Жёсткая посадка

— «Жёсткая посадка», говоришь? Ладно, как-нибудь гляну.

— Я по Винни-Пухам не очень, я поджарых люблю. Но сейчас все на бодипозитиве тронулись, и эта не комплексует. Кожаные трусики, нейлончик, маска, косметика. В целом тёлочка ништяк, я уже три выпуска себе скачал. Как покручу на сон грядущий эту сисястую — до того подопрёт, что свою Таньку бужу: дай да дай? А она ругается. Умеют себя подать эти шалавы с Рублёвки. Им что? Не работают, не пашут, только видики снимают…

— Тихо ты! — вдруг цыкает Виктор. — Распелся! Кинь отвёртку и клеммник-шестёрку.

Полная Катерина как раз плывёт мимо со стопкой газет и краем уха прислушивается к рассказу Русого, по губам бродит язвительная женская улыбка. Библиотекарша что-то забивает в компьютер, перекладывает прозрачные папки, даже подкрасила ресницы за искажающими очками. Когда Катерина идёт в дальний конец зала, Виктор обращает внимание на её ноги. Длинная хлопчатобумажная юбка свободно облегает широкие бёдра, из-под обреза подола выглядывают округлые икры в чёрных глянцевых колготках. Икры сверкают и перекатываются, словно женщину несут на себе две мощных цирковых афалины, вставших на хвосты.

«Интересно, как она весь день в колготках терпит? Ничего себе не спарила кое-где?… Ах да, у них же кондёр стоит!»

Неожиданно Виктор пытается представить, как пахнет под юбкой молодая полная женщина, весь день ходившая в капроновых колготках, но внизу его отвлекает Русый — работа не ждёт. Виктор сердито фыркает шуруповёртом и шьёт к стене очередной пенал.

Вечером все трое выходят на крыльцо. Вытирая руки, женатый Руслан спешит к «Форду», холостой Виктор медлит, закуривает, наблюдая, как Катерина запирает дверь. Сквозь серый свитер женщины на спине волнорезом выделяются тугие застёжки лифчика. Фигура у Катерины добротная и бюст тоже впечатляющий. На груди уютно лежит кулончик в виде золотого дракона. Скорее, это имитация позолоты, догадывается Виктор. В драгоценностях он разбирается плохо, но понимает, что у рядовых библиотекарей нет средств на подлинные ювелирные изыски.

— Значит, завтра к восьми? — Виктор мнёт сигарету, нарочито мешкает, хотя Русый уже отчаянно семафорит из машины — напарник Глюк выйдет у развилки, а ему ещё отгонять казённого «Форда» в гараж за тридевять земель.

— А как прикажете! — библиотекарша громыхает связкой, прилаживает ключ к скважине. — Живу рядом, могу и в пять утра прийти.

— Телефончиком поделитесь на всякий случай? — отваживается Виктор. — Для решения производственных вопросов, мало ли…

Катерина будто ждала этого, протягивает листочек с номером. Глюк крепко сжимает бумажку и убирает поглубже в карман.

— Сейчас уже немодно просить телефоны, — говорит он, будто извиняясь. — Сейчас принято спрашивать: «где ты есть в соцсетях?» Я вот Вконтакте пасусь, если что. Горюнов моя фамилия. В армии меня дразнили Горем, на гражданке прозвали Глюк.

Катерина улыбается, показывая белоснежные великолепные зубки, ключи летят в сумочку.

— Моя фамилия Лишницкая и в детстве меня дразнили Лишай.

От Виктора не ускользает, что Катерина назвалась девичьей фамилией. Похоже, библиотечная девушка не замужем, и эта мысль ему нравится. Как и Русый, Виктор Глюк не питает горячей любви к крупным женщинам, к этим жиронакопителям, но если отбросить уродские очки и монашеский наряд, Катерина вызывает неподдельную симпатию.

Серые глаза отличницы, мягкая линия шеи, доверчивые губы. Очень дружелюбная и застенчивая девушка. В обеденный перерыв она сбегала домой и накормила электриков домашними блинами. Пир удался на славу, а сладкоежка Русый — тот вообще растаял.

Несомненно, работа в тихой библиотеке благотворно влияет на женщин. Пару месяцев назад у Виктора была подружка Софья. Софья сидела оператором в телефонной компании и для клиентов у неё был отработан ласковый отрепетированный голос, зато вне офиса… Вне офиса она превращалась в комок обнажённых нервов. Только вопли, только мат. Иногда Виктор специально звонил Софье на работу, чтобы послушать её нормальный голос. В ответ подруга злилась пуще прежнего.

От одежды Софьи после смены — даже от трусиков — разило капсульным кофе, табаком, жидким мылом и дикой необъезженной лошадью. Сейчас перед Виктором стоит библиотекарша Катя, от которой пахнет румяными блинами, карамельной помадой и типографской краской миллиона книг. И кажется, её глаза под сильными очками смотрят в разные стороны — один на Виктора, другой на вечернюю улицу.

— Екатерина Денисовна Лишницкая, — повторяет девушка в очках. — А аккаунтов в соцсетях у меня нет.

— Не может быть! Ни в одной?

— Нет, я только на библиотечном сайте, — Катерина лукаво щурит серые глаза. — Так и быть, завтра обещаю одеться поприличнее. И на обед будут пирожки с мясом.

«А ведь ничего девчонка, пускай и пышечка», — думает Виктор, когда тучная фигурка с крутыми икрами-афалинами исчезает за углом здания — Катерина уходит домой «прямушками».

***

Тем же вечером электрик Виктор, лёжа на диване с мобильником, заводит в адресную книжку номер Кати с бумажки.

«Как мы обозначим Екатерину Денисовну? Катя-пончик? Катя-Лишай? Нет, она не лишай, реально классная девчонка».

В графе для имени абонента он пишет «Катерина-библиотека». Потом вспоминает рассказ Русого о каком-то клёвом порнографическом канале. Как Русый его назвал? «Мягкая посадка»? «Жирная насадка»? Обещал же ссылку Витьке кинуть, да так и забыл, голова дырявая. О, точно! «Жёсткая посадка», вот.

Вскоре поисковик выдаёт нужную страницу и в смартфоне Виктора появляется заставка с колючей проволокой, подвешенной в наручниках женской фигурой и цензом «Внимание! Контент предназначен для возрастной категории 18+». Вдобавок выясняется, что канал платный.

— Давай кажи кино, я большой мальчик! — ворчит Виктор.

— Буэнос ночес, мои волшебные и сладкие! — щебечет с экрана полуголая блондинка в пурпурной маске. — Надеюсь, вы уже съели вечернюю порцию пельменей из «Пятёрочки», взялись за свои краники и готовы внимать Сесилии — королеве самонасилия? Я вас обожаю! Кстати, каковы вообще на вкус пельмени из «Пятёрочки»? Когда я вернусь из дальних странствий, обязательно сгоняю человечка за кетчупом и пельменями — надо же испробовать национальное блюдо своей родины. Мне кажется, дешёвые пельмени по вкусу похожи на член немытого метиса, ха-ха-ха! Был тут у меня на Мальдивах один метис…

Пустую болтовню пошловатой блондинки Виктор пропускает мимо ушей, зато смотрит не отрываясь. Ведущая сидит в постели размером чуть поменьше вертолётной площадки, подобрав под себя крепкие толстые ножки. На ней иллюзорно-просвечивающее платьице, колготки в сеточку и миниатюрные виниловые трусики. Ляжки в сетчатом капроне будто заштрихованы косым дождём. Перед Сесилией разбросаны наручники и ремни, в руках она держит чёрную туфельку и медленно всасывает в рот острый каблук, словно это половой орган метиса с Мальдив.

— …и тогда этот Панчо поспорил с друзьями на ящик текилы, что я сама доплачу ему за ночь, представляете? Ха-ха-ха, чтоб Сесилия сама платила мальчику за ночь? очаровательная наглость. Вообще я нечасто беру с самцов деньги, деньги у меня есть, но тут дело принципа. Иногда я вижу, что партнёр хочет дать мне денег, понимаете? Ему жизненно важно всучить мне денег ради самоутверждения. Он хочет думать, будто Сесилия ничем не лучше последней шлюхи, и тогда уснёт спокойно. Он настаивает, чтобы я взяла, и суёт мне свои проклятые евро. А что я? Ха-ха-ха, мои милые подписюнчики! Да, я беру их, зачем огорчать хорошего человека? Пусть думает, что я путос. Но беру я только один раз и больше не встречаюсь с этим человеком ни-ког-да. Ни при каких условиях. Так было, например, когда ко мне подкатил какой-то чувак из южноафриканской металлургической компании… Не пора ли, кстати, сотворить над собой что-нибудь жестокое? Не пытайтесь повторить это дома, мои мальчики и девочки…

«Кулончик в форме дракона? — думает Виктор. — Прикольно, у неё на шее такой же кулончик, как у Катерины из библиотеки».

Нет, разумеется, это не Катя. Это какая-то жирная белобрысая проститутка с волосами до плеч и огромными сиськами. Глаза блогерши блестят в глубине пурпурной полумаски, их цвет неразличим, но губы гораздо крупнее и наглее, чем у скромной Кати, и форма лица совсем иная, и уж голос точно не Катин. Сесилия вещает визгливым сопрано, с протяжным московским выговором, а голос Лишницкой гораздо ниже, бархатней и богаче обертонами.

Раздвинув сеточные ноги, Сесилия просовывает между бёдер целый пучок ремней с заклёпками. Прилаживает их к ляжкам, застёгивает, разглаживает, похабно хихикает… Озадаченный Виктор вдруг идёт на дерзкую выходку. Он останавливает ролик и набирает «Катерина-библиотека». Время ещё не позднее, может, ответит? Номер Виктора ей неизвестен, пусть думает, что кто-то ошибся.

— Алло, я слушаю? — отзывается Катерина на том конце.

Повесив трубку, Виктор выразительно стучит себя по лбу. Взбредёт же в голову такая хрень! Естественно, Катя из восьмой библиотеки не может оказаться гламурной потаскухой с Ю-туба. Единственное внешнее сходство — полнота. Но между их голосами нет ничего общего, не говоря уж об остальном, а полных женщин в мире куда больше, чем стройных.

На экране Сесилия надевает ошейник, приковывает себя наручниками к постели, извивается, пускает томную слюну и говорит, говорит, говорит…

***

Где-то в другом доме Катерина Лишницкая рассеянно отбрасывает замолчавший телефон и продолжает своё занятие. Полностью обнажённая, в одних лишь чулках и очках, Катя монтирует в компьютере свежий ролик. Дел у неё по горло: нужно сделать двадцатиминутную нарезку с шести видеокамер, прогнать голос через звуковой редактор, всё свести, всё отшлифовать. Орудуя мышью и клавишами, Катерина отвлечённо поглаживает тяжёлое бедро в фирменном чёрном чулке — ей нравится, как вкусно и терпко похрипывает под ладошкой дорогой сверхпрочный нейлон. Звук трущейся синтетики всегда её возбуждал.

Рядом стоит стакан с недопитым «свежевыжатым манговым коктейлем» — обычная разбавленная газировка из «полторашки» с капелькой водки для сценического куража. На кухне остывает блюдо воздушных пирожков с мясной начинкой — завтрашний царский обед для Руслана и Вити. Давно уже Катя не готовила с такой заботой.

Соседняя с кухней комната превращена в студию-будуар. Это рабочая съёмочная площадка библиотекаря Лишницкой. Искусные драпировки, ширмы и безделушки превращают её в гнёздышко светской шлюхи. По углам спрятаны микрофоны, скрытые камеры и осветительные приборы, замаскированные под ночники. Наручники, верёвки, туфли. Кляпы, перчатки, кружевные трусики. На подушке валяется раскрытый ошейник, в изножье — натуральная японская плётка.

Наморщив лоб, Катерина кропотливо сгоняет воедино фрагменты, снятые с разных ракурсов. Две минуты — съёмка анфас, полторы минуты — слева и сзади, чуточку сверху, снова две минуты в анфас… Теперь надо показать в объектив задницу, стянутую верёвкой и трусиками. А вот тут она надевает себе наручники, этот эпизод надо бы покрупнее, во весь экран. Привычными операциями Лишницкая составляет мозаику из мучающей себя белокурой Сесилии, отсеивает неудачные кадры, увеличивает удачные. Белый парик с алмазными нитями лежит на кресле, словно дохлая медуза.

***

Ещё в подростковом возрасте Катя, раздеваясь, любила выдумывать, что за нею подглядывают. Она играла, будто на балконе напротив с биноклем прячется симпатичный влюблённый студент — Ромео, Орфей и Отелло в одном лице. Студент крутит окуляры, часами выслеживает, ждёт, когда Катя начнёт надевать колготки или порхать по комнате без трусиков.

Вечерами Катя нарочно оставляла для студента щёлку между штор, подолгу прохаживалась перед ней, принимала соблазнительные позы, подсмотренные в интимных журналах у одноклассницы Женьки. Потом вооружалась книжкой Булгакова или Дафны дю Морье и ложилась читать нагишом как раз напротив щёлки. Иногда так и засыпала — голозадая, носом между страниц.

Воображаемого наблюдателя звали Никколо — как скрипача Паганини. Конечно, Катя знала, что никакого Никколо за окном нет и не будет, там только старый тополь и угол молочной кухни. Кому нужна жирная, нелепая дочка крановщицы и алкаша по кличке Лишай? Но назло здравому смыслу Катя тщательно красилась перед приоткрытыми шторами, по полчаса тискала себя, упихивая в колготки и юбку, расчёсывала волосы, мечтая о косах, как у Белоснежки.

Увы, упрямые Катины волосы почему-то росли строго в форме шара — в высоту и ширину. Поневоле приходилось стричься коротко, иначе Катя походила на обожравшийся одуванчик.

В восьмом классе взрослеющая Катерина придумала изображать перед окном похищенную красотку. Когда дома никого не было, она ставила к окошку стул, влезала в самое короткое платье, совала в рот скомканные чулки и привязывала себя к спинке верёвками. Намотав на запястья шнур, Катя часами сопела и возилась, чувствуя, как сиденье под нею пропитывается липкой беспомощной сыростью. Заодно Катя выяснила, что сидеть связанной в тесных колготках и трусиках даже приятнее, чем голышом. Если тело надёжно сдавлено ремнями и капроном, если груди стиснуты бюстгальтером, а между ног впиваются плавки и верёвки, спектр ощущений становится гораздо шире, контрастнее, звонче.

Кате и вправду мечталось, чтобы её похитили. Где там этот Никколо с биноклем? Влез бы в окно, олух, да скрутил бы ей руки, а то всё сама да сама. Быть похищенной — это замечательно, никаких тебе забот и обязанностей, знай сиди связанной и страдай, лишь бы вовремя кормили и давали книжку почитать.

В интернете Катя раскопала специальную литературу о селфи-бондаже, научилась импровизировать с узлами и пробовать на себе разные вариации связывания. Она выяснила, что в развитом мире садомазохизм давно считается нормой, что для любителей жёсткого секса открыты целые клубы и сообщества, и ничего позорного тут нет. Часто Катя шёпотом напевала неизвестно где услышанную балладу женской панк-группы «Самосожжение»:

— За здравие нам не поют волхвы

И боги отводят взгляд.

Но руки твои — словно кандалы

И сердце в горле — как кляп.

Втопчи меня в грязь, разорви, сожги,

Отбей как парадный мундир,

И там, где кончаются позвонки,

Откроется новый мир.

***

Игры с колготками, студентом и стулом кончились, когда Катиной маме стукнуло сорок шесть лет. Сначала умер спившийся папа Денис, а потом почти сразу маму разбил инсульт. Разбил внезапно и страшно, будто выстрелил в упор из дробовика. У мамы отказали обе ноги, правая рука и половина мозга.

В последующие месяцы двадцатилетней Кате много раз хотелось свести счёты с жизнью. Матери были нужны лекарства — тонны лекарств, ампул, таблеток, мазей от пролежней, слабительного, укрепляющего, чёрт знает чего ещё. Матери были нужны капельницы, сиделка, салфетки, пелёнки, памперсы, километры полотенец и мыла. Беспамятной матери требовалось всё и сразу. Ей была нужна вся Катя, врачи, уход и много-много сил и денег. Грязных, паршивых, несносных денег, которых у начинающей библиотекарши Кати не было.

Катя Лишницкая нажимала на все кнопки, до которых дотянулась. Обращалась к волонтёрам, писала в благотворительные организации, в министерство здравоохранения, кланялась в ноги известным в городе спонсорам, разве что на вокзале с кружкой не стояла. Где-то ей отказывали, где-то что-то давали, но деньги опять кончались, а мама продолжала болтаться между жизнью и смертью, тихо лежала в маленькой комнате, изредка приходила в сознание, чаще буянила, бредила или пела похабные песни. Расшвыривала вещи здоровой рукой и орала, чтобы покойный муж Денис принёс ей водки.

От крика у матери опоражнивался кишечник. Раздавался мерзкий звук и хлюпанье, мама с любопытством лезла здоровой рукой в собственное дерьмо. Катя шла её мыть, вынимала из пачки последний памперс и думала, где взять денег на новую пачку, на хлеб и электричество. Ей давно было не до щёлок в шторках и не до фантазий с похищениями и пытками. Главной пыткой стал ежедневный уход за мычащей матерью и поиск денег.

А потом загнанной в тупик Кате пришла в голову гениальная и сумасшедшая идея. Обдумав и взвесив её, Катерина украдкой взяла небольшую ссуду, купила себе три видеокамеры, микрофон, косметику, эротичное бельё для полных дам и гигантскую кровать. Когда грузчики по частям втаскивали кровать к ней домой, из квартиры напротив примчалась соседка — решила, что мама отмучилась и к Лишницким заносят гроб. Катя соврала, что это специальная кровать для парализованных, и закрыла дверь у неё перед носом.

К рискованному замыслу Катя подошла серьёзно. Сделала педикюр и маникюр, сходила в солярий, купила хороший парик. Ладно хоть с зубами повезло — зубы у неё всегда были отличными. Труднее пришлось с брендовыми шмотками для будущей львицы Сесилии, но у Кати уже был пробивной опыт.

Сначала она нашла в городе бутик, торгующий уценёнными дизайнерскими вещами прошлых сезонов, потом разыскала одноклассницу Женьку, переехавшую с мужем в Италию. Оборотистая Женька присылала ей с распродаж тряпки малоизвестных модельеров, благо в Евросоюзе они стоили копейки, а Кате был нужен лишь определённый ассортимент: нательное бельё, купальники, откровенные платьица, перчатки, легкомысленные туфельки.

Достать в интернете садо-мазо атрибутику — девайсы, наручники, кляпы — и вовсе проблем не составило. Пока мать лежала в забытье или под дозой успокоительного, Катя в соседней комнате напяливала парик и ложилась в постель перед камерой. Она играла в ту же игру, что и в детстве, только вместо щели между штор на неё не моргая пялился электронный глазок.

Катя прослушала курс лекций о видеосъёмке, научилась синхронизировать записи и освоила другие хитрости. Но сколько дублей было запорото, сколько слёз пролито — об этом не знал никто. Люди видели на экране пухлую, довольную жизнью блондинку Сесилию и понятия не имели, что полчаса назад она опять выгребала дерьмо из-под растения, когда-то бывшего её матерью.

Нельзя сказать, что канал «Жёсткая посадка» мгновенно взорвал интернет. Нельзя сказать, что всё было гладко. После первого выпуска Катя получила в свой адрес много гнусных комментариев, ещё больше гнусных предложений и подверглась жуткой атаке со стороны троллей. Кое-кто из хейтеров уличил самозваную Сесилию в явном пролетарском происхождении, указал на недочёты в наряде, аксессуарах и на прочие мелкие промахи, несвойственные крутой стерве.

Катя гордо промолчала (она ни с кем не вступала в переписку), но некоторые моменты учла. Во всяком случае, её тело в кадре было подлинным, кляпы и наручники тоже, и пользователи мужского пола приняли Сесилию на ура, а в пустячные детали типа марки трусов вдавались только особо упёртые.

Из предосторожности Катя удалила все старые аккаунты в сетях — ей чудилось, что её непременно вычислят, опознают, найдут и поднимут на смех. Изнасилуют или убьют за особо хамские выпады. Но никто Катю не искал и не насиловал. Ненавистники побесились и перестали, нахальная толстуха Сесилия собирала толпы подписчиков, рейтинг «Жёсткой посадки» шёл в гору. Администратор сайта предложил Сесилии сделать синхронный перевод текстов на английский, чтобы расширить аудиторию — и она согласилась.

После пятого или шестого выпуска Катино детище внезапно принесло прибыль. У порноканалов оказались свои критерии монетизации, которые в корне отличались от оплаты мультиков и музыкальных клипов. Сняв с карточки первую выручку, Катя Лишницкая поняла, что теперь у неё есть деньги на еду, памперсы и курс уколов для матери. А также на обновление гардероба и пару новых наручников.

Начитанность Кате очень пригодилась — благодаря бурной фантазии и богатому лексикону она умела держать публику. Возможно, кое-кто из зрителей подозревал, что ведущая «Посадки» совсем не та, за кого себя выдаёт.

Но вряд ли хоть один человек в Ю-тубе догадывался, что крикливая и сексуальная стерва Сесилия работает в провинции убогим библиотекарем и до сих пор девственна.

***

Мама умерла полгода назад, когда Катя записала свой пятидесятый выпуск. Теперь она стала свободной и у неё другие планы. Пока Сесилия Свит приносит доход, надо успеть накопить денег на хорошую квартиру. Сделать лазерную коррекцию зрения, сдать на права, купить красивую машину и уехать в большой город. Тогда можно и личной жизнью заняться.

Укладываясь спать в знаменитую постель, известную половине Ю-туба, Катя вспоминает скуластого электрика Виктора. Забавный парень, видный, мужественный. Сначала принял её за старую жирную тётку, а потом ничего, разглядел. И даже с некоторым интересом смотрел на её грудь и ноги. Жаль, что завтра электрики доделают проводку и распрощаются. Может, взять и испортить им что-нибудь? Пусть задержатся подольше. Конечно, Виктор никогда ей не позвонит, дурачок он, что ли? А было бы чудесно, если бы прямо сейчас он влез к Кате в окно на второй этаж, придавил коленом, подмял, связал руки и вцепился губами в её крупное, живое, влекущее тело…

Сон не идёт. Катерина долго вертится в постели, встаёт, зажигает свет. После смерти матери она полновластная хозяйка двухкомнатной квартиры. Девушка идёт к холодильнику, доливает в выдохшийся коктейль немного водки и выпивает залпом. Облизывая губы, возвращается в спальню. Надевает шелковистые капроновые колготки с узором, сверху натягивает трусики в виде кожаного ремешка. Туго застёгивает клапана ремней между ног. Внизу живота моментально разливаются жгучие волны удовольствия. В тишине Катя потирает бёдрами, лихорадочно гладит себе коленки — капрон рассыпается тонкой хрусткой трелью, словно где-то мышонок грызёт хлебную крошку.

Девяностопятикилограммовая Катерина падает навзничь, вставляет в рот белый кляп. Упругая затычка во рту усиливает сексуальные ощущения, раздражает язык, щекочет дёсны. Ловко и привычно Катя надевает на себя наручники, застёгивает браслеты, неторопливо ведёт пальцами по раздвинутым бёдрам. Колготки и трусики сладко сдавливают женскую плоть, сплющивают мягкие участки тела, закупоривают кожные поры. Ноги блестят, как отлитые из углепластика, мышцы холодеют от недостатка воздуха и кровообращения.

Всё будет хорошо, сейчас к Кате придёт ночной насильник, а подкатывающий оргазм будет похож на облако горящего бензина.

***

В восемь часов утра «Форд» с надписью «Спецэлектромонтаж», рыкнув тормозами, паркуется возле библиотеки номер восемь. Руслан и Виктор входят в зал, с удивлением видят за стойкой незнакомую женщину.

— Здрассте! — Русый небрежно салютует. — Вы вместо Катерины Денисовны? Вот досада, она же нам пирожки пообещала.

Женщина за стойкой заразительно хохочет, и только по смеху и очкам электрики узнают Екатерину Лишницкую. Виктор-Глюк растерянно улыбается. За одну ночь замарашка-библиотекарша преобразилась. Из короткой причёски Катя соорудила нечто вроде дерзкого ирокеза, вертикальный начёс зрительно удлинил круглое лицо, оттенил лоб, разгрузил подбородок. Она благоухает летней темой клементина, айвы и пралине на всю библиотеку. Сверкающие люминесцентные губы тяжелы и напитаны соком, словно виноградная кисть — по каталогу эта люминесцентная помада называется «неоновая фуксия».

Вместо серого свитерка Катя сегодня надела силуэтное малиновое платье на два пальца выше колен — она знает, что колени у неё красивой формы, тугие и упругие как зефирные пирожные. Облегающее платье крепко подхватывает бюст и ягодицы, складки ткани сзади выпукло подчёркивают контур Катиных трусиков, это немного смело, но для мужских взглядов в самый раз. Икры, похожие на цирковых дельфинов-афалин, обтянуты кофейно-прозрачными колготками с фантазийным швом по всей длине.

— Катерина Денисовна, от вас глаз не отвести! — восхищённый Виктор неловко кладёт на стол коробку шоколадных конфет. — Угощайтесь, за наше с вами знакомство. Всё, Русый! Придётся тебе нынче самому панели сверлить, а то я засмотрюсь и напортачу.

— Да-а-а… — Русый почёсывает заживающий порез на шее. — Есть женщины в русских селеньях! Запишите меня в свою библиотеку, Катерина Денисовна? Я бы — эх! Прикоснулся, так сказать, к вашим материям…

— Да пожалуйста! — Катя притворяется, что достаёт чистый формуляр.

— Хрена с два тебе, чукотский электрик! — Виктор свирепо тузит приятеля кулаком в спину, оттирает от стойки. — Лимит подписчиков исчерпан. Халявщиков не берём, кыш за стремянкой.

Женатый Русый оставляет их одних — саркастично ворча, уходит крутить новые розетки. Катерина и Виктор молча смотрят друг на друга.

— Катерина, вы… вы сегодня жутко красивая, — наконец выдавливает Глюк. — Необычайная! Такое чувство, что я на высоковольтку залез и десять киловольт отхватил.

— Это не всё, — Катерина чуть заметно улыбается губами цвета неоновой фуксии. — У меня ещё и пирожки есть! Целое блюдо.

— Обалдеть! — соглашается Виктор. — Но вы сегодня и правда волшебная!

— Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза — никогда! Встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и она замечена, а вы пойманы, — певучим голосом произносит Катерина и поясняет. — Булгаков, «Мастер и Маргарита».

— Это точно, глаза — они не обманывают! — Виктор смущённо топчется у стойки, вдыхает запах Катерины и понимает, что совсем не хочет браться за дрель. — Послушайте, Катя?… Когда мы всё закончим… сегодня. С Русым… Тут же немного осталось, мелочёвка… А можно я потом вас провожу?

— Через два дома? — лукаво уточняет Екатерина. — Прямушками?

— Через два дома! — с готовностью кивает Виктор. — Хоть через двести! И самыми прямыми прямушками!

Катерина снимает и протирает очки, которые отчего-то запотели. Дует на линзы, водит салфеткой по окружности, ресницы у неё густо накрашены, в уголках глаз таится волнение и светлая девичья радость. Откуда Виктору знать, что за толстой отшельницей Катей, занятой больной матерью, никто и никогда не ухаживал?

— Я согласна, — тихо говорит она. — Я очень согласна.

***