а закончилась всеобщими похоронами военных призраков молодым поколением. Спустя три года после войны в кинопрокат вышел самый удачный немой фильм про нее, который назывался «Я обвиняю». Его создал участник заключительных сражений 1918 г., французский кинорежиссер и актер Абель Ганс[280]. В этом фильме рассказывается о том, как молодой французский солдат погиб за несколько дней до окончания войны. Перед уходом он дал клятву своей возлюбленной обязательно вернуться живым и невредимым. Концовка фильма интерпретирует христианскую мораль о верности живых своим умершим родным и близким, что напоминает популярный в военное время французский миф о «постоянном мертвеце». И этот фильм весь проникнут настоящей верностью своим родным и близким, друзьям и возлюбленным, которые так и не вернулись домой с этой страшной войны, а остались лежать на полях сражений или в братских могилах[281].
Все военные годы апокалиптические и милленаристские идеи и темы были главной духовной пищей западной публики, которая за этой сверхъестественной мешаниной старалась спрятаться от реальной действительности. Но в конце 1918 г. это было уже сделать трудно, потому что в Западной Европе хотели наконец-то увидеть свет в конце туннеля. Что стало с нациями, которые выиграли страшный мировой конфликт? Европа и Ближний Восток были затоплены человеческой кровью, но так и не очистились от своих грехов; в новом мире по-прежнему царили несправедливость, голод и бедность. В 1920 г. стали усиленно изучаться причины Первой мировой войны. Их понимание не могло не повлиять и на весь спектр отношений людей к вере, религии, а также к церквям и проповедникам, которые толкали народы к этой войне, унесшей десять миллионов человеческих жизней. Как говорил чехословацкий государственный деятель Томаш Масарик, «новая Европа стала лабораторией, построенной на кладбище»[282].
Хорошей новостью для церкви было то, что война не убила религию. Религии и религиозные идеи по-прежнему процветали еще многие десятилетия после войны, поэтому нам очень трудно определить четкие рамки отделения государства от церкви в Европе временем окончания Первой мировой войны. Но нельзя говорить, что религия и церковь остались прежними, не затронутыми этой жестокой войной. Пагубных последствий войны для апокалиптических идей, правда, никаких не последовало. Они приняли новые еще более зловещие формы. Это было связано, прежде всего, с очень опасными для Европы событиями, которые стали разворачиваться в ней в 20-е и 30-е гг., когда она стала дрейфовать к фашизму, нацизму и расизму. И многие религиозные лидеры стали более проницательными и предупредительными и понимали, как их слова отзовутся в сознании людей. Призраки прошли.
Выживание церквей
Страстная поддержка церковью войны вызвала катастрофическое снижение ее популярности и привела в итоге к отделению церкви от государства, которое стало справедливым для нее наказанием. Война стала причиной упразднения церкви. Конечно, это происходило не так быстро, но достаточно последовательно. Правда, никто не думал тогда, чтобы этот памятник человеческой глупости вновь получит ортодоксальный статус сегодня. Несмотря на огромные потери, которые принесла война, никто не отказался совсем отменить ее из мировой политики[283].
Когда мы смотрим на карту послевоенной Европы, то видим на ней не только новые страны и государства, но также и изменение границ традиционных церквей. В 1914 г. существовал консенсус христианских церквей в Европе, которые существовали на обширной территории трех священных империй — Российской, Германской и Австро-Венгерской. В 1918 г. этот политический порядок рухнул, и бывшие империи переживали самый острейший социальный кризис. По словам дьякона Англиканской церкви Инга, «в трех больших европейских империях господствовал вирус анархии самоуничтожения». Но история не была везде однозначна: многие церкви по-прежнему сохраняли престиж и политическое влияние, которые со временем помогли вернуть им былое положение[284].
Католическая церковь оказалась более всего востребованной и преуспела в ближайшем будущем, особенно в немецко-говорящих странах, где не переставали думать и говорить: «Лютер потерпел поражение в этой войне!», что являлось, как говорил Майкл Бёрли[285], началом «своего рода геостратегической ревизии», которую всячески поощряла католическая церковь. Противник Германии — Российская церковь — была разрушена, а мусульмане больше не владели святыми местами Палестины. Веймарская республика в Германии на законодательном уровне оформила со всеми протестантскими церквями традиционно существовавшие при монархии отношения. «Церковь по-прежнему заявляла, что она ратует за мир во всем мире, но на примере поддерживаемых ею французских и итальянских националистов в этом можно было усомниться»[286]. Эти националисты всячески себя дискредитировали и не были склонны идти ни на какой компромисс, но духовенство всячески поддерживало их своим авторитетом, за что многие священники после Второй мировой войны заслужили от них почет и уважение. Во Франции многие священники сражались на войне вместе с солдатами. В Европе среди протестантов и католиков большую популярность в самый критический для церкви период завоевал бельгийский кардинал Дезире-Жозеф Мерсье.
В Европе духовенство стало играть особую политическую роль и было всячески отмечено мировой общественностью. Кроме своих прямых церковных обязанностей, которые расширились за счет празднования всевозможных государственных памятных событий, в которых принимали участие руководители церквей, у них добавились многие и светские[287].
Многие руководители церквей настолько чувствовали себя уверенно в своих странах, что могли позволять себе делать смелые шаги к сотрудничеству с конкурирующими церквями. В 1925 г. епископ Церкви Швеции призвал лидеров церкви из Англии, Германии и Франции объединиться вместе. Это событие совпало с кризисом церкви в мире и положило начало созданию ВСЦ.
Такое положение института церкви было последствием Первой мировой войны и лояльности к нему общества. На войне, с ее жестокостью и неопределенностью, церковь помогала снимать у воюющих депрессивные состояния и не бояться за свое будущее. В 20-е гг. среди христиан как в католических, так и в протестантских странах религиозность оставалась по-прежнему высокой. Джонатан Эбель, говоря об эффекте войны на участвующих в ней американцев, заявлял: «Мы должны меньше разочаровываться в войне, так как она дала нам большой процент верующих в стране»[288].
Поделиться книгой: