Помоги проекту - поделись книгой:
Он вернулся в Грузино в подавленном состоянии и все реже выходил из дому. Он часами просиживал один в своем кабинете и за неимением других партнеров играл по вечерам в бостон с собственными слугами. В 1833 г. огромный монумент Александру, заказанный пять лет назад, прибыл в Грузино и был установлен напротив церкви. Это был мраморный бюст императора, поддерживаемый тремя грациями; у его подножия с одной стороны был коленопреклоненный русский солдат, держащий щит с гербом Аракчеева, а с другой – фигура, символизирующая освобожденную Европу. «Теперь все сделано, – сказал Аракчеев после церемонии открытия памятника, – и я могу предстать перед императором Александром с рапортом». В том же году он положил на счет в банке 50 тысяч рублей, которые в столетнюю годовщину смерти Александра должны быть присуждены историку, написавшему к этой дате лучшую историю жизни и царствования императора.
Аракчеев только один раз появился в обществе. В начале 30-х годов император решил основать губернские кадетские корпуса, но из-за недостатка средств этот проект не был завершен во многих губерниях, включая Новгородскую. В 1833 г. Аракчеев со своим обычным великодушием ко всему, что было дорого его сердцу, пожертвовал 300 тысяч рублей на основание этих корпусов. Его тепло отблагодарили и в следующем году пригласили 15 марта на торжественное открытие корпусов.
Он принял приглашение неохотно. Любой выезд из Грузина требовал от него больших усилий; и, так как долгое время его никто не навещал, он не чувствовал себя обязанным беспокоить себя ради других. Действительно, незадолго до того, как он отправился на церемонию открытия, у него произошла стычка с одним из многих офицеров, которые решили, что о нем удобнее забыть. Однажды в полдень в начале марта, когда Аракчеев сидел в Грузине со своим соседом, объявили о прибытии Клейнмихеля, который был обязан своей карьерой Аракчееву, но не соизволил за много лет ни разу его навестить. Клейнмихель вошел в комнату в некотором смущении и холодно сказал, что император распорядился, чтобы он вернул документ с подписью Александра, о котором говорилось в переписке. За несколько лет до этого, когда Аракчеев еще был в силе, Клейнмихель однажды пришел к нему и застал его пьющим ромашковый чай, который прописал ему доктор. «Не хотите ли чашечку чаю за компанию?» – спросил его Аракчеев, и Клейнмихель с живостью принял предложение. Теперь Аракчеев прищурился и, оглядев Клейнмихеля с головы до ног, внезапно спросил: «Не хотите ли чашечку ромашкового чая, друг мой?» – «Я пришел не шутить с вашей светлостью», – раздраженно ответил Клейнмихель. «Хорошо, сударь, – сказал Аракчеев, внезапно встряхнувшись, – я тоже не шучу с вами, когда прошу вас передать императору, что я не доверяю вам этот документ, но что я буду иметь честь лично вручить документ его высочеству великому князю Михаилу Павловичу, когда через несколько дней увижу его на открытии Новгородского кадетского корпуса». И он коротко кивнул Клейнмихелю в знак того, что отпускает его[186].
Появление Аракчеева на церемонии открытия произвело что-то вроде сенсации. Не прошло и десяти лет со времени его отставки, но он уже казался фигурой из далекого прошлого. Великий князь Михаил, веселый младший брат императора, прибыл за день до церемонии; он поддержал мальчиков, подбрасывавших его в воздух, а потом, как вспоминал впоследствии один из кадет, сказал: «Сегодня вы можете вести себя со мной как вам угодно, но завтра к вам в гости приедет строгий старик, который не любит шутить, так что я прошу вас следить, чтобы во всем был соблюден порядок».
