Мой муж – чудовище

– Благодарю вас, милорд, теперь я знаю, что мне надеть на бал.

Доктор выпрямился и, не переставая улыбаться, покачал головой. Лорд Вейтворт обменялся с ним взглядом и пояснил:

– Бал, возможно, не состоится, миледи. Взгляните сюда, – и он отдернул штору.

За окном была сплошная белая стена. Снег застил все, от земли до неба, падал крупными белыми хлопьями и устилал покрывалом двор и усадьбу, и дальше – то, что я и не видела – дорогу, лес, село, храм Ясных, заносил следы и тропинки, заметал дома и поля, скрывал то, что не должно было быть скрыто, не оставлял шанса, что что-то прольет свет на проклятие этого места.

– Бал бывает при храме, миледи, – добавил доктор, – но вряд ли кто-то сможет добраться сюда. Остальным ехать намного дольше, чем вам, даже я не знаю, как выберусь отсюда…

– Я не знаю, как… – начал было лорд Вейтворт, все еще глядя в окно, и сразу, неожиданно бросив штору, оборвал себя на полуслове, а доктор предупреждающе кашлянул. – Брось, Льюис. Леди Кэтрин имеет право знать.

Мне захотелось куда-нибудь сесть – немедленно – и обязательно чем-то укрыться. Лучше всего с головой – спрятаться от того, что мне собирались сказать.

– Это не самая приятная часть моей службы, миледи, – преувеличенно спокойно объяснил лорд Вейтворт. – Сбор податей, хотя об этом вы, возможно, и знаете. Пушнина, золотой песок, налоги с доходов тех крестьян, которые ведут собственное хозяйство и торговлю на королевских землях. С одной стороны, сегодняшний день еще входит в отведенный законом срок, хотя все собрано заранее. С другой – вы видите, что я никак не смогу доставить все это вовремя.

Я переводила взгляд с мужа на доктора. Оба выглядели озабоченными, и я никак не могла взять в толк, почему.

– Королевские сборщики должны приехать послезавтра, – пояснил доктор. – Нет, это никак не связано с королевской армией, миледи, у них своя охрана, но приедут ли они, неизвестно. Лорд Вейтворт обязан представить подати в место сбора. И раньше, до снегопада, он сделать это никак не мог.

– Не я один, в селе достаточно людей, которые мне не подчиняются. Хозяин постоялого двора, хозяин трактира, мельник, лодочник…

– Вы обеспокоены, милорд, я разделяю ваше беспокойство. Я могу что-то сделать для вас? – спросила я и тотчас почувствовала себя донельзя глупо. Тоже додумалась – предложить свою бесполезную помощь тогда, когда о ней вовсе не просят, потому что так диктует мое воспитание.

Я не удивилась, что не получила ответа, если не считать таковым короткое мотание головой. Сжимая в руках шкатулку, я пошла к двери, спиной ощущая не слишком дружелюбные взгляды.

Дверь за мной закрылась.

Я не знала, чем грозит нарушение сроков, но догадывалась – ничем хорошим. Однако ведь как-то выходили из положения столько лет, раз снегопад не отменяет эту обязанность. Мой муж мало времени провел на должности лорда-рыцаря и не может найти выход? Или ему мешает что-то еще?

– Она меня пугает, Льюис, ты знаешь…

И я услышала, как в замке провернулся ключ.

Я вернулась к себе, поставила шкатулку рядом с почти догоревшей свечкой, но так и не стала ее открывать. Я пугаю его – что это значит? То ли что я веду себя не как леди, а как затравленная глупая девчонка из мещан, – или то, что лорд Вейтворт считает меня виновной во многих из случившихся бед?

Кто мог накапать кровью во всех комнатах, включая запертую мою?

Меня ли охранял мой муж, придя ночевать ко мне в спальню, или других – от меня?

С моим появлением здесь начались эти странности.

Летисия умерла, когда я была рядом. Она была ранена, когда я была рядом.

Неудивительно, что он избегает меня, подумала я. Храм, лорд Вейтворт хотел, чтобы я поехала в храм, – так это попытка меня уберечь или проверить? Ведь оборотни не могут войти в храм Ясных, так мне сказала Летисия. Но ее ли были эти слова?

Я сидела, сложив на коленях руки, и задумчиво смотрела на шкатулку. Пламя свечи дрожало, оплавившийся воск капал на столик. Я протянула руку и передвинула подсвечник подальше, затем взяла шкатулку и открыла ее.

Она была наполнена драгоценностями. Быть может, не теми, в которых блистали богатейшие из аристократок, но я никогда не предполагала, что надену подобные, никогда…

Я насчитала восемь перстней с крупными и чистыми камнями – аметистами, изумрудами, сапфирами, браслет, украшенный мелким жемчугом, два небольших колье, три заколки и подумала, что они будут прекрасно смотреться в моих волосах. Золотые кольца без камней – их было больше десятка; серьги – под стать перстням и более скромные, булавки, запонки… Я вряд ли смогла бы кого-нибудь удивить этой роскошью, но я и сама не верила, что все это так просто, без церемоний и каких-либо условий, отдали мне потому, что теперь я была леди Вейтворт.

Или муж попытался от меня откупиться?

В какие-то секунды он казался мне другим человеком. Я не могла бы сказать – что не так, как именно я это заметила, но он будто сбрасывал маску, а возможно, это я снимала свою: маску чопорности и испуга. Я сложила драгоценности, вернула шкатулку на столик, захлопнула крышку и закрыла лицо руками.

Я просидела так, наверное, бесконечность. Мысли уплывали, терялись, я не могла сосредоточиться, но скорее всего – не хотела. Все это было не для меня, меня готовили совершенно к иному. Быть покорной, послушной, незаметной, скромной, хорошей женой своему мужу. Я оказалась надменной гордячкой, поступающей наперекор, дерзкой, настолько непривлекательной, что мой муж не скрывал, что боится меня.

Муж, который даже не счел важным объявить мне, что владеет мной безраздельно. Я была ему не безразлична – или попросту противна? Какой мужчина окажет внимание женщине, ведущей себя, как я? Он спал со мной в одной постели и ограничился тем, что лег рядом со мной на покрывало, не раздеваясь и не давая понять, что хочет наконец консумировать брак.

Мимо комнаты кто-то прошел. Я встрепенулась, прислушиваясь. Шаги были тяжелые, поступь не лорда Вейтворта – этот человек был старше и грузнее.

В дверь постучали. Не успела я подняться, как стук повторился – тот, кто стоял за порогом, вероятно, очень спешил.

– Ваша милость. – Филипп был одет так, словно собирался куда-то надолго. – Я хотел сказать его милости, да Джаспер погнал меня от двери, мол, они там заперлись с господином доктором, даже его прибрать не пустили. О чем уж они там говорят, Ясные ведают, только мне надо сказать вам, а вы уж передадите ему?

– Куда ты собрался? – спросила я, оглядывая Филиппа. Не доха, а целый тулуп, ружье, какая-то колотушка на поясе, за плечами котомка – похоже, с припасами. – Там, на улице, снег метет. Ты заблудишься.

– Я охотник, ваша милость. Снег метет, так вот да, сейчас-то уже по следам не пройдешь, но есть еще лес, лес помнит. Где сучок отломан, где ветка сломана. Если его милость сейчас в лес выйдет, то не вернется, а я вернусь. Так и передайте ему, что не надо ему больше в лес по такой пурге соваться.

Я кивнула. Подумала, остановила Филиппа повелительным жестом, которого сама от себя не ожидала.

– Летисия умерла. Ее ранил оборотень.

Филипп сморщился. Он избегал смотреть мне в глаза, но я не видела в этом ничего предосудительного. Хороший слуга держит взгляд в пол, когда говорит с хозяином, если тот не требует признаться во лжи.

Он повторил мне то же, что говорил прежде:

– Вот доктор, ваша милость, он считай что господин из полиции. Пусть разбирается, а наше-то дело маленькое – охота да дом сторожить.

– Ты слышал про истинных? – упорствовала я. – Про то, что дети от связи оборотня и его истинной рождаются оборотнями?

– Да, ваша милость, я тут чего только не слышал, – недовольно проворчал Филипп. – Поедете в село, там вам таких баек расскажут, и напугают, а будут уверены, что сущая правда. Так вот, скажите еще его милости, что я Чарли оставил карету чинить, а сам отцу Джорджу передам про Летисию. Ну, если доберусь до села.

Он поклонился и ушел, не дожидаясь от меня позволения. Даже слуга не признавал меня здесь хозяйкой, лишь поварята искали от моей благосклонности выгоду, как и две деревенские женщины, Юфимия и Джеральдина.

Я закрыла дверь, подошла к окну и смотрела, как Филипп говорит о чем-то с Чарли, потом надевает лыжи и идет к воротам, а Чарли – за ним. За снегом я различала две тени. Вот приоткрылась створка ворот и снова закрылась, Чарли побрел к сараям, а я ловила хоть что-то в непроглядной угрожающей белизне и думала, что не всегда зло прячется в черном.

Иногда и белое – знак беды.

Глава семнадцатая

Как же это было – то, что происходило словно не со мной?

Я смотрела на улицу и вместо двора усадьбы снова видела лес, черные костлявые ветки, протянутые ко мне со всех сторон, сугробы – сейчас они мне не казались такими глубокими и непреодолимыми, – и снег шел тогда будто нехотя, и я не боялась по-настоящему. За меня в ту ночь последний раз в жизни – ее жизни – все решила Летисия, и ее больше не было рядом со мной.

Пятна. Пятна крови, не с них ли все началось? Почему все началось именно с них, какой в этом был смысл? Кто мог войти ко мне так, что я не проснулась? Я не находила это странным, я могла спать очень крепко, но кто открыл запертую дверь?

В городах на входных дверях всегда держали задвижки. Воры славились умением отпирать любые замки, я не знала, как они это делают, зато прекрасно помнила, как жаловались хозяйки, чьи дома навестили ночные гости и вынесли все самое ценное. Ворам ничто не мешало, и споры я слышала в собственной семье: мачеха постоянно ругалась с отцом, и каждый из них в подтверждение своей точки зрения вспоминал разные случаи. Спасало наш дом от краж то, что у нас было нечего красть… и задвижка, огромная и тяжелая, которую не сдвинуть, обитая металлом.

Конечно, к каждой двери есть несколько ключей. Ни один мастер не делал замки с единственным ключом, обычно изготовлял два-три запасных, бывало и больше. А у меня в комнате заедал замок и ключ торчал в скважине, однако это не помешало войти ко мне. Но кому?

Я была согласна с доктором. Это инсценировка. Так выглядит, будто поварята пошутили и ждут, чем все закончится. Закончится плохо. Уже все скверно, уже смерти, две смерти, кто будет следующим? Я, но почему я не умерла там, в лесу, какая была возможность! Кому так нужно избавиться от меня, или мне только кажется, что цель – я, а на самом деле все иначе?

Хотел бы кто – мне много не надо. Острый нож, веревка на шею, я даже не смогу сопротивляться. И испугать меня легче легкого. Но зачем?..

Двор был пуст. Ни души, ни звука. На мгновение спадала снежная пелена, и я видела горы снега возле построек – ни единого следа, все замело, замерло, мир вымер. Исчез, и я единственная, кто остался в живых.

Я единственная, кто еще жив. Кто еще человек. Все кругом здесь – не люди. Собрались в кружок и сели, помахивают хвостами, скалятся, предвкушая новую жертву. Или я уже такая же, как они все?

Нет, сказала я себе, невозможно. Были бы земли не королевскими – еще так-сяк, но сюда в любой момент может кто-то приехать – и не один, вооруженный, с обученной и жестокой охраной, и у того, кто приедет, власть и огромные полномочия. И доктор, и майор, и тот третий полицейский, они ведь не могут быть все заодно?

Ясные, куда я попала и что теперь делать? Дверь я запру, но это ничего не изменит. Уже не изменило, вероятно. Могла ли я ранить Летисию? Полно, да человеком ли я бегала по лесу?

Я провела рукой по стеклу и внимательно посмотрела на пальцы. Руки, обычные руки, но что я ожидала увидеть и кто мне сказал, что оборотень знает, что он – зверь? Кто же я? Когда со мной это случилось и почему я так спокойна, потому ли, что знаю – обратного пути у меня нет?

На окно намело снега, несколько дюймов, почти треть фута. Что будет завтра? Вернется ли Филипп? Он встретит того, кто ходит по лесу, того, кто не тронул меня, кто спас меня, так кто это был и что делал в лесу мой муж? Следил за нами? Искал кого-то? Жаждал кого-то убить?

Я закрыла глаза. Меня туда тянет. Сердце колотится бешено, отдается в ушах частым эхом, похожим на размеренный быстрый стук. Меня неимоверно влечет туда, где луна плывет за темными облаками и свет ее растекается неверным пятном по низкому небу. Сегодня ведь та самая ночь.

Меня манит девственный снег, такой мягкий, такой холодный, бодрящий, дарящий ощущение перерождения. Там свобода, там можно выбежать на поляну, оставить четкие следы сильных лап, задрать голову к небу и выть, выть, оплакивая то, что я уже и не помню…

Раздался сильный удар, еще один, и я вздрогнула, словно вернулась в реальность. Кто-то очень хотел войти, стучал долго, я слышала этот стук и приняла за иллюзию или бред.

– Простите, миледи. – Доктор был серьезен, губы сжаты, на плечи накинут белоснежный халат, в руках – небольшой чемоданчик. – Ваш супруг просил меня осмотреть вас. Надо было сделать это, возможно, раньше. Учитывая, что могло с вами произойти…

Он вошел, не дожидаясь моего разрешения, но я и не думала ему запрещать. Или он такой же, как все они, или я такая же, и тогда он мне чем-то поможет. Убьет, облегчит страдания, неважно.

Табаком пахло сильнее, чем прежде. Доктор курил, и курил много. Я не знала, что это значило – беседа, волнение, попытка убить тянущееся патокой время.

Значит, они говорили обо мне. Муж меня боится, у него есть основания, это все неспроста. Буду я возражать и противиться этому осмотру? Кричать, настаивать, чтобы муж сейчас же явился сюда и все объяснил?

– Вы хорошо помните, что было в лесу, миледи?

– Нет, – сдавленным голосом ответила я. – Мне казалось, что помню, но нет. Здесь нет ширмы.

– Вам не нужно раздеваться, миледи. Подойдите сюда, встаньте прямо и вытяните руки перед собой.

Он поставил чемоданчик на прикроватный столик, достал несколько крупных свечей – я улыбнулась: как доктора предусмотрительны, – зажег их, обтер руки белой тряпкой.

– Закройте глаза. Коснитесь указательным пальцем кончика носа. Теперь другой рукой. Великолепно.

Доктор отдавал распоряжения, я их выполняла и думала о другом. Еще пару дней назад у меня началась бы истерика – зачем нужен этот осмотр, что подозревает мой муж, я потребовала бы присутствия кого-нибудь из прислуги. В эту минуту я была готова обнажиться, лишь бы мне сказали и доказали, что я – все еще я. Или больше не я, и это была бы определенность.

Летисия могла войти ко мне ночью. Я не сомневалась, что у нее был запасной ключ. А еще я была уверена – она умела открывать замки. Она следила за нами всеми. У нее были развязаны руки, она несла ответственность перед нашим отцом. Я часто задавалась вопросом, как смотрят на это мужья, но никогда не спрашивала ни отца, ни сестер, ни Летисию. Она умела, наверное, очень многое, я даже сотую долю представить себе не могла.

А еще? Филипп, он же дворник. Знает все ходы и выходы в усадьбе. Маркус, этот призрак, его опять нет, но он есть, я все время забываю о его присутствии в доме.

– Голову чуть выше, миледи. Можете открыть глаза, если хотите.

Я помотала головой. С закрытыми глазами было легче. Руки доктора были мягкими, а пальцы – сильными, движения четкими. Мне не было больно, не было стыдно. Я подчинялась и была готова делать это до конца своих дней, только бы услышать приговор уже перед самой смертью, а до этого быть уверенной, что все хорошо.

Я хочу умереть от старости. Когда настанет срок.

– Теперь – простите, но мне придется быть с вами… врачом. Может быть неприятно, если почувствуете боль, непременно скажите, а неприятное нужно потерпеть.

Доктор через одежду сильно сдавливал мои плечи, переместился на предплечья, потом на запястья. Он не пропускал ни дюйма моего тела, и это меня так удивило, что я открыла глаза и увидела, что он смотрит мне в лицо не отрываясь. Глаза его блестели желтым в свете свечей, а сладкий запах дорогих заморских сигар вводил меня в некое подобие транса.

– Все хорошо, миледи, так и должно быть. Благодарю вас, и простите, но дальше я буду еще больше врачом.

Это просто осмотр. Врач исполняет свой долг, не всегда пациенту приятный. Несмотря на то, что мы с сестрами никогда не покидали дом без сопровождения, осматривали нас регулярно. Я читала достаточно тех самых неправильных книг, чтобы знать, зачем и почему это делали. Запертая на сто замков в своей комнате девушка может доставить немало хлопот своим невоздержанным поведением, пусть и вскроется это в законном браке. Одно время я страдала из-за периодических болей, и семейный доктор, бравший за визит непозволительно много денег, изучил меня всю, от и до. К врачам я относилась с пониманием, заранее прощая любую вольность, но смущаясь от мысли: если все воспринимают их не как обычных людей, как им с этим живется?

Боли не было, только не самые приятные ощущения в местах ссадин. И стыд, который я усиленно и успешно гнала. Голова кружилась, мне безмерно хотелось лечь и уснуть.

– Вы женаты, доктор?

– М-м? Еще нет, миледи. Это комплимент или упрек?

Доктор прощупывал мой живот, это было щекотно.

– Любопытство. – Ясные, что я говорю? Как я посмела задуматься о подобном, не то что расспрашивать постороннего мужчину? – Ваши пациенты для вас ведь не…

Доктор засмеялся и добрался до моих бедер.

– К этому не сразу, но привыкаешь. Нет, для меня вы сейчас не молодая привлекательная женщина, леди и жена моего друга, а пациент, и признаюсь, не будь вы молодой привлекательной женщиной и леди, мне было бы проще в разы, я просто приказал бы вам обнажиться. Но увы, меня сдерживает этикет, такая досада, ведь не бывает титулованных докторов… Повернитесь и встаньте лицом к зеркалу.

– Зачем это? – вяло поинтересовалась я.

– Скажу после осмотра, иначе вы испортите мне результат. Вы вздрогнули, я могу посмотреть?

Я действительно скривилась от боли, еле сдержав вскрик. Результат одного из падений там, на скользкой дороге, когда Филипп вел меня в усадьбу, – кажется, последнего, после которого я согласилась, чтобы он меня понес.

– Да, разумеется.

Я упала боком и ударилась бедром о заледеневшую кромку накатанной колеи. Ушиб саднил, но не до такой степени, чтобы я обращала на него внимание. Доктор опустил мою юбку, отошел к столику, вынул из чемоданчика баночку, открыл ее, и по комнате разнесся сильный запах камфары. Затем он достал из металлической коробочки несколько стеклянных палочек и сосредоточенно выбрал из них подходящую, избегая смотреть на меня.

– Не сильный, но обширный ушиб, миледи, полагаю, вы неудачно упали. – Я кивнула. – Пахнет не слишком приятно, но поможет скорее зажить.

Ссадина была на том месте, которое видели лишь служанки и доктора. Я подумала, чувствую ли смущение, и пришла к выводу, что немного. Меньше, чем могла бы испытывать, к тому же мазь приятно холодила кожу, а наносил ее доктор стеклянной палочкой.

– Так все же, – внезапно спросила я, чтобы окончательно перестать думать о том, куда исчезло мое чувство стыдливости, – вы с моим мужем друзья?

Глава восемнадцатая

– Сначала вы ушли от ответа, теперь проговорились.

Была ли на то причина или лорд Вейтворт сам дал понять, что мне можно знать об их дружбе, когда при мне обратился к доктору по имени? Но вряд ли это было сознательно сказано, больше вырвалось против воли.

– Мы были друзьями, когда были детьми, – сдержанно ответил доктор. – Сейчас… наверное, да. Я надеюсь на это.