Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812

«Куин», хотя и сильно избитый, успел пройти за кормою двух угрожавших ему кораблей. Последние пострадали за несколько часов перед тем от огня британского арьергарда. Так же как и накануне в схватке с летучей эскадрой противника, повреждения, полученные ими тогда, без сомнения, способствовали тому, что они оказались в том опасном положении, какое теперь занимали. 74-пушечный «Левиафан» атаковал их с наветренной стороны, «Орион» (того же класса), с подветренной, к нему скоро подоспел на помощь 98-пушечный «Барфлей», который затем и заместил его. В британских источниках не указывается прямо на то, что еще и другие британские корабли принимали участие в этой схватки, но так как на следовавших за «Куин Шарлотт» были убитые и раненые, а корабли эти не могли обменяться выстрелами ни с какими другими, кроме как с «Индомитейбл» и «Тиранисид», то надо думать, что эти потери понесены ими также при атаке последних. Согласно французским описаниям, упомянутые два корабля эскадры Вилларе были «окружены» противниками, и адмирал доносил, что их сопротивление «должно обессмертить их командиров Дордлена и Ламеля. Они окончили бой 29 мая с уцелевшими только мачтами (без стенег и реев) и сильнейший из них, «Индомитейбл», был в таком состоянии, что Вилларе счел необходимым отправить его ночью в Брест, под конвоем другого корабля своего флота, силы которого таким образом постепенно уменьшались.

На этот раз, однако, маневр французского адмирала, прекрасно задуманный и доблестно исполненный, спас от опасности его атакованные корабли. Корабль «Куин Шарлотт» и его мателоты, после первого поворота оверштаг, едва-едва подошли к французскому арьергарду. Так как последний продолжал лежать на прежнем курсе, то, конечно, для всех пятнадцати кораблей, шедших за британским адмиралом, было невозможно вступить с ним в бой одновременно. В действительности неисполнение авангардом требовавшейся от него эволюции вместе с отдаленностью от него арьергарда, усугубленное, вероятно, и рассеянием судов, которое всегда замечается в хвосте длинных колонн, повело к беспорядку в британской линии. «Когда корабли подошли, то сблизились так тесно, – писал лорд Хоу в своем журнале, – что доставили противнику возможность обстреливать их с большим результатом» (3 фаза, С, О). «Британская линия была совершенно расстроена», – говорит также и французский автор. Но и при нарушении строя британские корабли составляли опасную для неприятеля группу, будучи в состоянии все поддерживать друг друга. Кроме того, они имели на своей стороне престиж неоспоримого, хотя и частного успеха и были воодушевлены предвкушением победы, видя, что французский авангард едва ли успеет подойти своевременно к атакованным. Вилларе поэтому удовольствовался тем, что отозвал спасенные им корабли и поспешил отойти от неприятеля, взяв курс на NW.

Полезно подвести итог результатов частных схваток за эти два дня. Он послужит важным фактором для обсуждения кампании в целом, которым мы скоро займемся. Когда утром 28 мая французская эскадра в количестве двадцати шести линейных кораблей[8] построилась в линию, она была на ветре и на расстоянии от десяти до двенадцати миль от британской эскадры такой же численности. Вечером 29 мая, вследствие различных движений эскадры адмирала Хоу и того курса, на который вынужден лечь Вилларе – так как он действовал только оборонительно и должен был сообразоваться с инициативой противника – французская эскадра была уже под ветром у британской. Из того, что Хоу, бывший под ветром, в течение такого короткого времени добился боя, можно было с полным основанием ожидать, что он, заняв теперь наветренное положение, в общем гораздо более благоприятное, хотя и не без некоторых невыгод, сумеет принудить противника к решительному сражению, которое запрещалось французской политикой вообще, а в настоящем случае – в особенности. Кроме этой перемены в относительных положениях противников, надо принять во внимание, что и потери на стороне французов были значительнее, чем на стороне англичан. В первый день «Революсьонер», с одной стороны, и «Одейшос» – с другой вынуждены были покинуть свои эскадры; но надо заметить, что сила последнего корабля относилась к силе первого не более как два к трем. Сражением 29 мая во французской эскадре 80-пушечный «Индомплэтэ» был выведен из строя, и адмирал нашел необходимым отправить его в порт под конвоем 74-пушечного корабля и фрегата. 74-пу-шечный «Тиранисид», потерял все стеньги, и поэтому в течение следующих двух дней и в сражении 1 июня он шел на буксире других кораблей. Если Вилларе и имел какие-либо надежды уйти от преследования Хоу, то он должен был бы или отказаться от них, или покинуть этот поврежденный корабль. Кроме указанных повреждений у французов, корабль их «Монтагнэ» получил такие сильные повреждения в начале боя, что не мог повернуть на другой галс. Продолжая идти на запад в то время, как вся эскадра повернула на восток на помощь к «Индомитейбл» и «Тирансид», этот корабль отделился от своих и затем уже не был в состоянии вновь соединиться с ними. К этой убыли четырех кораблей, и еще одному поврежденному надо прибавить еще уход пришедшего из эскадры Нильи утром 29 мая, но немедленно затем отряженного для конвоирования корабля «Революсионер». С другой стороны, и британская эскадра отнюдь не избежала повреждений. Но утром 30-го, в ответ на вопросительный сигнал адмирала, все корабли ее заявили о полной готовности возобновить бой, за исключением «Цезаря», который, однако, потерпел совсем не больше всех. Впрочем, и этот корабль не оставил эскадры, и в сражении 1 июня был на своем месте.

Заслуга действий Хоу за эти два дня не определяется, однако, только удачным исходом схваток с противником. В настойчивых, постоянно возобновлявшихся нападениях на одну и ту же и притом наиболее уязвимую часть французской эскадры он сосредоточивал значительную часть своих сил против относительно малочисленного противника. Результатом этого были такие сильные повреждения у нескольких французских кораблей, что они должны были оставить поле сражения. В то же самое время такие нападения Хоу заставляли французского адмирала или отказаться от поддержки атакованных кораблей, или шаг за шагом уступать противнику наветренное положение, которое тот в конце концов и отнял от него. Чисто тактическим искусством, вместе со своей доблестной личной распорядительностью, Хоу завоевал для своей эскадры численное превосходство для решительного сражения. Теперь он имел полное основание ожидать его, заняв наветренное положение. К несчастью, тактическое преимущество было скоро нейтрализовано стратегической ошибкой, лишившей эскадру Монтэгю возможности принять участие в бою.

К концу дня сгустился туман, продолжавшийся, с короткими промежутками прояснения, в течение тридцати шести часов. В половине восьмого вечера центральная часть французской эскадры находилась на расстоянии от девяти до десяти миль от британского флагманского корабля, по направлению на NW от него. Оба флота шли весьма медленно, держа приблизительно на WN, при ветре от юго-запада. В течение большей части дня 30 мая ни одного из британских судов нельзя было видеть с флагманского корабля, но они, так же как и французские, держались вместе. В этот день благодаря стечению обстоятельств, которые нельзя не назвать весьма счастливыми для того состояния погоды, к Вилларе присоединился адмирал Нильи с оставшимися еще под его командой тремя кораблями, и еще 74-пушечный корабль, принадлежавший к эскадре Канкаля. Эти четыре свежих корабля как раз компенсировали убыль получивших повреждения, которые отделились от французского флота, достигшего теперь опять численности двадцати шести линейных кораблей против двадцати пяти кораблей британцев.

Около десяти часов утра 31 мая туман на момент рассеялся, позволив лорду Хоу видеть все двадцать семь судов своей эскадры, считая в том числе и фрегаты; затем он опять сгустился часа на два и рассеялся уже окончательно вскоре после полудня. Французы тогда были на WNW от англичан, которые прибавили парусов и направились в погоню за противником. К шести часам вечера они уже подошли к нему на расстояние трех миль. Англичане не могли, однако, занять ту позицию, какой желал Хоу достаточно рано для того, чтобы завязать общий бой до наступления ночи. Британская эскадра поэтому снова привела к ветру и легла на W в ордере баталии. Французы шли тем же курсом в параллельной ей линии. В течение ночи оба флота несли все паруса, какие только мог выдержать рангоут. Утром французы благодаря лучшей парусности своих судов несколько удалились от противника, но все-таки недостаточно для того, чтобы избежать сражения. Поэтому Вилларе построился в сомкнутую линию и убавил паруса, что одновременно и облегчало возможность исправлять нарушения правильности строя, и позволяло команде посвятить свое внимание в сражении исключительно исполнению боевых обязанностей. Хоу, несший прежние паруса, получил таким образом возможность занять желаемую позицию прежде, чем спуститься на противника. Достигнув ее и выровняв линию, когда французский флот лег в дрейф в ожидании атаки, британский адмирал приказал своему флоту также лечь в дрейф и дал команде время позавтракать. В 8 час. 12 мин. он сигналом приказал снова наполнить паруса и медленно спустился на французов (1 июня, схема 1). Намерение его состояло в том, чтобы по всей линии каждый его корабль атаковал соответствующий корабль неприятеля, медленностью движения он воспользовался для перемены мест трехдечных кораблей с целью противопоставить их сильнейшим из французских. Мы знаем, что лорд Хоу, бывший почти педантом в маневрировании, несколько раз выравнивал свою линию во время приближения к неприятелю, и если не допустить, что при этом неизбежно происходили замедления в движении флота, то трудно было бы согласовать показанную в журналах кораблей скорость хода с временем, потраченным на сближение противников. Они имели впереди целый долгий летний день, а потому мелочную, по-видимому, заботливость английского адмирала нельзя считать вполне неуместной в рассматриваемой атаке. Она вызывалась не только желанием завязать бой одновременно по всей линии, но и опасением, чтобы вышедшие вперед корабли не подверглись сосредоточенным выстрелам неприятельской артиллерии, дым которых помешал бы отставшим кораблям занять своевременно надлежащие позиции.

Затруднений со стороны дыма Хоу должен был особенно бояться потому, что план его, как он сообщен был флоту сигналом, предполагал не только атаку противника с ближайшего борта, но и прохождение в промежутки между его судами и продолжение боя с подветренной стороны. Этот план имел в виду выгоду продольного огня при прохождении через неприятельскую линию, а также преграждение отступления выведенным из строя неприятельским кораблям, так как поврежденные суда могли уходить только под ветер. Другое преимущество сражения с подветра состояло в том, что корабли при значительном крене в свежий ветер не всегда могли открывать подветренные порты нижних деков, в батареях которых помещались сильнейшие орудия; и следовательно, из двух сражавшихся кораблей подветренный, стрелявший с наветренного борта, мог пользоваться большим числом орудий сравнительно с одинаковым с ним противником. В сражении 1 июня ветер был слишком умеренный для того, чтобы помешать пользованию орудиями нижнего дека, но 29 мая корабль «Куин Шарлотт», обстреливавший противников с обоих бортов при прохождении через французскую линию, зачерпнул много воды через подветренные порты нижних деков.[9] Однако для выполнения всего этого требовалось не только, чтобы промежутки между неприятельскими кораблями были достаточно широки, но также и то, чтобы атакующие ясно видели эти промежутки.

Британские корабли, держа приблизительно на NW, правили каждый на соответствовавшего ему противника в неприятельской линии, приближаясь, следовательно, к ней не под прямым углом, так как она направлялась от О к W. В8 ч. 40 м. строй их был так выровнен, что лорд Хоу закрыл сигнальную книгу с чувством удовлетворения, полагая, что теперь дело адмирала сделано и что ему остается лишь показать пример доблести, всегда связанной с его именем. Надежда его оказалась, однако, преждевременной, так как странное поведение некоторых из командиров судов его эскадры заставило его опять открыть книгу и потребовать, чтобы они стали на свое место в строе. Вскоре после девяти часов французский авангард открыл огонь. Британский корабль «Цезарь», бывший левым фланговым в своей линии и поэтому противопоставленный головному кораблю линии неприятеля, вместо того чтобы держаться на своем месте в строе, привел к ветру и начал стрелять, когда находился еще в пятистах ярдах от противника, т. е. расстоянии, на котором стрельба не могла дать действительных результатов при тогдашнем состоянии артиллерии. Лорд Хоу, который не был хорошего мнения о командире названного корабля, но позволил ему занять выдающуюся позицию в строю только по просьбе командира «Куин Шарлотт», потрепал последнего по плечу и сказал: «Посмотрите, Куртис, как действует ваш приятель; кто же из нас прав теперь?»

Остальные корабли продолжали идти прежним курсом; но скоро «Куин Шарлотт», чтобы занять намеченную позицию, должен был привестись немного к западу. Потому ли, что французы прошли немного вперед, или по какой-либо другой причине, но только упомянутый английский корабль отстал, и поэтому, держа теперь более параллельно линии неприятеля, проходил на расстоянии пушечного выстрела от третьего корабля сзади «Монтань», которого наметил ранее себе в противники. Этот корабль, «Венжер», открыл по нему огонь в половине десятого, но он, чтобы не получить повреждений ранее достижения своего места, прибавил парусов и прошел вперед. Передний мателот «Венжера», «Ашиль», также атаковал британского флагмана, отвечавшего в 9 час. 58 мин. сильным огнем, от которого «Ашиль» сильно пострадал. Кроме того, внимание последнего было скоро поглощено «Брансуиком», поддерживавшим корабль лорда Хоу с правого борта и старавшимся прорвать французскую линию впереди «Ашиль».

Корабль «Куин Шарлотт» (С) продолжал держать курс на «Монтань» (М), командир которого, поняв очевидное намерение противника пройти за его кормою, обстенил паруса, чтобы сдаться к своему заднему мателоту. Последний («Жакобен») в то же время прибавил парусов, вероятно, для той же цели уменьшения промежутка между собой и флагманом, и таким образом названные корабли начали сближаться, угрожая друг другу столкновением. Тогда «Жакобену» ничего не оставалось более, как положить руль на борт и пройти затем на правую сторону, или под ветер «Монтань». В это время подошел британский флагман и, положив лево на борт, обрезал корму «Монтань» так близко, что французский флаг касался вант британского корабля. При этом пятьдесят бортовых орудий последнего одно за другим выпустили свои снаряды, которые, пролетев по направлению с кормы к ахтерштевню противника, сразу положили триста человек его экипажа, в том числе и командира. Так как «Жакобен» шел с правого борта «Монтань», где намеревался стать корабль лорда Хоу, то полагали, что адмиралу придется пройти теперь под ветер обоих противников. Но и среди сцены, полной смятения, привычный глаз доблестного моряка, направлявшего движения английского корабля, уловил момент, когда положение руля заставило «Жакобен» уклониться под ветер. Быстро воспользовавшись этим случаем, он переложил свой руль право на борт, и корабль «Куин Шарлотт», тяжело и медленно поднявшись к ветру, занял желаемое место, при этом его бом-утлегарь коснулся «Жакобена», так же как за несколько минут перед тем его борт касался флага «Монтань». Последний тогда не отвечал на эту смертоносную атаку, «Жакобен» же выпустил несколько снарядов, один из которых снес фор-стеньгу на «Куин Шарлотт», и затем, вместо того, чтобы подражать движениям своего противника, т. е. опять привести к ветру, чем тот был бы поставлен в два огня (между «Жакобен» и «Монтань»), малодушно спустился под ветер и вышел из сферы огня.

В это время бой кипел вдоль всей линии. Дым, смятение и другие затруднения до некоторой степени нарушили проектировавшуюся одновременность атаки со стороны британских судов; но все-таки, за немногими исключениями, они все, от авангарда до арьергарда, открыли огонь почти сразу. Только шесть кораблей сейчас же прошли через неприятельскую линию, но очень многие из остальных принудили своих противников к бою на близкой дистанции, оставаясь на ветре у них. В этом первом настоящем сражении после многих лет мира обнаружилось неизбежно недостаточное искусство и еще более печальные недостатки многих офицеров, казавшихся до тех пор вполне надежными. Подробное описание действий каждого корабля скорее затемнило бы, чем уяснило дело. Для получения представления об общей картине сражения в некоторые характерные моменты его отсылаем читателя к диаграммам, в которых сделана также попытка изобразить относительные движения кораблей в обеих эскадрах, поскольку о них можно было судить из существующих описаний.

Однако в этой грандиозной свалке случился эпизод столь выдающийся, столь кровавый и полный до сих пор такого драматического интереса, что его нельзя пройти молчанием. Пока будет писаться морская история, будет вспоминаться и бой между французским кораблем «Венжер дю Пепль» и британским – «Брансуик». Последний вступил в бой с правого борта «Куин Шарлотт» и поэтому должен был прорезать французскую линию за кормою «Жакобена», маневр которого, исполненный для поддержки «Монтань», этому благоприятствовал. Но когда «Брансуик» уже направился в увеличившийся промежуток между судами, «Ашиль» прибавил парусов и бросился на пересечку его курса. Потерпев неудачу, «Брансуик» снова попытался прорезать неприятельскую линию за кормой «Ашиля», но на этот раз ему помешал вовремя подоспевший «Венжер», и так как «Брансуик» настаивал на осуществлении своего намерения, то противники свалились так, что якоря британского корабля зацепились за ванты и русленя французского. Завязался смертельный бой, среди которого сцепившиеся корабли спустились под ветер и вышли из линии (В).

Английские матросы, не будучи в состоянии открыть нижние порты с навалившего на противника борта, выбили полупортики. Так как «Венжер» уже стрелял с соответствующего борта ранее, то, вероятно, порты его были открыты. Соприкосновение между корпусами кораблей не позволяло употреблять в дело обыкновенные банники и прибойники с деревянными древками, а других у французов не было. Британцы же, снабженные специально для таких случаев бантиками и прибойниками с гибкими тросовыми рукоятками, могли стрелять из своих орудий беспрепятственно. При таких условиях бой в нижних деках продолжался с большой выгодой для британцев, так как французы по вышесказанной причине могли пользоваться лишь несколькими орудиями с кормы и с носа, где вследствие формы корабля расстояние между портами противников было больше. Но при такой невыгоде положения французов внизу, перевес в верхних деках был на их стороне. Здесь тяжелые каронады «Венжера», заряжавшиеся картечью, и превосходство ружейного огня, усиленного прислугой от бездействовавших орудий |нижних батарей, сломили сопротивление британцев и почти заставили их орудия замолчать. Командир «Брансуика» получил три раны, от одной из которых он впоследствии умер. Кроме него многие из офицеров и матросов были убиты или ранены. Это обстоятельство возбудило у командира «Венжера» мужественное желание абордировать противника, но только он приготовился исполнить это, как приближение двух британских кораблей вынудило его отозвать часть команды для стрельбы с противоположного борта.

Между тем команда «Брансуика» продолжала непрерывный огонь, и, пользуясь качкой «Венжера», давала орудиям то большие углы возвышения, то большие углы снижения, так что одни снаряды пронизывали палубу, тогда как другие направлялись в подводную часть его. Бой продолжался так уже около часа, когда с «Брансуика» увидели, что с левого, свободного борта подходит «Ашиль», с одной только фок-мачтой. Угрожавшая ему этим опасность была, однако, быстро и успешно отражена: прежде чем новый противник занял намеченную позицию, прислуга шести орудий каждого из нижних деков «Брансуика» перешла на борт, с которого он приближался, и через несколько мгновений снаряды их сбили и последнюю мачту «Ашиль». Он поэтому уже и не принимал более участия в сражении и через несколько часов был взят британцами.

В 12 час. 45 мин. «беспокойными» движениями обоих кораблей якоря «Брансуика» были оторваны, и бойцы разошлись после трехчасовой схватки. Ее характер, как видно из описания, был таков, что артиллерийский огонь нанес повреждения главным образом корпусам кораблей и поражал экипаж их, тогда как рангоут и такелаж пострадали лишь очень мало, в противоположность тому, как бывает обыкновенно в результате жаркого морского боя. При расхождении противников «Брансуик» выпустил несколько прощальных выстрелов в корму «Венжера», повредив ими руль и увеличив течь этого уже обреченного на гибель корабля. Немедленно затем на британском корабле свалилась за борт бизань-мачта. Упав и ранее значительно под ветер относительно своей линии и угрожаемый приближением французского адмирала, он лег курсом на север, поставив все паруса, какие только мог вынести его уцелевший рангоут, с целью попытаться дойти до ближайшего отечественного порта. Кроме повреждений в корпусе и рангоуте, полученных этим судном в вышеописанном долгом и отчаянном бое, на нем были сбиты со станков двадцать три орудия из семидесяти четырех, и из пятисот человек его экипажа выбыли из строя сорок четыре убитыми и сто четырнадцать ранеными.[10]

Вскоре после сбития мачт на корабле «Ашиль» к месту схватки «Венжера» с «Брансуиком» начал медленно подходить британский корабль «Рэмилис», которым командовал брат командира «Брансуика». Он подошел к сражавшимся лишь за несколько мгновений до их расхождения, и когда они удалились друг от друга настолько, что его снаряды не могли вредить английскому кораблю, он открыл огонь по «Венжеру», но продолжал его недолго и направился к «Ашиль», чтобы попытаться принудить его к сдаче. Его снаряды, однако, успели сбить на «Венжере» фок– и грот-мачты, бизань-мачта также свалилась за борт через полчаса после того. Этот несчастный французский корабль был теперь уже совершенно беспомощен. Тяжело раскачавшись при падении мачт, он черпал с обоих бортов через многочисленные пробоины и через открытые порты, полупортики которых были сбиты. Команда выбросила за борт орудия, выкачивала воду помпами, работала черпаками и ведрами, но тщетно! «Венжер» медленно, но неминуемо погружался. В половине второго опасность сделалась столь очевидной, что он дал сигнал бедствия, но другие корабли долгое время не обращали на них никакого внимания. К счастью, около шести часов вечера два британских корабля и тендер подошли близко и, узнав, в чем дело, послали к утопавшему на помощь все свои шлюпки, какие еще уцелели. Было уже слишком поздно, чтобы спасти всех переживших жаркий бой, но все-таки с корабля успели снять около четырехсот человек, остальные, между которыми большинство были тяжело ранены, исчезли вместе с кораблем под водою прежде, чем британские шлюпки высадили на свои суда спасенных. «Едва шлюпки отошли от корабля «Венжер дю Пепль», как взорам нашим представилось ужасное зрелище. Товарищи наши, оставшиеся на нем, простирая руки к небу, с жалобными криками умоляли о помощи, на которую уже не было надежды. Скоро затем корабль со всеми этими несчастными жертвами исчез под водой. Посреди ужаса, который объял всех нас при этой сцене, мы не могли не ощутить и чувства восхищения, смешанного с глубокой грустью: удаляясь от погружавшегося корабля, мы слышали, как некоторые из погибавших все еще молились о благоденствии нашего отечества; последним возгласом этих несчастных был "Да здравствует республика!" Они умерли с ним на устах».[11] Какая трогательная картина встречи неизбежной смерти храбрыми воинами, сделавшими все, что позволили им их энергия и мужество, чтобы уйти от нее, и как непохожа она на мелодраматическую смесь бьющего на эффект многословия и самопожертвования, которая пришлась по вкусу Национальному конвенту и на которой была основана «Легенда о корабле "Венжер"».[12] Из семисот двадцати трех человек его экипажа погибли триста пятьдесят шесть, из которых, по мнению оставшихся в живых, двести пятьдесят шесть человек были убиты или ранены в трех схватках.

Еще задолго еще до того, как «Венжер» и «Брансуик» разошлись, судьба сражения была уже решена, и конечный бой между двумя флотоводцами завершен. Было как раз десять часов утра, когда британский флагманский корабль прошел под кормой «Монтань». В десять минут одиннадцатого французский флагман, многочисленные повреждения которого пали главным образом на корпус, прибавил парусов и ушел вперед. Британский адмирал не мог преследовать его, так как на «Куин Шарлотт» были сбиты и фор– и грот-стеньги. Многие из французских кораблей, шедших впереди «Монтани», уже оставили свои места в линии, у многих как впереди, так и позади флагмана, были сбиты мачты. Между половиной одиннадцатого и одиннадцатью часами дым расчистился настолько, что Вилларе мог видеть положение дел на поле сражения.

Корабли со сбитыми мачтами не только теряют способность двигаться по желанию, а и сносятся под ветер не так скоро, как те, которые сохранили рангоут, но движутся вперед весьма медленно. Вследствие этого, по мере того как оба враждебные флота подвигались вперед, лишившиеся рангоута корабли отставали и приходились все более и более на ветре у сражавшихся. Таким образом британские и французские корабли смешались вместе. Из двенадцати, бывших в начале сражения впереди французского адмирала, семь скоро вышли из сферы боя, увалившись под ветер. Два из них, приведя к ветру на другом галсе, оказались затем сзади и на ветре обоих флотов, даже на ветре кораблей со сбитыми мачтами. Из пяти продолжавших бой один, потеряв грот– и бизань-мачты, упал под ветер, а остальные четыре потеряли все свои мачты. Из этих четырех три в конце концов попали в руки британцев. Из тринадцати кораблей, шедших сзади «Монтань», шесть также потеряли все мачты и на одном уцелела только фок-мачта. На остальных шести рангоут еще кое-как мог служить, и они – одни раньше, другие позже – ушли под ветер. Четыре из лишившихся мачт кораблей арьергарда, считая в том числе и «Венжер», были взяты британцами.

Когда адмирал Вилларе Жуаез уяснил себе положение дел, каким мы его сейчас очертили, он направил «Монтань» также под ветер и потребовал сигналом, чтобы корабли, которые еще могли управляться, собрались вокруг него. Так составилась колонна из двенадцати кораблей, легшая на правый галс, опять на ост; головным ее был «Монтань», а концевым – «Террибл» под флагом второго флагмана, потерявший грот– и бизань-мачты и поэтому шедший на буксире у 74-пу-шечного корабля, избежавшего повреждений. Вилларе считал неблагоразумным, если даже не прямо невозможным, выбираться на ветер на помощь кораблям, потерявшим рангоут. Поэтому он решился расположиться под ветром у них в таком положении, чтобы ему можно было прикрывать те из них, которые будут в состоянии добраться до него, или которых его фрегатам удастся прибуксировать к нему. Таким именно образом «Сципион», «Жемапп» и «Масиус», совершенно лишившиеся способности управляться, снова соединились с адмиралом между двумя и четырьмя часами. Последний из названных кораблей фактически уже сдался противнику, но тот не смог завладеть им. Вилларе лежал в дрейфе в течение некоторого времени до тех пор, пока убедился, что уже бесполезно ожидать далее присоединения еще какого-либо из отделившихся кораблей, и тогда взял курс на NW.[13]

Лорд Хоу не был в состоянии следовать за сравнительно быстрыми движениями французского главнокомандующего. Однако в одиннадцать часов и он собрал вокруг себя сигналом тех, которые могли исполнить последний, и его корабль «Куин Шарлотт» с трудом повернул на другой галс. Затем вновь построившаяся британская кильватерная колонна легла на ост, что было необходимо не только для того, чтобы прикрыть потерявшие рангоут суда и обеспечить за собой призы сражения, а также и для того, чтобы выручить корабль «Куин», который был в критическом положении, так как ему угрожал Вилларе. Названный британский корабль, действовавший так смело и доблестно в авангарде 29 мая, 1 июня был поставлен в арьергард. Противник его, которого он атаковал, быстро спустился под ветер, и «Куин», преследовавший его с неослабной энергией, в конце боя оказался опять между британской и французской линиями. Он успел сбить совсем мачты своего неприятеля, но при этом сам потерял грот-мачту и получил серьезные повреждения во всем остальном рангоуте. Восемь кораблей колонны Вилларе стреляли по нему, когда проходили мимо, не сделав ему, однако, большого вреда, и приближение лорда Хоу освободило его.

Факт, что некоторые из потерявших мачты французских кораблей не были взяты британцами, подвергался в то время суровой критике. Высказывалось также мнение, что лорд Хоу должен был возобновить атаку после того, как собрал около себя менее поврежденные корабли. Не может быть большого сомнения в том, что при большей быстроте и энергии действий британцев некоторым из поврежденных французских кораблей не удалось бы избежать захвата. Многие компетентные очевидцы думали так, и во флоте лорда! Хоу открыто высказывалось сильное недовольство. Что же касается того, что адмиралу следовало бы приказать возобновить атаку, то это более сомнительно. Некоторые из судовых командиров в его эскадре действовали вяло, по недостатку ли сообразительности или самообладания; корабли же лучших из них, естественно, занимали более ответственные позиции и, уже выдержав жаркий бой, были не в таком состоянии, чтобы с успехом продолжать сражение. Серьезную практическую причину прекращения последнего надо искать в физическом состоянии британского адмирала. Ему было шестьдесят восемь лет, и хотя его спокойный, свободный от мнительности темперамент и позволял ему легко выносить ответственность, он тем не менее сильно утомился в течение пяти дней, прошедших в погоне за неприятелем. С момента встречи с ним он позволял себе отдыхать только в кресле. «Когда ему было доложено, – говорит его флаг-офицер, – что французский флот обнаружил все признаки решимости воздержаться от дальнейшего боя, я наблюдал за ним на шканцах, куда он вышел посмотреть на неприятеля; лицо его выражало воодушевление, на которое я не считал его способным при его возрасте и после такого духовного и телесного утомления». Но возможно, что реакция наступила слишком скоро для того, чтобы бы пожать все плоды победы. «Он пошел в постель совершенно обессиленный после сражения 1 июня, – писал тот же офицер – Мы все собрались около него; я даже поддерживал его: он был так слаб, что при качке не мог держаться на ногах. "Зачем вы поддерживаете меня, как будто я ребенок?" – сказал он добродушно». Неудивительно при таких условиях, что он не мог сделать того, что был бы в состоянии сделать более молодой человек, а также, что он поддался влиянию начальника своего штаба, сэра Роджера Куртиса, офицера выдающегося и храброго, но, кажется, придававшего большее значение, чем адмирал, тем невыгодным условиям, при которых пришлось действовать британскому флоту.

Много лет спустя адмирал Стопфорд, командовавший фрегатом в описанном сражении, сделал следующее сообщение, которое позволил напечатать: «Заметив, что «Марльборо» потерял мачты и окружен неприятельскими кораблями, я спустился к нему и взял его на буксир, вследствие чего оказался очень близко к «Куин Шарлотт», почему и воспользовался случаем явиться к адмиралу для получения приказаний. Холодная сдержанность, с какой я был принят лордом Хоу, и выраженное им желание, чтобы суда были приведены в состояние, позволяющее продолжать сражение, показывали, что таково было и его намерение. Для того чтобы снять с памяти лорда Хоу слышанное мной против него обвинение в том, что он будто бы не эксплуатировал своей победы, я думаю, следует сказать, что когда я стоял на юте флагманского корабля рядом с лордом Хоу, к нему поспешно подошел сэр Роджер Куртис и в явном волнении воскликнул: «Клянусь Богом, милорд, что если вы не соберете эскадры, то шансы обратятся против нас». Я должен сознаться, что не видел ничего оправдывавшего такое восклицание, за исключением того, что один французский корабль, проходивший в это время за кормой «Куин Шарлотт», выпустил в нее несколько снарядов. Адмирал и сэр Р. Куртис отошли от меня в сторону, и затем ничего более не было сделано для продолжения сражения».[14]

Ответственность главнокомандующего не умаляется в зависимости от советов, какие могут быть даны ему его подчиненным, каковы бы ни были репутация последнего и отношения между ними. Однако при той физической слабости, какой страдал тогда лорд Хоу, ему пришлось бы в дальнейшем ведении боя положиться всецело на Куртиса, поэтому, вероятно, надо считать правильным, что он не решился подвергать свой флот неоправданному риску, т. е. не поступил вопреки убеждению офицера, на которого пришлось бы возложить руководство операциями. Таким образом, сражение окончилось тем, что оба флагмана построили в линию еще способные управляться корабли и легли на восток. Вследствие этого три французских корабля спаслись от плена, британский корабль «Куин» избежал угрожавшей ему опасности и, наконец, семь французских кораблей, со сбитыми мачтами, были отрезаны британцами. В четверть второго часа общий огонь прекратился, хотя рассеянные суда еще выпускали изредка отдельные снаряды.

Таковы были главные черты сражения 1 июня 1794 года, которое, как происходившее так далеко от всякого берега,[15] не получило иного отличительного названия. Мы не считали полезным подробно излагать бесчисленные случаи, имевшие место в этом сражении; однако для профессионального читателя будет небезынтересно, не вдаваясь в детали, проследить за тактическим анализом хода сражения. Способ атаки, предпринятой лордом Хоу – корабль против корабля, – тождествен с тем, какой употреблялся во многих предшествовавших сражениях британскими адмиралами. Он находит оправдание только в том, что французы 28 и 29 мая показали свою низкую подготовку в морском деле и слабость своего артиллерийского огня. Британский адмирал был, вероятно, прав, заключив из событий названных дней, что неприятельские корабли были по всей линии, в отдельности, слабее тех, какие он мог противопоставить им. При таких условиях для нападающего позволительно пренебречь представляющейся для него возможностью сосредоточить силы на часть неприятельской линии. Весьма возможно, что Хоу мог бы достичь лучших результатов, прибегнув к такому сосредоточению, так как отсутствие тактической подготовки во французском флоте, которое он заметил, давало ему уверенность, что последний не сумеет выйти из невыгодного положения, если бы его удалось поставить в таковое в начале боя.[16] С другой стороны, и командиры судов в его собственной эскадре не были еще достаточно искусны в маневрировании, а также и не были настолько испытаны, чтобы он мог положиться на них. Нет ничего невероятного поэтому, что попытка упомянутого сосредоточения привела бы к смятению и свалкам в британском флоте, тогда как при одиночных боях кораблей его с французскими лорд Хоу мог рассчитывать на превосходство своих офицеров и команд в морском и артиллерийском деле. Кроме того, предпринятый им способ наступления, хотя и трудный до некоторой степени в исполнении, совершенно прост по идее. В общем, взвесив все pro и contra, автор считает, что Хоу поступил благоразумно, решившись на ту простую атаку, какую он исполнил. Поучительно заметить, что результаты рассмотренной атаки, хотя и гораздо более решительные, чем в предшествовавших сражениях, где прибегали к тому же способу, по тщательном изучении оказываются аналогичными с результатами последних. Британский флот, спускаясь на неприятеля, равнялся по линии, параллельной французской, но держа по курсу (NW), косвенному к этим линиям. Исход такой атаки во всех предшествовавших сражениях был нерешительный: едва ли когда-либо хоть один из атакованных таким способом кораблей был взят в плен или потоплен. Но за исключением этого факта, во всех остальных чертах боя опыт прежних сражений подтвердился и на этот раз. Тот фланг нападающего, который в кильватерной колонне был авангардом, вступил в бой в общем быстро и в порядке, тогда как в арьергарде произошли беспорядок и замедление вследствие несовершенства в исполнении маневра. Эта неодновременность атаки была возмещена лишь чрезвычайными и блестящими усилиями трех кораблей арьергардной дивизии. Это предотвратило неудачу, но в то же время показало, как велика была бы она, если бы не эти усилия упомянутых кораблей. Распределение потерь и повреждений между различными частями британской колонны дает хорошую характеристику энергии их действий, хотя подобный подход, примененный для сравнения действий двух одиночных кораблей, в высшей степени ошибочен. Пример можно взять и из рассматриваемого сражения, в котором корабли, искусно занявшие выгодные позиции и энергично сражавшиеся, получили менее повреждений, чем те которые плохо управлялись и нанесли меньше вреда противнику. Но если результат боя рассматривается в среднем, как результат для многих кораблей, то частные причины ошибок в различных направлениях стремятся взаимно уничтожиться. Итак, рассчитав полное число выбывших из строя в британском флоте, найдем, что из каждых ста человек убитых и такого же числа раненых на всей эскадре на восемь авангардных кораблей приходится соответственно сорок три и сорок один; тогда как на восемь арьергардных – только семнадцать и двадцать два, т. е. менее половины сравнительно с потерей авангарда. Но это еще не характеризует всего дела, потому что четыре пятых всей потери арьергарда пали на три корабля,[17] на остальные же пять пришлось только восемь человек убитыми и тридцать три ранеными, тогда как на восьми авангардных кораблях потери, хотя и различались в частностях, в общем распределились более равномерно. Вывод этот сам по себе мог бы служить доказательством того факта, что авангардные корабли спустились на противника в полном порядке, атаковали его энергично и тем взаимно поддерживали друг друга. Арьергард же нападал на неприятельскую линию, очевидно, не дружно, так как исключительные потери трех кораблей, хорошо исполнивших свой долг, указывают на недостаток поддержки со стороны остальных. Это также вполне подтверждается другими удостоверенными фактами.

Если данный способ атаки сопровождается одинаковым результатом в различных сражениях, то последний не может приписываться всецело ошибкам командиров кораблей. Исключениями из общего правила в сражении 1 июня были не те арьергардные корабли, которые не смогли принять надлежащего участия в бою, а те, которые сумели сделать это. Причину обычного результата рассматриваемого способа атаки надо видеть, кажется, в том, что авангардный корабль служит здесь как бы штырем, около которого вращается вся линия строя, и по мере удаления от этого штыря нарушения правильности маневра случаются легче и чаще. Произошедшие нарушения нарастают и распространяются до тех пор, пока наконец не приведут к общему беспорядку. При наступлении же последнего успех или неуспех действий каждого корабля зависит от инициативы его командира более, чем от его положения относительно линии строя. Тогда начинает сказываться разница в свойствах людей, действия которых связывались требованиями строя, пока он не был еще нарушен. Короткие линии от этого будут страдать менее, чем длинные, откуда следует, что в длинных линиях нужны кроме головного корабля еще и другие «опорные точки» для сохранения порядка в маневрах. 1 июня такой опорной точкой послужил флагманский корабль «Куин Шарлотт», благодаря настойчивости и примеру адмирала. Корабли, бывшие справа от него, действовали лучше, чем шедшие непосредственно слева, которые равнялись по авангардному кораблю.[18] Так как современные корабли по характеру своему и современного оружия, вероятно, заставят предпочесть строй фронта другим боевым строям, то для морских офицеров интересно подумать о мерах, какими можно было бы предупредить то нарушение порядка в исполнении маневра, какое легко ожидать в частях строя, удаленных от корабля, руководящего атакой или другими движениями эскадры.

Французская эскадра ожидая атаки со стороны Хоу, открывала ему возможность организации какой угодно комбинации, но при принятом им способе атаки бремя сопротивления легло скорее на командиров отдельных французских кораблей, чем на адмирала. Раз корабль энергично атакован противником, работа командира его делается несложной, хотя и тяжелой. Едва ли был пример, чтобы французский офицер в таком положении не исполнил мужественно своего долга. Однако превосходство британцев в артиллерийском деле в большинстве одерживало верх над сопротивлением противника. Последний тогда спускался и уходил под ветер, если только его мачты не были сбиты, или если нападающий, прорезав линию, не преграждал ему отступления. Так седьмой в линии «Масиус» был атакован английским кораблем «Дефенс» с подветра, поэтому попытался уклониться от боя, пройдя на ветре следующего английского корабля, «Марльборо», но навалился на него всем бортом, потеряв при этом все мачты. Сознание превосходства огня британской корабельной артиллерии вместе с предвзятой идеей держаться в сомкнутой линии, по-видимому, руководило действиями французских кораблей с начала сражения. Правда, сомкнутость линии в высшей степени серьезна и существенна для взаимной поддержки кораблей ее, но забота о ней совсем не должна преобладать над всеми другими соображениями, особенно когда сражение, как неизбежно случилось в рассматриваемом примере, уже обратилось в свалку (melee). Французские командиры, плохо разбираясь в эскадренном бое, ухватились за простейшую идею, которая и заставляла каждого из них стараться следовать «по пятам» за своим передним мателотом. Таким образом, когда головной корабль «Конвенсьон», хотя и атакованный не энергично, спустился на фордевинд и вышел из линии, то за ним последовал и «Гэспэрин», хотя и сражавшийся до тех пор весьма энергично. Следующие пять кораблей мужественно выдерживали жаркий бой. Восьмой корабль после короткой схватки с противником спустился под ветер, и за ним последовали еще три корабля, до одиннадцатого включительно. Таким образом мы доходим до двенадцатого корабля, или почти до центра французской линии. Из шести кораблей, следовавших за ним, т. е. до семнадцатого включительно, четыре были взяты британцами после отчаянного сопротивления. Из двух, избежавших плена, один был флагманский корабль «Монтань», действия которого мы уже описывали, а другой – задний его мателот «Жакобен». Восемнадцатый, девятнадцатый и двадцатый, кажется, получили мало повреждений, но все-таки ушли под ветер – независимо ли, или следуя друг за другом, это не выяснено достоверно. Остальные шесть подверглись жестокому нападению трех кораблей из неприятельского арьергарда, и четыре были приведены в такое состояние, что должны были бы попасть в руки неприятеля. Причем все – а не два только из них, как это случилось в действительности – если бы и остальная часть британской дивизии исполнила свой долг как следует.

Французские офицеры, не подготовленные к эскадренному бою ни учебной практикой, ни опытом, не сумели сделать в сражении всего, что могли бы сделать. Но, кажется, только о двух из них можно сказать, что они явно поступали так, как не должны были поступать. Первую ошибку сделал командир головного корабля, для оставления которым своего поста в авангарде не видно какой-либо основательной причины. Вторая и гораздо более серьезная ошибка была сделана командиром корабля «Жакобен». Прибавка им парусов для того, чтобы приблизиться к флагманскому кораблю, когда намерение «Куин Шарлотт» пройти в промежуток между ними сделалось очевидным, была совершенно правильной. Уклонение под ветер, когда ему угрожало столкновение с «Монтань», было, вероятно, единственным средством избежать его. Будучи, таким образом, вынужденным спуститься под ветер своей линии, он все-таки сохранял еще возможность атаковать с правого борта британский корабль в то время, как последний был, или должен бы быть, атакованным с другого борта кораблем «Монтань». Вместо того чтобы воспользоваться этой возможностью, капитан Гассэн спустился и удалился под ветер. Эта серьезная ошибка была особенно достойна порицания для переднего или заднего мателота старшего флагмана. Их места в строю были особенно почетными, занимались сильными кораблями, избиравшимися со специальной целью поддерживать начальника и усиливать часть строя, в которой он находился. Для капитана Гассэна лично могло быть много извинений, но для такого поведения корабля нет, по-видимому, никаких извинений, так как он пострадал в бою очень мало. Разрыв в линии, образованный выходом из нее «Жакобена», был уничтожен следовавшими за ним кораблями, и это движение их вперед, передавшись до конца линии, и было отчасти причиной того, почему арьергардные британские корабли не атаковали соответствовавшие им во французском строю.

Уместно теперь уделить некоторое внимание рассмотрению со стратегической точки зрения общего хода и результатов этой короткой морской кампании, которая продолжалась всего лишь четыре недели – с 16 мая, когда Вилларе отплыл из Бреста, до 11 июня, когда он снова стал на якорь у самого входа в этот порт. Для того чтобы составить правильное мнение, надлежит обсудить цели каждой стороны, силы, которыми они располагали, и принятые ими меры.

Целью французов было обеспечение безопасности каравана из Америки. Для этой цели они выслали в море два отряда: один – из пяти линейных кораблей, под начальством Нильи, другой – из двадцати пяти, под начальством Вилларе. Они должны были соединиться между собой, и тот важный пункт, в котором их соединение предполагалось, был известен их адмиралам и неизвестен британцам. К этому можно еще прибавить, что инструкции, данные французским правительством своим адмиралам, побуждали последних по возможности избегать решительного сражения.

Британцы преследовали двоякую цель: перехватить ожидавшийся французами караван и принудить французский флот к бою. Эти задачи в действительности были во взаимной зависимости, и могли также – при условии, что эта зависимость понята неясно – побудить к разделению силы. Сражение с противником было задачей бесспорно более важной, и так без сомнения смотрел на нее и Хоу. Обычной британской морской политикой было уничтожить организованную силу неприятеля на воде. В распоряжении Хоу были, включая и эскадру Монтэгю, тридцать два линейных корабля. Он не знал ни места предполагавшегося соединения французских флотов, ни точного пути следования во Францию каравана, но о том и другом он мог составить приблизительное понятие.

С 4 мая, когда эскадра Монтэгю впервые отделилась от Хоу, до 19 мая, последний думал, что французский флот стоит в Бресте. 19-го числа его разведчики произвели рекогносцировку порта во второй раз, и он узнал тогда, что неприятель ушел оттуда. Вечером в тот же день к нему присоединился фрегат от Монтэгю, требовавшего подкреплений. Боясь, что его подчиненный может встретиться с силами Вилларе, значительно превосходившими его, Хоу на следующее утро пошел на соединение с ним под всеми парусами. 21 мая он встретил и задержал несколько голландских судов, которые уже обыскивал и Вилларе 19-го числа. Из вахтенных журналов этих судов он достоверно узнал, где находился и какой курс держал неприятель за два дня перед тем. Заключив отсюда, что Вилларе не может встретиться с Монтэгю, который был значительно южнее, Хоу перестал заботиться о последнем и употребил все усилия на поиски противника. Это решение подлежит критике, потому что Монтэгю имел приказание, в случае, если ему не удастся найти французский караван, окончить крейсерство 20 числа и соединиться с адмиралом близ Уэссана. Если только он сообразовался с этими инструкциями, то не должен был находиться очень далеко от главных сил.

Монтэгю, однако, счел возможным продолжить свое крейсерство на несколько дней, в течение которых захватил несколько голландских призов, обысканных Вилларе и избежавших встречи с Хоу 21 мая. От них он впервые узнал, что французы вышли из Бреста и что Хоу пошел в погоню за ними. Вместо того чтобы сделать какую-либо попытку присоединиться к своему старшему флагману или продолжать преследовать общие цели крейсерства, он с 24 на 25 мая спустился по направлению к Англии и стал на якорь в Плимуте 30-го числа. Британский морской историк Джемс говорит, что это было сделано в духе данных ему инструкций. Но было бы более убедительным, если бы названный автор привел «букву инструкций», которая допускала такое толкование и указал бы, оправдывало ли состояние кораблей Монтэгю уход с поля сражения такой сильной эскадры и в такой решительный момент. Его поступок, каковы бы ни были основания для него, по-видимому, не встретил одобрения со стороны правительства, и ему было сейчас же дано приказание выйти немедленно в море в сопровождении всех готовых к плаванию линейных кораблей, стоявших в Плимуте. За день до его ухода из Плимута, 3 июня, прибыл туда «Одейшос», с первыми вестями о столкновении между собой враждебных флотов 28 мая, в котором он и был выведен из строя. Монтэгю вышел из порта 4 июня с девятью кораблями и 8-го числа достиг назначенной ему лордом Хоу точки рандеву близ Уэссана, куда его направили также и последние инструкции от Адмиралтейства.

Из изложенных фактов видно, что ни Хоу, ни Монтэгю не приписывали надлежащего значения сосредоточению сил британского флота. Немедленную погоню Хоу за Вилларе можно было бы еще оправдать необходимостью догнать последнего прежде соединения его с Нильи. Но Хоу не знал точки рандеву французских адмиралов, и так как Вилларе вышел из Бреста за три дня до того, как британский адмирал узнал об этом, то было маловероятно, чтобы удалось предупредить упомянутое соединение. Действительно, один из кораблей Нильи присоединился к эскадре Вилларе прежде, чем Хоу встретился с ней, другой, – 29 мая, а остальные – 30-го, нейтрализовав таким образом преимущества положения, приобретенные британским адмиралом искусными тактическими усилиями 28 и 29 мая. Если бы, однако, к нему подошли шесть кораблей Монтэгю, то весь перевес в силе над противником, завоеванный им в схватках двух предшествовавших дней, был бы сохранен. Трудно преувеличить влияние, какое оказали бы эти корабли на результат сражения 1 июня, даже если бы они служили лишь резервом. К этим соображениям надо прибавить еще, что Хоу рисковал упустить и караван, и неприятельский флот, крейсируя в их поисках, вместо того чтобы просто оставаться близ того места, где они должны были проходить, и стянуть туда все бывшие в его распоряжении силы. Полная возможность этого доказывается следующими фактами его погони за противником. «27-го, в 9 часов утра, лорд Хоу, выбравшись на несколько миль к северу от параллели, на которой имел основание полагать флот Вилларе, спустился на ост правым галсом». Он шел этим курсом при попутном и, по-видимому, свежем ветре в течение двадцати одного часа, когда впервые был усмотрен французский флот по румбу SSO. Хотя точных данных мы и не имеем, но из вышеизложенного есть основание заключить, что Хоу удалился более, чем на сто миль к западу от места рандеву французов, которого Вилларе достиг за неделю перед тем. Если бы тем временем подошел туда ожидавшийся караван, что вполне могло случиться, то Вилларе отплыл бы сейчас же в Брест. Нет ничего невероятного, что тогда британский адмирал упустил бы и неприятельский флот, и упомянутый караван.

Рассматриваемый теперь нами вопрос – чисто стратегический. Несомненно, что французский флот, если бы ему не помешали, встретил бы караван. Таким образом, после того как он вышел из Бреста, два объекта британцев сливались, в сущности, в один, и для них уже не оставалось никакой причины держаться двумя разъединенными эскадрами. Куда именно предполагал прибыть караван – в точности не было известно, но Брест и Рошфор были крайними пунктами той береговой линии, к которой он должен был подойти. Движение такого большого отряда судов, связанных необходимостью держаться соединенно, неизбежно отличается медленностью. Французам было бы настолько же неизвестно место соединения британских эскадр, насколько последним было неизвестно место рандеву, назначенное для встречи французских эскадр. Британцы имели основание рассчитывать на то, что, разослав свои отдельные быстроходные корабли значительно к западу от вышеупомянутой береговой линии, они будут своевременно предупреждены ими о том, где надо; искать преследуемую добычу. Что для такого образа действий не представлялось затруднений, никто не будет оспаривать. Кроме того, было бы надежнее и, с военной точки зрения, основательнее сосредоточить таким образом силы из тридцати двух британских кораблей на надлежаще избранной позиции и при соответствующих разведчиках, чем бросаться то туда, то сюда в поисках неприятеля. Замечателен и поучителен факт, что с начала до конца рассматриваемой кампании ни одно из британских судов не видело ожидавшегося каравана. Коммерческие и военные корабли, принадлежавшие различным отрядам, задерживались ими в Бискайской бухте, и некоторые не один раз, но корабли, шедшие из Америки, были как будто скрыты от них шапкой-невидимкой.

Стратегическая цель французского адмирала после того, как он имел несчастье быть найденным британским флотом, состояла в том, чтобы отвлечь его от места рандеву, назначенного каравану. Как данные Вилларе инструкции, так и тактическое состояние его флота не позволяли ему сделать попытку достичь этого вызовом противника к бою. При первой встрече с британцами французы были на ветре и к югу от них. Если бы они были к северу и также на ветре, то положение их было бы превосходно, потому что тогда отступлением к NW они могли бы прямо отвлечь противника от опасного для каравана места, так как последний приближался от WSW. При том же, как сложились обстоятельства, Вилларе не мог двигаться к N, не напросившись на сражение, которого должен был избегать. Если бы он потерпел поражение на месте встречи с Хоу, то победоносный флот остался бы в слишком близком соседстве с караваном. Поэтому французский адмирал остался на ветре и взял курс W, который, медленно расходясь с курсом каравана, позволил бы, при достаточно долгом следовании им, отвлечь британцев так далеко, чтобы они не могли увидеть упомянутый караван. Однако эта медленность расхождения, без сомнения, помогла ему примириться с потерей наветренного положения 29-го числа, и он, как только оказался к северу от противника, направился на NW и шел так оба следующие дня.[19] Результат был чрезвычайно успешен. Позднейшие французские писатели утверждают, что 30 мая караван прошел через то место, где 29-го состоялась схватка между судами враждебных флотов. Если это так, то должно быть, его скрыл густой туман, который тогда стоял большую часть суток, так как флоты еще не успели отойти далеко.

Нельзя не восхищаться глубоко теми умными и энергичными мерами, которыми Хоу, после двухдневных стараний 28 и 29 мая, выбрался на ветер относительно своего противника, нанеся ему в то же время тяжелый урон. Как бы ни судить о его тактике 1 июня, нельзя отрицать, что тактические маневры адмирала в предшествовавшие два дня были задуманы хорошо и исполнены им энергично и доблестно. Но стратегическая ошибка, или неудача, вследствие которой отряд Монтэгю не был при Хоу, нейтрализовала приобретенное последним тактическое преимущество. Правильная же стратегия французов, которая обеспечила частям их флота взаимную поддержку, восстановила равновесие в сил. Таким образом опять подтвердилось правило, что стратегическая ошибка более серьезна и имеет более глубокие последствия, чем ошибка тактическая.

Каждый из враждебных флотов, после того как они разошлись, поспешил возможно скорее дойти до своего порта. Лорд Хоу до утра 3 июня приводил в безопасное состояние возможными починками взятые им призы и свои поврежденные корабли и достиг Портсмута 13 июня. Вилларе Жуаез направился в Брест. Утром 9 июня он встретился с эскадрой Монтэгю немного южнее Уэссана. Состояние французского флота, обремененного поврежденными кораблями, представляло бы хороший случай для атаки его со стороны быстроходного флота, но два из британских кораблей могли идти лишь чрезвычайно медленно, и адмирал не осмелился приблизиться к противнику, имевшему значительный перевес в силе. Вилларе преследовал британцев, но опасаясь, чтобы при том состоянии, в каком были его суда, его не отнесло под ветер от порта, скоро отказался от погони. 11 июня весь его флот стал на якорь на Бертомском рейде, у Бреста. Монтэгю 10-го ушел в Англию, чем и закончилась эта кампания со стороны британцев. Ночью 12 июня с французских судов увидели многочисленные огни в Ра-де-Сейн – южном проходе, ведущем в Брест. Это и были огни давно ожидавшегося каравана. Адмирал ван Стабель, боясь встретить враждебный флот у более безопасного прохода, которым чаще пользуются, взял курс на Пенмаркс – скалистую возвышенность в тридцати милях к югу от порта, а затем направился в порт через Ра-де-Сейн. В тот самый день, как ван Стабель увидел землю, Монтэгю стал на якорь в Плимуте. Два дня спустя, 14 июня, караван и остатки эскадры Вилларе вошли в Брест. Так окончилось крейсерство, хотя и ознаменовавшееся большим поражением французского военного флота, но все-таки достигшее главной цели, для которой было предпринято.

Глава VI. 1794 год в Атлантическом океане и на континенте

Пока британские корабли, участвовавшие в сражении 1 июня, ремонтировались, 22-го числа того же месяца адмирал Корнуолис отплыл во главе дивизии Монтэгю в крейсерство на запад, из которого возвратился 2 июля. За этим кратковременным исключением как Канал, так и Бискайская бухта оставались без охраны со стороны британцев до 3 сентября, когда Хоу снова вышел в море с тридцатью четырьмя линейными кораблями (из них пять португальских) и после сопровождавшегося штормами крейсерства возвратился в Торбей 21-го числа. Здесь флот оставался до 8 ноября, когда пришедший туда 74-пушечный корабль «Кэнэда» сообщил, что крейсировавший вместе с ним корабль таких же размеров «Александр» захвачен в двухстах милях к западу от Уэссана французским отрядом из пяти линейных кораблей, от которых самому ему удалось уйти благодаря своему лучшему ходу. Британский флот сейчас же вышел в море, но, конечно, не нашел французских кораблей, которые безнаказанно крейсировали, пока он отстаивался в порту. 29 ноября Хоу опять стал на якорь в Спитхэде, лежащем так далеко к востоку от Бреста, что трудно было надеяться помешать оттуда операциям неприятеля, опиравшимся на этот последний порт. Там он оставался до 14 февраля следующего года. Защита торговли была возложена на эскадры из фрегатов, молодые и предприимчивые командиры которых оказали большую услугу делу захватом и рассеянием французских эскадр подобного характера.

Комитет общественной безопасности решился воспользоваться случаем, который давали ему настойчивые заботы британского адмирала о сбережении своего флота. В то время у Франции в Бресте и других портах, на воде и еще в постройке было сорок четыре линейных корабля. В Средиземном море после тулонского поражения было только пятнадцать кораблей и Комитета решил послать туда шесть кораблей вокруг Испании. Вилларе Жуаезу было приказано конвоировать эту эскадру во время перехода ее по Бискайской бухте всем Брестским флотом из тридцати пяти кораблей, а затем крейсировать в течение двух недель, стараясь действовать против британских коммерческих судов. Но Брестский порт был еще по-прежнему беден припасами. Из-за господства неприятеля на Канале корабли, шедшие из Балтики, могли попадать в Брест, только обойдя Британские острова с севера и подвергаясь, по входе в Атлантический океан, риску попасть в руки британских крейсеров. Поэтому встретились большие затруднения для исправления повреждений, полученных французскими судами в сражении с флотом лорда Хоу, точно так же как и для вооружения и снабжения всем необходимым новых судов. По получении в Бресте вышеупомянутого приказания Комитету были сделаны горячие возражения и представлены данные о том, что суда совершенно непригодны к зимнему крейсерству. Некоторые из кораблей, назначенных в плавание, были стары и расшатаны. Многие поврежденные в сражении мачты не могли быть заменены новыми, такелаж был в плохом состоянии, команда недостаточно обучена своему делу. Недостаток провизии был так велик, что только те корабли, которые предназначались к уходу в Тулон, получили ее на несколько месяцев, остальные же – не более как на четыре недели.

Робеспьер пал за несколько месяцев перед тем, и царство террора теперь окончилось, но Комитет все еще не привык принимать возражения и по ограниченности своих сведений в морском деле не нашел никакого основания для отмены раз отданного приказания. 24 декабря 1794 года флот начал выходить из Бреста и при этом один из самых больших кораблей, 110-пушечный, потерпел крушение, наткнувшись на камень у входа в бухту. Остальные тридцать четыре корабля благополучно вышли из гавани 29-го числа и стали на якорь на внешнем рейде, откуда вышли в море 30-го числа. Ночью 1 января 1795 года задул жестокий шторм, сопровождавшийся сильным волнением. Два 80-пушечных корабля и один 74-пушечный затонули, причем экипаж их был спасен с трудом. Два еще более сильных, 110-пу-шечных, корабля имели семь футов воды в трюме и погибли бы, если бы шторм продолжался сутками дольше. Другой 74-пушечный корабль должен был выброситься на берег, чтобы спасти людей. При этих бедствиях, постигших суда флота, явилась необходимость перегрузить часть продовольствия с Тулонской эскадры на другие корабли – предприятие отчаянное, но вызванное необходимостью спасти экипажи последних от голода. 2 февраля большая часть уцелевших кораблей, в том числе и ту донские, снова возвратились в Брест, другие же рассеялись по различным портам, в какие позволило им укрыться состояние моря. Это зимнее крейсерство стоило республике пяти линейных кораблей. Призами же его был один британский корвет и семьдесят коммерческих судов.

Счастливая звезда, или, скорее, ветры помогали Великобритании, но ее собственные усилия были здесь ни при чем. Флот Канала вышел в море не ранее как 14 февраля, т. е. через две недели после того, как французский возвратился в Брест. Что бы ни говорили о нецелесообразности подвергать сильные корабли опасным случайностям зимней погоды, кажется ясным, что противоположная система предоставляет неприятелю свободу действий. В данном случае было мало надежды на то, чтобы главнокомандующий в Торбее узнал о движении французского флота вовремя, для того чтобы отправиться за ним в погоню. Сам Хоу понял это. Из инструкций, данных им сэру Джеймсу Сомарецу 15 января, видно, что это безнаказанное крейсерство французов заставило его ненадолго подумать о том, что следовало бы наблюдать за Брестом с близкой к нему станции. Это крейсерство престарелого адмирала было последним плаванием его во главе флота. Хотя вследствие явного нежелания испытывать новых людей, правительство и настояло на том, чтобы он сохранил за собой номинально главное начальство над этим флотом, в дальнейшем он оставался сам в своем штабе на берегу. Теперь ему шел уже семидесятый год, и он страдал многими недугами. Командование флотом Канала на море было вверено человеку, бывшему лишь немного его моложе, лорду Бридпорту. Он происходил из морской семьи Худов, но его карьера не говорит о том, чтобы он обладал способностями, отличавшими столь многих членов этой фамилии. Непосредственно перед тем общее недовольство ходом дел во флоте повело за собою перемену в Адмиралтействе, где с 1788 года председательствовал старший брат Питта, граф Чатам. Его сменил в декабре 1794 года граф Спенсер – человек более энергичный и деятельный, остававшийся первым лордом до падения министерства Питта в 1801 году.

Новый глава, однако, не сделал никакой существенной перемены в системе действий британского флота в таком направлении, чтобы стратегическими диспозициями его помешать осуществлению морских планов неприятеля. Большая деятельность флота выразилась тем, что в море постоянно крейсировала небольшая эскадра из шести линейных кораблей, держась вдали от берегов к западу, и что большой флот Канала оставался в море в течение летних месяцев более продолжительное время. Попытки установить строгую блокаду Бреста сделано не было, и Бридпорт был не тем человеком, чтобы побудить правительство к мерам, осуществленным впоследствии столь энергично и успешно лордом Сент-Винсентом. Этой ошибочной политике немало содействовала система телеграфов, принятая в 1795 году, при посредстве которой было установлено быстрое телеграфное сообщение от станции к станции между Лондоном и Портсмутом. Это важное новшество, к несчастью, еще усилило наклонность Адмиралтейства держать флот Канала близ последнего пункта. Это делалось несмотря на очевидную, но не понятую тогда стратегическую невыгоду этой станции, обусловленную тем фактом, что господствующие ветры дуют здесь с запада. Администрации казалось значительно более безопасным держать командующего морскими силами, так сказать, под рукой, чтобы он мог быстро получать от нее приказания, чем, положиться затем на усмотрение опытного и компетентного морского офицера и разрешить ему поступать сообразно с обстоятельствами. Вышеуказанная система Адмиралтейства чуть не привела к бедственным результатам, когда французы сделали попытку вторгнуться в Ирландию, и они осуществили бы ее, если бы стихии опять не вмешались в дело как бы с тем, чтобы возместить бездействие британского флота. Ослер говорит в своей биографии лорда Эксмута, мысль которого он, вероятно, и передает: «Если бы лорд Бридпорт (в 1796 году) стоял в Фальмуте с неограниченными полномочиями, и сэру Эдуарду Пелью разрешено было сообщаться прямо с ним, то он мог бы выйти оттуда рано утром 21 декабря[20] и нашел бы неприятеля в бухте Бантри, откуда, может быть, ни один корабль не ушел бы от него. Следует, однако, помнить, что так как назначение французской экспедиции было неизвестно до последнего момента, то Адмиралтейство имело полное основание решить, что лорд Бридпорт получит окончательные инструкции прямо от него и поэтому хотело держать флот в Спитхэде (Портсмут) для удобства быстрого сообщения». Но почему же? Каким же образом могло Адмиралтейство в Лондоне судить лучше, чем хороший адмирал в море?

В течение 1794 года, подходившего тогда уже к концу, революция во Франции быстро опустошала ряды сынов ее. После падения жирондистов в июне 1793 года террор продолжал свой безжалостный путь, уничтожая в течение некоторого времени все усилия тех, что решались поднимать голос за умеренность и сострадание. Королева была обезглавлена 16 октября, а за ее казнью последовала, 31-го числа того же месяца, и казнь жирондистов, которые не «унизились» до попытки бежать от своих обвинителей. Затем возникли и быстро разрослись несогласия среди членов восторжествовавшей партии якобинцев, результатом которых были осуждение и смерть гебертистов, с одной стороны, и Дантона и друзей его – с другой. Власть все более и более переходила в руки членов Комитета общественной безопасности, олицетворявшегося Робеспьером и его сторонниками Сен-Жюстом и Кутоном, которые управляли пассивно исполнявшим их желания Конвентом, а через него и Францией. На короткий трехмесячный срок Робеспьер сделался теперь владыкой страны, но он сам был увлечен тем потоком, ярости которого так много содействовал. Трудность и шаткость положения заставили его умножить те предосторожности, которые он считал необходимыми для обеспечения своего авторитета и своей безопасности. Его холодная безжалостная натура не знала иных средств, столь же надежных в его глазах, как смерть. 10 июня он добился, единственно своей властью, без вмешательства Комитета общественной безопасности изменения порядка действий Революционного трибунала и отмены некоторых ограничений, стеснявших его бесконтрольную власть. В течение четырнадцати месяцев, предшествовавших этому декрету, трибуналом были приговорены к смерти 1256 человек; в течение же только шести недель, протекших затем до падения Робеспьера, была совершена 1361 казнь. Такое крайнее развитие жестокости предвещало близкое ее истощение; никакое общество не могло бы выдержать такого неприятеля; самый жестокий и кровожадный, так же как и самый кроткий, одинаково чувствовали, что жизнь их висит на волоске. Наконец, возникла энергичная оппозиция против диктатора, как в Комитете общественной безопасности, так и в законодательном собрании. Борьба между престижем власти Робеспьера и долгим успехом с одной стороны, и разнообразными страстями – страхом и жаждой мести, воодушевлявших его противников – с другой стороны, нашли крайнее выражение в жестокой сцене, происходившей в Конвенте 27 июля. В течение нескольких часов исход представлялся неопределенным, но в конце концов были вотированы арест Робеспьера с главными его сторонниками и следствие над ними. На следующий день Робеспьер, Сен-Жюст и Кутон, вместе с некоторыми другими, игравшими менее значительную роль, умерли на гильотине.

В форме правления никакой непосредственной перемены после того не произошло. Обновленный Комитет общественной безопасности продолжал отправлять те же исполнительные функции, которые номинально были возложены на Конвент, и импульс, который он сообщил французским солдатам и вообще всей армии, продолжал увлекать их неудержимо вперед. Но дикая сила народного движения достигла уже своего апогея в течении трехмесячного неограниченного владычества Робеспьера, с именем которого она навсегда связана. Хотя внешние проявления этой силы еще продолжались некоторое время без ослабления, но внутреннее напряжение уже падало. Лихорадочные симптомы силы уже скоро должны были смениться слабостью. Ей предстояло, разлившись от сердца организма по всем членам его и угрожая стране таким образом социальным разложением, подготовить путь для установления абсолютной власти.

Поступательное движение французской армии на северо-восток все еще продолжалось. 1794 год открылся успешной для союзников осадой Ландреси и сдачей этого города 30 апреля. Французы начали свою кампанию согласно плану, на проведении которого, во всех его военных комбинациях, особенно настаивал Карно. Он предусматривал одновременную атаку обоих флангов союзников, с сосредоточением против каждой оконечности их линии силы, значительно превосходившие неприятеля. Так как Журдан, командовавший правым крылом французов, угрожал главному укрепленному лагерю союзников в Шарлеруа, то против него стянулись большие силы последних. Задача Пишегрю, на левом крыле, оказалась более легкой. Пять раз переходил Журдан через Самбру для штурма Шарлеруа и четыре раза должен был отступать, но наконец на пятый раз, прежде чем к союзникам подошло достаточное подкрепление, крепость сдалась на капитуляцию. Когда гарнизон еще выходил из нее, то уже слышны были выстрелы пушек шедшего к нему на выручку отряда. На следующий день, 26 июня 1794 года, Журдан дал и выиграл сражение при Флерюсе, после которого австрийцы отступили к Нивели – близ будущего поля битвы при Ватерлоо. Оба крыла союзников продолжали отступать: Остенде и Ньюпорт, порты на Немецком море, облегчающие сообщение с Англией, один за другим сдались, и доступ к Брюсселю сделался открытым. 10 июля Пишегрю вошел в Брюссель и соединился с Журданом. 15-го союзники потеряли Ландреси – этот первый и последний приз кампании. В тот же самый день французы энергично атаковали центр союзной линии, где левый фланг англо-голландцев соприкасался с правым флангом австрийцев. Первые, теснимые шаг за шагом, отступили, а тогда и австрийцы, увидев, что их фланг остался неприкрытым, сделали то же самое. С этого времени союзники отступали по расходящимся направлениям: англо-голландцы на северо-восток к Голландии, австрийцы на восток к Кобленцу, повторив, таким образом, пагубную ошибку, которая свела к нулю результаты наступательной кампании 1793 года.

Комитет общественной безопасности, подчиняясь взрыву народного патриотизма, настаивал на продолжении наступательных операций французских войск до тех пор, пока не будут отбиты у союзников города, взятые ими в прошлом году. 11 августа открыл свои ворота Лекен, 27-го – Валансьен и 30-го – Конде.

Осадные корпуса соединились теперь с полевыми войсками, и наступление продолжалось. Пишегрю последовал за британцами и голландцами в Голландию. Журдан, рядом фланговых атак, угрожавших сообщениям австрийцев, заставлял последних переходить с одной позиции на другую, пока наконец 5 октября они не отступили снова на восточный берег Рейна, так как французы заняли Кобленц и Бонн на западном берегу. Пишегрю давал противнику меньше открытых сражений, чем Журдан и действовал осадами; но и его движение было также успешно. В середине октября его армия достигла Рейна, разделяющегося в Голландии на два рукава, Вааль и Лек, между которыми и расположился неприятель. Месяц спустя последний отступил за Лек, французские же войска были задержаны на некоторое время ледоставом на реках, но зима отличалась необыкновенной суровостью, и в начале января сообщение по льду уже установилось. 17 января 1795 года принц Оранский выехал из Голландии в Англию, а 20-го Пишегрю вошел в Амстердам. Провинции и города объявили себя на стороне Франции и допустили у себя учреждение временного республиканского правительства. В то же время продолжалось с неослабной настойчивостью преследование британских войск, пока они не достигли германской территории, откуда возвратились в апреле в Англию.

Занятие французами Бельгии и Голландии затрагивало интересы европейских держав во всех отношениях. Оно угрожало Великобритании на Немецком море, где фланг ее прежде был усилен союзом с Голландией, и вынудило ее сейчас же ослабить флот Канала отделением от него отряда из пяти линейных кораблей для действий против голландских эскадр. Так как голландские купцы принадлежали к числу крупных ростовщиков Европы, то для французов открылся широкий кредит, в котором они так нуждались. Приобретенные ими таким образом источники денежных средств были тем же ударом отняты у союзников. С тех пор Великобритания должна была одна выносить финансовое бремя войны. Но с другой стороны, республиканские комиссары высасывали из Голландии ее жизненные соки, как пиявки, и в то же время источникам ее богатства – торговле и колониям – сильно угрожала британская морская сила. Английский флот начал против нее враждебные действия немедленно вслед за переменой политических отношений. 9 февраля британское правительство сделало распоряжение останавливать все голландские суда в море, предписав оставлять неприкосновенным лишь то нейтральное имущество, которое было погружено на них, пока Голландия была еще в союзе с Великобританией. Сейчас же были приняты меры для захвата богатых голландских колоний во всех частях света, и прежде чем закончился 1795 год, в руки Великобритании перешли мыс Доброй Надежды, Малакка, все голландские владения на континенте Индии и большая часть Цейлона; весь этот остров был покорен в 1796 году. Кроме того, британцами были захвачены и другие колонии на Дальнем Востоке, а также и в Вест-Индии. Голландский флот оставался в портах в бездействии до 1797 года, если не считать незначительной экспедиции, которой удалось выйти из Текселя в феврале 1796 года, с целью попытаться отбить у британцев мыс Доброй Надежды. Не будучи в состоянии пройти Английским каналом, на котором господствовал противник, экспедиция эта обошла Британские острова с севера и дошла беспрепятственно до Салданьской бухты, близ упомянутого мыса. Узнав о ее прибытии, британский адмирал, стоявший там со своей эскадрой, немедленно отплыл для встречи с экспедицией, над которой имел значительный перевес в силе, и сейчас же принудил ее к сдаче.

Успех, увенчавший знамена французов в Бельгии и Голландии в течение 1794 года, сопровождал также и менее видные операции их на Рейне и на юге. В конце года австрийцы и пруссаки покинули западный берег Рейна, за исключением Люксембурга и чрезвычайно важной крепости Майнц. Люксембург был тесно обложен французскими войсками и капитулировал в июне 1795 года. В Пиренеях испанцы были оттеснены за границы и ранней осенью расположились в сильно, укрепленном полевом лагере у Фигераса. 17 и 20 ноября французы атаковали эту позицию и в последний день выбили неприятеля из окружавших лагерь укреплений, заставив его отступить. Десятитысячный гарнизон Фигераса капитулировал неделю спустя, и французы обложили Розас, который продержался два месяца. Сопротивление Испании было уже совершенно сломлено, и дальнейшие события в этой части театра войны не имеют серьезного значения.

На итальянской границе год открылся существенными успехами французов, которые овладели важными горными альпийскими проходами. Но дальнейшее движение их здесь было остановлено в мае временными неудачами на Рейне, заставившими их отозвать туда войска из альпийской армии. Поэтому в течение остальной части года относительное положение воюющих сторон оставалось здесь без перемен.