Помоги проекту - поделись книгой:
— Скажите, а сенешаль является вашим начальником?
— Разумеется нет, — пожал плечами рыцарь. Удивившись такому странному вопрос, принялся перечислять должностные обязанности сенешаля: — Фон Тибург распоряжается всеми слугами, следит порядком во дворце, организует пиры Его Высочества, рыцарские турниры. А почему вы спросили?
— Я удивился, что он отдает приказы через вашу голову, — хмыкнул я. — Посудите сами — я вас спросил, почему ваши подчиненные набросились на меня, а вы об этом даже не знали. И выяснилось, что сенешаль, пусть он и главный придворный, отдает приказы дворцовой страже, а она немедленно бросается их выполнять.
— А что в этом плохого? — удивился фон Шлангебург. — Что плохого в том, что стражники пошли проучить зарвавшегося нахала? — Спохватившись, рыцарь поправился. — Я сейчас не о вас говорю — здесь просто недоразумение, а вообще. Если бы на вашем месте был настоящий наглец, осмелившийся поднять руку на сенешаля?
Похоже, рыцарь фон Шлангебург меня не понимает. Или не хочет понять?
— Плохо не то, что они пошли защищать сенешаля, а то, что оставили свои посты без вашего разрешения и, не поставив в известность своего капитана. А если бы на моем месте оказался кто-то другой? Представьте себе — я затеваю ссору со стражей, а в это время злоумышленник проникает внутрь и убивает герцога. А начальник стражи не знает, что творится под носом.
Рыцарь задумался, его лицо покраснело и принялось багроветь, а рука нервно затеребила рукоятку меча. Я уж забеспокоился — не кинулся бы на меня, на всякий случай отступил на шаг, но капитан жалобно спросил:
— Граф, я же совсем недавно командую стражей. Скажите, а что надо было делать?
Я с облегчением перевел дух и убрал руку с эфеса.
— Теперь уже ничего, но на будущее, посоветовал бы вам запомнить кое-какие вещи. Во-первых, — принялся я наставлять начинающего капитана, — сенешаль не имеет права отдавать приказы через вашу голову. Скажите ему, что если впредь потребуется кого-нибудь проучить, он обязан обратиться к вам. Скажите-ка, разве вы сами не отправили бы людей наказать наглеца, если бы фон Тибург попросил вас о помощи?
— Разумеется! — горделиво вскинулся капитан. — Уж я бы…
— Вот-вот, — поощрительно улыбнулся я рыцарю, перебивая его, и продолжил наставления: — А во-вторых, дорогой рыцарь, вы обязаны внушить стражникам, что кроме вас они не знают иных начальников. Что вы у них за отца, и за мать, и за всех богов, в которых здесь верят. И в-третьих, даже герцог не должен отдавать приказы вашим подчиненным через вашу голову.
— А что делать, если Его Высочество отдаст приказ моим людям? — вытаращился на меня рыцарь.
— Что тут сказать? — развел я руками. — Если Его Высочество лично отдал приказ, придется его выполнять. Но вам обязаны доложить о приказе герцога.
Мысленно я вздохнул. В жизни своей не сталкивался, чтобы владетельная персона — хоть король, а хоть герцог, лично отдавали приказы страже. Это, как бы сказать правильно, невместно для августейшей особы, неприлично спускаться до уровня простого латника. Хотя, чего это я? Пусть живут, как хотят. Похоже, здесь нравы совсем патриархальные. Вон, даже дворец герцога является дворцом лишь по названию, а на вид — огромный каменный комод, с воротами и застекленными окнами, а не бойницами. И никаких тебе архитектурных изысков, вроде химер на стенах, горгулий на крыше, все просто и функционально. Нет даже простой ограды, а не то, что стен или рвов. Его Высочество не боится ни мятежа подвластных вассалов, ни народного гнева? Ну и ну…
— Собственно говоря, у меня плохая новость, — сообщил я, подхватывая капитана стражи под руку и, увлекая его к телеге. Откинув сено, спросил: — Узнаете?
Рыцарь фон Шлангебург всмотрелся в белое лицо, осенил себя крестным знамением и сказал:
— Это Асмус, гонец, отправленный к вам. Кто его так?
Я снова прикрыл гонца и спросил:
— Не возражаете, если отвечу чуть позже? — Рыцарь растерянно кивнул, а я продолжил: — Действительно, нужно отогнать телегу на задний двор, чтобы никто не знал о смерти гонца. Я бы так сразу и поступил, если бы сенешаль не начал шуметь. Как вы считаете, стоит доложить герцогу?
— Разумеется, господин граф, и немедленно.
— А где герцог? — поинтересовался я.
— Его Высочество, он как раз на заднем дворе, занимается лечением, — ответил Шлангебург. — Пойдемте, я вас провожу.
Я кивнул Гневко — мол, оставайся на месте. Поискав глазами возчика обнаружил, что тот выбирается из-под телеги.
— Простите, господин граф, испугался, — смущенно признался Генрик.
Рыцарь, выражая презрение, оттопырил нижнюю губу и покачал головой — он бы такого труса и дня при себе не держал бы. А на мой взгляд, парень занял правильную позицию. Помочь он бы мне не смог, а схлопотать от стражников алебардой — это запросто. Иной раз лучшая помощь, когда не мешают.
Мы с капитаном двинулись вперед, Генрик, держа кобылку под уздцы, следом.
— Герцог, он, часом, не вывих сенешалю вправляет? — поинтересовался я. Мне даже стало немного неловко. Вон, явился, нанес увечье пожилому человеку.
— Нет-нет, — отмахнулся капитан. — Сейчас все увидите. Его Высочество своих подданных лечит.
Лечит, так и пусть лечит. Мой дядюшка, король Рудольф, накладывая августейшую длань на голову болящего, лечил не то золотуху, не то понос. Медикусы за это большие деньги дерут, а государь бесплатно и руку накладывал, и исцелял. Почему бы правителю Силингии не обладать такой же способностью? Только, почему он скрывается? Исцеление следует проводить торжественно, во время праздников, чтобы подданные видели, как государь печется об их здоровье.
Но обогнув дворец, я понял, отчего герцог лечит тайком, без лишнего шума.
Во дворе стояла колонна разновозрастных мужчин и женщин и по очереди подходили к Его Высочеству. Мужчины спускали штаны, женщины задирали юбки, а герцог сосредоточенно наносил им мечом удары плашмя по голым жопам.
Видимо, у меня был такой обалделый вид, что фон Шлангебург хохотнул, но быстро взял себя в руки и шепотом пояснил:
— Его Высочество лечит от нарывов и от чесотки.
Эх, герцогу бы в кавалерию, главным лекарем. Всадники, особенно те, кто ленится мыться, постоянно жалуются, что от лошадиного пота появляется раздражение, всякие прыщи и нарывы.
— Пожалуй, герцог отобьет хлеб у лекарей, — хмыкнул я.
— Нет, — мотнул головой рыцарь, — не отобьет. Его Высочество только те нарывы лечит, что от нечистой силы появляются. Русалка там, укусила, или домовой невзлюбил, когтем поцарапал. И меч у него непростой, а Грам.
— Грам? — переспросил я. Вроде, название где-то слышал.
— Именно так! Этим мечом предок герцога убил Фафнира.
Вот те раз… Предок герцога легендарный Сигурд? А знаменитым мечом, впитавшим кровь знаменитого дракона, нынче лечат от чесотки и от нарывов? Чудеса. Впрочем, в нашей семейной сокровищнице хранится полуистлевший нож, принадлежавший какому-то предку. Душегуб тот еще был, народа ножом порешил порядочно. Отец говорил, что прикосновение ножа ставит на ноги паралитиков.
— Вот, я тоже думаю, не пойти ли и мне к герцогу, — вздохнул рыцарь, но добавил со смешком. — только задницу перед сюзереном оголять неприлично.
— А что, вас русалка укусила? — заинтересовался я.
Русалок я в здешних краях не видел, хотя где бы их мог увидеть? Река в моем имении мелкая, да там еще шойзель сидит, громила. С другой стороны, если мостостроитель уже попробовал всех деревенских девок, то мог и до русалок добраться, а мне не сказать.
— Нет, меня домовой невзлюбил, — вздохнул рыцарь. Повернувшись ко мне, спросил с подозрением: — Граф, вы считаете меня сумасшедшим?
— Почему сумасшедшим? — не понял я. Пожав плечами, сказал. — Мало ли, по каким причинам брауни вас невзлюбил. Хотя и странно. Может, вы его чем-то обидели?
— Фух, я не про это, — выдохнул рыцарь с облегчением. — Я про то, что человек верит в брауни.
— А чего в них верить, не верить, если они есть? — хмыкнул я. — Мой, например, каву готовит, очень вкусную. Мне такой кофе в жизни не сварить. В Швабсонии я бы решил, что с ума сошел, а здесь уже мало чему удивляюсь.
— Да, чему вам здесь удивляться. Вы же нечистую силу из Шварцвальда выгнали.
Я не стал объяснять, что нечистую силу из Черного леса не выгонял, так как ее там не встретил. Девочку мы с цыганами похоронили, было такое.
— Так что у вас с брауни-то произошло? — спросил я у рыцаря.
— В общем, когда я в Силинг приехал, то мне дом отвели. Небольшой, но зачем мне большой, если у меня и слуг-то почти нет? А потом капитаном назначили и, само-собой, я в кабак сходил, отметил с тамошним людом, засиделся, как водится. Не помню, как дома оказался. Утром просыпаюсь — башка, как свинцовая, во рту словно кошки нагадили. Слышу, меня кто-то теребит, словно лапой. Я голову еле-еле приподнял, а передо мной дед сидит, маленький такой, а перед ним кувшин. И дед говорит — вот, наконец-то и у меня все, как у людей. И мне на кувшин кивает — на, дескать, выпей, полегчает. Ухватил я кувшин, половину пролил, вторую выпил. И впрямь, полегчало. Выпить-то выпил, а потом думаю — что это тут за нечисть-то в моем доме? Взял, да пустым кувшином в старичка запустил и заорал — пошел вон, тоффель! Кувшин исчез, а с ним и старикашка пропал. Я потом сказки вспомнил, что в детстве рассказывали. Не черт это был, а брауни, душа дома.
— А брауни обиделся и теперь вам пакостит? — догадался я.
— Именно, — тяжко вздохнул рыцарь. — То песок в постель кинет, то сапоги свяжет, а недавно сплю — чувствую, что спину кошка царапает. А у меня кошки нет, и кота тоже. Боюсь, скоро нарывы будут. И слуги жалуются — то молоко прокисает, то хлеб черствеет, соль мокнет, а в мясе червяки заводятся. Вон, даже очаг гаснет. А я и не знаю, что теперь делать. Вроде, домовые только в сказках бывают, кто мне поверит?
— Вон, эти же верят, — усмехнулся я, показывая на поредевшую колонну и усталого герцога.
— Так верят, потому что всю жизнь здесь прожили, а я? Вы, граф, сами-то посудите, как в сказку верить?
— А вы не задумывайтесь, — посоветовал я. Вспомнив, что мое знакомство с мифологическими персонажами здешних мест началось со знакомства с ростовщиком-богомолом, усмехнулся. — Я сам поначалу удивился, а потом решил — так пусть оно так и будет, как есть. Я бы, на вашем месте, купил кувшин пива, пришел домой и попросил прощения. Мол, дурак я, дедушка-домовой, простите.
— И поможет? — недоверчиво протянул рыцарь.
— Почему нет? Мне однажды довелось перед жеребцом извиняться, так и то, простил. А домовой, он хоть и нечисть — пусть не совсем, но тоже человек. Поворчит-поворчит, да и простит. Пива с ним выпьете, потолкуете.
— А я с перепуга пить бросил, — признался рыцарь. — Решил, когда старикашку маленького увидел — все, допился до тоффелей. Сколько я здесь? Месяца три или четыре? Ни пива, ни шнапса в рот не беру.
— Тогда кувшин квасу купите, или еще что-нибудь. Сладостей там, печенья.
Кажется, рыцарь фон Шлангебург успокоился. Улыбнувшись, с чувством пожал мне руку и сказал:
— Спасибо вам, господин граф. Вы из моего мира, вам я верю. Отличная новость, что я не сумасшедший. И с брауни обязательно помирюсь, прямо сегодня. А вместо пива куплю вина. Если это не тоффель был, а домовой, вместе и выпьем.
Глава восьмая
Фрейлейн — палач
Женщина была диво, как хороша — высокая, длинноногая, с русыми волосами почти до пояса, собранными в пышный хвост. А необычный наряд — широкие штаны из неотбеленного холста, просторная рубаха, не скрывавшая крепкой груди, только подчеркивал ее красоту. Заметно, что хозяйка следит за своей одеждой, часто стирает ее, хотя кое-где бурые пятна так въелись в ткань, что уже не поддавались ни мылу, ни щелочи. Впрочем, застиранная одежда не портит красивую фигуру. Да что там фигура! В девушку можно влюбиться за одну лишь улыбку — добрую и застенчивую.
Но если кто и влюбится в эту красавицу, им точно буду не я! Прекрасная женщина, только что, на моих глазах, без видимых усилий, вздернула на дыбу мужчину, пусть и немолодого, но увесистого, а теперь сосредоточенно срезала с него одежду, орудуя острым ножом, словно мясник, снимающий шкуру с овцы. Бросив в угол последний клочок, приказала:
— Хензель, убери ветошь.
Из закутка торопливо выскочил паренек лет пятнадцати, с одутловатым лицом и пустыми глазами, испуганно схватил тряпки, и куда-то их утащил. Наверное, штаны и рубашку с камзолом можно бы и заранее снять, чтобы не портить, но «освобождение» тела от одежды именно таким способом, это тоже прием для запугивания жертвы.
Мне приходилось бывать в пыточных камерах, и первое, что сразу же давало знать, где ты находишься — это запахи. Пол, стены и потолок, даже застоявшийся воздух пыточной, впитывают запахи экскрементов, мочи, несвежей крови, а еще — страха и боли.
Пыточные размещают в подвалах, где царит полумрак, а из освещения только пара скудно чадящих светильников или факел, все вокруг грязное, липкое. Ржавые инструменты свалены в кучу, а палач долго отыскивает нужное, перебирая свои орудия труда.
Здесь же, хотя и подвал, но имеются окна, а по углам расставлены светильники, полы намыты, стены побелены. Запахи, присущие пыточной, невозможно скрыть полностью, но их перебивают ароматы каких-то трав, подвешенных к потолку, рядом с кольцами и крюками. К стене придвинут длинный стол, где разложены орудия пыток — клещи — от больших, на длинных рукоятках, облегчающие усилия мастера при переламывания костей, до самых маленьких, предназначенных для выдергивания ногтей, иглы и иголочки, деревянные киянки и железные молотки, молоточки, еще какие-то пилки и пилочки и еще что-то блестящее и острое, предназначение чего остается для меня тайной.
У женщины везде порядок и чистота, чем бы она не занималась. А палачество, совсем не женское ремесло — с ним не каждый мужчина справится, но женщина, как известно, может справиться с любым делом лучше мужчины. Кстати, если палач женского рода, то как правильно ее называть? Палачка или палачиха?
Я скромно пристроился за небольшим столом, радуясь, что на дыбу вздернули не меня, а графа Грейгса, организовавшего убийство гонца. И хотя я догадывался, что смерть несчастного Асмуса как-то связана со мной, и Грейгс, стало быть, мой враг, но право слово, сейчас я ему сочувствовал. Наверное, будь здесь зверообразный волосатый мужик, кривой на один глаз, как принято описывать палачей, сидел бы, равнодушный и даже довольный, мысленно рассуждая о справедливом возмездии, но когда палач женщина…
Герцог фон Силинг, сидевший рядом со мной, спросил, обращаясь к жертве:
— Грейгс, почему вы приказали убить моего гонца?
— Ваше Высочество, я требую, чтобы вы обращались ко мне граф Грейгс, — гордо проговорил голый старик, висевший на дыбе.
Ишь, требует он… Но голос графа, пытающегося хорохориться, дрогнул. Его высочество лишь улыбнулся:
— Прошу прощения, господин граф, как скажете. Итак, повторяю вопрос — почему вы, граф Грейгс, приказали убить гонца? Разве вы не знаете, что смерть гонца приравнивается к государственной измене?
— Ваше Высочество, я не приказывал убить вашего гонца, — твердо заявил граф. — О смерти юноши я узнал лишь сегодня, во время ареста.
— Человек со шрамом, у которого обнаружено оружие
— Я не стану отпираться. Да, в моей дружине был человек с таким именем, но теперь он у меня не служит, а я не могу нести ответственности за бывшего дружинника, — ответил граф.
Мы с герцогом невольно переглянулись. А ведь не врет, собака, но и не говорит правды. Если Бенеж убит, то он и на самом деле больше не служит в дружине Грейгса.
— Сразу скажу, что я не отвечаю и за других. Ни за Толле, ни за Креньдеша. Эти люди исключены из моей дружины. И им я также не давал приказа убить гонца.
Владетель Силингии улыбнулся. Фон Шлангебургу, отправленному арестовывать графа, было приказано сообщить Грейгсу о смерти Бенежа, но помалкивать о других мертвецах. Пусть считает, что они живы и могут оказаться на дыбе, а уж там-то они молчать не станут. Хотя, граф мог сам догадаться, что все мертвы. Но вот откуда он мог знать, о ком его спросят? Бенеж, это куда ни шло, личность приметная и известная, но двое других дружинников? Имен мы ему не называли. Стало быть, рыльце в пуху, и он сам не понял, что проговорился.
— Граф Грейгс… Да, пока еще граф. Я вижу, что вы не желаете поведать мне правду, — грустно сказал герцог и махнул перчаткой: — Приступайте, фрейлейн Натэла.
Ничего себе! Мало того, что палач женщина, так она еще и дворянка? М-да, куда катится мир?
— Как обычно, Ваше Высочество? — поинтересовалась женщина-палач.
— Пожалуй, — кивнул Силинг и спросил: — Десять плетей достаточно?
Фрейлейн Натэла оценивающим взором посмотрела на обнаженное тело, потрогала за бок, провела рукой по спине и важно, словно лекарь, излагающий диагноз, произнесла:
— Граф, хотя и немолод, но еще достаточно крепкий мужчина. Мышцы развиты, жира немного. И очень упрямый. Придется выдать ему двадцать, а лучше тридцать плетей, но с перерывами, а иначе умрет.
— Значит, выдадите ему по десять плетей, с перерывами… — раздумчиво сказал герцог.
— Лучше пять за прием, — не согласилась с ним женщина. — Пять, потом ведро воды, минут десять на отдых, еще ведро, потом снова пять.
— Надолго затянется, а у меня еще множество дел, — вздохнул герцог. — И мне бы хотелось все услышать самому. Может, используете клещи для выдергивания ногтей?
Я сидел, распустив уши, внимательно вслушиваясь в занимательный разговор, похожий на консилиум лекарей у постели больного. Но если кто-то решит, что я осуждаю герцога, он неправ. Напротив, Его Высочество, показавшийся при нашем первом знакомстве скажем так э-э, чуточку мягковатым, вырос в моих глазах. Нет, друзья мои, мягкотелых правителей не бывает в природе, а коли бывают, то долго не живут.
А фрейлейн палач, взяв в свою ручку ладонь графа, потрогала его ногти и сообщила, с грустинкой в голосе:
— Короткие ногти, зацеплять неудобно. Часа на два, не меньше.
— Фрейлейн Натэла, — улыбнулся фон Силинг. — Я знаю, что вы мэтр в своем деле. Нужно придумать что-то быстрое.
Висевший на дыбе граф пытался презрительно улыбнуться, показать, что перенесет все пытки, и не вымолвит ни словечка. Дурак. Другой, на его месте, уже пел бы, как влюбленный соловей.
— Если быстро, то будет жестко, а то и жестоко, — вздохнула палач.
Мне снова стало не по себе. Если палач рассуждает о жестокости, то что же он сотворит? Может, сбежать? Но опять-таки, положение обязывает присутствовать, у меня у самого есть вопросы к графу, да и любопытно, если уж совсем честно. Врать не стану, сам не пытал, но пытки видел. Что же такое придумает фрейлейн Натэла, чего бы я не знал?
— Хензель, жаровню, — приказала фрейлейн.
Поделиться книгой: