Прошлое не продаётся

– Отец Гавриил, – Гуров потер пальцами кончик уха, – а как часто в вашей библиотеке проводится инвентаризация? И проводится ли она вообще?

– Вы хотите сказать… – Глаза настоятеля несколько округлились. – Не может быть! Хотя… – Он горестно вздохнул. – Хотя в наши дни больших перемен перестаешь удивляться чему бы то ни было. Инвентаризация у нас проводится, ну, раз в полгода или по мере надобности.

– Как много времени потребуется, чтобы провести ее в срочном порядке?

– Самое малое – два дня, – развел руками отец Гавриил.

– Это слишком долго, – констатировал Гуров. – У нас столько времени нет. Хорошо. Тогда еще вопрос. А наиболее ценные фолианты в библиотеке хранятся отдельно? Их-то можно было бы пересчитать в ускоренном порядке?

– Да, они в отдельном шкафу, под замком, – обрадованно ответил отец Гавриил. – Библиотекарь, отец Иаков, их выдает строго индивидуально и только с моего личного разрешения. Впрочем, пройдемте в библиотеку, там вы сами сможете во всем убедиться.

Заходя в читальный зал монастырской библиотеки, Гуров ожидал увидеть старинные тяжелые дубовые столы, шкафы с резными дверцами, потемневшие и потрескавшиеся от времени. Но на самом деле библиотека оказалась помещением вполне современного дизайна, с обычной офисной мебелью. Шкафы, как столы и стулья, тоже были вполне современные, со стеклянными дверцами, через которые виднелись темные, с золотым тиснением корешки переплетов. Библиотекарь оказался монахом средних лет, добродушной наружности. У него было заметное брюхо и звонкий тенор ярмарочного зазывалы.

Узнав, кто и зачем пожаловал в библиотеку, он изобразил смиренную улыбку, в которой сквозила изрядная доля иронии. Не прекословя, отпер большим ключом самый последний из шкафов, единственный похожий на настоящую монастырскую мебель, который стоял в дальнем углу.

– Можете посмотреть. – Монах изобразил рукой гостеприимный жест.

– Нет уж, посмотрите-ка лучше вы сами, и повнимательнее – все ли в шкафу на месте?

– Как же оно может быть не на месте, если… – Отец Иаков внезапно осекся, улыбка мигом сошла с его лица. Он растерянно стоял перед шкафом, глядя на среднюю полку. – Отче, – после минутного молчания наконец выдавил он горестным шепотом, – нет «Житий святых» в серебряном окладе. Книге почти триста лет!.. Боже, куда она могла деться?! Эти дни я ее никому и ни на минуту не давал. Неужто… неужто это брат Димитрий?! Какое кощунство…

– Все ясно, – доставая из кармана сотовый телефон, деловито отметил Гуров. – Книги нет. Значит, мы можем предполагать, что она похищена. И не кем-нибудь, а бывшим послушником Дмитрием Жидких. Отец Гавриил, от этого шкафа сколько ключей и у кого они?

– Один! Всего один! – прижимая руки к груди, зачастил библиотекарь. – Я с ключами не расстаюсь ни днем ни ночью.

– Ну-ка, дайте я взгляну на него поближе, – попросил Гуров и, взглянув на ключ, снисходительно улыбнулся. – Да… не из секретных. Этот замок, – он похлопал рукой по дверце шкафа, – можно открыть простым куском проволоки. Как в таких случаях говорят, он рассчитан на честных людей. Советую вам его заменить, и как можно скорее. Не подумайте, что я преувеличиваю, но даже не самый опытный вор справится с ним минут за десять – самое большее. Значит, так, факт пропажи мы сейчас запротоколируем. Вам по этому поводу нужно написать официальное заявление. А я вызываю экспертов, чтобы они исследовали замок на предмет трасологии и сняли со шкафа отпечатки пальцев. Просьба до их прибытия к шкафу никого не допускать. И еще прошу направить ко мне тех, кто с Дмитрием Жидких поддерживал, скажем так, приятельские отношения. Я, наверное, поработаю прямо здесь, вы, – повернулся он к отцу Иакову, – мне не помешаете.

Позвонив в управление, он устроился за столом у окна. Минут через десять в читальный зал бочком, неуверенно вошел длинный сутуловатый послушник с рыжеватой бородкой и грустными глазами навыкате.

– Разрешите. – Сложив руки перед собой, он чуть поклонился.

– Прошу. – Гуров указал на стул напротив себя. – Пожалуйста, представьтесь и будьте добры, расскажите мне все, что вам известно о вашем… – Гуров едва не сказал «коллеге», – о послушнике Димитрии.

– Брат Афанасий, – осторожно, словно под ним мина, присел на стул послушник, – в миру – Журавкин Афанасий Иванович, год рождения – семьдесят пятый, уроженец Рязанской области. Вы знаете, с братом Димитрием я несколько чаще других совместно выполнял назначенные нам послушания, и поэтому сложилось впечатление, что мы как бы в дружеских отношениях. Хотя на самом деле отношения с ним были такие же, как и со всеми прочими братьями. Поэтому о его прежней жизни, мирской, знаю чрезвычайно мало. К тому же обсуждать мирские темы у нас считается достойным порицания, ибо в жизни мирской соблазнам несть числа.

– Хорошо. – Выслушав этот несколько замысловатый, обтекаемо-уклончивый монолог, Гуров в упор посмотрел на прячущего глаза Афанасия. – Тогда такой вопрос. Он не рассказывал о своих родных, близких, знакомых? Может быть, кто-то хоть иногда его здесь навещал?

В этот момент, шепотом извинившись неизвестно перед кем, библиотекарь вышел из читального зала. Послушник Афанасий сразу же заговорил свободнее и более определенно.

– Повидаться? – переспросил он, что-то припоминая, наморщив лоб и почесывая острый длинный нос. – Да, был один. Не так давно приезжал к брату Димитрию то ли двоюродный, то ли троюродный брат. Они с ним беседовали всего минут десять-пятнадцать, не более. Я еще удивился – как-то не по-родственному они свиделись.

– А точнее не припомните, когда именно приезжал этот родственник?

– По-моему… По-моему, дней пять назад. – Послушник посчитал, загибая пальцы и шевеля губами. – Да, ровно пять. И они, что интересно, даже не заходили в обитель, а разговаривали невдалеке от ворот.

– Вы его не запомнили? – Гуров оглянулся, услышав скрип двери.

Вернувшийся в зал отец Иаков являл собой ходячее воплощение печали и разочарования в людях. Афанасий тут же стал говорить вполголоса.

– Я видел гостя только издалека, – развел он руками. – Ему лет тридцать, может, побольше. Он выше среднего роста, с короткой стрижкой наподобие военной, усы и бородка очень короткие, современного такого типа. Во что одет – не запомнил. В тот день у врат дежурил брат Георгий. Он и сегодня там дежурит. Думаю, он его хорошо разглядел.

– А Дмитрий вам не рассказывал, за что был наказан в миру? – Гуров старался формулировать свои вопросы, сообразуясь с монастырской лексикой.

– Нет. – Афанасий отрицательно покачал головой. – Впрочем, я его об этом и не расспрашивал. В своих былых грехах он исповедался отцу Гавриилу. А тайна исповеди, сами знаете, разглашению не полежит. И… братья говорили меж собой, что когда-то в помрачении рассудка совершил он грех надругательства над женщиной. За это и был наказан.

– А как вы считаете, – Гуров расспрашивал Афанасия как бы без особого интереса, словно подробности жизни беглого послушника Димитрия ему были абсолютно безразличны и он задает свои вопросы исключительно ради проформы, – Дмитрий мог совершить кражу имущества, принадлежащего монастырю?

– Что вы! – Афанасий истово замотал головой. – Он искренне раскаялся и, бывало, ночи напролет проводил в молитве, прося у Господа прощения за свои былые прегрешения. А… я могу спросить вас, что случилось с братом Димитрием? Когда он нежданно-негаданно исчез, мы все так беспокоились, так переживали…

– С ним случилось крайне неприятное происшествие. Позавчера он был убит в пригороде столицы, – буднично сообщил Гуров.

– Упокой, Господи, его грешную душу! – торопливо перекрестившись, растерянно пробормотал Афанасий. – Видно, велик был грех, им совершенный… Значит, не принял Господь его покаяния.

– Если только верить тому, что каялся он искренне. – Гуров с сомнением покачал головой. – Лицемерие ведь тоже грех? – неожиданно спросил он Афанасия. – И лжесвидетельство…

– Да… Грех сей велик, – смиренно согласился Афанасий. – Знаете, о мертвых или хорошо, или ничего, как говорится. Гм… Однажды он сказал довольно странные слова, которые меня немало смутили. Отец Гавриил еще прошлым летом собирался восстановить звонницу и заказать колокола… Требовалось много средств, а их очень и очень не хватало. Ну, сами понимаете – служим мы Господу, а живем-то средь мира… И вот, как-то помогая строителям, мы во время отдыха заговорили о делах наших монастырских. На мои слова о тяготах, препятствующих восстановлению звонницы, брат Димитрий, который в то время еще только появился в наших стенах, неожиданно сказал, что, коли уж со средствами вопрос никак не решается, их можно прямо здесь найти, в самом монастыре. Я удивился: откуда же? Тогда он пояснил, что, если продать хоть одну из старинных книг, что хранятся в нашей библиотеке, вырученных денег хватило бы не только на звонницу, но и на многое другое. Дескать, нет никакой разницы, по какой книге читать слово Божье – по изданной сто лет назад или только вчера. Такое мнение меня удивило очень и очень. Оно показалось мне прямо-таки кощунственным. Разумеется, о подобных речах я был обязан сообщить отцу Гавриилу, но… подумал, что брат, который всего неделю как в монастыре, заблуждается и первым должен вразумить его я сам.

– Вразумляли? – без тени иронии поинтересовался Гуров.

– Да, я сказал ему, что такие мысли – от лукавого. Ценность этих книг не в том, сколько за них предложит торгующий, а в той благодатной силе, каковой они обладают. К примеру, «Жития святых», одну из самых старых наших книг, держал в своих руках преподобный Серафим Саровский.

– Увы, но именно эта книга, судя по всему позавчера, из библиотеки бесследно исчезла.

– Боже милостивый! – Глаза Афанасия, казалось, готовы были вылезти из орбит. Он несколько раз перекрестился и после некоторого молчания горестно прошептал: – Господи… Брат Димитрий, как же ты осмелился…

– А вы не замечали у него, скажем так, слесарных способностей? По части замков. Ну, там, открыть, починить… – Гуров изобразил руками некий жест, похожий на открывание навесного замка большим ключом.

– Было однажды. – Афанасий говорил, недвижно глядя в зарешеченное окно. – В двери кладовой как-то раз сломался старый замок, а нужно было брать продукты для приготовления трапезы. Ключ в нем застрял и переломился, и никто не знал, что можно сделать. Тогда брат Димитрий, да упокоится его грешная душа, сам вызвался открыть дверь. Клещами он извлек обломок ключа и простым гвоздем с изогнутым кончиком за несколько минут отпер дверь кладовой. Мы потом купили в хозяйственном магазине новый.

Задав послушнику Афанасию еще несколько вопросов и дав ему подписать протокол, Гуров попросил пригласить в библиотеку привратника Георгия.

Минут через пять в дверях появилась внушительная фигура человека, которому очень трудно давались смиренность осанки и взора.

– Отец Гавриил сказал, что вы хотите меня о чем-то расспросить, – пробасил Георгий, усаживаясь на скрипнувший под ним стул. – Слушаю вас, спрашивайте.

На вопрос Гурова о родственнике Дмитрия Георгий пожал плечами.

– А родственник ли он ему? Мне так показалось, что они и незнакомы вовсе, – с сомнением в голосе сообщил послушник. – Разговаривали они не очень долго, но брат Димитрий после этой встречи выглядел очень встревоженным. О чем был разговор, я не слышал, но этот стриженый, скорее всего, ему угрожал.

– А вы его лицо хорошо разглядели? При встрече могли бы узнать? – записывая его показания в протокол, спросил Гуров, ворочаясь на неудобном, жестком ореховом стуле.

– Да, разумеется, – спокойно кивнул Георгий. – Память у меня, слава богу, в полном порядке. Можем даже этот… Как его? Фоторобот составить.

– Ну и замечательно. – Гуров даже не ожидал, что тот так охотно согласится помогать. – Скоро прибудут сюда наши эксперты, я их предупрежу, с ними тогда это и сделаете. Кстати, а на чем приехал этот стриженый, вы не заметили?

– К нашей обители он пришел пешком. Поэтому трудно сказать, была ли у него машина, спрятанная где-то неподалеку, или он приезжал на автобусе. Здесь их по трассе много ходит. Да и до электрички – полчаса ходьбы.

ГЛАВА 4

Направляясь в Москву, Гуров решил попутно заехать в Шмадряевку. Вчера вечером в условленном месте он встретился с Амбаром. Тот сообщил, что прежний марвихер, проживавший там и специализировавшийся на дорогом антиквариате, уже преставился, а его бизнес подхватил внук – копия дедушки. Столь же алчный и неразборчивый в средствах и путях к обогащению. Проживал марвихер-2 в доставшейся ему по наследству квартире деда по улице Зеленый Тупик. Номер дома и квартиры запомнить было проще простого – и то и другое значилось под номером тринадцать. Вспомнив это обстоятельство, Гуров едва не рассмеялся вслух. «Вот и не верь в судьбу, – размышлял он. – Тут уж прямо сам номер дома и квартиры указывает, что за фрукт там обитает». Кроме того, информатор сообщил, что внучок свои сделки проворачивал исключительно в вечернее и ночное время. Несмотря на алчность, внук марвихера был чрезвычайно осторожен и имел дело только с теми, кто приходил к нему по особой рекомендации. Образ жизни вел уединенный, очень замкнутый.

Семьи у него никогда не было, хотя ему перевалило уже за тридцать. Ходили слухи, что лет десять назад внучок кого-то жестоко кинул. Обманутый им тип, разыскав обидчика в ресторанной компании, окруженного шикарными девицами, так впечатал ему в пах носком ботинка, что пылкого ловеласа пришлось немедленно везти в реанимацию. Несмотря на все старания врачей, его мужское достоинство спасти так и не удалось. С тех пор рестораны и толпы девиц для него остались в прошлом.

Порулив по Шмадряевке, «Волга» остановилась у приличного вида краснокирпичной трехэтажки. Справа и слева за кронами высоких тополей виднелись дома, судя по всему, такого же фасона. Прикинув, в каком из подъездов может быть квартира марвихера, Гуров направился к железной двери подъезда с кодовым замком. Мельком взглянув на отполированные пальцами кнопки запорного устройства, он усмехнулся. Ну и ну! Какой смысл выпендриваться со всякими там кодами, если любой бомж уже давным-давно знает, что отпереть замок можно, нажав именно на эти блестящие кнопки. Такие замки – лишь расход для семейного бюджета жильцов при мизере гарантий безопасности.

Поднявшись по выщербленным ступенькам на третий этаж, Гуров нажал на кнопку звонка рядом с мощной стальной дверью, оклеенной дорогим кожзаменителем, с пришпандоренным сверху литым латунным номером «13». Из квартиры донеслось мелодичное тирликанье, динамик речевого синтезатора над дверью вежливо пропиликал с каким-то японским акцентом: «Ми вам осень рати, просим немнозко потоздать». Через некоторое время за дверью послышались шаги, что-то щелкнуло, видимо, открылась внутренняя дверь, в дверном «глазке» мелькнула тень, и непонятно чей – мужской или женский – голос высокого тембра недовольно пробрюзжал:

– Кто там? Вам кого?

В нем сквозило капризное недовольство сибарита, вдруг разбуженного посторонним. Судя по всему, визит Гурова пришелся на неурочное время.

– Извините, я – Михаев Василь Васильич, – придав голосу некоторое заискивание, через дверь сообщил Гуров. – Мне бы увидеть Шушаева Юлия Дмитриевича. Вам насчет меня должны были позвонить.

– Кто еще там должен был звонить? – В голосе Шушаева ощутимо звучали нотки недоверия и неприязни.

– Соболь. Витька Соболь. Вы знаете такого?

– А ты его откуда знаешь? – еще больше насторожился Шушаев.

– Да… на одной зоне срок мотали. Я за фарцу, а он за гоп-стоп.

– Да?.. Хм… А погоняло твое как?

– Бакс. Васька Бакс. – Гуров старался придерживаться золотой середины, не впадая в роль ни мелкого фраера, ни крутого пахана.

– Так что у тебя за дело-то? – уже профессиональным деловым тоном пропищал Шушаев, ни на секунду, как догадался Гуров, не отрываясь от «глазка».

– Ну, вслух об этом говорить не хотелось бы. Уж больно оно деликатное. – Гуров изобразил неуверенность. – Если вы заняты, я могу зайти и в другой раз. Вы только скажите когда.

– Подожди пару минут, – откликнулся Шушаев, уходя куда-то в глубь квартиры.

«Звонить собрался Соболю, – мысленно усмехнулся Гуров. – Звони, звони. Соболь с самого раннего утра сидит в КПЗ. А его сожительница сейчас из тебя через телефонную трубку жилы вытянет».

Чтобы как следует подготовить почву для визита к Шушаеву, сегодня же утром на квартиру к Соболю была направлена опергруппа. Задержание Соболя было обставлено так, чтобы в этом можно было обвинить кого-то из крупных марвихеров. Эта идея родилась у Гурова во время разговора с Амбаром, когда тот рассказывал о связях Шушаева.

Как видно, Гуров в своих расчетах попал в яблочко, поскольку из-за двери внезапно донеслась злобная, визгливая брань, завершившаяся отрывистым стуком трубки, брошенной на аппарат.

Снова послышались шаги, и, щелкнув запором, дверь наконец распахнулась. Перед Гуровым предстал пухлый, мордастый, моложавый увалень с отвислыми щеками и жиденькой порослью над верхней губой и на подбородке. На нем был надет дорогой бархатный халат, достойный плеча какого-нибудь эмира или султана, из-под которого виднелась коричневая в полоску пижама.

Гуров его сразу же узнал. Когда-то Шушаев проходил по делу о распространении порнографии и развратных действиях в отношении несовершеннолетних. Впрочем, тогда у него была другая фамилия. То ли Лятов, то ли Лядов… Правда, в суде он почему-то фигурировал лишь как свидетель. Поговаривали, что внучка отмазал дедушка, передав через адвоката не одну пачку зеленых нужным людям в самых разных инстанциях. Отделавшись условным сроком, Шушаев вновь взялся за старое. У него в ту пору и кличка была соответствующая – Плейбоша. Он тоже наконец узнал Гурова и попытался захлопнуть дверь. Но не успел. Гуров застопорил ее, подставив ногу, и снисходительно поинтересовался:

– Что, Плейбоша, гостю не рад?

Едва не скрежеща зубами от злости и мысленно кляня «глазок», до неузнаваемости исказивший внешность этого зловредного мента, Шушаев занудливо загундел:

– По закону не имеете права врываться в мою квартиру без моего на то согласия. Я жаловаться буду!

– Ишь ты! – рассмеялся Гуров. – Законы он знает… Хорошо, хорошо, я и не врываюсь, я стою на лестничной площадке. Действительно, зачем конфликтовать с законом? Можно ведь найти и вполне приемлемый способ устроить у тебя там тотальный обыск. О, а вот и свидетель!

Шустрый чернявый, похожий на цыгана мужичок с авоськой, в которой что-то стеклянно позванивало, поднявшись на лестничную площадку между вторым и третьим этажом, хитро щурясь в окно, прислушивался к их разговору.

– Какой еще свидетель? Насчет чего свидетель? – Пухлая физиономия Плейбоши вытянулась и несколько перекосилась.

– Эй, друг, – нарочито дворовым тоном Гуров окликнул мужичка со стеклотарой. – Это ж я у тебя в прошлом году полтинник занимал? И все никак не найду времени, чтобы долг отдать.

– Точно! – обрадовался чернявый, с хитрой ухмылкой поднимаясь по лестнице. – Только с той поры проценты-то уже до стольника доросли!

– Ого! – рассмеялся Гуров. – У тебя как в коммерческом банке. Ну, значит, придется стольник отдавать… Да, кстати, ты же здесь около дома с утра находился? Ты же видел, как этот гусь к себе малолетку в квартиру заводил?

– Было, было, было! – сурово сверкнув очами, «свидетель» пронизал осуждающим взором растерянного Плейбошу. – Такая худенькая, с косичками. Как же не видел? Видел! И, как сознательный гражданин, готов вывести этого извращенца на чистую воду! – Приняв из рук Гурова сторублевку и вожделенно вдохнув запах купюры, он состроил рожу окончательно скисшему Шушаеву и зашагал вниз по ступенькам, напоследок провозгласив: – Патриа о муэрте! Куба – да, янки – нет!

– Ну что ж, у меня теперь есть законные основания вызвать опергруппу, которая у тебя проведет самый пристрастный обыск. – Не убирая ноги из-под двери, Гуров как бы размышлял вслух. – А уж от твоей былой очень богатой коллекции женского, вернее, детского белья – трусиков, маечек, бюстиков, оставленных тобой на память о жертвах растления, я думаю, многое сохранилось. И уж тогда не знаю, как ты сумеешь объяснить их присутствие в квартире следственным органам.

– Нет у меня ничего! – побагровев, заверещал Плейбоша. – Иди смотри, ментяра! Я на тебя все равно управу найду.

– Вот это уже другой разговор, – одобрительно кивнул Гуров. – С этого и надо было начинать. Ну, раз уж ты теперь не против, зайдем в твою берлогу, по душам побеседуем.

Пройдя через роскошно отделанную прихожую в залу, обставленную дорогой мебелью, Гуров небрежно плюхнулся в кресло, стоящее у резного столика красного дерева, и, дождавшись, когда Шушаев усядется в стоящее неподалеку другое кресло, преувеличенно внимательно осмотрелся по сторонам.

– Слушай, Плейбоша, красиво живешь, однако, – удивленно констатировал он. – Это что, все от дедушки осталось или сам успел на краденом надыбать? И еще вопрос: а почему ты сейчас Шушаев, а не Лятов… или Лядов?

– Во-первых, – пискляво огрызнулся Плейбоша, – я ничего не краду. Все нажито честным путем. Я работаю брокером на бирже. А во-вторых, это теперь моя законная фамилия, взятая у жены. Бывшей жены… – поправился он.

– Отличный способ прятать концы в воду! – восхитился Гуров. – Женишься на первой встречной, берешь ее фамилию, потом разводишься. Потом еще пару таких рокировок, и тебя с собаками не найти. Ай да Плейбоша!.. А ты мне не скажешь, чем отличаются «быки» от «медведей»?

– Смотря что под этим понимать… – едко насторожился Шушаев. – Ну, «быки» – это те же шестерки, пехота, пушечное мясо, прислуга у крутых. А «медведи» – или сейфы, или спиртное на зоне. А что это вдруг так заинтересовало?

– Эх ты, брокер! – Гуров пренебрежительно усмехнулся, отчего Плейбошу бросило в жар: он понял, что ляпнул нечто несуразное. – «Быки» и «медведи» – это биржевые игроки, одни из которых играют на повышении курса акций, другие на понижении. А ты мне феню начал втюхивать. Так что не брокер ты, а самый обыкновенный барыга. Ладно, на какое-то время забудем про твою коллекцию нижнего белья. Меня сейчас интересует другое. Давно ли ты знаком вот с этим человеком? Здесь на фото он несколько отличается от того, каким был при жизни. Но, думаю, узнать его несложно.

– Первый раз вижу этого жмурика! – категорично отмахнулся Шушаев.

– Что, может быть, и такого имени – Дмитрий Жидких – никогда не слышал? – прищурился Гуров, интуитивно почувствовав, что Плейбоша нагло врет.

– Совершенно верно! – Шушаев жеманно скривился. – Слышу впервые.

Всем своим видом он давал понять, что прямо-таки оскорблен подобными вопросами и хотел бы поскорее закончить этот затянувшийся разговор. Но Гуров мнения был иного. Он сидел, закинув ногу на ногу, и в упор рассматривал Шушаева с той же степенью любопытства, что и биолог, обнаруживший особо редкий экземпляр клеща или клопа.

– Больше вопросов не будет? – уже заметно начиная нервничать, едко поинтересовался Плейбоша.

– А что это ты так задергался? – Гуров все так же, не отрываясь, смотрел на него с нескрываемой иронией. – Ждешь кого-то?

Шушаев буквально исходил желчью, но, стараясь этого не выдать, с наигранной безмятежностью отреагировал:

– Нет, я никого не жду. А в чем, собственно, дело?

И вновь Гуров со всей определенностью понял – врет. К Плейбоше сейчас кто-то должен прийти, и он боится, что их встречу увидит посторонний.

– Так. Значит, правду ты говорить не хочешь. – Гуров с сожалением покачал головой. – А зря. Мог бы избежать многих неприятностей.