На следующий день приехал Аракчеев, одетый в форму своего полка, без орденов, но с миниатюрным портретом Александра на шее. За церковной службой последовал банкет, во время которого великий князь уделил ему много внимания. В какой-то момент Михаил громко спросил его: «Могу ли я, как ваш ближайший сосед, просить вас почаще навещать корпуса и настаивать на том, чтобы кадет как можно лучше кормили?» – «Боюсь, ваше высочество, что мои визиты могут оказаться нежелательными, – печально ответил Аракчеев. – Когда я был попечителем военных кантонистов, их всегда отлично кормили, потому что, если щи были плохи, я всегда приказывал, чтобы содержимое котла выливали на голову управляющего». Никто не знал, говорил ли он всерьез, но впоследствии, когда кадеты были недовольны кормежкой, они часто напоминали своему управляющему об этой истории[187].
Аракчеев уехал обратно в Грузино в тот же день и начал готовиться к Пасхе, что он каждый год делал с величайшей серьезностью. Но когда Великий пост заканчивался, он серьезно заболел. Прежние боли в груди и сердце вернулись с новой силой. Он послал в Санкт-Петербург за доктором Миллером, который выехал вместе с личным врачом императора сэром Джеймсом Вили, теперь уже тоже стариком. Состояние Аракчеева не улучшилось. Он послал письмо генералу фон Фрикену, бывшему командующему полком графа Аракчеева, который теперь жил в военном поселении в Старой Руссе; он попросил Бровцына, местного помещика, с которым он был в дружеских отношениях, приехать навестить его. Бровцын приехал в среду за неделю до Пасхи, и Вили, который поставил диагноз «аневризм», сказал, что вряд ли Аракчеев протянет долго. К пятнице его состояние снова ухудшилось, и он стал задыхаться.
Тем не менее, этим вечером Аракчеев попросил Бровцына помочь ему встать, чтобы осмотреть свой кабинет, который был заново отделан. Когда старик, тяжело опирающийся на плечо Бровцына, шаркающей походкой шел через комнату, посвященную Александру, он встретил сэра Джеймса Вили, который пришел в ужас, увидев, что его пациент встал с кровати, и приказал ему немедленно остановиться. Аракчеев послушно лег на софу и, опершись на подушки, около часа оглядывал комнату, с которой у него было связано столько воспоминаний, пока его друг читал газету. В той же комнате он немного подремал и на следующее утро там же мирно скончался, когда пасхальный крестный ход медленно двигался по церковному двору[188].
Смерть Аракчеева не потрясла Россию; он уже принадлежал другому времени. «Аракчеев умер, но смерть этого тирана не произвела впечатления», – заметил в дневнике Пушкин. Тем не менее, Клейнмихель, фон Фрикен и многие другие его бывшие сослуживцы приехали во время пасхальных каникул, чтобы отдать ему последний долг. Командование полка графа Аракчеева было вызвано в Грузино, и в среду Святой недели, одетый в рубашку Александра, он был похоронен рядом с Настасьей в могиле под бюстом Павла, которую уже давно для себя приготовил. Могильный камень с высеченной на нем простой надписью «На этом месте лежит русский новгородский дворянин граф Алексей Андреевич Аракчеев» ждал своего часа.
В своем завещании Аракчеев распорядился, чтобы, если он не укажет наследника до своей смерти, Грузино было возвращено императору и использовано так, как сочтет нужным монарх. Николай не заставил долго ждать своего решения. Не прошло и двух месяцев после смерти Аракчеева, как имение было отдано Новгородскому кадетскому корпусу. Большую часть движимого имущества Аракчеева продали, а деньги отдали корпусу; постоянный доход от имения был предназначен для поддержки кадет. Соответственно, корпус переименовали в корпус графа Аракчеева.
Через тридцать лет посетителю Грузина показывал дом человек, служивший у Аракчеева лакеем. Посетитель спросил, действительно ли Аракчеев был таким жестоким тираном, как гласит молва. Человек на мгновение задумался. «Я так скажу, – наконец ответил он, – он не любил лентяев и их наказывал. Он сам работал и требовал того же от других».
И это была не такая уж плохая эпитафия.
Приложение 1
Я опишу сцену, которая терзает мое сердце. Мне довелось быть свидетелем наказания кнутом – пытки, которая здесь часто применяется. Мягкость характера императора Александра не позволит, чтобы кто-то из его подданных был приговорен к смертной казни или к особо суровому наказанию, за исключением тех случаев, когда доказано совершение тяжких преступлений. В этом случае вина осужденного была несомненна, его уличили и вынесли приговор.
Орудия и метод этой ужасной экзекуции я уже описывал в моем рассказе о посещении московской тюрьмы. Несчастным, приговоренным за свое преступление к публичному наказанию, был извозчик графа Абленовского, польского дворянина, которого он жестоко убил ночью, когда вез его с вечеринки в деревне. Он убил его ключом для закручивания болтов экипажа. Они ехали на дрожках, и других слуг с ними не было.
В кромешной тьме в уединенном месте злодей внезапно повернулся к своему хозяину и, оглушив его сильным ударом железного инструмента, задушил поводьями. Обыскав мертвого графа, он оставил тело и экипаж и убежал. Утром ужасную картину увидели. Подозрения пали на реального преступника. Полицейские отправились по всем направлениям и благодаря активным поискам через несколько дней нашли его в нескольких верстах от Ладожского озера.
Место, где обычно проводят публичные экзекуции, находится у Невы, на открытом и грязном пустыре. Когда я прибыл туда, несколько рот гренадер выстроились в линию, и на площадке собралось множество местных жителей. Серьезность их грубых лиц наряду со свирепыми лицами казаков и суровой мрачностью полицейских передавали столпившимся людям большее выражение ужаса, чем бывает у шумной толпы под виселицами в Центральном уголовном суде Лондона.
Наказание назначили на десять часов утра. Но до того как преступника привезли на место наказания, прошло еще более часа. Это был крепкий миловидный человек со светлыми усами и бородой; ни одна черта в его лице не говорила о том, что он способен не только на убийство, но даже на менее ужасные преступления. Если бы меня попросили выразить свое мнение об этом человеке по его лицу, я бы сказал, что все в нем добродушно и безобидно. Но я не физиономист.
В сопровождении полицейских несчастный прошел по улицам, чтобы показаться людям и потрясти их ужасом своей вины. Когда процессия прибыла, войска встали в круг, и начались непосредственные приготовления к экзекуции. Была прочитана бумага на русском языке, в которой, очевидно, содержалось описание его преступления и приговор; с преступника быстро сняли одежду, оставив только нижние штаны. В центре этой молчащей группы (эта тишина действительно внушала страх) стояла деревянная колода почти три фута высотой с тремя выемками наверху для шеи и рук. Полностью приготовившись к этому страшному наказанию, несчастный крестился, истово повторяя: «Господи помилуй». Палач положил его грудью на доску, крепко привязав его к ней за шею и кисти рук, оставив веревку под сгибами обоих колен. Таким образом он наклонил его вперед, страшный момент наступил. Раздался первый удар. Промежутки между ударами были несколько секунд, и во время первых десяти или двенадцати страдалец жутко кричал. Но вскоре он обмяк и ослаб, крик превратился в стон, и через несколько секунд не было слышно ничего, кроме кровавых всплесков кнута по бесчувственному телу наказуемого. О! Если Бог так наказывает, кто может выстоять перед его судом? Я думаю, если бы сострадательный Александр видел это, это было бы последним проявлением такого ужасного наказания.
После того как жестокие удары продолжались целый час (он получил более двухсот), офицер, возглавлявший полицейских, дал сигнал, и преступника немного приподняли над колодой. Ни малейшего признака жизни не осталось; действительно, все длилось так долго, что во время половины ударов он упал так низко, как позволяли перевязи, к которым он был привязан. Палач взял бледное и почти безжизненное тело за бороду, в то время как его помощник держал инструмент, похожий на щетку с железными зубцами, и, недолго подержав ее под его виском, ударил по нему с необычайной силой, вонзив ее острые зубцы в тело. То же он сделал с другим виском и лбом. Части, проколотые таким образом, посыпали порохом, что должно было стать несмываемым знаком наказания, если бы страдалец остался в живых.
Вы можете полагать, что суровость истощила все свои проявления, что правосудие было утолено. Но нет, оставалось еще одно наказание: вырывание ноздрей. Щипцы для подобных наказаний – нечто похожее на чудовищные щипцы для завивки – изуродовали нос того, кого я считал мертвым (и действительно, я еле выдержал последнюю часть этого зрелища; исполнитель этого жуткого приговора с помощью своего товарища действовал способом более потрясающим, чем это можно описать). Боль от этой последней пытки вернула чувство бесчувственному телу. Таким же, как мой ужас, когда я увидел, как скорчилось от боли бедное искалеченное существо, было мое изумление, когда, отвязанный, он встал с помощью мужчин и пошел к телеге, готовой везти его обратно в тюрьму! Оттуда, если он не умрет, его должны были немедленно отправить в Сибирь, на пожизненную каторгу. Его потерянные силы, казалось, возвращались с каждым мгновением; и он сидел в телеге почти прямо, накрывшись своим кафтаном, который он сам придерживал на плече, спокойно беседуя с теми, кто его сопровождал.
Настолько я понял, его приговор был «безжалостно высечь кнутом». Конечно, в подобных случаях в живых оставались немногие; а если и оставались, то, желая им помочь, их умерщвляли, и смерть освобождала их от дальнейших страданий. Такой же была судьба тех несчастных, которые умирали на следующий день, пройдя первую станцию к месту своей ссылки.
Я не могу подробно рассказать, какое воздействие этот вид наказания имеет на людей. Сейчас они очень редки; и, каким бы ни был ужас, который они вызывают, я не считаю, что это действенные предупредительные меры, потому что в разных частях города случаются убийства, которые не удается раскрыть.
Впоследствии я слышал, что обстоятельствами, толкнувшими извозчика на убийство графа, были жестокость и скупость этого дворянина не только по отношению к нему, но и по отношению к остальным крепостным. Действительно, все знали о его безжалостности и суровом нраве, он был известен как один из самых жадных людей. Так что мое суждение о лице этого бедного парня было не так далеко от истины.
Я думаю, что кнут – это самое жестокое наказание, оставшееся от множества варварских черт, существовавших в начале империи. Способ сечения в начале царствования Петра I отличался от нынешнего и был более беспощадным. Наказуемый был привязан к спине экзекутора веревками; и его нижние конечности так крепко держал другой, что сопротивление было невозможно. Во времена первых царей на исполнителей этого ужасного наказания смотрели с таким уважением, что допускали их в лучшее общество. Более того, говорили даже, что в те дни купцы платили большие деньги, чтобы им позволили выполнять обязанности палача, полагая, что это поможет им повысить свой ранг. Удовлетворив свои амбиции, они перепродавали эти должности, получая огромные барыши.
Возможно, это был диктат моды даже у этих грубых людей; насколько ценили палачей, видно из примера: великие князья московские, чтобы заполнить свободное время или отвлечься от хлопотных правительственных дел, часто предавались этому занятию, выполняя приговоры суда просто как любители. Однако со временем яркие лучи цивилизации начали освещать эту темную часть планеты. Пришла литература, а вместе с ней гуманность, и былой почет, связанный с профессией палача, исчез. Эта должность уже не вызывала зависти; царские приближенные стали мудры и человечны; стало трудно найти постоянного исполнителя закона и позволить, чтобы это было оплачено, и, кроме того, было бы охотно наследуемо в семье. В данное время мы не можем судить, был ли порядок наследования обязанностей палача связан с заслугами или пороками тогдашнего собственника. Но точно, что секущие кнутом как сословие, вне сомнения, поддаются улучшению; и это не та профессия, которая сейчас станет желанной для очередного наследника. В случае, если у этого ужасного члена общества не будет потомков мужского пола, корпорации палачей придется немедленно заместить умершего пригодным для этого человеком, который начнет новое поколение исполнителей наказаний.
Не требуется больших доказательств преимущества современной России перед прежней империей: достаточно сравнить то уважение, которым пользовался палач раньше, с ужасом, который он внушает теперь. К кнуту отвратительно даже прикасаться.
То, что я увидел, вызвало у меня сильное отвращение; не знаю, когда это впечатление сотрется из моей памяти. Если ваш сон нарушен этим рассказом хотя бы вполовину, так же как нарушен мой этим зрелищем, я прервал ваш отдых, по крайней мере, на ночь или две, то в следующем письме, которое я получу, я не жду благодарностей.
Приложение 2
Военные поселения стали источником множества рассказов, стихов и застольных песен об Аракчееве. В одной из таких песен рассказывается, что в доме Аракчеева был стеклянный потолок с плавающей по нему рыбкой.
Было много популярных рассказов о попытках Аракчеева пресечь употребление спиртного и о колдовских способностях Настасьи Минкиной; но любимой темой была якобы неожиданная встреча различных людей со странником, которому они говорили все, что думали об Аракчееве, а потом сталкивались лицом к лицу с тем же странником, который оказывался не кем иным, как самим Аракчеевым. Не все эти истории были оскорбительными. Одна из них, например, показывает, что у Аракчеева была репутация сурового судьи и он был способен при случае принять сторону крестьян против офицеров.
«Солдат шел по лесу и нес бочонок водки. Вдруг он увидел проезжающий мимо экипаж. В нем сидел Аракчеев, которого солдат вмиг узнал. Что же делать? Беда была неминуема, потому что Аракчеев всегда был строг к пьяницам. Солдат придумал, как ему быть: он свернул в заросли и притворился, что ищет грибы. Но от графа не убежишь! Он заметил солдата, остановил экипаж и сказал своему кучеру:
– Иди позови сюда этого солдата.
Солдат подошел к Аракчееву со словами:
– Будьте здоровы, сударь.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Аракчеев.
– Грибы собираю, ваше сиятельство.
– Ну-ка, покажи их мне.
Солдат взял сумку, в которой стоял бочонок с водкой и, посмотрев внутрь, сделал вид, что не верит своим глазам.
– Господи! Чудны дела твои! – воскликнул он. – Я собирал грибы, а они превратились в водку!
– Воистину чудны, – сказал Аракчеев (он всегда говорил в нос). – И что ты с ней делаешь?
– Виноват, ваша светлость, – отвечал солдат.
– Смотри, чтобы водка снова не превратилась в грибы, – сказал граф и отпустил солдата.
Аракчеев приехал домой и послал полковнику того полка, в котором служил солдат, приказ, чтобы его ни о чем не спрашивали и не наказывали. Но любопытство полковника взяло верх: он вызвал своих офицеров и устроил солдату допрос. Однако через час после направления приказа Аракчеев прибыл в полк и увидел, что полковник говорит с солдатом.
– Что вы здесь делаете? – спросил граф солдата.
– Ваше сиятельство, я рассказываю о чуде.
– Я удивлен, – сказал Аракчеев, – что вы, полковник, не соблюдаете мои распоряжения. Это то же самое, как если бы император приказал мне сделать одно, а я бы сделал другое. Пожалуйста, идите на гауптвахту на три дня».
Вот таким человеком был Аракчеев. Еще одним стихотворением, которое ходило по Санкт-Петербургу, было стихотворение Пушкина:
Два первых примера взяты из многочисленных стихотворений и рассказов об Аракчееве, которые сохранились в тех местах, где раньше были военные поселения. Они были опубликованы в «Русской старине» (1872. Т. 6.).
Приложение 3
В разные периоды своей жизни Аракчеев думал о том, чтобы определить наследника своего поместья Грузино, но так и не сделал этого. В одном случае он сказал своему другу А.Ф. Малиновскому, что он думал оставить поместье дочери Малиновского княгине Долгорукой. Другой друг, Павел Васильевич Ильин, который часто навещал Аракчеева в последние годы его жизни, был убежден, что Аракчеев хотел оставить Грузино ему, и досадовал, что никто не сообщил ему о болезни Аракчеева, пока тот не умер. По-видимому, Аракчеев никогда не думал о том, чтобы оставить Грузино своему брату Петру или Шумскому.
В 1818 г. он составил завещание, адресованное Александру, в котором он определял судьбу поместья. Его стиль так характерен для Аракчеева, что ниже оно приводится полностью.
Непреложные законы природы обязывают христианина заблаговременно думать о том моменте, когда он покинет суетную жизнь этого мира. Поскольку я прожил полвека и в одиночестве иду по дороге, которая год за годом ведет меня к старости, я решился раскрыть свои чувства вам, мой монарх и благодетельный император, который так мне дорог! Вы знаете, какими милостями одарил меня ваш великодушный отец. Хотя я не ценю роскошь, мне пришлось двадцать лет приводить в порядок пожалованное мне поместье, вкладывая все доходы в это дело, и я рад, что ваше величество самолично увидели плоды моего управления. Вы знаете и то, что у меня нет детей; у меня есть лишь брат, но и он бездетен. Закон дает дворянину полное право подарить, завещать или продать принадлежащее ему имение тому, кому он считает нужным. Это относится и к имению, пожалованному мне, – деревне Грузино и окрестным селам. Чтобы сохранить благосостояние крестьян в том виде, в котором я его устроил, если не навсегда, то пока им сможет управлять другой землевладелец, следует принять заранее меры. Я чувствую, что лучший способ сделать это – выбрать наследника по следующим основаниям:
1) чтобы он мог взять мой титул и имя;
2) чтобы Грузино всегда переходило к старшему сыну;
3) чтобы владелец Грузина поддерживал среди крестьян установленный мной порядок и тот же уровень благосостояния, который установил для них я. При своей жизни я попытаюсь выбрать наследника и оставить опечатанный документ, где назову его. Но если Всемогущему будет угодно прервать мои дни до того, как я сделаю это, я оставляю вашему величеству право выбрать достойного наследника, отвечающего требованиям, изложенным выше («Русский вестник», 1890).
Условия второго завещания Аракчеева также интересны. В нем он оставил 50 тысяч рублей лучшему автору жизнеописания Александра I в столетнюю годовщину смерти императора. Одна русская газета в 1901 г. подсчитала, что к 1925 г. эта сумма могла бы достичь 2 миллионов рублей, и предположила, что Академии наук стоило бы организовать коллективную монографию о жизни Александра, прежде чем какой-либо предприимчивый издатель закажет огромный труд, чтобы сорвать этот куш. Конечно, эти деньги были присвоены советским правительством, вступившим в свои права в 1917 г.
Завещание, которое полностью приведено ниже, – отличная иллюстрация привычки Аракчеева уделять внимание малейшим деталям. Возможно, что для работы такого рода ему не потребовался юрист.
1. Я, нижеподписавшийся генерал артиллерии, граф Алексей Андреевич Аракчеев, который будет ценить до могилы незабываемые достижения и добрые дела императора всея Руси Александра Павловича, уважение и почитание мое к которому не знает границ и который оказал мне честь своим высочайшим доверием, в 1833 г. кладу на депозит в Государственном банке 50 000 рублей, чтобы эта сумма осталась там на 93 года неприкосновенной, с процентами и без извлечения пени.
2. Эта сумма будет пожалована русскому писателю, который в 100-летие со дня смерти прославленного императора, т. е. к 1925 г., напишет на русском языке лучшую историю царствования императора всея Руси Александра – полнейшую, правдивейшую и изящнейшую по стилю.
3. Ценность этой истории должна быть определена и принята самой знаменитой академией словесности, под которой может подразумеваться группа самых выдающихся академиков.
4. По получении из Русского государственного банка сертификата с моей подписью и квитанцией на вышеупомянутую сумму с процентами, документы будут вручены Императорской академии наук.
5. Я требую, чтобы после моей смерти Императорская академия наук опубликовала это завещание в газетах Москвы и Санкт-Петербурга, а также в газетах Лондона, Парижа и Берлина, чтобы мой патриотический дар не погрузился в забвение по прошествии века и чтобы историки будущего могли приложить руку к работе, которая принесет не только славу, но и обогатит того, кто окажется лучшим.
6. Через 82 года, начиная с 1833 г., т. е. в 1915 г., Российский государственный банк, в который помещены деньги на премию, и Российская академия словесности должны снова опубликовать мое завещание во всех существующих газетах в России и за границей с новостями о сроках и общей сумме вознаграждения.
7. Десятилетний срок отводится для написания истории, в конце этого срока, 1 января 1925 г., автор должен представить свою книгу в наиболее известную русскую академию, напечатав на нем свое полное имя. В течение 1925 г. академия должна изучить полученные труды, следуя методам, принятым в настоящее время для трудов, получаемых академией. Награждение следует провести ни в какой иной день, кроме 12 декабря (день рождения Александра I). Вознаграждение за наиболее приемлемую историю Александра I должно составлять 3/4 суммы, включая проценты, накопившиеся за 93 года. Академия должна сообщить Российскому государственному банку об уплате этой суммы автору, а его имя и сумма вознаграждения должны быть опубликованы в русских и иностранных газетах.
8. Оставшаяся четверть должна находиться в Российской академии словесности для нижеследующих целей:
9. Для издании этой истории в лучшем издательстве того времени вместе с гравированным портретом Александра I, пояснительными планами и картами.
10. Для публикации 10 000 экземпляров этой истории, которые должны быть проданы по цене, доступной даже бедным, чтобы они могли иметь историю царя, который сделал Россию великой и спас Европу от рабства.
11. Та часть четверти, которая останется после публикации 10 000 экземпляров на русском языке, должна быть поделена академией поровну между автором, который был близок к первой награде, и двумя переводчиками, которые переведут первую историю на немецкий и французский языки.
12. Деньги, вырученные от продажи русской истории, могут быть использованы для издания немецкого и французского переводов.
13. Учитывая проценты, которые в настоящее время составляют 41/2, сумма в 50 000 рублей вырастет к 1925 г. до 1 918 960 рублей. Согласно этому подсчету, вознаграждение для автора лучшей работы составит 1 439 220 рублей; а четвертая часть, 479 740 рублей, останется в академии для целей, описанных в параграфах 9, 10 и 11.
14. Этот счет с течением времени может измениться в соответствии с колебаниями правительственной процентной ставки. Но постановление в разделе о капитале в 1925 г. должно быть выполнено в точном соответствии с тем, как я это изложил, т. е. три четверти – автору, выигравшему премию, и одну четверть – Академии наук, как установлено в 8-м параграфе.
15. Если 6-й параграф моего завещания, касающегося объявлений в газетах, не будет выполнен в указанное время, мой законный преемник, владелец поместья Грузино, должен настойчиво ходатайствовать перед правительством.
16. Когда автор истории будет объявлен, я прошу Российскую академию наук пригласить на церемонию награждения моего преемника, каковым будет являться хозяин поместья Грузино.
17. Оригинал этого завещания, написанный моей собственной рукой, должен храниться в Российской академии наук, а его копия, также написанная моей собственной рукой, должна навсегда остаться моим наследникам и храниться у старшего из них – владельца Грузино.
Подписано генералом артиллерии
На оригинале надпись: «Его императорское величество дает свое царственное согласие.
Поделиться книгой: