Имплозия, или История, рассказанная Вером

И когда Кэт, устремив взгляд куда-то вдаль (чему я искренне поразился, ибо как можно было такое сделать в комнате восемнадцати квадратов, ума не приложу), начала свой рассказ, я все понял. Пожалуй, даже не просто понял, я влюбился. Определенно влюбился, хотя и не осознавал толком, во что или в кого.

***

— Есть такие люди, которых как будто не замечают. Вернее, замечают их только тогда, когда они дают к тому какой-нибудь неуместный повод. Напоминают о себе сказанным невпопад словом, нелепым жестом, или просто наружность их в определенный день так режет глаз, что не может не вызвать раздражения окружающих. Даже для самого неискушенного наблюдателя они странные, карикатурные, зашуганные. И в той или иной степени каждый из них чувствует себя неуместным. Лишним. Зачастую он не признается в этом самому себе, но чувствует правду. Ее чувствуют и все окружающие.

Андрея, что учился в академии с десяток лет тому назад, невзлюбили с первого же дня учебы. Отчасти за показное всезнайство, отчасти за манеру разговаривать с одногруппниками — как бы свысока, и с притворным, как им всем казалось, дружелюбием. Сейчас зачитаю вам одно из сообщений-описаний этого парня:

«Он так высокомерно смотрел на всех, знаешь… И на преподавателей тоже, как будто даже их знания были для него поверхностными, а про уровень нашего интеллекта вообще можно было молчать… В некоторых с первого дня влюбляешься, а он с первого же дня бесил…»

Андрей ни с кем из вуза близко не общался, поэтому трудно было сказать наверняка, что он испытывал, плавая в бульоне такой неприязни все первое время. Которая, разумеется, с каждым годом лишь возрастала и пика своего, пожалуй, достигла на второй летной практике, куда они отправились на третьем курсе ранней весной.

За неделю до нее, со слов одногруппников, он покрасил свои русые волосы в пепельно-серый цвет, что сделало его вид еще более чудаковатым. Внешность у него и без того была довольно-таки фемининной, а теперь Андрей и вовсе стал походить на существо среднего пола. Его стали гнобить в открытую.

В столовой, пользуясь всеобщей суматохой, у него нередко забирали порции, а полноценный стартовый завтрак ему удалось получить едва ли раз за первый месяц полетов. Порою бедолаге не доставалось даже воды. Иногда ему помогали девчонки, что прятали бутерброды или бутылки с минералкой в рюкзаках, но с ними он летал нечасто, поэтому в основном выживал на шоколадках, что находил в остатках с предыдущих ночных смен.

В комнате по утрам соседи специально мылись подольше, тратя всю горячую воду, чтобы Андрей не только опоздал на смену, но еще вдобавок и начал день с «заряда бодрости». Было ли кому искренне жаль его, спросите вы? Думаю, нет, потому что ни один из тридцати человек так и не вступился за него. И его тонкий одинокий голос продолжал тонуть в пучине ненависти и жестокости других.

Ты, конечно, спросишь, Вер, откуда всем стало известно про эту травлю? Дело в его дневнике, который обнаружили спустя какое-то время, но про обстоятельства его трагичной находки я расскажу позже. Он вел его прямо в рабочей тетради своей летной практики… Так-то всем и стало известно о его переживаниях и внутренних скитаниях. Кто-то выложил его в Сеть, и хотя Андрей многократно порывался его удалить, так и не завершил задуманное. Мне, признаюсь, до сих пор не ясно, почему. Столько там грязи, конечно… Вот, послушай:

Подготовка к полетам на «__»____20__

Начало полетной смены с ___по___

План полетов

итого

зах/пос

налет

по приб

Всего за смену

Проверяющий:_______________ Штурман-инструктор:____________

КВП:_______________________ ККВС:_________________________

САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ПОДГОТОВКА:

1. _____________________________________________________________

2. _____________________________________________________________

3. _____________________________________________________________

4. _____________________________________________________________

5. _____________________________________________________________

«День третий.

В О. ужасно холодно. Просто отвратительно, еще хуже, чем на первой практике. Ветер меня прямо-таки сдувает. А поесть здесь нормально не выйдет — жратву (едой это назвать язык не поворачивается!) у меня начали тут с первого же завтрака отнимать. Сокурснички долбаные, но ничего… Как-нибудь продержусь. Год ведь ужинал сырками с кофе, уж три месяца выживу на шоколадках и девчачьих подачках — они мне еще вчера понадавали свои порции. Вечно худеющие бедняги. Да, кстати, идея для психологического фильма?? (вынесено на поля — анорексички??? Лина, поговорить с ней? Наверняка обмороки ее были от недоедания).

Но к сим идеям чуть позже вернемся.

Позавчера я наконец залил свой первый фильм в Сеть. Неужели. Это. Все? Мое детище, выстраданный всеми фибрами души двухлетний проект, теперь плавает в потоках соцсетей? Мне даже страшно смотреть на реакции зрителей… И поэтому я три дня уже как не заходил в свой аккаунт. Ведь еще страшнее увидеть, что их нет. Что на счетчике просмотров будет голый ноль.

Да, это бегство, отчуждение по отношению к своему любимцу. Но быть в изгнании мне как будто гораздо проще, чем следить за каждым шагом, каждым взлетом и падением «Хоноса» (ха-ха, поняли шутку??)».

Эксперты, кстати, тут сошлись во мнении, что у Андрея-таки были проблемы с эмпатией. Он едва ли искренне сочувствовал проблемам других людей; скорее был сторонним наблюдателем. Художником, который своим внутренним взором мог запечатлеть происходящее, чтобы затем изобразить в будущем фильме. Но я отвлеклась — вернемся к «дням».

«День седьмой.

В выходной и вовсе хочется повеситься. Из-за сильного ветра до конца недели нас не пускали в самостоятельные, налет — тридцать минут у каждого из экипажа. Еще и придурки-соседи снова закатили вечеринку — я хотел было сказать хоть что-нибудь, но не смог. Да, я просто не смог, и это повторяется уже второй год.

На прошлой практике отвлечься было проще — я тихо занимался монтажом отснятого. Но сейчас не получается. Из-за дурацкой хандры я как обессилел. Меня словно плющит, даже не знаю, как объяснить… Я, словно беспомощный котенок, лежу на своей кровати, окруженный этим цирком уродов. Пытаюсь собраться с мыслями, но в голове внутренний голос скандирует лишь «З-А-Т-К-Н-И-Т-Е-С-Ь». Каждая уступка, каждая моя нелепая улыбка в ответ на их пренебрежение — сделка с собственным достоинством.

Как же. Я. Устал».

«День десятый.

Наконец-то начались более-менее интенсивные полеты. Часа по три в день летаем, и наш экипаж даже разбили на несколько небольших… Еще меньше поводов собачиться с кем-нибудь; вдобавок отвлекает от нарастающего с каждым днем желания тихо раствориться в стене, к которой меня припирают их издевки. Никогда бы не подумал, что буду так сильно зависим от общества. Никогда.

Утром я проснулся возле помойного ведра, кстати. Забавно, не правда ли? Кто-то из моих соседей, что вернулся с ночной смены, поставил его прямо к моей кровати, видимо, посчитав, что это будет забавно. Помойку к помоям, а как же иначе?

Я бы хотел хоть кому-то об этом рассказать, хоть одной живой душе, но не могу. Родители начнут сходить с ума и, еще хуже, звонить моим комэска3… Знаю я мать, уж она-то найдет их телефоны и истерику таку-у-ую закатит!..

А отцу глубоко плевать, как и всегда было. На прощание он, кстати, меня пи****м назвал из-за прически, никогда этого не забуду…»

Да, а здесь, конечно же все психологи начали копаться в непроработанных травмах несчастного. А как иначе, «исцеление травм» тогда было писком моды.

«День двадцать пятый.

Попробовал поговорить с соседями, что летают ночью, чтобы не шумели, возвращаясь со смены. Конечно же, меня послали, как иначе?;):)

Не стесняясь в выражениях, да еще припомнили парочку ситуаций со времен универа. Чудесно, просто чудесно. Я нахожусь в зверинце. Остается только вопрос: это я в клетке или же дикие животные вырвались на свободу из своей?»

Так в общих чертах проходили его дни. Дальше и читать не особенно интересно, все достаточно однообразно. Полеты-нытье, полеты-нытье… Хотя и достаточно своеобразное, но все же нытье, как по мне.

Вот только за неделю до своего исчезновения заместо привычных записей он вклеил следующее:

«Зарисовка. Перемены? Во мне или в них??

Это было на выходных. Разумеется, все, как обычно, собирались пить. И я по традиции уже приготовился было их про себя унижать за этот планетопаразитирующий образ жизни. Вот только случилось странное: они впервые за все эти годы позвали на вечер… Меня? Все началось с Маркуса, который заглянул в половине десятого в мой номер:

— Что, Андроида, пойдешь с нами? На «Философский час».

— Как-как ты меня назвал?

— Ой, прости…

Я выжидающе посмотрел на него.

— Понимаешь, чел… Как бы тебе помягче сказать… — посмотрев в потолок, он начал шарить по нему глазами в поисках ответа, а затем выпалил наконец: — Тебя за глаза называют Андроидой.

Я продолжал в недоумении разглядывать одногруппника.

— В смысле?

— Пиво будешь? — он перевел тему. — Я угощаю.

Отчего-то мне не хотелось отказываться, сам не знаю почему. С одной стороны, я никогда не тяготел к подобному времяпровождению, а с другой, варианта у меня теперь было всего два, как провести этот вечер:

а) посмотреть в десятый раз «Жертвоприношение»4;

б) впервые за три года учебы открыться людям.

Никогда бы не думал, что выберу второе. Но я выбрал, и сделал этот выбор уже в ту самую минуту, когда Маркус ввалился в мой номер.

— Давно пора, — он похлопал меня по плечу, когда мы выходили из комнаты. — Сколько можно сидеть в четырех стенах, а?..

Я поежился: всегда меня раздражала подобная фамильярность, это братание… И с трудом удержался от того, чтобы не сбросить его руку.

— Да, кстати, отныне эта рубрика называется «Философский час» — продолжал вещать Маркус, который, как я заметил, уже немного пошатывался. — Потому что мы начинаем ее с обсуждения какой-нибудь книги по философии. Или фильма.

— Вы читаете? — ужаснулся я, следуя за ним к холодильнику.

— А как же, — хмыкнул одногруппник, открывая морозильную камеру, в которой охлаждались их напитки. — Экзистенциалисты сами себя не познают. Как и досократики.

Он икнул.

— Да быть не может, — я пробормотал ошарашенно. — Вы читаете это? Типа Камю, Сартра…

— Не, сейчас мы на Жане Бодрийяре висим, — буркнул Маркус, оглядывая с любопытством припасы. — Так вот, держи, начнем с того, что повкуснее. Это потом уже будет все равно.

Сказать, что я удивился, — ничего не сказать. Он вручил мне две банки пива, и я стоял с ними секунд десять неподвижно, пораженный его словами.

Ведь все это время я считал их безнадежно отсталыми, недоразвитыми… Неспособными воспринять не то что великих, но даже средних авторов. Что-то пошатнулось в моем взгляде на мир, в этой ореховой скорлупе…

— Не залипай, чел, — Маркус пощелкал пальцами прямо у меня под носом, а затем указал на дверь в конце коридора. — Нам туда.

Пара минут — и мы уже сидели напротив трех ребят, которые в явном недоумении переглядывались, то и дело посматривая на меня. Очевидно, Маркус не спросил их мнения насчет моего присутствия на вечеринке, что делало его еще более неловким. Во всяком случае, это стало первой моей идеей (позже выяснилось, что я горько ошибся).

— Что же, — Маркус открыл с громким шипением свою банку с элем. — Вообще я думал обсудить фильм. Все же его посмотрели, да?

Он оглядел вопросительно-критически оглядел всех собравшихся.

— Я забил, — хмыкнул его ближайший соратник Стас. — Из самолета не вылажу, летаю и первым, и вторым, и инструктором… Ну его в…

— Так, а остальные?

— Я посмотрел, — сказал Денис.

От неожиданности я даже вздрогнул: по пальцам можно было пересчитать, сколько раз его голос я слышал вне ответов на экзамене. Пожалуй, после меня он был вторым тихоней в коллективе; однако я чувствовал его враждебный настрой ко мне. Иногда я ловил на себе его недружелюбный взгляд в «школе», а на практике он одним из первых начал забирать мои стартовые. Причем за съеденные сухпайки не извинялся, притворяясь, что возмущений и вовсе не слышит. Антипатия, короче, довольно скоро перешла в обоюдную.

— А о чем речь? — в недоумении спросил я словно не своим голосом. Он предательски поднялся на октаву и сделался писклявым.

— Н-да, — недовольно проворчал Маркус, видя, что остальные, как и Стас, пожимали плечами, пребывая в полнейшем пофигизме. — О «Восхождении Хоноса». Короткометражка про искусство, что-то вроде. Неужели ты не слышал, я думал, ты у нас ценитель прекрасного?..