Увечные механизмы

Всё было так, как он и предположил: вода текла со второго этажа, лестница превратилась в маленький водопад, а в прихожей образовалось настоящее болото. Из ванной доносился плеск и то ли скрип гвоздя по стеклу, то ли скрежетание вилки по фарфоровой тарелке: Празеодим купался в переполненной ванне, в которую мощной струёй обрушивались всё новые потоки воды, переливающейся через край, и пел гимн Дивинила, нещадно перевирая мелодию.

— Надо было выбирать квартиру без водопровода, — пробурчал себе под нос Висмут, взбираясь на второй этаж.

— А ты что за хрен? — спросил старик, уставившись из-под шапки мыльной пены на появившегося в дверях ванной Висмута.

Он всегда приветствовал сына этой фразой, и Висмут догадывался, что на самом деле отец всё прекрасно помнит, просто хочет ещё раз сыграть на его нервах.

— Где сиделка? — Висмут выключил воду.

— Какая сиделка? — невинно захлопал глазами Празеодим, но, перехватив тяжёлый взгляд сына, сознался: — Сбежала.

— Что ты опять натворил? — Висмут не повышал голос, но его настроение несложно было угадать по глазам и взбугрившимся желвакам.

— Ничего я не творил! — обиженно ответил дед. — Подумаешь, щипнул за филеечку, а она сразу в ор!

Висмут глубоко вздохнул, сорвал с крючка полотенце и, сбив с отцовских седин пену, принялся вытирать ему голову. Голова старика под резкими, враждебными движениями рук Висмута безвольно моталась, словно принадлежала игрушечному болванчику, но спорить продолжала:

— Я, что ли, виновный, что ты никого толкового найти не можешь? Привёл очередную глупую курицу, которая ничего не умеет, кроме как визжать да охать! О чём с такими разговаривать? Сбежала — да и чёрт с ней! В следующий раз ищи нормальную девку, чтоб с огоньком, а не этакую размазню!

— Ни одна нормальная с тобой связываться не станет! — не выдержал Висмут. — Вылезай! — он расправил мягкий халат, чтобы накинуть его на мокрые отцовские мощи.

— Да просто хлипкие все, что твоё колено, чуть моргнёшь не так — сразу истерика! Вон и сам ты какой-то нервный…

— Ты отвадил уже пятую сиделку, — скрипнув зубами, произнёс Висмут, — и она была последняя из списка. Остальные двадцать вообще не захотели иметь с тобой дела. Ни за какие деньги, заметь.

— А я и без них справлюсь! — с вызовом бросил Празеодим, затягивая халатный пояс на тощих бёдрах.

— А я — не справлюсь, — вздохнув, Висмут устало опёрся руками о бортик ванны, ожидая, пока из неё уйдёт вода с клочьями пены. — Вчера ты устроил пожар. Сегодня — потоп. На прошлой неделе — раскидал соседский мусор по всей улице и угнал кеб, избив кебмена. А до этого…

— Да один разочек всего и треснул-то! — взбеленился дед.

— Латунным канделябром!!! — Висмут рывком выпрямился и повернулся к отцу; не сдержавшись, поморщился от прострелившей из-за неаккуратного движения боли.

— Кто старое помянет… — проскрипел тот, приблизив скрюченный палец к лицу сына.

Висмут резко отвёл его руку, перехватив за запястье.

— Совсем не уважает старика, — вздохнул Празеодим и пошлёпал босыми ногами по залитому водой полу в сторону своей спальни, — а ведь я его отец!

— Хорошо, что вспомнил, — отозвался Висмут, — жаль, что на сорок лет позже.

— Иди к чёрту! — раздалось из коридора.

— Всё лучше, чем в твоей компании.

— Врёшь ты всё!

— И сиделки, видимо, врут…

— Да тех пигалиц, которых ты водишь, и уважать не хочется! Нет чтоб настоящую женщину нашёл: сочную, уверенную, с характером! — на последнем слове, словно ставя в диалоге жирную точку, хлопнула дверь в спальню.

Висмут достал тряпки и, закатав рукава, тяжело опустился на колени.

— С характером тебе, значит, надо, — проворчал он, собирая с пола воду, — с огоньком? Будет тебе и характер, и огонёк! — в карих глазах сверкнуло мрачное торжество. — Вот только скрипни мне потом хоть ползвука жалобного, старый вредоносец!

***

«Холостяцкий клуб» госпожи Селены находился на оживлённой улочке в окружении магазинов, кофеен и контор. Хоть он и прикидывался заведением пристойным и даже уважаемым, на деле мало кто не знал, какие услуги здесь оказывали. По сути, «Холостяцкий клуб» был борделем, но борделем очень дорогим и исключительно чистым — во всех смыслах этого слова.

К девочкам госпожи Селены приходили не те, кто зачастую посещает обыкновенные публичные дома. Клиентами были весьма состоятельные мужчины, желающие посмотреть будоражащий фантазию танец или ощутить на своей шее удавку из собственного галстука, затягиваемую нежной женской рукой в чёрной кружевной перчатке, а может быть — почувствовать плоские ленты замшевой плётки на своей спине.

Девочки госпожи Селены славились не только тёмной красотой, манящими взглядами и изяществом движений, но и хладнокровной жестокостью с теми, кто этого хотел. Официально — девочки госпожи Селены не спали с клиентами, а не официально — сами выбирали тех, кому продавали свою любовь. Но вне зависимости от того, принадлежишь ты к избранным гостям или нет, сложно было понять, что оказывалось более порочным: пойти в обычный бордель или быть посетителем театра красоты и боли госпожи Селены. Однако последнее удовольствие было явно для более искушённых, выносливых и состоятельных.

Переступив порог «Холостяцкого клуба», Висмут оказался в омуте чёрно-лиловых тонов и, ослепнув после уличного света, замер у входа.

— Имя, — выдохнули совсем рядом с его ухом шёлковым шёпотом, и чья-то рука, легонько касаясь его груди, поднялась к горлу, — назови своё имя! — острые ноготки весьма чувствительно впились в кожу под челюстью.

— Висмут.

— Какую боль ты любишь, Висмут? — всё тот же голос с томным придыханием, который можно было бы назвать нежным, если бы не сквозивший в нём властный холодок. — Или — танец, быть может?

— Боли мне, пожалуй, достаточно, — оторопело усмехнулся Висмут: такого приёма прямо с порога он не ожидал.

— Тогда — танец? — сжимавшие его шею пальцы мягко скользнули ему в волосы и, неожиданно вцепившись в них на затылке, дёрнули голову назад.

Висмут почувствовал под своим задранным в потолок подбородком холодное тонкое лезвие, плашмя скользящее по коже.

— Я бы хотел выбрать девушку. Можно?

— Можно, — голос улыбался. — Если ты хочешь особенную: белую как снег, смуглую, словно крепкий чай или рыжую, что сама медь — отыщем и такую. Но если ты захочешь большего, чем танец или боль, выбирать будет девушка.

— Она должна быть властной. Сильной. И хладнокровной, — выдохнул Висмут и почувствовал, как лезвие у горла развернулось остриём, легонько кольнув его под кадык.

— Тебе понравится Лютеция, — ответил голос, и на глаза Висмуту накинули тёмную повязку, — Идём!

Его куда-то вели коридорами и спускающимися вниз лестницами, пока не толкнули на низенький диванчик. Приковали за запястья цепями к подлокотникам так, что руки оказались распахнуты: Висмут не мог ни опустить их, ни сомкнуть. Наконец сорвали повязку с глаз. Позади него тихо хлопнула дверь, и он так и не увидел ту, которая привела его сюда, в маленькую комнатку под низким потолком, устланную мехами и шелками и едва подсвеченную парой вычурных керосиновых светильников, отбрасывающих причудливые тени на каменные стены.

Едва Висмут огляделся, как открылась другая дверь — та, что была напротив него, и впустила в комнату высокую стройную женщину. Копна блестящих чёрных кудрей ниспадала по спине ниже пояса; убранные от лица волосы стягивал скрученный на макушке узел. Миндалевидные глаза были щедро подведены чёрным, а губы черешневели тёмно-бордовым. По крепким рукам, в одной из которых Лютеция держала стек, от запястий до мускулистых плеч вились тонкие браслеты-ремешки со множеством пряжек. Пышную грудь сжимал чёрный же корсет, из-под него ворохом светлого кружева струилась многослойная юбка: спереди она не достигала и колен, открывая атлетические ноги в сапогах с бесконечной шнуровкой, сзади волочилась по полу.

Женщина с грацией пантеры неспеша приблизилась к Висмуту и приподняла согнутым пальцем его подбородок:

— Ты здесь впервые? — спросила низким, тягучим, словно нефть, голосом и легонько хлестнула себя по бедру стеком.

— Я здесь по делу, — ответит Висмут, выдавив самую очаровательную улыбку, на которую был способен. — У меня есть для тебя работа. Подработка. Два через два. Хорошее жалованье. Всё прилично. Но плётку с собой всё-таки захвати.

— Хм, — Лютеция изогнула широкую, чётко очерченную бровь, — оригинально! — она отпустила его подбородок, и стек мягко заскользил от прикованного запястья мужчины к расстёгнутым верхним пуговицам его рубашки, очертил вырез, на миг задержался под ухом, где бился пульс, и спустился по плечу к запястью другой руки. — У меня уже есть работа. С чего ты взял, что твоё предложение меня заинтересует?

— Мне нужна эффектная женщина, которой под силу приструнить опытного тирана, — ответил Висмут, не отводя взгляда от её чёрных глаз. — Справишься?

Лютеция хмыкнула ещё раз, но уже с совершенно другой интонацией. Висмут её заинтриговал: ни в его взгляде, ни в полуулыбке она не видела привычного ей порочного вожделения. Этот мужчина смотрел на неё не как на орудие собственного наслаждения, а как на живого, равного себе человека.

— Его нужно проучить? Или перевоспитать? — Лютеция несильно, почти ласково хлопнула Висмута стеком по щеке.

— Скорее — пресекать его разрушительные порывы. Держать в узде, пока я на работе, — он многозначительно покосился на хлыстик, выписывающий узоры на его груди и плечах.

— И кем ты работаешь?

— Машинистом-технецием.

— М-м-м, паровозник! Я люблю всякие… винтики, — Лютеция сверкнула чернильной теменью глаз и ловким, незаметным движением стека расстегнула пуговицу рубашки Висмута, раздвинув её ворот шире. — Паровозников мы выбираем чаще остальных, — проворковала она, — вы щедры, выносливы, и с вами не скучно. У тебя долгие рейсы?

— Уже нет, — Висмут почувствовал, как расстегнулась следующая пуговица.

— Но ты и не женат?

— И не собираюсь.

Лютеция немного поразмыслила, скользя хлыстиком по обнажённой коже Висмута, и уголок её бордовых губ пополз вверх.

— Твоя работа будет не со мной и не… — решил уточнить он.

— Я поняла, — перебила Лютеция густым грудным голосом. — А боль допускается?

— Не до увечий, — мягко улыбнулся Висмут, — тирану уже за семьдесят.

***

Выйдя из «Холостяцкого клуба» на залитый солнцем тротуар, Висмут несколько мгновений привыкал к яркому свету, но даже резь в глазах не могла стереть с его лица торжествующую улыбку. Что ж, со следующей его смены Празеодим будет в надёжных руках! Пусть попробует ущипнуть за бедро Лютецию: уж она-то найдёт, чем ответить!

— Висмут! Вот так неожиданная встреча! — колокольчиком прозвенел знакомый голос.

Висмут обернулся и даже не сразу узнал в стоящей перед ним хорошенькой девушке Сурьму, — спас цвет её волос (но теперь не стянутых в пучок, а уложенных сложными косами) и неизменный маленький цилиндр, лихо сдвинутый на одну бровь. Она была в насыщенно-оливковом платье, в меру убранном кружевами цвета слоновой кости, и тонких светлых перчатках. Яркая, словно райская птичка. А вот бледные веснушки, придававшие девушке ещё больше очарования, скрывал щедрый слой пудры.

Под руку она держала худого и высокого, щеголевато одетого молодого человека, которого можно было назвать даже красивым, если бы не его выражение лица. Такой вид обычно бывает у воспитанных людей, ненароком ступивших новым, до зеркального блеска начищенным ботинком в конский навоз.

— Это Астат, мой жених, — представила франта Сурьма, — а это Висмут, наш машинист.

Когда мужчины пожимали друг другу руки, у Висмута не осталось сомнений в том, кому адресовалось выражение лица Астата.

— А я как раз Астату про тебя рассказывала! — искренне улыбнулась Сурьма.

— Вот как? — сдержанно удивился Висмут.

— Да, — церемонно кивнул Астат, — Сурьма говорила, что вы служили на самом длинном маршруте «Почтовых линий» и, возможно, ещё вернётесь к этой работе, — тонкие губы тронула сардоническая усмешка. — От некоторых привычек, свойственных людям, которые бо́льшую часть времени находятся вдали от дома, я смотрю, вы тоже избавляться не спешите, — Астат многозначительно глянул на вывеску «Холостяцкого клуба», — однако смею заметить вам, как человеку, прибывшему в Крезол совсем недавно: это заведение имеет специфический уклон в своей деятельности, и в вашем возрасте уже следует быть осмотрительным, выбирая подобные… э-э-м… увеселения.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Сурьма, заметив, как помрачнел взгляд Висмута.

— Расскажу тебе позже, душа моя, — проронил Астат, не сводя холодных глаз с собеседника. — Надеюсь, рассказывая мне про «увлекательные беседы» с вами, господин Висмут, моя невеста имела в виду только разговоры о работе, а не о других ваших… увлечениях, — с едва различимой угрозой в голосе произнёс он.

— Безусловно, — снисходительно улыбнулся Висмут, — ведь разговоры о любви — дело пустое. Любовью нужно заниматься, а не болтать о ней. Когда будете в моём возрасте, вы это поймёте, господин Астат. Был рад знакомству! — и Висмут, кивнув на прощание, пошёл прочь, бросив на Сурьму тяжёлый долгий взгляд.

Сурьма этот взгляд не выдержала, стыдливо опустив ресницы. В нём читалось и сожаление, и что-то такое, благодаря чему она поняла: Висмуту не всё равно, что она о нём подумала.

Его ответ вогнал её в краску, как и общая пикантность ситуации, но отчего-то сейчас Сурьма была не на стороне Астата.

Глава 9

— Отвратительный тип! — фыркнул Астат, проводив Висмута высокомерным взглядом.

— По-моему, отвратительным был сейчас ты, — едва слышно заметила Сурьма.

— Душа моя, неужели ты его защищаешь? Но как ты можешь?! Ты даже не представляешь, какие мерзости творятся за теми дверями, из которых он вышел!

— Ты прав, не представляю и представлять не хочу, — кивнула Сурьма, — а вот ты, я смотрю, осведомлён, и недурно!

— Думаю, — продолжил Астат, словно не услышал последней её фразы, — пришла пора пересмотреть взгляды на твою службу, душа моя!

— С чего бы?

— С того, что мне не всё равно, чем ты занимаешься. Через два с небольшим месяца ты станешь моей женой, и я категорически против, чтобы ты работала с подобными людьми.

— Твой отец обещал замолвить за меня словечко на «Почтовых линиях»…

— Разумеется. Он помнит об этом и готов сразу после нашей свадьбы настойчиво рекомендовать тебя секретарём к управляющему.

— Что?! — задохнулась Сурьма, резко остановившись посреди тротуара. — Секретарём?!

— На лучшее, заметь, место! — тонкие губы Астата растянулись в тщеславной улыбке.

— Да ты… да вы… — судорожно глотая дымный городской воздух, словно выброшенная на берег рыбёшка, Сурьма выдернула из-под локтя жениха свою руку и отступила на шаг. — Я дипломированная пробуждающая, жупел вам в брюки, а не какая-то писака!

— Не кипятись, душа моя, — миролюбиво начал Астат, но Сурьма оттолкнула его руки, потянувшиеся к её плечам.

— Я не буду сидеть под чьей-то дверью, словно псина, которая приносит хозяину домашние туфли и подаёт голос только по команде!

— Это очень хорошая должность для женщины, душа моя! Уж не думала ли ты, — помрачнел Астат, — что я позволю своей жене отлучаться в дальние рейсы, без которых невозможна работа пробуждающих на «Почтовых линиях»?