Помоги проекту - поделись книгой:
Мария Зайцева
Неправильно, но сладко
— Маа-а-аленькой елочке хо-о-о-лодно… Сука, че ж так холодно-то?
Вот ведь зарекалась эти сапоги надевать! Тонкие! На шпильке! Убийцы ног! Но, к сожалению, офигенно красивые. И делающие мои, не особенно примечательные ноги чем-то феерическим.
Они стояли в шкафу на особой, выделенной только для них полке, потому что в свое время глупая Даша отдала за них всю месячную зарплату и потом жила на дошираке с майонезом. Что характерно, даже не похудела.
Последнее было особенно обидным.
Но сапоги, привлекающие взгляд из любого места моей маленькой съемной халупы, того стоили.
Ходить в них было больно, надевать — травмирующе для самооценки… Но внимательные мужские взгляды, в обычной жизни не баловавшие пристальностью, все страдания выкупали сторицей…
И не то, чтоб я планировала сегодня на корпоративе что-то большее, чем эти взгляды, но все же… Каждой женщине приятно такое.
А кому неприятно, тот не женщина.
И вот теперь, по полной насладившись сапоговым триумфом, я расплачиваюсь неминуемой в будущем ампутацией ног. Вполне вероятно, что прямо с сапогами, потому что снять их точно не смогу больше. Примерзли к коже, с-с-собаки.
А, учитывая, что на мне короткая шубка, такое же короткое белое платье с полностью открытой спиной, чулочки нежненькие… Я же блистать сегодня намеревалась, помним, да? То ситуация становится совсем уж отчаянной.
В который раз смотрю на приложение такси, где уже пятнадцать минут двигается в мою сторону нарисованная машинка. Двигается-двигается… И никак не придвинется.
Ресторан, где мы праздновали корпоративный Новый Год, уже закрыт. И вокруг — ни души. Вообще.
Странно даже, такой пустой город накануне Нового Года. Где феерверки? Где хлопушки? Где петарды? Где толпы пьяных гуляк?
Ни души.
Только вьюга гоняет снег и мусор по пустой улице…
И ноги уже не ощущаются. Никак. И попа тоже…
Тихий всхрап я слышу чисто случайно: ветер на мгновение перестает дуть, а ноги, которых я не чувствую, самовольно прут меня в сторону сугроба у стоянки.
И вот в этом-то сугробе я его и нахожу.
Сначала даже не понимаю, что там такое темное лежит, мешок, что ли? Или бревно?
И вот не ходить бы мне ближе, потому что желание одинокой женщины глянуть, что же там такое лежит у забора ночью на заснеженной улице не выдерживает никакой критики…
Но я подхожу.
И вижу, что не пакет передо мной, а мужик.
Здоровенный, собака такая, в чем-то пятнистом, темном, похожем на военный комбез. Лежит прямо на снегу, раскинув ноги с сапогах сорок последнего размера… И спит!
Реально спит!
Храпит!
Я медленно подхожу, пинаю носком своих шикарных сапог куда-то в район задницы мужика:
— Эй? Живой?
Мужик согласно всхрапывает. Живой, значит. Спит просто.
Ну а чего? Нормально…
Ночь, улица, фонарь, стоянка… Зима наша русская со всеми ее прелестями. И спящий под забором мужик. Ничего особенного, шел, шел, устал и прилег отдохнуть…
Не надо его трогать, Дашка…
И, вот клянусь, будь это летом, со спокойной совестью свалила бы домой, тем более, что такси неожиданно вышло из комы и бодренько поползло в нужную сторону.
Но на дворе бушует декабрь, и температура минусовая. Сильно минусовая, хотя и не критично. Может, минус десять, где-то… Не думаю, что больше, иначе бы я в своих роскошных колодках и шагу через пять минут стояния на морозе не сумела сделать бы. А я тут четверть часа уже прыгаю…
Мужик спит, причем сладко так похрапывая, и вообще незаметно, что ему некомфортно…
Во мне еще минуты три совесть борется с эгоизмом, но затем особо удачный порыв ветра распахивает короткую шубку и пробирает сразу до костей.
Не смогу. Ну вот просто не смогу его тут оставить! Замерзнет же! Это ему сейчас хорошо, а потом будет плохо! Но уже поздно!
Надо что-то делать…
Пинаю еще пару раз недвижно лежащее тело, включаю фонарик на телефоне, свечу в лицо, отмечая про себя, что мужик-то не старый, борода заснеженная, а морда лица не красная даже. Спит себе, и вообще не похоже, что испытывает хотя бы какой-то дискомфорт. Явно ему тут, на снегу, приятнее, чем мне на промозглом ветру…
Но долго так продолжаться не может, иначе я тут, с ним рядом, лягу и не встану. Спасительница Дашка…
Набираю скорую, после длительных гудков пытаюсь объяснить дежурному, что тут мужчина на снегу спит…
Нет, визуально в порядке. Пьяный? Ну, наверно… Вряд ли кто-то улегся бы спать на морозе по трезвянке… Попробовать пошевелить?
Пробую опять.
Мужик бормочет что-то и отмахивается.
Подает, короче, признаки жикзни.
Попробовать поднять и отправить домой? И все? Все рекомендации?
— Девушка, — с подкупающей откровенностью отвечает мне усталый голос диспетчера, — конечно, я могу зафиксировать вызов и отправить бригаду, хотя мы не вытрезвитель… Но ехать они будут долго, вызовов много, сами понимаете, праздники же… Придется долго ожидать… Он все это время будет спать? На морозе? Вызывайте полицию, пусть его забирают… Или просто отвезите его домой, раз уж вы ввязались…
Я в оторопи кладу трубку и опять смотрю на спящего мужика.
Ну надо же… Ввязалась… А можно было не ввязаться? Можно было оставить замерзающего человека на улице? На верную смерть?
Звонок в полицию тоже ничего не дает, кроме направления в скорую…
Замкнутый гребанный круг!
Я в отчаянии пинаю опять мужика по заднице, а он неожиданно резко разворачивается, ловит меня за ногу и роняет на себя!
Взвизгнув от неожиданности, я лечу прямо в снег, только сапожками любимыми успеваю взбрыкнуть!
Оказываюсь на животе, упираюсь ладонями в плотную куртку защитного цвета, а подо мной громадная грудь найденного мужика! Поднимается и опускается! И смотрю я прямо в его не особенно осмысленные, но вполне живые глаза!
Он смачно дышит на меня спиртом, усмехается в оледеневшую бороду:
— Снежная баба. Нихуясе…
А затем, всхрапнув, дергает меня прямо на меня! Да так придавливает лапами к груди, что даже выдохнуть не сразу получается!
Ох, е-мое!
Пыхчу, ругаюсь уже в голос, наплевав на образ “девачки в сапожках”, бестолково ерзая ногами по снегу, но мужик только счастливо угукает мне в шею и сгребает в свои объятия, полностью обездвиживая.
Бляха, да я тут с ним вместе и замерзну! Не выберусь просто! Медведь здоровенный, надо же как скрутил! Не вырвешься!
Понимаю, что силу тут применять смешно, и решаю немного схитрить:
— Милый… Милый… Давай домой пойдем? Давай? Холодно, замерзла я…
Мужик неожиданно открывает глаза, опять дышит на меня спиртягой (боги, да что же он жрал такое, что сама от его выхлопа пьянею?) и бормочет:
— Замерзла? Ну тогда домой…
И неожиданно резко встает, только чуть пошатнувшись!
И вытягивает меня за собой!
Да так шустро и легко, словно и не валялся только что в счастливой алкогольной отключке!
Ого!
И только я собираюсь, радостно выдохнув, оставить уже этого снеговика на волю судеб, как он снова резко притягивает меня к себе, бомочет:
— Какая беленькая…
И целует!
И я, в полном шоке от неожиданной активности недавнего бревна, не сопротивляюсь! Просто тупо повисаю в медвежьих лапах, позволяя себя тискать и целовать.
И вот что удивительно: выхлоп у него жуткий, спиртовой, а вот вкус губ… Приятный. Такой горьковатый, с табачными нотами и холодом, словно курил и снегом закусывал…
Мужик целует умело и глубоко, держит грубо, но не больно, и я в этой глупой ситуации могу только бессмысленно дергать руками и пытаться найти опору ногам, и без того уже омертвевшим из-за проклятых сапог.
Получается откровенно херово, потому что моего копошения даже не заметно. По крайней мере, мужику оно не мешает. Он легко поднимает меня повыше, прямо в процессе, так сказать, поцелуя, лезет лапами под короткую шубку, и его пальцы почему-то очень горячие, касаются моей обнаженной спины.
Ну да, не только сапогами я сегодня блистала…
С губ он переходит на шею, смачно целуя и облизывая, пыхтя при этом, словно большой шумный морж, а я, обрадовавшись неимоверно полученной возможности говорить, тут же ею пытаюсь пользоваться, упираясь ладонями в каменные плечи мужика и бомоча возмущенно:
— Что вы себе позволяете? Отпустите немедленно… С ума сошли? Да пустите же, я говорю! Что вы… Ах…
Он в этот момент добирается до подола, и одновременно губами до груди в распахнутой уже шубке, проявляя недюжинное упорство и опытность, потому что я, к своему стыду, наичнаю ощущать некоторое… возбуждение?
Это, конечно, жуть жуткая, вот так, прямо на улице, позволять незнакомому пьяному мужику, который совсем недавно на снегу валялся, между прочим…
И, наверно, в любой другой ситуации… Но сейчас мне страшновато и волнительно.
И все внутри почему-то замирает в ожидании, некстати напоминая, что последний раз радости секса я испытывала год назад, да и радостями их можно назвать с огромной натяжкой…
А я еще и выпила прилично… А он ведет себя совсем неприлично… Так прямо очень-очень… неприлично… Ай… Очень-очень-очень неприлично!
— Горячая беляночка… — бормочет он и опять целует. И в этот раз я не сопротивляюсь.
Поцелуй получается долгим, горячим настолько, что я буквально таю, уже безвольно обвисая в его лапах и покорно подставляя под опытные губы шею и грудь… В конце концов… Можно оправдать себя тем, что нет возможности сопротивляться… Он слишком сильный…
Конечно, я отдаю себе отчет в том, что здесь дело не только в его безусловной, довлеющей силе. Если б только это было, то я бы сумела отбиться. Не девочка-восемнадцатилетка все же… Умею за себя постоять…
Но тут еще что-то накладывается, такое… Неправильное, но сладкое-сладкое…
От него приятно пахнет мужчиной, а еще чуть-чуть рыбой и снегом. Странное сочетание, непонятное, но вполне вкусное.
А еще у него твердые руки и опытные губы.
И целует он так, как меня вообще никогда не целовали.
И, конечно, это насилие… И, возможно, он маньяк… Но такой сексуальный…
Он опять что-то бормочет, распаляясь еще больше, и я ощущаю себя безвольной куклой, которую треплет большой пес, пока что играясь, без желания разорвать…
Такси приезжает очень вовремя.
Нас ослепляет фарами, мужик, ругаясь, ставит меня на снег, тут же ловит, потому что ноги-то у меня до сих пор не чувствуются!
Поделиться книгой: