Всё еще люди. Рассказы

— Ох… ладно. Кое-что я могу. — И она продолжила: — Но что касается хищников. Все эти системы слежения и нейронные сети, работающие с большими массивами данных… Зачастую — чтобы выпотрошить кошелек. Однажды я подумала, что они напоминают серийных убийц.

— Серьезно?

— Да. Расчетливых и изобретательных. Многие из них тоже могут притворяться образцовыми членами общества, быть харизматичными и приятными, чтобы вкрасться в доверие. Там — выпотрошенные жертвы, а тут — выпотрошенные кошельки. Вдобавок к государственной слежке…

— Гм. Что касается последнего — три года назад я была на митинге на Виктори-сквер…

— Тот, что против наступления на приватность?

— Да. Ну ты, видимо, в курсе, чем все кончилось.

— Угу. Разгон, общественный резонанс, извинения и номинальные уступки.

— Примерно так. Я видела, как копы лупили дубинками одного парня чуть не до полусмерти. Мне тогда довелось немного посидеть в отделе, но все обошлось.

— Не думала, что ты бунтарка.

— Ой, да перестань. Вообще, кого там только не было.

Джоан вздохнула.

— Когда-то фантасты писали, что мы сегодня будем плавать в виртуальной реальности круглые сутки. Но вот чтобы демонстрации, толпа на улице…

— Еще писали, что мы перестанем заниматься сексом в реале с живыми людьми.

— Может быть, мы живем в не таком уж и плохом мире. Не погрязли поголовно в виртуальных удовольствиях. Мне, по крайней мере, нравится общаться с тобой в реале, — весело сказала Джоан.

— Не могу не сказать: мне тоже, — ответила Эмма.

Джоан опять вспомнила Лизу. То, как они сидели рядом, «двое на краю мира»…

Только теперь рядом с ней сидит другая, которую она легко может обнять, не боясь, что та отпрянет, удивленная.

* * *

Запись из дневника:

«15/11/2048

Ненавижу, ненавижу, ненавижу!»

* * *

2056

Народу собралось уже порядком. Несколько тысяч человек, не меньше.

Эмма подошла к Виктори-сквер в три. Было воскресенье. Ясное небо с проседью редких облачков.

Раньше ей не приходилось бывать на подобных мероприятиях. И поначалу она сильно сомневалась, стоит ли идти.

Митинг в защиту прав пользователей сети и против мер правительства по контролю должен был вот-вот начаться. Рядом кто-то разворачивал баннер. Эмма узнала символику — она часто видела ее в Интернете. «Детки Доктороу», названные в честь легендарного писателя. Неподалеку развевались красные знамена социалистов. С другой стороны Эмма заметила флаг, принадлежащий, если она не ошибалась, техноконсерваторам. Да кого тут только не было! На площади собрались представители самых разных, зачастую враждебных друг другу общественных сил.

Эмма не относила себя ни к одной из них. Просто считала, что это достойный повод и что политика министерства действительно вопиюще несправедлива. Под предлогом «предотвращения угрозы биотерроризма» после Евразийской Пандемии правительство продвигало меры, которые ограничивали сетевую свободу пользователей и увеличивали долю легального мониторинга различных сфер жизни. Разумеется, многие имели иное мнение об истинных причинах происходящего. Недовольство политикой жесткой экономии было повсеместным, все больше расползалась неустроенность, и власть попросту боялась радикалов. Чем дальше, тем больше в стране распространялись репрессивные тенденции.

Что может дать этот митинг? Эмме казалось, что надежда есть: власть, увидев демонстрацию недовольства, под давлением снизу может пойти на уступки. Во всяком случае, ей хотелось на это надеяться.

Сетевой самоорганизации, предшествовавшей митингу, с самого начала старались активно мешать. В ход шло все — от сообщений ботов и DDoS-атак до вбросов фейковой информации. Но сколько бы ни говорили о наступлении эпохи «общества дезинформации», где якобы можно заглушить любую правду, тысячам людей все же удалось собраться. Впрочем, такое массовое собрание в Канаде было в последние годы явлением весьма редким, по крайней мере насколько знала Эмма.

Эмма заметила, что по Камби к площади приближались белые с синим машины — дополнительные части полиции. «Не к добру это…» — промелькнула тревожная мысль. Но Эмма быстро прогнала ее: «Да нет, чепуха. Что я за трусиха?..»

Проходящая мимо женщина в бейсболке и зеркальных очках на пол-лица вручила ей листовку с эмблемой профсоюза промышленных координаторов Британской Колумбии. Глаза Эммы сразу выловили из текста набранное крупным шрифтом: «Солидарность работников всех профессий и форм занятости, модов и нон-модов в борьбе за права!» Эмма сложила листовку и засунула в карман. Прошло еще минут десять. Начали выступать с речами.

Внезапно какой-то мужчина неподалеку стал странно дергаться и кричать. Выглядело так, словно он копировал позы и движения людей рядом с собой — всех, кого мог увидеть, одного за другим. Судя по странному оживлению поодаль, что-то (непонятно точно, что именно) происходило в это же время и в других местах. Как потом прочитала Эмма, это, судя по всему, было частью полицейской тактики: спровоцировав внезапные приступы у людей с имплантатами, посеять зерна недоумения, страха, паники. Затем наступило время не столь изощренных методов. Разгон был отработан заранее. Водометы и дубинки гнали разрозненные части толпы, большинство людей просто бежало, некоторые пытались отвечать на полицейское насилие силой.

Эмма неслась невесть куда, плохо что-либо понимая в создавшейся неразберихе. Она видела, как какой-то парень споткнулся и упал, отстав от бегущей кучки людей; вот он поднялся с земли, но рядом уже стоял полицейский со щитом и дубинкой и, когда парень снова собрался бежать, ударил его по спине дубинкой, а потом к этому копу присоединился другой.

Тем временем Эмма поняла, что они движутся прямо к полицейским.

Эмма не сопротивлялась, когда ее сажали в полицейскую машину — не очень большой электрический «форд». После был вечер в отделении рядом с другими, такими же, как и она. Избитого парня она увидела в следующий раз только на фотографии в сети неделей позже. Стэнли Клепацки. Вокруг него развернулась длительная судебная тяжба, как и вокруг прочих серьезно пострадавших в то воскресенье от действий полиции.

* * *

2082, осень

— Все говорят об успехах, он уже давно не лежит в Центре, но он… не знаю. — Голос Эммы звучал тревожно. — С ним все равно что-то не так.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты же видишь… он какой-то странный. То разговаривает как раньше, отлично понимает сложные вещи, то ведет себя как маленький ребенок.

Джоан вздохнула.

— Да, я знаю. Никто не обещал, что будет хорошо все и сразу. Но он жив, так? И в его состоянии есть явный прогресс.

— Прости, я только… Это все тяжело.

— Я понимаю.

Была половина двенадцатого. Алан, должно быть, спал.

— Сколько в нем от старого Алана? Он таким не был. — Эмма почти плакала. — Знаешь, иногда приходят такие мысли, словно назло. Что он ненастоящий. Что он просто ИИ, присвоивший память моего сына.

— Послушай, некоторые из людей, перенесших инсульт, в гораздо большей степени меняются, при этом их не называют «другими». Бессмысленно говорить о том, что это ИИ, присвоивший тело и память, тем более — что он ненастоящий.

«Снова и снова я играю в эту игру. Говорю так, будто идентичность — не иллюзия.

Не было и нет единого Алана. И Эммы. И меня. И никого вообще. И опять лучше подыграть заблуждению».

Взгляд Эммы переместился в сторону дверного проема, и лицо ее внезапно изменилось. Джоан обернулась, уже догадываясь, в чем дело.

В дверях кухни стоял Алан и смотрел на обеих.

* * *

Запись из дневника:

«18/06/2049

Да, прошло уже много времени с тех пор, как я что-то писала сюда. Но пусть эта запись будет завершением. Хватит дневников. Теперь я совсем другая.

Наконец-то покончено со всей медицинской возней. Теперь я даже могу довольно спокойно говорить о произошедшем.

Больше полугода прошло с тех пор, как отчим изнасиловал меня. Уже нет тех эмоций, но все равно остановилась, прежде чем набрать это слово.

Не знаю, что он там думал. Наверное, считал, что я буду испуганной мышкой и не скажу никому. Насколько я могу вспомнить, наверное, я была близка к тому. Но память как будто не моя. Я не чувствую ее как свою с тех пор, как мне притупили отклик на воспоминание.

Он ошибся. Уже в понедельник я сделала вид, что иду в школу, как обычно, а сама отправилась в полицейский участок. Я помню, что очень боялась, но самих ощущений того страха не осталось. Воспоминания говорят, что я постоянно была на стреме — но я не чувствую этого во всей полноте. Мне даже кажется, будто это была не я, а какая-то другая девушка.

Мне повезло — я жутко переживала, что меня не примут всерьез. Но все оказалось гораздо проще. Следы на теле с прошлого дня тоже говорили в мою пользу.

Потом была нейроэкспертиза, они задавали вопросы, отслеживая активность моего мозга, и, видимо, быстро сделали вывод, что я рассказала правду. Я помню, мне было тяжело, но не помню, как тяжело.

Я не видела лицо этого гондона, когда за ним пришли. Для той меня, наверное, это было бы наслаждением. Да и для нынешней меня наверняка — но в меньшей степени, ведь я не чувствую все настолько, как чувствовала она. Его тоже прогнали через нейроэкспертизу.

А еще я вспоминаю свою ненаглядную матушку, обвинявшую меня в том, что я просто всегда ненавидела ее и хотела разрушить ее новый брак. Боже, она устроила такой цирк в суде! Она даже умудрялась обвинять экспертов. Ну конечно, ведь современные средства медицинской экспертизы — это от нечистого, да?

Факты говорили не в ее пользу.

Мне могли вообще избирательно стереть память. Приглушить не дающие покоя узлы. Но я отказалась. Я выбрала это. Все-таки было как-то… не знаю, жутковато. Врачи сказали, что в этом случае, скорее всего, тоже будет нормально, хотя не слишком одобряли мое решение. Но это был мой выбор.

Что касается отчима, все еще надеюсь, как и старая я, что он сдохнет прежде, чем отмотает срок. Правда, это вряд ли. По крайней мере, может, его ждет подобие того, что он сделал со мной. И за ним после освобождения еще долго будут пристально следить нетхантеры.

Я до сих пор ненавижу его — хоть и далеко не так сильно, как раньше.

Сейчас я живу у тети Элис. Я многое пропустила по учебе, но, судя по оценкам, хорошо нагоняю программу. Да я способная девушка, мать вашу. Лиза часто приходит, мы болтаем. Я очень благодарна ей. Но в отношениях между нами есть серьезная проблема, и дело не в том, что я ее не привлекаю как девушка. Она жалеет меня. Мне это не нравится. Мне не нравится, что она смотрит на меня так, словно я какая-то неполноценная. Второй раз за то время, что я набираю текст, я засомневалась перед тем, как написать слово. И второй раз написала как есть. Я не хочу ее жалости, я говорила ей об этом, но она не может ничего с собой поделать, наверное.

Я бы хотела покинуть этот городок. Мне и раньше хотелось, а теперь хочется еще больше. Как-то я говорила об этом с Лизой, и она со мной согласилась, даже искренне, мне кажется, не просто чтобы поддержать.

В будущем я хотела бы уехать, например, в Ванкувер. Поступить в университет. Только все это мечты, я сомневаюсь, что у меня получится.

Ну вот и все. С этого дня я больше не буду продолжать этот дневник и вообще не буду вести дневников. Я пишу на старом планшете, я только для этого дневника его и использовала. Теперь он будет валяться среди барахла. Может, когда-нибудь меня потянет перечитать все эти записи зачем-то. Я смогу, если к тому времени не забуду пароль. Прощай, старая я».

* * *

2082, осень

— Кто я, по-твоему, такой?

— Что ты имеешь в виду? — спросила Карла.

— Я настоящий Алан?

— Конечно. Как может быть иначе?

«Он все еще довольно странный, но… нет, ну что за вопрос».

— У меня много имплантатов. Мой мозг сильно изменен.

— Да какая разница!

— Ты правда так считаешь?

— Да. Послушай, Алан, у кучи людей, в том числе и у меня сейчас, имплантаты и самые разные улучшения — и тем не менее. Это просто технология лечения.

— Просто технология.

— Да, и тебе не стоит себя изводить.

— Я услышал от одной моей матери, что я сильно изменился. Она говорила, что иногда ей кажется, будто я — ИИ, присвоивший личность старого Алана. Знаешь, у меня в мозг ведь встроен ИИ…

— Кто из матерей это сказал?

Алан немного помялся, но ответил:

— Эмма. Как ты думаешь, я — ИИ?

— Я думаю, что ты человек, Алан. ИИ — просто дополнение.

— Но он обеспечивает мое самосознание. Я узнал. И если я все же ИИ, то его — то есть меня — к тому же еще и заставили стать Аланом.

— Как же твой остальной мозг, вся твоя память? Разве не это определяет тебя в первую очередь? Можно рассуждать так: если этот ИИ берет на себя функции эго, он тем самым просто помогает тебе быть тобой.

— Если эго-ИИ в моей голове — дополнение, то неэтично так его использовать. Наверное.

— Лучшее, что ты можешь для него сделать, раз уж он есть и является частью твоего мозга, — заботиться о себе. Таким образом ты позаботишься о нем.