Я ввалился на заднее сидение и едва успел захлопнуть дверь, как машина рванула с места.
Мы долго петляли по каким-то переулкам, путая следы. Наконец выбрались на широкий проспект, где свет фонарей мешается с неоновыми вспышками рекламы.
Еще минут пять ехали молча. Потом Оскар повернулся ко мне, обнажив улыбке белые ровные зубы. Какая жалость, что он не испанец!
— Прекрасный спектакль, — сказал он, — я очень, очень доволен.
А если что-то пошло не так? Если это была не иллюзия. Если я все-таки убил Шенки?
Медленно, как будто очнувшись от глубокого сна, опять появилась боль в руке.
— Право же, — продолжал Оскар, — я был в полном восторге. Мне так все понравилось, что я даже не накажу тебя.
Прошло не меньше минуты, прежде чем до меня дошел смысл сказанного.
— Наказать? Меня?
— Именно.
— Я…
— Я не люблю, когда пытаются меня обмануть.
Он включил магнитофон.
Голос Шенки: «Не вздумай целиться в голову. Будешь стрелять в область сердца. Это понятно?»
Следом моя реплика: «Кажется, да. Но пули настоящие».
И снова Шенки: «Разумеется. Все будет учтено».
— Ну как? — поинтересовался Оскар.
— Паршивая запись. Шумы и все такое.
— Конечно. Не с лазерного же диска переписывали.
— Откуда это?
— Заплатил кому надо.
Машина затормозила у тротуара, рядом с яркой витриной. Два манекена в огненно-рыжих париках демонстрировали плащи новой коллекции.
— И что теперь? — тихо спросил я.
— Ничего. У тебя остался час и пятнадцать минут. Плюс к этому один патрон. Все условия остаются в силе. Ты еще вполне можешь успеть.
— Все сначала. Опять.
— Ты сам виноват.
— Знаю.
Я вылез под дождь. Холодные капли текли по лицу. Придерживая правой рукой искалеченную левую, шагнул в сторону ярких огней. Потом вернулся к машине.
— Как я узнаю, что заложники освобождены?
— Читай завтрашние газеты, — посоветовал Оскар.
Включился левый поворотник, и машина плавно влилась в поток себе подобных.
Тут до меня дошло, что я продолжаю держать в руке револьвер. Поторопился спрятать его под куртку.
Семьдесят минут и последний патрон. Кажется, из подобной ситуации выход только один — застрелиться самому. На обдумывание ситуации ушло несколько драгоценных минут.
То, что я придумал, мне сильно не понравилось.
Время истекало. Осталось каких-то паршивых полчаса. Я едва-едва укладывался в срок, при условии… при условии, что я вообще смогу это сделать.
По счастью, господин Шенки был уже дома. Открыл дверь, мельком взглянул мне за спину, сказал: «Проходи». Он не успел переодеться. Только снял пиджак, оставшись в той же белой рубашке, залитой чем-то красным.
— Это кровь? — спросил я.
— Да. Синтетическая.
Пол в комнате был устлан пушистым ковром чайного цвета. Не повезет сегодня этому ковру.
— Что-нибудь не так? — спросил Шенки.
— Все не так. Оскар знал, что в «Белой розе» не более чем комедия. У него запись того телефонного разговора.
— И что он сказал?
— Сказал, что у меня мало времени, чтобы исправить ситуацию.
— Есть какие-нибудь идеи?
Я покачал головой.
— Никаких.
Потом достал револьвер и взвел курок.
— Кроме этой.
Шенки равнодушно взглянул на меня.
— Кто-нибудь услышит выстрел, — сухо заметил он.
— Надеюсь, — ответил я и нажал курок.
***
Болела голова — тягучая, бессмысленная боль. Прежде чем что-либо делать дальше, я нашел в аптечке анальгин и проглотил две таблетки. Немного подумал, и добавил к ним еще одну. Все равно они начнут действовать только через полчаса.
После этого набрал на телефоне «02» и назвал адрес. И добавил только одно слово «убийство». С остальным, если захотят, ознакомятся на месте.
Старательно обходя багровые пятна на ковре, я подошел к бару. Извлек из нее почти полную бутылку виски и хрустальный стакан.
Наполнил его до краев.
Вместе со стаканом пошел на кухню. Срезал с лимона корку и опустил тонкую золотую спираль в напиток.
Радужные блики, преломляясь, искрились в стакане. Свет крошечных мерцающих звезд. Отблеск сновидений и забвения.
Нет, пить сейчас было бы неразумно. Хоть и очень хотелось.
Побег от реальности. Все-таки лучше было застрелиться. По крайней мере, голова бы не так болела. И рука. Может быть.
Закурил.
За пять минут успел выкурить три сигареты. И не почувствовал вкуса.
Наконец они явились. Вернее он, в единственном экземпляре. Случайно оказавшийся поблизости представитель закона.
Я встретил его и провел в комнату, оставив дверь открытой.
Он только мельком взглянул, повернулся ко мне.
— Кто это сделал?
— Я.
— И вы же позвонили в милицию?
— Да.
— Зачем?
— Не все ли равно?
Дверь в прихожей хлопнула, кто-то выругался, и перед нашими светлыми очами возник жизнерадостный очкарик в насквозь промокшем плаще.
— Привет, Тай! — бодро начал он. — Ну и где твоя обещанная сенсация? Давай ее сюда!
— Заходи и бери.
Я слегка посторонился, пропуская его в комнату.
Он издал довольный вопль.
— О «Белой розе» я знаю. Это продолжение, да?
— Это финал.
— Ах, ну да.
— Это еще кто такой? — изумился старший лейтенант, ошарашенный подобной наглостью.
— Пресса.
— А, представитель первой древнейшей…
— Второй, мой дорогой, второй древнейшей.
— Есть ли разница?
Я оставил их препираться и вернулся на кухню. Стакан с виски, полный звезд, все еще ждал меня.
До чего де надоело бороться с самим собой. Я выпил его залпом, но легче не стало.
Потом в комнате собралось слишком много народа. Мне наконец надели наручники и, затолкав в машину, повезли куда-то. Показалось, или я действительно видел аккуратно припаркованную машину господина Оскара. Показалось, скорее всего.
Пока меня обыскивали и снимали отпечатки пальцев, кто-то все же обратил внимание на мою руку. Отвели в медсанчасть.
Горели лампы дневного света, отражаясь на хромированных поверхностях. Все было белым и резало глаза.
Врач поменял повязку. Обработал раны старые и новые. Сделал обезболивающий укол. Сам. Я не просил.
После этого меня отвели в камеру. За спиной захлопнулась дверь, отрезая от внешнего мира. Наконец-то я был один. Добрался до кровати. Она оказалась скрипучей. Жесткой. Самой лучшей на свете.
Мне снились белые падающие здания, и жестокое солнце, восходящее над пустыней.
Утром начался допрос.
Их было двое. Серьезны и сосредоточены.
Вначале все было неплохо. Я назвал свое имя. Вернее, два имени. Первое, полученное мной при рождении, и второе, данное мне господином Шенки, когда я поступил к нему на службу.
Я рассказал с подробностями все, что было, и что могло бы еще быть. Я признал все, в чем меня обвинили. Но интересовали их не факты. Им нужна была причина. Господин Оскар и автобус с заложниками. Как раз то, что я пока не мог им дать.
Мне предложили кофе — напиток такой концентрации, что был лишен не только вкуса, но и запаха. На мозг он действовал как хороший разряд тока. Я осторожно заметил, что данный напиток может легко сойти за жестокое обращение.
Они предложили нанять адвоката.