Помоги проекту - поделись книгой:
– Нет, конечно же, сходим на концерт. Заранее купим билеты и пойдём. На концерт. Как прежде в филармонию ходили.
– Красивое было время, – с придыханием романтично проговорила Лизуня: – А как твой голубоглазый, объявился?
– Пока нет. Лиза, я вернулась только вчера утром.
– И он тебя не встретил?
– С какой стати он должен меня встречать?
– Элементарной. Солистку мирового уровня следует встречать в аэропорту с букетами цветов.
– Лиза, прошу тебя, не начинай. Твоя мировая солистка на этой неделе не задействована ни в одном спектакле! Даже в списках репетиций меня нет.
– И что? Это повод киснуть?
– Нет, не повод. Реальность.
– Полина, ты солистка высочайшего уровня, профессионал с большой буквы. Все обстоятельства, любой вызов судьбы обязана принимать как должное. Никаких оценок – зачем или почему? Это тебя вообще не касается. Быть выше всех этих театральных интриг. У тебя один долг – служить сцене! Помнишь, как Рихтер к инструменту подходил на гастролях?
– Кто?
– Великий пианист Святослав Рихтер. Разве ты забыла? Мы часто его запись «Детского альбома» Мусоргского в комнате слушали. Его жена Нина Дорлиак чувственно так пела
– Ах да, вспомнила. И что твой Рихтер?
– Его часто посылали на гастроли по просторам Союза. И куда бы его ни отправляли, он смиренно ехал, без претензий к руководству. Иногда ему приходилось играть на расстроенных пианино в домах культуры маленьких городков. Как сам пианист рассказывал, он всегда подходил к инструменту как к своему року, вызову судьбы. Не возил за собой рояля, как Рахманинов, а играл на таком, который стоял на сцене. Рихтер умудрялся так исполнять произведения, обходя и пропуская непригодные клавиши, что в зале никто и не догадывался о его интерпретации. Публика лишь наслаждалась великолепием музыки. А у тебя лишь неделя без репетиций и спектаклей. Такой сейчас вызов. Не время бездельничать. Кстати, в свободный вечер заведи себя наконец-то в местную филармонию. Послушай концерт, переключись. Самое время книгу хорошую почитать или какой документальный фильм посмотреть. Не дай бог, встретишь интересного образованного мужчину, так ведь с ним тебе и поговорить будет не о чем! Лишь о своём балете бу-бу да бу-бу.
– Лиза, прошу тебя.
– Шучу, конечно. Дружила бы я с тобой, если бы не было наших долгих разговоров об искусстве. Давай, подруга, восстанавливался, отдыхай и займи себя чем-то полезным. Сходи на концерт. Голубоглазого пригласи, приучай к культуре. Ты ему писала?
– Да, сообщила, что приехала и он ответил, что ему приятно.
– Приятно и это всё? Чушь собачья! Не пиши ему больше, слышишь? Не надо перед ним заискивать. Не заслужил он твоего внимания. Полина, ты не зависишь от этого мужчины. Ты зависишь лишь от своих фантазий о нём. Они у тебя всегда были бурными, а на фоне тотальной голодухи вообще разбушевались. Прекрати. Не заискивай перед ним, не надо, и не пиши больше. А если он таки и напишет, отвечай сухо. Да, нет. Односоставно. В сообщении два – три слова, не больше. Столько будет для него достаточно. Не заискивай. Ну всё, бегу, целую. Приходи в себя, отдыхай, отсыпайся. Всё, пока – пока! – И в трубке послышались короткие гудки.
Идея сходить на концерт показалась Полине заманчивой. Уже давно она живёт в Вильнюсе, а до главного концертного зала города пока так и не дошла.
Спать дальше не хотелось. Полина пересмотрела нотификации на телефоне. Ожидаемого сообщения или звонка не было. Она приготовила свой любимый «Иван – чай», удобно расположилась на диване и начала бродить в телефоне по просторам интернета. Из головы не выходила подсказанная Лизой мысль вывести себя в свет, сходить на концерт классической музыки. Внимательно пересмотрев анонсы всех мероприятий, она поддалась влиянию подруги и решила провести свободный субботний вечер в объятиях культуры. В программе филармонического концерта красовалось интригующее название произведения «Поэма экстаза».
– Вот, это в самый раз. Как раз кстати, – постановила Полина и купила себе билет.
Как в былые студенческие годы, Поля с трепетом собиралась на концерт. Всю неделю обдумывала что надеть и морально готовилась. Ей всегда было немножечко не по себе, когда она, спокойно сидя в кресле, слушала симфонический оркестр. Срабатывал какой-то странный инстинкт – как только Полина слышала классическую музыку, ей сразу же хотелось поддаться пленительной власти нот и начать двигаться. А такое возможно в зале филармонии? Нет, там ведь никто не танцует. Все слушатели смиренно внимают звукам музыки и стараются не мешать друг другу. Можно лишь слегка, практически незаметно, подвигать головой и туловищем. Не более. Никаких порывов и телодвижений.
Филармония находилась в том же старом районе, где жила балерина. Ежедневно проходя мимо величественного здания из белого мрамора, она даже на задумывалась над возможностью зайти туда, посетить храм музыки, но сегодня в её маленькой сумочке лежал билет, и она с балетной лёгкостью ступала по каменистой мостовой в туфлях на высоком каблуке. Зайдя в красивое белое фойе, Полина поняла, что в очередной раз перестаралась. Вокруг попарно толпились тётечки в явно изношенных нарядах. Оставаться в гордом одиночестве в ярко-красном платье с чуточку оголённой спиной было глупо. Балерина потянулась к сумочке, достала телефон и набрала номер.
– Полина, это ты? Случилось что-нибудь? – услышала она в трубке звонкий голос подруги.
– Нет, всё нормально. Что за странный вопрос?
– Ты никогда мне сама не звонишь. Вот и испугалась, – уже спокойно ответила Лиза.
– Всё хорошо, точнее – не совсем. Я в филармонии.
– Точно? Ты самостоятельно пришла в филармонию? Не верю. Такое невозможно по определению. Сама, одна, без меня… Что, всё совсем плохо?
– Лиза, нормально всё. Ты ведь сама мне советовала на концерт сходить. Я и пришла.
– Одна? В филармонию. Ты меня удивила. А мне чего звонишь, страшно стало?
– Расскажи мне.
– Что именно?
– Про то, что слушать буду. Билет я купила, пришла, а что в программе будет, так и не разузнала, не подготовилась совсем.
– Молодец, так и надо. Иди в зал и наслаждайся.
– Лиза, до начала концерта ещё 15 минут. Расскажи. Мне так больше нравится. Не теряться в догадках, а знать, на что обратить внимание.
– Я тебе не Гугл и не Википедия. Там всё есть. Зайдёшь и почитаешь.
– В интернете будет написано сухо, неинтересно. Ты так умеешь вдохновляюще о музыке рассказывать и точно знаешь эти произведения. Ну пожалуйста, коротко. В первой части концерт Шопена для фортепиано с оркестром
– Скрябин? Ты пришла на концерт, где будут играть Скрябина! – возбуждённо переспросила музыковед.
– Да, а что такого?
– Вот счастливица! Невероятно. В кои-то веки просто пришла в филармонию, а там исполняют Скрябина.
– Лиза, ты можешь по-человечески объяснить, что в этом особенного? В первом отделении Шопен, во втором Скрябин.
– Поля, Александр Николаевич Скрябин, великий композитор-символист, писал удивительную, красивейшую музыку, которую, к сожалению, очень редко исполняют. Ты представить себе не можешь, какая она изумительная. У Скрябина был редкий, так называемый, синоптический слух, и все его произведения уникальны.
– Какой слух? Не поняла.
– Синоптический. Он слышал музыку не так как все, а светом, точнее, цветами. Каждая тональность,
– Лиза, спасибо огромное, уже бегу в зал, дали второй звонок.
С самого первого взмаха дирижёра, когда зазвучали меланхоличные звуки Шопеновского концерта, Полина сразу погрузилась в мир романтических интонаций. Скрипки заиграли главную тему концерта и по всему телу балерины прошлась приятная волна теплоты воспоминаний. Да, безусловно, она уже слышала эту музыку. Энергичное вступление солиста соло – и все в зале замерли. Звучание красивейшей главной темы Первого концерта ми минор завладело вниманием девушки. Поначалу перед её глазами воскресли воспоминания давнего выступление «Шопениана». Когда-то, ещё в самой юности, пережитые под музыку польского композитора сценические эмоции, переплелись в веренице огромного пласта романтизма и, казалось, канули в лету, перекрытые не менее яркими моментами, но сейчас она словно стала той молодой артисткой, которая готовится к выступлению и идёт в фонотеку слушать Шопена. Пианист играл хорошо. Он рассказывал слушателям свою историю, но Полина даже не пыталась понять её. На фоне блестящих пианистических пассажей в её воспоминаниях звучали Лизины наставления:
«Музыка не иллюстративна. Она воплощение эмоций и мастерства композитора. Слушая музыку, не упрощай и не сужай её. Музыкальный рисунок не создаёт конкретных образов. Берёзок, лугов или полей в ней нет. Даже конкретные конкретных личностей, пусть и сподвигнувших на создание произведения искусств, не следует искать внутри содержания. Музыка сама по себе самодостаточная ценность. Эмоции – да, без них это искусство невозможно. Если они откликаются в тебе, тогда здорово, но не надо в звуках искать конкретных образов. Просто закрой глаза и наслаждайся звучанием».
Как бы танцуя на сцене, она наблюдала за траекторией руки дирижёра и постепенно её дыхание синхронизировалось с движением музыки. Сейчас же Полина, словно сидя рядом с подругой, послушно закрыла глаза и поддалась влечению великолепных звуков. Когда в разработке пианист
«Как эта музыка танцевальна!» – думала про себя балерина и представляла, как она на пуантах подходит к пианисту и вместе с ним, медленными, широкими и изящными движениями повествует публике свою историю. Каждый в своём мире – пианизма и танца. Не обращая внимания друг на друга, в фантазиях, оба солиста наслаждались творческим процессом. Один мнимым, другой реальным.
Всю прелесть фортепианного мастерства композитор приберёг для третьей части «Рондо», и пианист только успевал выигрывать витиеватые шопеновские пассажи и аккорды. Монументальным размахом, симфонический оркестр дополнял партию солиста и со-создовал праздник звуков, заполняя огромное пространство зала филармонии.
Пришло время перевести дух, и во время антракта Полина сама себя пригласила на фужер шампанского. Медленно прогуливаясь по мраморному фойе филармонии, она рассматривала выставку огромных, запечатлённых во время концертов фотопортретов музыкантов, что побудило её задуматься:
«Что создаёт большее впечатление – зрительный образ, слово или звуки музыки? Что оставляет в памяти людей больший след? Музыка, вероятно, наиболее ассоциативна. При звуках давно знакомой мелодии перед глазами сама встаёт сцена или образ, связанный с ней. Пережитые когда-то эмоции становятся такими яркими, словно это было вчера. А слово? Как долго оно хранится в памяти? Помню ли я, как Андрей признавался в любви? Нет, не помню. Запоминаются слова из любимой песни, отрывки фраз и стихотворений, но повторить более длинные фразы практически невозможно. А фотографии, картины, кинофильмы? Их сейчас так много. Все соцсети перенасыщены визуалом. Вокруг огромное количество красивых картинок и так мало настоящих чувств и эмоций. Не хочу я больше смотреть на других. Не хочу! В зал, в мир музыки, в зал!»
Тихо и загадочно начиналась «Поэма экстаза». Необыкновенно нежные звуки медленно и осторожно наполняли всё пространство и легко парили в воздухе. Один красивейший мотив переплетался с другим и с каждым вздохом наполнялся новой истомой. «Как Лиза была права! Необыкновенно красивая музыка и эти трепетные скрипки, они просто завораживают». Вот и труба повела свою мелодию, а за ней подключился весь оркестр. Волны музыки то нарастали, то спадали. «Совсем как во время искреннего акта любви, – думала про себя балерина. – Поэма не симфония. Здесь нет ярко выраженных главной и побочной партии. В поэме целая палитра дополняющих друг друга и взаимодействующих мотивов. С каким наслаждением композитор создавал это произведение! И эта нарастающая сила, это надвигающаяся гроза… Что там Лиза про цвета говорила? В этой музыке столько оттенков, тонов и полутонов. Боже, как влечёт. Сколько в ней нежности, искренности, полёта, тёплой страсти и желания»
В музыкальной палитре мотивы и темы плели удивительный рисунок любви. Грудь Полины высоко поднималась и ведомая музыкой, она переживала весь напор сюжетной линии. Балерина закрыла глаза и улетела за пределы стен концертного зала. Она парила вместе с музыкой. Ведомая темой скрипок, вместе с музыкой приближалась к всеобщей кульминации. Симфонический драматизм нарастал с каждой минутой. Труба всё больше и напористее занимала главенствующую позицию. Ещё один спад эмоций, одна передышка и оркестр вновь, с новой силой устремился к наивысшей точке. Скрипки ещё раз длинной фразой задали тон, и инструменты оркестра, как волны музыкальных страстей, начали подгонять друг друга. На мгновение лёгкая передышка, чуточку спокойствия и вновь – в океан страстей, бурного влечения и неподвластного желания.
Вселенский колокол достиг своей наивысшей точки. Катарсис, фонтан эмоций. Труба и все медные вещали. Полина трепетала. Как при красивейшем акте любви, накал эмоций спал и музыка так чутко и нежно, так по-женски, достигла вершины всеобщего блаженства.
Минуты, часы, дни меняли друг друга и всё происходило как в знакомом до боли старом фильме. В театре становилось всё хуже – никакой интересной творческой деятельности и занятости, никаких новых проектов. В репертуаре оставались самые заезженные и устаревшие спектакли. Даже «Лебединое озеро» давали, как капли яда. По два раза в год – один раз в осеннем сезоне, один в весеннем. Театр приглашал странных хореографов, которые заново реконструировали свои уже отжившие спектакли. У Полины не было искренней увлечённости, никакой осознанно глубокой работы с постановщиком или педагогом. Никаких объяснений насчёт будущего или замечаний о том, что и как делать сейчас, к чему стремиться. Она чахла на глазах. Старалась машинально делать главное и предчувствовала, что всё это может плохо кончиться. Полина тонула, погружалась в бездну и ни за кого не могла хотя бы зацепиться.
Слишком сложно принять и признаться себе, что ты совсем не нужен любимому человеку. Ты для него никто. Галочка, пометка в списке. Просто маленькая диковинная игрушка. Талисман. Пытаешься сделать всё возможное и даже больше, а в ответ получаешь не то что оплеуху, а полный нокаут, точный удар в солнечное сплетение. После очередного поспешного и совсем не наэлектризованного свидания Полина буднично возвращалась в квартиру и падала на кровать. Она погружалась в темноту, пытаясь вспомнить момент, когда в последний раз была счастлива.
Сдерживая себя титаническими усилиями, постоянно усмиряя свой пыл, в очередной раз проверить на телефоне, не пришло ли его сообщение. Уже несколько дней Борис молчал. Ему было совершенно не интересно, как прошёл её день, получился ли очередной спектакль и что у неё на душе. Канул как в небытие. А перед её глазами всё чаще возникал его образ. Голубые стальные глаза, задорный смех и неподдельная уверенность в себе.
«Что могло произойти? Что я сказала или сделала не так?» – докучала себе вопросами Поля в поисках причин отчуждения. Она не любила осуждать других, а первопричину всех бед и неудач всегда старалась искать в себе, своих мыслях, действиях или бездействиях. «Чем я ему не угодила? Где мой изъян и недостаток? Слишком отталкивала, мало внимания с моей стороны? Но ведь я тружусь, у меня служба! Разве возможно бросить спектакль ради свидания?»
Балерину обуревала глубокая и неизлечимая тоска. Оно чувствовала изменившееся отношение Бориса, его настроение и угасающую заинтересованность. Постоянно проверяла телефон, а по ту сторону связи была пустота. Пропасть. Бездна.
Полина несла слишком тяжёлую для себя ношу – затаившуюся печаль и разочарование. «Как тяжело жить, когда тебе не с кем поделиться, – постоянно думала про себя Полина. – Ни плохим, ни хорошим. Одиночество в меру – очень хорошая вещь, но быть всегда одной – это уж слишком».
Возвращалась домой после рабочего дня или спектакля, сворачивалась калачикам на диване и тихо плакала. Вокруг не было ни души, ни в прямом, ни в переносном смысле. Она могла лежать здесь вечно, и никто бы не заметил, что Поля умерла от тоски и слёз. Замученная своими нереализованными фантазиями, она постоянно думала о Борисе. «Мужчины любят игрушки и у каждого они свои. Одним нравятся гоночные машины или мотоциклы, другие без ума от горных лыж или подводных просторов. А есть особенная категория – коллекционеры. Они собирают не марки и не картины, они охотятся на красивых женщин. Не для того чтобы посоревноваться с Дон Жуаном, а так просто, на бессознательном уровне, чтобы немного развлечься и развеяться. Красивое окружение меняется и наполняет обыденность содержанием. Постоянное движение. Perpetuum mobile».
Как приближение урагана, интуитивно и с каждым днём всё более ярко Полина чувствовала, что их отношения с Борисом никуда не ведут. Чем дальше, тем меньше он хотел с ней общаться. «Я ему нужна, как прошлогодний снег», – мысленно всё повторяла про себя заледеневшую в голове фразу.
Всем своим сердцем она ощущала странный привкус горечи, поражения и глубокой тоски. Полина чувствовала себя покинутой, усталой и обезображенной. «Как я могла так опуститься? Как могла пойти на поводу необузданных чувств и страсти? – непрерывно ругала она себя. – Как я глупа, как глупа…»
Руководство труппы никак не могло определиться, какую солистку поставить на февральское «Лебединое озеро». Обе ведущие балерины готовились и репетировали, не жалея себя. Выходить раз в год или полгода Одеттой – Одиллией огромный вызов. Балет «Лебединое озеро» – вершина мастерства солистки и, вероятно, всей труппы. Высокотехническая хореография и сложные танцевальные рисунки, которые наполнены невероятно глубоким внутренним содержанием. Каждый раз, выходя лебедем на сцену, каждая балерина переживает странное смятение. Даже невозможно определить, что в этом балете более сложное – техника или внутреннее содержание. Танцевать это произведение
Полина готовилась. Она вновь и вновь пересматривала записи постановок разных трупп и находила в них для себя свежие детали образа. Вечерами долго гуляла и осознанно успокаивала себя. Выйти на сцену лебедем можно только при правильной внутренней подготовке. Иначе ничего не получится. Танцевать Одетту – Одиллию лишь ногами было не в её правилах. Красивейший образ балетного искусства следовало должным образом передать зрителям.
Утренний урок закончился, и артисты столпились у доски объявлений. Традиционно каждый искал своё имя в списке. Какая позиция? Какая роль на этот раз? Предвидя возможное разочарование, Полина не спешила и сознательно подошла к списку последней. Одетту – Одиллию руководители труппы поручили танцевать ей, Бельской.
Партнёр Томас в обычной жизни мало напоминал принца Зигфрида. Ему больше подходила роль банковского клерка или информатика. Всегда пунктуален, точен, сконцентрирован на работе, эмоционально он раскрывался только на сцене. Репетиции с ним всегда были как компьютерная игра. Повторение отработанных ходов, поддержек и внешняя холодность в общении. Он умел быстро сосредоточиться и всегда работал столько, сколько положено. Полине не хватало простой человеческой теплоты и открытости. Работая в России с разными партнёрами, она привыкла с ними откровенничать, шутить и смеяться, делиться переживаниями или просто разговаривать по душам. С Томасом этого никогда не получалось. Эмоционально сдержанный и галантный мужчина никогда не переходил условных рамок общения между коллегами. Способствовало ли это обоюдному творческому процессу? Как знать.
Репетиция шла очень хорошо. Партнёры прекрасно знали и чувствовали друг друга.
– Танцуем как следует или вполноги? – спросил Томас.
– Репетируем как полагается. Работаем с полной отдачей, – сухо ответила солистка.
Аккомпаниатор заиграла великолепную музыку Петра Ильича Чайковского, солисты отработали от и до все свои номера, и у балерины от радости приближающегося спектакля начали расти творческие «крылья».
Укутанная в тёплый плед, сосредоточенная и умиротворённая Полина, затаившись в темноте, сидела глубоко за кулисами. Она с нетерпением ждала того момента, когда оркестр, точнее гобой, заиграет первую, основную мелодию спектакля. Эти несколько неповторимо красивейших звуков музыки вдохновляли её, и она тут же входила в образ, мгновенно превращалась из прекрасной девушки в заколдованного лебедя. Дирижёра она видеть не могла и не хотела. При помощи музыки старалась, ещё до выхода на сцену, прочувствовать его настроение и подготовиться к предстоящему совместному творческому процессу.
Зрители зааплодировали. Значит дирижёр уже идёт к своему месту. Теперь кланяется публике. Пауза, вероятно дирижёр уже поднял руки, и вот – медный духовой инструмент заиграл долгожданные, великолепные звуки идущей вниз мелодии. Этот сгусток прекрасного, квинтэссенция, тончайшая, самая одухотворённая сущность нынешнего спектакля. Всё внутри балерины содрогнулось. Она закрыла глаза и, следуя за звучанием музыки, переходила от реальности в иной, сценический мир. Медленно и меланхолично композитор начинал этот красивейший спектакль. Любовь, вечность, красота – всё самое одухотворённое и высокое звучало в лирической музыке. Полина наслаждалась звучанием нот Чайковского. Совсем скоро, предвещая трагедию, скрипки заиграли зловещую мелодию и накал надвигающегося бедствия зазвучал во всём оркестре. Кульминация. На фоне барабанной дроби,
От самой глубокой стены закулисья до главной ложи зрительного зала – всё пространство заполнила чарующая, печальная музыка Петра Ильича Чайковского. «Лебединое озеро» началось.
Солистке не хотелось слушать феерических звуков танцев во дворце, и она наскоро направилась в гримёрную, ожидать своего выхода подальше от сцены. Проходя в коридоре мимо огромного телевизора, транслирующего происходящее на сцене, она услышала звуки первого вальса. Полина остановилась. «Чайковский, безусловно, – гений. Как ему удавалось создавать такую музыку? Это так красиво», – подумала про себя, улыбнулась и несколько минут смотрела, как вся труппа легко вальсирует по сцене.
Зрители были довольны. Они наслаждались и совсем не замечали тотального напряжения артистов. Каждый, кто выходил сегодня на сцену, испытывал огромное волнение. После долгой паузы танцевать «Лебединое озеро» сложно всем артистам. И пусть его уже танцевали бессчётное количество раз, каждое «Лебединое» особенное. Оно непросто запоминается телесными мышцами, его партии надо пережить, познать глубоко. И каждый раз следует танцевать со всей отдачей, как в первый раз. Волнение артистов витало в воздухе и опытному взору ощущалось гораздо ярче обычного.
Солистка ушла в себя. В полной тишине гримёрной настраивалась на рабочий лад.
– Полина, через десять минут ваш выход, – из динамика громкоговорителя раздался голос ведущей спектакля. Балерине уже следовало направляться к сцене.
– Пора, – напутственно прошептала солистка, внимательно посмотрела на себя в зеркало, слегка подправила лебединые «ушки» и пошла за кулисы.
Злой волшебник Ротбарт вытанцовывал колдовские па и балерины-лебеди за кулисами уже были готовы к первому выходу. По задней кулисе проплыли бутафорные лебеди, и Полина Одеттой ступила на сцену.
Только в «Лебедином озере» партия солистки начиналась таким важным и красивым выходом. Её руки, утонченно двигаясь, порхали словно лебедиными крыльями, красивейшие позы следовали одна за другой. Полина внутренне подбадривала себя: «Сегодня мой лучший выход, лучший спектакль!» Она старалась каждое движение протанцевать не телом, а душой и выполнить всё как можно профессиональнее.
Эмоционально неимоверно сложный, захватывающий момент, когда балерины-лебеди вереницей появляются на сцене. Все как одна в строжайшем синхроне, они танцевали технически сложный номер. В это время за кулисой Полина наскоро перевела дух, и вот – лебеди встали коридором, стеснительно спрятались, каждая под своим крылом, и смотрели вдаль, пытаясь разглядеть принца.
Арфистка провела долгое арпеджио.
«Мой выход. С Богом», – сказала себе Полина, перекрестилась и под звуки арфы вышла на сцену.
Сделав несколько взмахов руками – крыльями, она опустилась в самую главную позу спектакля. Начинался изумительный балетный номер, белое
«Я – лебедь, заколдованное девушка, которая не в силах передать свои истинные чувства. Через детали, намёками, лёгкими прикосновениями – только так могу передать принцу, как он мне нравится». Зазвучала последняя фраза
Со сцены она почти убегала – ей совсем не хотелось услышать спонтанной радости зала во время выхода «Маленьких лебедей». Стоило появиться маленьким балеринам как весь зал с удовольствием расслабился.
«Будь проклят тот человек, из-за которого сольный номер солистки навсегда утерял свою значимость!» – сухо и грубо буркнула себе под нос балерина и убежала в гримёрку.
Последнее действие. Выкручивая тридцать два фуэте в чёрном костюме, Полина стабильно стояла на опорной ноге и глазами держала точку. Сегодня она выходила на новый виток с более сильным порывом тайной злости. Её просто колотило внутри. С каждым оборотом Одиллия принимала черты не роковой, а злой женщины. Всё шло как по маслу – ритмично, точно, не смазываясь. И вдруг перед глазами Полины само собой возникло лицо Бориса. «Прочь! Показалось!» – промелькнула мысль, но назойливая картинка повторилась и выбила ее точку фиксации, за которую вращаясь держалась балерина. Полина пошатнулась, но докрутила пируэт. Зашла на предпоследний, как вдруг прямо перед собой увидела в костюме Ротбарта смеющегося Бориса. Опорная нога потеряла свою упругость, подвернулась и солистка навзничь упала на пол. Зал ахнул.
Полина лежала на паркете лицом вниз и боялась поднять голову. Невероятно острая боль прошла от ноги по всему телу и сковало его. Было страшно, больно и так обидно. Весь мир куда-то исчез, провалился. Время замерло. В голове словно гремел огромный колокол. Она не шевелилась и только слышала, как громко кровь стучит в висках.
Вокруг, словно с огромнейшей Щелкунчиковской ёлки, падали на землю и в такт пульсации ее крови разбивались об паркет огромные игрушки. Разноцветные хрустальные шары срывались с зелёных веток и медленно разлетались об пол. Едва различимые осколки летели во все стороны и в полумраке создавали иллюзию блеска, светящегося на туманном фоне сцены.
Падая одна за другой, разбивались об пол её несбыточные мечты. Огромный шар с голубоватым отливом – все те «Лебединые», которые уже никогда не станцевать. Многоцветно переливающаяся, вся светящаяся диковинная игрушка – уже не её «Коппелии». Красное солнце «Кармен» и огромное количество плохо присмотренных девочек «Тщетной предосторожности». Белый шар «Жизель», ярко – жёлтый «Дон Кихот» и все другие возможные спектакли. Как бомбы ударяли шары вокруг неё и с каждым вздрагиванием убивали не свершившиеся сладкие иллюзии. Занавес опустился.
Тяжелейшая головная боль мучала с самого утра. Проснулась, а в затылке уже злорадствует пульсация надвигающейся мигрени. Тошнило от всего – от себя, от боли, от бескрайнего чувства одиночества. Никакие средства не спасали, и с каждой минутой отвращение становилась всё сильнее. Боль разрывала голову на куски.
«Поскорее на свежий воздух! Только он сможет мне помочь, только он». Медленно, словно в невесомости, она еле-еле оделась, закрутила волосы в небрежный пучок, на одной ноге допрыгала до входной двери, надела очки от солнца и, взяв костыли, маленькими шажочками направилась в своё излюбленное место.
Шла, точнее ковыляла, долго. Останавливалась, переводила дух, давала рукам отдохнуть и дальше продвигалась в сторону животворящего источника. Наконец-то увидела красивые чеканные ворота. Финишная прямая. За ними наступит облегчение. Оставшиеся внутренние силы ещё поддерживали, и Полина на костылях добралась до главной аллеи. Бухнулась на первую свободную скамейку и попыталась отдышаться.
Поделиться книгой: