Помоги проекту - поделись книгой:
Александр вдруг нахмурился.
— Кто-то ловко использовал Диогена. Насколько я помню его учение, он считает, что то, как человек умер, не менее важно, чем то, как он жил. Так что кто-то, возможно, подсказал рабу, как тот может умереть от руки царя Македонии и тем дополнительно вписать своё имя в историю.
— Под пыткой раб назвал бы мне имя этого заговорщика, а тот — имена других! — воскликнул Неарх.
— Вряд ли, — с сомнением покачал головой Антипатр. — Негодяй наверняка ещё утром покинул Коринф.
— Нет, сначала он остался в городе, — уверенно сказал Александр. — Ведь заговорщики рассчитывали, что я в ярости сразу убью наглого раба, и тот не успеет никого выдать. Но теперь-то они все, конечно, уже сбежали из Коринфа.
— А если никакого заговора вообще нет, и раб просто ждал сыновей того купца? — спросил Антипатр. — Ты же сам, игемон, сказал, что наглое поведение Диогена для него естественно, и его хозяин не может быть заговорщиком. Тогда получается, что царь Македонии оставил без наказания публичные оскорбления в свой адрес со стороны какого-то презренного раба!
— Заговор есть, — твёрдо ответил Александр. — Не купец посадил своего раба на моём пути, но есть некто, кто проложил мой маршрут по осмотру Коринфа так, что мы неминуемо должны были встретиться с Диогеном.
— Да с чего ты взял? — воскликнул Неарх.
— Ты разве не слышал речи Диогена против Эллинского союза? — усмехнулся царь. — А ведь он называет себя космополитом! Будучи свободным, Диоген отказался защищать Афины, в которых прожил пятьдесят лет! И вдруг такие упрёки в адрес греков из уст раба. Какое ему дело до Эллинского союза?
— Да, теперь я согласен с тобой, игемон, — покаянно склонил голову Антипатр. — С прискорбием должен признать, что ни я, ни даже царь Филипп не смогли бы распознать антимакедонский заговор в наглом поведении какого-то раба. Твой отец сразу, без каких-либо раздумий и колебаний зарубил бы Диогена на месте.
— Ну и что? — с недоумением воскликнул Неарх. — И я бы зарубил. Какой от этого вред?
— Смерть известного на всю Грецию философа, недавней гордости Афин, а ныне — Коринфа, от руки или по приказанию македонского царя добавило бы нам врагов и, возможно, привело бы в конечном итоге к распаду Эллинского союза и ненужной нам пока войне.
— Но ведь ты сам, Александр, велел мне готовить армию к войне…
— Да, мой друг, — повернулся к скачущему по левую руку молодому военачальнику царь. — Но не со всей Грецией! Сегодня, Неарх, я одержал сразу две победы: Греция осталась моей, и заговорщики не смогли этому помешать. Запомни, друг, порой словом можно добиться большей победы, чем мечом. Но для полной победы необходимо последовательное сочетание и того, и другого оружия.
Александр повернул голову направо и сказал Антипатру:
— Это хорошо, что Фивы изгнали наш гарнизон. Теперь, когда я официально утверждён гегемоном Эллинского союза, у нас развязаны руки. Завтра же ты сформируешь новый гарнизон для Фив. Собери туда весь сброд, какой найдёшь в нашей армии из числа македонцев, афинян и прочих ненавидящих фиванцев воинов. Но подбери верного мне командира, умеющего держать язык за зубами. Объясни тому задачу: воины его гарнизона должны вести себя в Фивах, как банда грабителей и насильников. Командир в ответ на жалобы местных жителей будет публично порицать нарушителей порядка, но в тайне поощрять их на новые преступления. Мне нужно, Антипатр, чтобы Фивы вновь подняли мятеж и изгнали, а лучше даже уничтожили наш гарнизон. Теперь, когда все положения Эллинского союза подтверждены, нам придётся воевать только с Фивами, а не со всей Грецией. Казна Македонии пуста. Более того, отец оставил мне огромные долги почти в пятьсот талантов[2]! Фивы — богатый город. Взяв его, мы решим сразу несколько проблем.
— Прекрасный план, игемон! — Почтительно склонил голову царедворец.
— А ты теперь всё понял, Неарх?
— Да, мой царь! — радостно воскликнул молодой военачальник. — Мы уничтожим бунтовщиков поодиночке.
— Правильно! Только когда мы раздавим всех заговорщиков, я двину армию на восток, в Персию. А ты, Антипатр, останешься здесь и будешь править моим именем в Македонии и Греции. Только тебе, лучшему и верному другу моего отца, я могу доверить свой тыл.
— Это большая честь, игемон! Я буду тебе верен так же, как был верен царю Филиппу.
Фивы вскоре действительно подняли мятеж против Македонского владычества и призвали Афины и другие греческие города поддержать их. Но никто на их призыв не откликнулся. Фивы пали очень быстро, что изумило всю Грецию. Но ещё более поразило и ужаснуло Элладу то, как обошёлся юный царь Александр с непокорным городом. Тот был полностью разграблен, и все его жители были проданы в рабство. Некоторые греческие города тут же сами нашли и казнили своих заговорщиков и противников Эллинского союза. Очаги возможной измены были потушены.
Александр расплатился с долгами македонской казны и со спокойной душой двинул армию на восток. Всего за тринадцать лет он создал огромную империю, завоевав и покорив множество народов и государств.
Что удивительно, властелин мира Александр и раб купца Ксениада Диоген умерли, если верить историкам, в один день! Причины их смерти до сих пор точно неизвестны. Но очевидно, что Диоген был прекрасно осведомлён обо всех достижениях Александра, и они вряд ли оставляли его равнодушным.
Ненавидевшие македонских захватчиков коринфяне, а вслед за ними и греческие историки так описали встречу и разговор молодого македонского царя и старого афинского философа:
«Надменный царь Александр, посетив Коринф, долго ждал, пока знаменитый философ Диоген придёт к нему засвидетельствовать своё почтение, но тот спокойно проводил время у себя. Тогда Александр сам пришёл к Диогену, когда тот сидел и грелся на солнце, и сказал:
— Я — великий царь Александр.
— А я, — ответил философ, — собака Диоген.
Они ещё обменялись парой фраз, и Александр сказал Диогену:
— Проси у меня, чего хочешь.
— Отойди, ты заслоняешь мне солнце, — ответил Диоген и продолжил греться.
Уходя, Александр сказал своим приятелям:
— Если бы я не был Александром, то хотел бы стать Диогеном».
И вот уже две с лишним тысячи лет историки бездумно повторяют эту лживую сказку, совершенно не задаваясь вопросом: чему, собственно, мог завидовать молодой царь, гегемон Эллинского союза, будущий владыка мира Александр Македонский в судьбе и жизни маргинала и раба Диогена Синопского? Такова сила написанного слова! Не зря русская пословица гласит: «Что написано пером, того не вырубишь топором!»
Про иго
По поводу «татаро-монгольского ига». Нас убеждают, что оно длилось триста лет. Поглядите на детей от смешанных браков. Азиатские гены ВСЕГДА доминируют над европейскими, наглядно отражаясь на внешности: цвет волос, разрез глаз. За ТРИСТА лет ига монголов русские выглядели бы сейчас типичными азиатами. И ДНК-тесты подтверждают отсутствие монгольских генов у русских. Выводы очевидны, но невероятны для либеральных историков и русофобов.
Карбункул
«мягкость горячих прикосновений
твёрдость волнолона»
Известный в городе поэт Игорь Коломнянин не по возрасту бодрой походкой вошёл в литературный класс гимназии имени Вани Маркова, где уже семь минут назад должна была начаться его встреча с учениками десятого класса. Маленькая, седенькая Клавдия Ивановна, учительница литературы, жившая в одном подъезде с поэтом, давно уговаривала того посетить пенаты родной альма-матер, рассказать её ученикам о своём творчестве и ответить на их возможные вопросы. Ради этой встречи она готова была пожертвовать парой своих уроков. И вот, наконец, свершилось!
Пока Клавдия Ивановна представляла поэта, тот с интересом осматривал мало изменившийся за сорок лет класс — всё те же портреты русских классиков на стене, почти такие же парты, доска, стол учителя. А вот ученики изменились кардинально: никакой почтительности к вошедшей знаменитости и классной руководительнице, довольно громкий гул голосов, смешки, редкие заинтересованные, но в основном равнодушные, а то и презрительные взгляды. Парочка у дальнего окна вообще слилась в долгом поцелуе, и никого вокруг это не смущает!
Окно…
Левое колено поэта неожиданно пронзила фантомная боль, ноги стали ватными, Игорь Сергеевич покачнулся и тяжело опёрся о стол учителя. Это же тот самый класс! То самое окно! Старательно забытые события сорокалетней давности ярко всплыли вдруг в памяти Игоря Коломнянина…
Он тогда ещё не был известным в Коломне поэтом, и звался просто Гарькой Свириным. Более того, в литературе его интересовали исключительно детективы. Игорь успешно перешёл в девятый класс и наслаждался летними каникулами, как вдруг в самом начале августа левое колено его распухло так, что нога с трудом влезала в штанину, а уж о том, чтобы ходить, и речи быть не могло. Кое-как прыгал по квартире от дивана, на котором спал, до туалета и обратно.
— Карбункул, — спокойно сказал вызванный мамой Игоря врач и начал выписывать направление на срочную операцию.
— Как это может быть? — поразился Игорь. — Я же не гусь какой-нибудь, да и колено — не желудок!
— При чём тут гусь? — в свою очередь удивился врач.
— Ну, про Шерлока Холмса есть такой рассказ, — смутился Игорь. — «Голубой карбункул» называется. Там гусь проглотил драгоценный камень…
— Ах, вот ты о чём! — Врач засмеялся. — Должен тебя разочаровать: в твоём случае карбункул — это не драгоценность, а обширный гнойник. Надо его как можно скорее вскрыть и очистить рану. Через две — три недели будешь бегать, ни один гусь не догонит.
Из-за того проклятого карбункула Игорь потерял самый лучший месяц летних каникул. Из-за него же вместо традиционной поездки с одноклассниками в совхоз на уборку картошки ему вместе с десятком других освобождённых от сельхозработ старшеклассников пришлось помогать учителям готовить школу к новому учебному году. В первый день отработки молодая и красивая учительница, как позднее узнал Игорь, всего год назад окончившая Коломенский пединститут, привела его и двух незнакомых ему девчонок в класс литературы.
— Давайте знакомиться, — сказала она. — Меня зовут Светлана Андреевна, я — преподаю в этой школе домоводство. А вы кто?
— Катя Автаева, — неожиданно звонко представилась длинная, выше Игоря, костлявая и плоская блондинка с собранными в «конский хвост» волосами. — Буду учиться в девятом «А».
— Женя Гуревич, тоже девятый «А», — тихо, чуть ли не шёпотом, сказала низенькая, круглая, как матрёшка, брюнетка с короткой стрижкой «каре» и в очках с толстыми стёклами.
— Свирин Игорь, девятый «В», — буркнул Гарик.
— Замечательно! — Учительница улыбнулась. — С вами, девочки, мы в дальнейшем не раз встретимся на уроках труда, а вот с молодым человеком — вряд ли. Но сегодня вас ждёт одинаковая работа. Как видите, в этом классе три окна, и вас тоже трое. Вы должны привести их в порядок: помыть стёкла, очистить от пыли и грязи рамы и подоконники. Задание понятно?
— Понятно! — бодро откликнулась длинная блондинка.
Брюнетка и Игорь молча кивнули.
— Вёдра и тряпки у завхоза, вода в туалете, — подсказала Светлана Андреевна и ушла.
— Ну, чего стоишь? — неожиданно обратилась к Игорю блондинка. — Иди к завхозу, а мы с Женькой пока переоденемся.
Пожав плечами, Игорь похромал за вёдрами. Он только второй день ходил без палки и всё ещё опасался, что свежий шрам под коленкой разойдётся, и рана, где недавно был проклятый карбункул, откроется. Однако завхоз дал Игорю только два ведра, заявив, что остальные уже забрали те, кто моет окна в других классах. Девчонок, переодевшихся в спортивные костюмы, эта новость не обрадовала.
— Давайте, вы будете мыть, а я носить воду, — предложил Игорь.
— Размечтался! — фыркнула блондинка. — Что мы — рыжие, что ли? Училка как сказала: нас трое, и окон три, каждому по окну.
— Но вёдер-то всего два!
— И что с того? — не сдавалась блондинка, тряся своим жидким хвостом, оборачиваясь то к Игорю, то к молчащей брюнетке. — Бери себе ведро и чисть вон то, крайнее слева, окно, а мы с Женькой вместе вымоем остальные два. Правда, Жень?
— Как хотите, — вздохнул Игорь и, взяв ведро, пошёл за водой.
О сменке он не подумал, поэтому, вернувшись, просто снял рубашку, оставшись в «школьных» брюках, и принялся за работу. Как и во всех «сталинках», в школе были высоченные потолки и, соответственно, огромные окна. На широченных подоконниках можно было спокойно лежать, не то что стоять. Но проблема была в том, что класс находился на втором этаже, а Игорь с раннего детства боялся высоты. Он легко вымыл с обеих сторон нижние половины стёкол, но никак не мог заставить себя забраться на подоконник раскрытого настежь окна. Стоило ему бросить взгляд на далёкий асфальт внизу, и бездна властно начинала тянуть его к себе, руки судорожно вцеплялись в подоконник, а ноги наоборот — становились ватными.
И вот пришёл момент, когда вернулась учительница. Похвалив девчонок, уже заканчивавших приводить в порядок второе окно, она со вздохом разочарования осмотрела работу Игоря, повернулась к нему, бледному от унижения, и неожиданно улыбнулась.
— Что же это вы, девочки, бросили такого красивого кавалера в одиночестве? Посмотрите, какие у него огромные зелёные глаза! А какие длинные и густые ресницы! Да за такие красивые глаза можно не только окно вымыть…
Девчонки смущённо захихикали, а Игорь из бледного мгновенно стал пунцовым.
— Ну, ладно, помоги-ка мне, — скомандовала Светлана Андреевна, скинула лёгкие босоножки и, опершись на плечо Игоря, ловко вспорхнула на подоконник. — Держи меня, кавалер! — вдруг властно приказала она.
Игорь робко положил руки ей на бёдра, так как до талии достать не мог. Не вставать же ему на цыпочки с больной ногой!
— Крепче держи! — прикрикнула на него Светлана Андреевна. — Ты столько воды здесь налил, что я боюсь поскользнуться.
На учительнице было короткое, скользкое на ощупь платье из тонкой зелёной материи. Оно тесно облегало всё её ладное, классически фигуристое тело, сидело, что называется, «в облипочку». Энергично протирая стекло, Светлана Андреевна то наклонялась к ведру, то вытягивалась струной, и руки Игоря скользили по её бёдрам и стройным гладким ногам и всё время почему-то попадали под коротенькую юбку, задирая её до самых лимонно-жёлтых трусиков и натыкаясь на различные упругие округлости.
Красный, как зрелый помидор, Игорь отдёргивал ладони от горячего женского тела, но Светлана Андреевна тут же прикрикивала на него, чтобы он не отпускал её, держал крепче. Девчонки откровенно хихикали и обменивались какими-то ехидными замечаниями в его адрес.
Поднять глаза вверх Игорь стеснялся и совал руки наугад, и те вновь попадали на округлые места, прикоснуться к которым у женщины он ранее мог только в мечтах. Игорь зажмурился, но от этого стало только хуже, потому что его воображение тут же заработало на полную катушку.
Внезапно он понял, что главный позор ожидает его позднее, потому что брюки спереди ему вдруг стали малы. Утаить этот факт от проклятых девчонок, уже закончивших свою работу и теперь откровенно пялившихся на него, было невозможно, а скоро всё увидит и поймёт учительница.
Казалось, эта сладкая пытка будет длиться вечно, но Светлана Андреевна вдруг села на корточки, плотно сдвинув колени, и положила прохладные влажные руки Игорю на плечи.
— Эй, красавчик, ты что, спишь? — услышал он её голос и открыл глаза. Перед ним в вырезе платья на двух высоких и полных холмах темнел коричневый треугольник, отороченный нежно-белой полоской кожи между границей загара и розовыми чашечками бюстгальтера.
— Помоги-ка мне слезть, — с лукавой улыбкой попросила Светлана Андреевна.
Выпростав дрожащие руки из-под её тесной юбки, Игорь крепко взял женщину за талию и потянул на себя. Та спрыгнула с высокого подоконника, повиснув при этом у Игоря на шее и прильнув к нему всем телом. От её огненно-рыжих кудрей струился сладкий аромат духов, мешавшийся с терпким запахом разгорячённого женского тела. Игорь содрогнулся от долгожданного чувственного взрыва, и что-то тёплое и липкое потекло у него по ногам…
Ночь Игорь промучился без сна. Одни воспоминания возбуждали его, другие жгли стыдом, подушка казалась горячей, а простыня была влажной от пота. В какой-то момент Игорь твёрдо решил, что в эту школу он больше не пойдёт. Проклятые девчонки наверняка растрезвонят обо всём, что видели, и Игоря просто затравят насмешками одноклассники. Нет уж, пусть родители переводят его в другую школу.
Приняв решение, Игорь почти успокоился и даже начал, наконец, засыпать, как вдруг его пронзила мысль, что он больше никогда не увидит Светлану Андреевну! «Да ведь я люблю её и не смогу без неё жить!» — обречённо понял он и неожиданно заплакал, уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания.
Когда солнце осветило опухшее, измятое страданием лицо Игоря, тот взял чистую тетрадь, авторучку и впервые в жизни написал стихотворение. Оно было длинным и сумбурным, в тексте мелькали «Светлана», «Светик», допотопное «Свет очей моих», «любовь» и, конечно, «кровь». С нетерпением дождавшись ухода родителей на работу, Игорь принял прохладный душ, с трудом натянул плавки, из которых вырос два года назад, надел старые, кое-где потёртые и драные, зато просторные «техасы» и чистую пёструю рубашку навыпуск, наспех залпом выпил стакан холодного молока (завтрак, приготовленный мамой, в глотку не лез) и почти бегом поспешил в школу.
Когда он пришёл, в школе ещё никого не было. Минут двадцать Игорь маялся во дворе, поминутно нащупывая в кармане «техас» треугольник любовного послания в стихах и строя планы, как и когда он тайком от других вручит его Светлане. Наконец пришёл завхоз, удивлённо посмотрел на переминающегося у запертых дверей Игоря, потом, вскинув руку к глазам, кинул взгляд на часы и озадаченно хмыкнул.
— Ну, проходи, — буркнул он прокуренным басом, отпирая замки. — Раз уж ты сегодня первый, то и работёнку я тебе подкину завидную.
— Мне бы вёдра, три штуки, — попросил Игорь. — Светлана Андреевна вчера сказала, что мы опять окна мыть будем…
— Вот ещё! — с неодобрительной усмешкой оглядел Игоря завхоз. — Окна, паря, пущай девчата моют, а ты держи вот это.
И он сунул Игорю в руки тяжеленную банку с гудронно-чёрной краской и новенькую плоскую кисть.
— Будешь красить забор вокруг школы. Все от зависти умрут! «Тома Сойера» смотрел?
— Но Светлана Андреевна сказала…
— С Андреевной я сам разберусь! — отрезал завхоз. — Иди, начинай красить, пока ещё не так жарко.
И Игорь пошёл. В то время ученики ещё не имели привычки спорить с учителями. Этот проклятый забор, вернее — ажурную чугунную ограду, Игорь красил несколько дней. За это время все окна школы были вымыты, отработка закончилась, а любовное послание так и не покинуло карман заляпанных краской «техас». Когда же он в последний день решился дождаться Светлану после работы, та проскочила мимо него, не заметив или не узнав, и запрыгнула на заднее сиденье мотоцикла, прижавшись высокой пышной грудью к спине сидящего впереди лохматого парня. Тот, повернув голову, подставил щёку для поцелуя, затем крутанул ручку газа, мотоцикл взревел и, оставив облако синего вонючего дыма, унёс первую любовь Игоря из его жизни.
Проведя ещё одну бессонную ночь, Игорь сжёг в отцовской пепельнице треугольничек письма и твёрдо решил, что никакого окна не было. Всю отработку он только красил ограду вокруг школы, о чём свидетельствуют заляпанные чёрными кляксами и потёками многострадальные «техасы»…
— Что с вами, Игорь Сергеевич? — пробился сквозь туман воспоминаний тревожный голос Клавдии Ивановны. — Вам плохо?
— Нет, всё в порядке.
Игорь Коломнянин выпрямился, чувствуя, как исчезает фантомная боль в уродливой гусенице старого шрама под левым коленом. Он весело окинул взглядом затихший почему-то класс и, улыбнувшись, сказал:
— Меня часто спрашивали, как и когда я начал писать стихи, и я не знал, что отвечать. Мне казалось, что стихи жили во мне всегда, сколько я себя знаю. Но вот сегодня случилось чудо: я вошёл в этот класс, увидел вон то окно, и карбункул красочных воспоминаний возник в моей памяти…
Ненавижу уколы!
Лет двадцать назад я лежал в больнице. Медсестра привела в палату толпу практиканток из медучилища, и те начали учиться на больных «ставить уколы». Парнишка с соседней койки был первым. Встал, приспустил штаны, ждёт. Подходит девочка, трясущейся рукой втыкает парню шприц, тот дёргается от боли (парень, не шприц!). Девка с испугу вытаскивает иглу из задницы и тут же втыкает её снова! Парень ойкает, девка вновь вытаскивает иглу, не сделав укол. Вся палата замерла в ужасе от происходящего.
Парень поворачивается к бледной практикантке, укоризненно смотрит на неё, а потом снисходительно говорит:
— Ладно уж, коли ещё!
Все в палате ржали минут десять, но я решительно настоял, чтобы укол мне делала медсестра, а не практикантка. С тех пор и ненавижу уколы…
Больничные байки
Инфаркт — это очень больно. Не всегда и не у всех, но мне «повезло». Ранее, когда я читал в книгах, что «сердечная боль — самая сильная», как-то сомневался в этом. Особенно, после того, как испытал всю «прелесть» почечной колики от выросшего и сдвинувшегося камня. Однако теперь я точно знаю — книги не врали.
Инфаркт сразил меня около полудня 8 апреля 2017 года. После срочной операции и обязательных суток в реанимации я очутился в палате № 8 кардиологического отделения коломенской больницы. Здесь было всего пять коек, три вдоль одной стены от двери к окну и две вдоль другой. Вместо шестой койки слева от двери стоял квадратный стол, на столе лежала на боку лишняя (шестая) тумбочка, а на тумбочке пылился небольшой куб телевизора марки «Sony». Никто из нас, жильцов палаты, даже не пытался включать этот телевизор, но почему-то царило общее мнение, что тот не работает.
Я был в палате самым молодым — пятьдесят девять лет. Старше всех оказался дед Лёша, ему стукнуло восемьдесят лет. В коломенский кардиоцентр его привезла «Скорая помощь» из Воскресенска. Константин и Николай прибыли из Луховиц. Первому было шестьдесят шесть, второму — семьдесят два года. Мой земляк Андрей так и не раскололся, сколько ему лет, сказал только, что — седьмой десяток. Кстати, где он живёт и работает, Андрей тоже утаил. Странный человек!
Поделиться книгой: