Сикстен

— Ну, пора приниматься за вишни, — объявил Нильс. Он снял шляпу, и мы набрали в нее самых сочных и спелых ягод. А потом сидели и только чмокали да сплевывали вниз косточки.

— Никогда бы не слезал отсюда, — признался дедушка. — Здесь сидишь, словно на небе. — И Нильс достал из шляпы последнюю красную вишню.

— Отличный у меня дедушка, — радовался Берра.

— Да, но мой зато рыбачит лучше.

Вот Нильс нащупал ногой самый нижний сучок. Но тут раздался треск – сучок сломался.

Когда мы подбежали, Нильс неподвижно лежал на земле.

— Как ты, дедушка? — прошептал Берра.

— Нормально. Немного полежу и встану.

И тут мы услышали, как открылась дверь в доме Густавссонов!

— Проклятие! — простонал Берра. — Надо сматываться!

— Сейчас начнется самое опасное и увлекательное, — предупредил я Нильса.

Мы спрятались за кустом. А Густавссон тем временем обшаривал сад. Он остановился под вишней. Заметил сломанную ветку и косточки на земле.

— Ну, погодите! — пригрозил он. — Попадитесь вы мне только, негодники!

И тут на дедушку напал чих! Берре пришлось зажать ему рот ладонью, но он все равно не мог остановиться. Наконец Густавссон ушел восвояси, а мы отправились праздновать дальше.

Пошли на поляну перед часовней.

Берра распаковал рюкзак. Достал термос с кофе, свежие булочки, заливное из свиных ножек, которое мы купили в мясной лавке.

Потом зажег свечи и расставил их здесь и там.

— Кушать подано! — объявил он наконец.

Дедушка лакомился булочками и пил кофе. А в небе, словно белые подснежники, распускались звезды. Нильс спросил, запускали ли мы воздушного змея. Мы объяснили, что все никак не было подходящего ветра. Дедушка вытер рот салфеткой.

— Не пора ли отведать свиных ножек? — напомнил Берра.

Нильс покосился на студенистые куски.

— Они в желе, — объяснил я. — Мой дедушка их очень любит.

— А я нет, — признался Нильс.

— Никто в нашей семье их не любит, — подхватил Берра. — Но сигары ты ведь любишь, правда?

— Сигары – другое дело!

Тогда мы достали сигару. Дедушка закурил и выпустил в небо колечко дыма.

— Сигара – подарок от нас двоих, — объяснил Берра. — А вот это – только от меня.

И он протянул пакет, завернутый в бумагу и перевязанный лентой.

Дедушка развернул – внутри оказался галстук.

— Настоящий шелк, — сказал Берра. — Страшно дорогой.

Нильс долго молча разглядывал галстук. Потом закашлялся – видно, в горло дым попал.

— Вот у меня какой внучек нашелся! — проговорил он наконец.

— А у меня дедушка! — подхватил Берра.

Мы засобирались домой, но Нильс устал и не мог идти. Тогда я сбегал в дом для престарелых за креслом на колесах. Мы усадили дедушку и покатили назад, а он всю дорогу насвистывал.

— Ну как, научился свистеть? — спросил Нильс Берру.

— Не совсем…

— В следующий раз покажешь, как у тебя выходит.

— Ладно. Обещаю.

После того вечера я долго не встречал Берру. Но как-то раз набрел на него: он сидел под деревом и старательно складывал губы трубочкой.

— Пошли, проведаем дедушку, — предложил я.

— Нет, сначала я должен научиться свистеть.

И он снова принялся надувать щеки. Я ушел – пусть себе упражняется.

Тренировки заняли несколько недель.

Наконец, когда похолодало и пожелтели листья на вишне в саду Густавссона, Берра вдруг объявился. Глаза усталые, но счастливые. Он двинул меня кулаком в плечо.

— Пошли к дедушке!

Он бежал всю дорогу, до самой нильсовой двери.

— А вот и я! — крикнул Берра, распахивая дверь.

Но комната была пуста.

Не было ни золотых часов, ни чучела птицы, ни фотографии тетеньки в синей шляпе.

Кровать была застелена. В комнате пахло мылом.

— Странно, — сказал я. — Может, он в парке.

В парке пели птицы. И чудесно пахло. Но дедушки нигде не было. Тогда мы пошли в столовую. Там нас заметила тетя Тора.

— Хотите кофе, мальчики? — предложила она.

— Нет, — ответил Берра. — Мы ищем дедушку.

Тетя Тора встала. Вытерла рот салфеткой. Положила руку Берре на плечо.

— Его здесь больше нет, — сказала она. — Он покинул нас.

— Может, он заблудился? С ним это случается, — предположил Берра.

Тетя Тора обняла Берру за плечи. Она сказала, что дедушка теперь на небе, что в субботу с ним можно будет попрощаться в часовне.

Берра был ужасно раздосадован. У него даже слезы навернулись на глаза. Он вырвался из ториных объятий.

— А я как раз научился свистеть! — крикнул он и пнул камень носком ботинка.

В субботу поднялся сильный ветер. Он гудел в кронах деревьев. Высоко в небе летели облака.

Берра зашел за мной. Он был в нарядной яркой рубашке, а волосы причесаны и приглажены.

— Пошли, простимся с дедушкой, — сказал Берра.

Но прежде мы пробрались в сад Густавссона и сорвали там самую красивую розу.

Перед часовней стоял похоронный автобус. Внутри уже все началось. Один дедушка играл что есть сил на органе. А на скамье сидели тетя Тора в черном платье, медсестра и еще кое-кто. Все смотрели на белый гроб, что стоял посреди комнаты.

— Сядем здесь, — сказал Берра. — Здесь хорошо видно.

Мы сели на скамью у самой двери. Когда смолкла музыка, появился священник и произнес речь. Очень короткую.

— Нильс был счастливым человеком. Особенно в конце жизни, — сказал священник. — Мы все любили его. Он не был одинок, хоть у него и не было родственников.

Тут Берра поднял руку и взмахнул ею так, что все обернулись.

— Он же был мой дедушка!

Потом все стали подходить к гробу и класть цветы. Мы с Беррой подошли последними. Поклонились. И Берра положил густавссонову розу на самый верх.

Я потянул его за руку, но он остался стоять у гроба.

— А теперь я посвищу! — объявил он.

Берра свистел, и его свист разносился по всей часовне.

Он свистел «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?»

— Ну как? — поинтересовался Берра, когда мы вышли на улицу.

— Здорово! — признал я. — Можешь быть доволен.

— А я и доволен.

Мы стояли на ветру и смотрели, как два дяденьки в черных перчатках вносили гроб в автобус.

— Что ж, по крайней мере, нам было весело вместе, — сказал Берра.

Автобус уехал. Мы махали ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.

— Ну, что теперь будем делать? — спросил я.

— Пойдем запустим воздушного змея. Сегодня ветер подходящий.

Сикстен

Ночной автобус

Сикстен спит. Над его кроватью висит мамина фотография. В комнате темно и тихо. Луна смотрит с высоты на зеленый дом на улице Руссинвеген.

А где-то вдалеке по пустынным улицам мчит ночной автобус. За рулем — папа Сикстена. Он смотрит на часы, а затем переводит взгляд на фотографию сына, приклеенную на стекло.

Вот он тормозит автобус у края дороги. Нет, это не остановка. Просто рядом телефонная будка.

— Извините, — говорит папа в микрофон, — я на минутку.

Берет кошелек с мелочью и выходит из автобуса. Но когда он подходит ближе, оказывается, что телефон занят. В будке стоит длинноволосая женщина. Она привязала собаку снаружи и все говорит и говорит, словно наговориться не может. Папа Сикстена наклоняется и расстегивает собачий ошейник.

— Ну-ка — беги! — шепчет он псу.

Пес срывается с места, а папа поднимает пустой ошейник и тихонько стучит билетным компостером по стеклу.

В квартире Сикстена раздается звонок. Телефон звонит довольно долго. Не так-то легко разбудить мальчика.

Но наконец Сикстен откидывает одеяло. Он бежит через комнату. По валяющимся на полу носкам, рубашкам и трусам. Мчится по коридору и влетает в кухню — там стоит телефон.

— Привет, — запыхавшись, говорит он.

— Привет, — отвечает голос в трубке. — Это я!

— Знаю.

Сикстен сразу догадался, что это отец. Он звонит каждый раз, когда дежурит в ночную смену, и сын остается один дома.

— Ты что, не спишь? — спрашивает папа.

— Сплю.