Мой муж – чудовище

Над моей кроватью болтался шнурок, которым я почти никогда не пользовалась. Мне не в новинку было все делать самой, Летисия знала, когда она может понадобиться, но не Юфимия и Джеральдина. Поэтому я протянула руку и дернула за шнурок пару раз.

Джеральдина пришла, будто ждала мой звонок, она была расстроена и скрывала это неважно. Или, вероятно, вообще не в манере крестьянок было что-либо скрывать.

– Мой сундук, – начала я. – Там все мои вещи. Пусть принесут его.

– Он под вашей дверью, миледи. Мы посмотрели, все цело, ничего не намокло. Принести вам платье? Завтрак?

В тот момент я понятия не имела, почему сказала то, что сказала, но, возможно, причина была в том, что лорд Вейтворт обратился ко мне по имени.

– Я хочу сама приготовить завтрак. Так что придется Алоизу немного меня потерпеть. И… Летисия? Как она?

– Она без сознания, миледи, она ранена, всю ночь бредила. Его милость послал за доктором, но пока неизвестно, сможет ли он добраться сюда. Все замело, и снег до сих пор идет…

Джеральдина была горничной ничуть не хуже, чем Летисия или любая другая. Я отметила, что она, будучи простой девушкой, не обученной обращению с госпожой, и вела себя иначе. Она одевала меня бережно, не пытаясь загнать в рамки корсета, не затягивая шнуровку, не дергала волосы, стремясь уложить их волосок к волоску, и когда я взглянула на себя в зеркало, подумала, что так мне нравится больше.

Летисия была в своей комнате, и как раз когда я вошла, Юфимия, вымотанная, с красными от бессонной ночи глазами, меняла ей на ране повязку. При виде меня Юфимия покачала головой – мол, пока вы ничего не узнаете, и я решила не мучиться понапрасну.

На кухне меня увидеть не ожидали. Алоиз, как всегда, изобразил почтение, поварята уставились на меня с интересом, а я решительным жестом разогнала их в стороны и принялась за дело.

Мальчишку – его звали Томас – я послала во двор за свежими яйцами и в холодный погреб – за рыбой, Джасперу объяснила, что делать со шнитт-луком, сливочным хреном и мягким сыром, сама поставила кипятить воду и чайник. Алоиз стоял у окна и с досадой пыхтел: наверное, в первый раз на его кухне поварята что-то готовили сами, а не занимались нарезкой и мытьем посуды. Я украдкой взглянула на Джаспера – глаза его горели от восторга.

Вернулся Томас, я занялась яйцами, а его отправила жарить тосты. Джаспер закончил с соусом и принялся за разделку рыбы, а затем, когда все было готово, я собрала сэндвичи, заварила ароматный чай, приказала поставить все на поднос и отнести в кабинет лорда Вейтворта.

– Разбалуете их, миледи, – проворчал Алоиз. – Что они там наготовили, его милость-то голодным не останется?

– Не останется, – легкомысленно заверила я.

В кабинет мужа я заходила с опаской. Джаспер вышел оттуда целым и невредимым, но я не рассчитывала, что и мне повезет так же. Лорд Вейтворт, уже переодевшийся, сидел за рабочим столом и смотрел на завтрак так, словно из моих рук ждал только яд.

– Долг хорошей жены – готовить мужу завтрак. – Опять от холодного взгляда у меня пропали все желания, кроме одного – сбежать и не возвращаться. – Милорд…

– Вы готовили сами?

– Мне помогали Джаспер и Томас. Алоиз просто смотрел.

– Наверное, он в это время очень хотел насадить вас на вертел.

Я готова была вжаться в стену, раствориться, исчезнуть. Мой муж протянул руку к сэндвичу, уголки губ его дернулись, а потом он неожиданно рассмеялся – открыто и свободно.

– Миледи, он готов насадить на вертел любого, кто пересекает порог его кухни, – сквозь смех простонал лорд Вейтворт. – Но сдерживается, потому что из других домов его выгоняли за склочный нрав. Кроме того, он знает, что вы здесь хозяйка, и знает, что я буду с ним суров. – Он посмотрел на меня, действительно стал суровым и добавил: – Благодарю вас, миледи. Разделите со мной эту скромную трапезу.

Я села в кресло возле рабочего стола – наверное, мой муж привык завтракать так, я – нет, но не мне было менять заведенные порядки. Мне показалось, что лорд Вейтворт не слишком ловко обращался с приборами, но я решила, что всему виной та странная боль, которая донимала его ночью, и хромота, быть может, с ней связанная. Он был молод, но в армии могло случиться всякое, думала я. О другом думать мне не хотелось. Мы молчали, хотя было о чем говорить, но лорд Вейтворт сосредоточился на завтраке, а я не настаивала.

В дверь постучали, и на пороге возник Маркус, о существовании которого я успела забыть. Молчаливый, мрачный, больше похожий на жителя склепа, чем на обитателя дома, он уставился на лорда Вейтворта, а тот понял его без слов.

– Сейчас иду. Благодарю за заботу, миледи.

Лорд Вейтворт ушел, а я осталась в его кабинете. Я была голодна, так что сэндвич я съела, а потом, пока пила чай, осмотрелась по сторонам.

На полках было много книг. Меньше, чем в доме отца, но достаточно, чтобы я заинтересовалась. Я не думала, что найду что-то себе, но поднялась и стала изучать корешки.

В основном там были монографии по агрономии и скотоводству, одна книга – о добыче золотого песка, еще две – свод законов королевства. Были книги о ведении учета – все зачитанное, с множеством закладок. Один том я вытащила наугад и пролистала – пометками были испещрены все страницы. Эти книги читали, ими пользовались, но это меня не удивляло. Зачитанными были и военные справочники.

Я нашла два учебника по этикету. Новые, дорогие издания, они даже пахли краской, с красивыми иллюстрациями, и, похоже, никто не брал их в руки. Меня они тоже не увлекали – я могла сама преподавать этикет, но кто бы знал, как иногда я ненавидела эти правила.

То, что я искала, сама себе в этом не признаваясь, на полках отсутствовало. Я потянулась к военному справочнику, полагая, что там должно быть что-то об оборотнях, ведь их поимки были военными операциями, если верить прадеду, но поостереглась. Любая из книг этой скромной библиотеки в моих руках не вызвала бы вопросов, за исключением как раз военных справочников.

Лорд Вейтворт не велел мне покинуть его кабинет, и все равно мне стало неловко, словно я подсматривала за чужой жизнью в дверную щель. Задерживаться я не стала.

Возле двери в комнату Летисии я долго стояла, не решаясь войти. Здесь как будто пахло смертью – то есть ничем. Даже запахи трав испарились. Я осторожно приоткрыла дверь и зашла.

Юфимия дремала. Я не собиралась будить ее, понимая, что она всю ночь не сомкнула глаз, и присела на кровати. Лицо Летисии было бледным, дыхание неровным, поверхностным, и на лбу блестела испарина.

Я знала ее много лет. Я была знакома с ней много лет, но не знала, как оказалось, и это теперь не имело значения. Она умирала, и без доктора ей нельзя было помочь, впрочем, вряд ли помог бы и доктор…

– Летисия, – безнадежно окликнула я, и она вдруг открыла глаза.

– Миледи.

Я не умела читать по губам, но разобрала это слово. Летисия снова закрыла глаза, и мне показалось, что она потеряла сознание, но она сказала чуть громче:

– Он смог.

– Кто? – прошептала я. Она меня, наверное, не расслышала, потому что проговорила что-то тихо и невпопад, потом опять на меня посмотрела. – Кто смог?

– Филипп, – позвала Летисия. – Филипп!

– Он жив, он спас меня, – успокоила я ее. Летисия замотала головой.

– Что внутри, это неправда. Бегите, бегите. Филипп! Бегите! Беги-и-ите-е!

Она начала метаться, я испуганно подскочила, растерявшись абсолютно, проснулась Юфимия, засуетилась, хотя правильнее было сказать – она просто была расторопна, осторожно отстранила меня, положила на лоб Летисии мокрую тряпку, прижала плечи моей несчастной горничной к кровати. Летисия перестала кричать, заплакала, и я чувствовала, что плачу тоже.

– Она всю ночь так, миледи. Зовет на помощь, Филиппа этого, кричит «нельзя, сюда нельзя», отмахивается, плачет, зовет вас, просит, чтобы вы убегали…

Она смотрела на меня так умоляюще, что я сдалась.

– Карета остановилась, потому что Филипп увидел дерево, пошел убирать его с дороги, а потом кто-то закричал. Филипп зацепился за сук, не успел прибежать. А Летисия… когда мы остановились, она вышла посмотреть, что случилось, я услышала вопль, и Летисия вернулась в карету и крикнула мне бежать… Я убежала.

– Ясные создания да помилуют нас, – пробормотала Юфимия.

– И кто-то угнал карету вместе с Летисией, – продолжала я. – Филипп не рассмотрел, кто правил…

Я не слышала тогда больше ни криков, ни каких-либо звуков. Я бежала, спасая жизнь. Возможно, начни у меня пушки над головой палить, я бы и их не услышала тоже…

– Он зашел ночью, смотрит, – поделилась Юфимия, – Филипп-то, а она глаза открыла, глядит на него и не видит, и зовет. Он ей – я здесь, здесь, все хорошо, ее милость жива, а она все кричит…

– Она спасла мне жизнь, – я уже не сдерживала слезы, – а ей никто не пришел на помощь. Может быть, она считала, что Филипп тоже мертв. А кто смог? Куда «сюда нельзя»?

Юфимия сменила Летисии компресс, зажгла какие-то ароматные палочки, переставила на столе свечи и все мне не отвечала, а я ждала. Я задала очень важный вопрос и проявила упрямство. Юфимия села, погладила Летисию по руке. Что-то было не так, рука ее была красная и словно горела.

– Ох, ваша милость, – наконец подала голос Юфимия, – поверьте мне во имя Ясных, вам этого лучше не знать.

Глава двенадцатая

– Почему?

– Потому что его милость велит меня выпороть, если я вас напугаю, вот почему, – отрезала Юфимия. Мне показалось, она сама выпорола бы и меня, как крестьянскую девочку, за излишнее любопытство. – Потому что сказки, ваша милость, до добра не доведут.

– Сказки? – Я достала из кармана платья платочек, вытерла слезы. – А кто ответит, сказки это или легенды? Или… факты, Юфимия?

Она пристально смотрела на Летисию, продолжая гладить ее руку. Я не собиралась отступать.

– Вы знаете, что оборотни не заходят в дома? – проворчала Юфимия. – Так вот… говорят, что ради истинной заходят.

– Истинной чего? – переспросила я и нахмурилась. В самом деле, это смахивало на выдумку. – Юфимия, оборотни не сказки, это темное прошлое, еще живы те, кто помнит ту войну и те жертвы.

– Оборотнями не рождаются, – пояснила она, поджав губы. – Если только он не найдет свою истинную, и тогда… Миледи, это так мерзко.

– Нет, продолжай, – велела я. Впрочем, я и так уже догадалась. – Найдет свою истинную – любовь? Кого? И ребенок, родившийся от этой связи, будет оборотнем?

– Очень мерзко, – повторила Юфимия.

– А если истинная не будет согласна, что тогда? – поинтересовалась я. Что – я тоже догадывалась. Как и знала то, что селянки, по рассказам прадеда, очень любили прикрывать свой грех оборотнями, но вот рождавшиеся дети были вполне обычными, разве что похожими не на мужей.

Да, это действительно напоминало нелепую сказку. Но если Юфимия всю жизнь прожила здесь, ничего удивительного. Чем еще развлекаться крестьянам, как не глупыми байками.

– Это мерзко, ваша милость.

Я едва не топнула ногой. Юфимия оказалась упрямой. Но нас прервали, к великому моему неудовольствию и облегчению одновременно.

– Доктор, – известил меня Томас. При этом он так посмотрел на меня, что я поняла – в этом доме у меня появился если не друг, то сторонник. Ему, наверное, не терпелось еще что-нибудь приготовить. А мокрый от снега доктор, обдав меня запахом табака, быстро прошел в комнату и начал гонять Юфимию – дать свет, принести горячую воду.

Я вышла, прикрыв за собой дверь. Томас поклонился.

– Мне так жаль, миледи, вашу служанку, – произнес он. – Она хорошая. И еще, я хотел вам сказать, что я… мы… мы с Джаспером очень рады, что вы теперь в этом доме хозяйка. Вы же будете еще готовить, правда?

– Обязательно, – улыбнулась я. Мне не хотелось притворяться перед этим мальчиком, поварята были искренними, и, как я видела, им нравилось то, чем они занимались. – Ты хочешь стать поваром?

– Очень хочу, – горячо заверил меня Томас. – И я, и Джаспер. Мы кузены. Его родители умерли, и отец с матерью взяли его к нам, у нас была пекарня, а потом и постоялый двор, а потом и отец умер, а матери пришлось все продать, она совсем неумелая распорядительница. А мы с Джаспером захотели продолжать учиться. Только господин Алоиз плохой учитель. Резать и посуду мыть я еще при отце прекрасно умел.

Я его понимала. Мне тоже было бы не слишком радостно, если бы меня лишили любимого дела… например, если бы муж запретил мне готовить или заниматься садом.

«Все может быть еще впереди», – мрачно подумала я.

– А милорд? – спросила я вроде бы с улыбкой, но внутри все замерло. А из комнаты донесся громкий стон. – Ясные…

Томас проявил невозможное для ребенка и простолюдина участие. Впрочем, не он один, и как плохо я знала этих людей! Он начал отступать по коридору, таким образом заставляя и меня следовать за ним.

– Милорд хороший, – ответил он, когда убедился, что мы находимся вдали от чужих ушей. – Правда, немного странный, но, знаете, иногда он смеется… и еще у него нет друзей. Жалко его. Я бы скучал, если бы у меня не было Джаспера.

– Иди на кухню. Не обещаю, что сегодня, но мы обязательно приготовим жаркое, – пообещала я. – А еще – сливочный пудинг, и…

Томас был совсем ребенком, хотя мне доводилось слышать, что крестьянские дети взрослеют рано. Он унесся по коридору с криком «Ее милость будет еще готовить! Джаспер! Ее милость обещала!», а я лишь невесело рассмеялась. Мне было тяжело.

Филиппа я увидела в окно. Он вместе с каким-то крестьянином осматривал мой экипаж, а возле стены сарая я заметила лыжи – вот, значит, как до нас доехал доктор. Я пожала плечами – почему бы и нет, у него должны быть разные способы добираться до больных.

Я надеялась, что он поможет Летисии.

– Филипп! – крикнула я и постучала по стеклу. Оба мужчины посмотрели на меня, Филипп вопросительно потыкал себя рукой в грудь, дождался кивка, сказал что-то своему другу и отправился в дом.

– Как вы, ваша милость? – проговорил он, отряхиваясь. – Вот Чарли приехал вместе с доктором, он хороший мастер, починит экипаж, да только по такому снегу вы все равно не доедете никуда, тут сани нужны…

– Тьма с ним, с экипажем, – выругалась я, сама себе удивляясь. – Ты заходил к Летисии ночью?

Филипп нахмурился.

– Да, врать не буду, ваша милость… Покоя мне нет. Вот кабы я не зацепился, глядишь, и сделал бы что, хорошо, вас нашел, хоть это сердцу утешение дарит…

– Тебя никто не винит, – мягко успокоила я. – Я тоже могла бы остаться в карете. Вдвоем нам было бы легче…

Легче – что?

Филиппу не понравились мои слова. Он покачал головой, потом, опомнившись, стянул шапку, подумал, завел руку за спину и стряхнул с шапки снег.

– Нет, миледи, не стоило вам… Так уж тому, видать, и быть, и Летисии на роду написано было. Счастье, что вы живы, его милости надо многие службы в храме отстоять, чтобы Ясным благодарности вознести, да большие деньги отцу Джорджу пожертвовать.

– Почему? – прямо спросила я. Филипп не понял, глаза его стали огромными, я тут же поправилась: – Я не про храм. Я про то, почему мне не стоило…

– Рана плохая, – объяснил Филипп. – Доктор сейчас посмотрит, но я так скажу: такие же на том бедняге были, что давеча нашли. Уж не знаю, зачем она выскочила, испугалась, может, да кто бы не испугался. Только быстро все как-то произошло. А может, увел он карету вашу, думая, что вы там.

– Кто увел?

Я вела себя как мастер допроса, хотя в жизни не прочла до конца ни одной истории про убийства. Мачеха была против подобного чтения, говоря, что юной леди пристойно читать лишь ученые книги и Сказания Ясных, а кроме них – только исторические романы. Увы, она сама была не начитанной, романы мне попадались разные, из них я узнала многое, в том числе и то, что муж мой мог быть мужчиной… но не со мной.

– Оставьте эту заботу господину из полиции, – попросил Филипп. – Он умный, он разберется. Миновало и миновало, не накличьте на нас беду.

Не слишком-то миновало, думала я, возвращаясь к себе. Мне было неспокойно и больно. Я хотела знать, что произошло, я хотела, чтобы тот, кто ранил Летисию, был наказан, я хотела знать, откуда в доме взялись кровавые пятна, кого я видела там, в лесу…

Мое бальное платье висело в шкафу. Я вынула его, утирая слезы, вытащила шкатулку со швейными принадлежностями. Перед глазами стояла мутная пелена, но мне нужно было чем-то занять руки и голову. Платье я разложила на кровати, из шкатулки достала разноцветные ленты и жемчужные запонки, дрожащими пальцами вдела нитку в иглу.

Я читала, что одна из королев, любившая шить, завела моду украшать свои платья самостоятельно, и перед большими балами леди из кожи вон лезли, соревнуясь в умении и стараясь затмить остальных светских дам своим вкусом. Я не строила иллюзий насчет себя, кроме того, я была в курсе, что обычно платьями занимались все-таки горничные и портнихи, а леди затем надевали плоды их труда. Будь я в доме отца, я ограничилась бы парой лент, наспех пришитых, но теперь я была леди Вейтворт, далеко не последней из жен здесь.

Слуги постоянно намекали, что мой муж не чурается их пороть, а Томас отзывался о нем тепло, хотя возможно, что для Томаса порка была делом обычным… Сейчас я уже сомневалась, что лорд Вейтворт ударил был меня, но кто знает. Я обязана была не посрамить его перед другими.

Я провозилась достаточно долго, прислушиваясь к шагам. Кто-то должен был мне сказать, что с Летисией, я уговаривала себя, что отсутствие новостей – лучшая новость, и тщательно делала мелкие стежки. Глаза у меня заболели, я исколола пальцы, а сделала только один рукав, и пусть результат мне неожиданно очень понравился, я поняла, что мне надо передохнуть.

Расправив платье с готовым рукавом, я словно увидела, что еще должно тут быть. От правого рукава пойдет синяя лента, перевитая красной, и закрепить я ее должна гербом, сплетенным из лент.