— Еще конкурс устраивать будем. — усмехнулся Фрунзе. — Потому что гражданин, пока он состоит в народной милиции, будет получать ежемесячные денежные компенсации. Небольшие, но постоянные и заметные. Хоть и заметно меньшие чем зарплаты. Скажем рублей по десять. Будет получать налоговые льготы. Обретет приоритет при поступлении в учебные заведения на конкурсной основе. Льготное лечение. Раз в год будет получать компенсацию для приобретения униформы. Получит право на открытое ношение оружия и применения его для самозащиты и поддержания общественного порядка. Более того, после завершения 20-летней службы в рядах народной милиции, будет окончательно уволен в запас, получив надбавку к пенсии. Ну и так далее. Тут можно подумать над сеткой и конкретном цифровом значении этих льгот. Я уверен — желающих будет хватать и нам придется очень серьезно работать, отбирая кандидатов.
— И какой вы хотите развернуть штат народной милиции?
— А вот это нам с вами и нужно решить. Прикинув, сколько мы сможем себе позволить не надрываясь. И сколько нужно, исходя из международной обстановки. Заодно решив — что делать с учебными частями да военкоматами.
— А что вы с ними хотите делать? — несколько задумчиво спросил Свечин.
— У нас около 150 миллионов населения. Из них примерно половина — мужчины. Ну, почти. Из которых что-то порядка трети подходят по возрасту для мобилизации. То есть, что-то порядка 25 миллионов. Ну хорошо — четверть, то есть, порядка 18 миллионов. Совсем возрастных и задействованных на важных производствах лучше не трогать. Где-то треть из них имеет боевой опыт либо Империалистической, либо Гражданской войны. А кто-то — обеих. Но сколько из них и в каком плане пригодны к войне — вопрос. Ведь времена были лихие. Случайных людей в армию заносило эшелонами. А нужды ли в армии «хлебушки» и прочие «мякиши»?
— Что вы имеете в виду? — нахмурился Свечин.
— Военные комиссариаты должны тщательнее отбирать призывной контингент. Не только по физическим данным, но и по психическим и морально-нравственным. Думаю, вы прекрасно понимаете, что если человек не хочет служить, то это потенциальный дезертир, перебежчик, саботажник и так далее. Зачем он в армии? А при 18 миллионах потенциальных резервистов, которых нужно либо учить, либо переучивать уверен, выбор будет. Мы технически не в состоянии их всех прогнать через учебные части, приводя к единой норме базовой подготовки, даже за десять лет. И выбирать так или иначе все одно придется.
— А морально-нравственный критерий отбора? Зачем он? — спросил Шапошников.
— У людей с оружием много искушений. Поэтому давать его людям с дурными наклонностями плохая идея. Через это мы будем плодить мясников и моральных уродов. Понятно, «томных девушек» произвольного пола в армию нет нужды призывать, но и откровенным садистам там не место.
— Если сделать возможным самоотвод, то много будет косить от призывной службы, — заметил Буденный.
— Это так. А значит за службу должны идти какие-то плюшки. Например, занятие каких-либо руководящих постов разрешить только для тех, кто прошел службу. Или там разрешение на открытие дела выдавать только после службы. Если годен — то в обычных учебных частях. Если не годен или взял самоотвод — то удвоенный или утроенный срок в социально значимой профессии. Например, медбратом в больнице «утки» потаскать. Или еще чем заниматься. Плюшки эти должны быть с одной стороны значимы, а с другой — без них человек бы не чувствовал себя ущербным, живя обычной жизнью маленького человека. Кстати, возможность пройти службу вольноопределяющимся по военной или альтернативной линии должно, я думаю, сохраняться до окончания мобилизационного возраста. То есть, считай до старости…
С этими доводами Михаила Васильевича в целом согласились все. Как и с теми, что нужно полностью реорганизовывать работу военных комиссариатов. Ведь им теперь предстояло проводить большую и социально значимую работу. Для чего решили и зарплаты поднять кардинально, и личную ответственность внести, и ротации, с выводом из структуры военкоматов после трех-четырех лет службы. Да и комплектовать личный состав военкоматов из ветеранов армейских, вручая им разовый контракт в качестве увольнительного поощрения по службе. И так далее…
Ну и коснулись вооружений.
Армии однозначно требовалось если не самое лучшее оружие, то уже точно близкое к этому. И ее основой по задумке Фрунзе должны были стать механизированные соединения. Первоначально в формате сочетания моторизованной пехоты на грузовиках с танковыми частями. С дальнейшей пересадкой пехоты на бронетранспортеры и боевые машины пехоты при сохранении танковых компонентов. Причем танки сюда должны идти лучшие, а не мобилизационный шлак. Артиллерия здесь также должна быть переведена на различные подвижные платформы, став самоходной. То есть, вывести из армии буксируемую артиллерию в полном объеме. Исключая минометы и подобные системы, но их можно скорее отнести к носимой или вьючной.
Особняком стоял армейский спецназ, такой как воздушно-десантные части, штурмовые инженерно-саперные, горная и морская пехота и так далее. Здесь требовалось действовать по ситуации. Все-таки много специфики и не всю ее можно было удовлетворить на текущем уровне развитии науки и техники.
Общая парадигма — армия должна стать мобильным, бронированным кулаком.
С народной милицией такого, увы, прокатить не могло. Просто в силу того, что промышленность Союз, даже получившая boost последние пару лет, все еще было довольно слабой. Да, в оригинальной истории Союз сумел только в 1945-1947 годах завершить моторизацию. Но это было возможно только благодаря сильнейшему перекосу экономического и промышленного развития, а также почти полумиллионном парку грузовиков, которые он получил по линии Ленд-лиза. Без которых, на 1941 год, пехота РККА имела очень ограниченную моторизацию.
И порываться прыгнуть выше головы, проведя сплошную моторизацию вооруженных сил не было, по мнению Фрунзе, никакого смысла. С одной стороны, все эти грузовики остро требовались в народном хозяйстве. Особенно сейчас — на старте. Когда имелся пусть и маленький, но экономический эффект от каждого грузовика. С другой стороны, этого и не требовалось. Во всяком случае в ближайшие лет десять.
Поэтому народная милиция должна была формироваться по схеме легкой пехоты. Ну, почти. Потому как оставлять ее совсем без артиллерии и бронетехники не имело никакого смысла. Опыт боевых действий на Украине показал — даже один бронеавтомобиль может изменить ход боя целой роты, а то и батальона.
Что влекло за собой определенные выводы.
Так, например, вся буксируемая артиллерия будет переводиться сюда — в народную милицию. И механизироваться. Потому что таскать ее лошадьми — разорение для экономики.
Пехота должна будет передвигаться на своих двоих… колесах. То есть, на велосипедах. Ибо выпустить один-два, и даже три миллиона крепких армейских велосипедов не представлялось стратегической проблемой. А потом их еще и модернизировать можно относительно легко, оснастив планетарным редуктором с двумя-тремя скоростями.
А вот в качестве усиления здесь должны были идти отдельные подразделения, край части АБТ. Развернутые на основе бронеавтомобилей и гусеничной техники. Причем тяжелые танки и самоходки сюда поставлять было бы перебором, ибо дорого. Поэтому требовалось скорректировать НИОКР и родить что-то вроде малого или среднего танка сопровождения для обеспечения устойчивости этих легких войск. Желательного малого танка. И, безусловно, держащего основные противотанковые средства противника. Хотя бы до уровня 37-45-мм пушек.
Само собой, все что можно — нужно унифицировать. Но и не усердствовать особенно, потому что легкая танковая платформа, разрабатываемая ранее в Союзе, подходила для этого достаточно условно. Слишком слабо защищенная. А повышение ее стойкости без изменения конфигурации корпуса выливалось бы в излишне большой вес. И как следствие, цену. Ведь в эти годы стоимость танка складывалась примерно на 70% из стоимости его корпуса, а тот в известной степени диктовался его массой. Броневая сталь стоила денег и не малых.
— Опять перемены? — усмехнулся Свечин после совещания.
— Не опять, а снова, — вернув улыбку, ответил Фрунзе.
— Не боитесь, что эти все метания приведут к трагедии?
— А разве тут есть метания? Генеральная линия на войска постоянной готовности сохранилась, лишь дополнившись. Изменения касаются только второстепенных структур. Да и там — скорее наводя в них порядок и придавая им какой-то смысл. Ну, кроме формальной обязанности. По сути территориальные части и выступали в роли народной милиции в этой войне.
— Так да не так. Территориальные части по сути своей — иные войска. И статус другой имели. И задачи. И способы дислокации да комплектования. Про мотивацию я и не говорю.
— Думаете, что народная милиция плохая задумка?
— Почему же? Идея необычна и не лишена смысла. Но люди пойдут в нее ради выгоды. И, в случае серьезной войны, вряд ли будут заинтересованы крепко драться.
— А простые обыватели, не имеющие подготовки, будут заинтересованы?
— Они сражаются за свой дом.
— А если их дом далеко? — повел бровью Фрунзе. — Условностей в таких делах много.
— Да, но эти милиционеры будут по сути своей сражаться за деньги. Наемники. Как и войска постоянной готовности.
— А что вам не нравится в этом?
— Ну как же? Наемники славятся своей ненадежностью. Нет денег — нет наемника.
— Во-первых, Александр Андреевич, наемник — это любой человек, который получает за свой труд плату. То есть, трудится по найму. Во-вторых, вы знаете другой разумный способ комплектации войска? Землю им за службу давать хотите? Или может в рекруты забривать? Или вы думаете, что человек будет крепко служить за «спасибо»? Единицы — может быть. Для остальных же любовь к Родине должна быть взаимной. Ибо если Родина тебя не любит, то твоя к ней любовь отдает каким-то мазохизмом. Не так ли?
— Умеете вы все перекрутить… — фыркнул недовольный Свечин.
— А что я сказал не так? В свое время Самуэль Джонсон сказал, что патриотизм — последнее прибежище негодяя. Но не в том смысле, что патриотизм — это что-то плохое. Нет. Это очень доброе и светлое чувство. Просто нам, как чиновникам и руководителям государства очень важно не оказаться мерзавцами, которые спекулируют на нем ради своих грязных делишек. Как это сделать? Не секрет. Приветствовать патриотизм граждан. И отвечать на него встречным добрым чувством… и делом. Прежде всего делом, ибо какое же чувство без дела? Правильно — пустяшное. То есть, делать так, чтобы любовь к Родине стала обоюдной. Думаю, что вы понимаете — заставлять людей драться и рисковать своей жизнью за «спасибо» вряд ли будет этой самой взаимной любовью. Ведь мы живем в материальном мире. И у мужчины есть семья и финансовые обязательства перед ней. Посему весьма паскудно оставлять семью такого честного защитника без средств к существованию, пока он отдает долг Родине. Ну или держать в черном теле, покуда этот мужчина готовиться защищать свое Отечество.
— Вы, полагаю, меня не поняли совершенно, — покачал головой визави.
— Отчего же? Понял. Просто у нас в среде чиновников, в том числе военных, есть странная болезнь со времен царя Гороха — испытывать патологический страх перед платой за труд. Прикрываясь разной степени возвышенности тезисами. Но я думаю, что любой труд должен быть оплачен. Тем более такой рисковый. Не так ли?
Свечин лишь усмехнулся.
Скосился на Триандафилова. Тот пожал плечами и развел руками, дескать, «а что я»?
— Хорошо. Пусть так. Я с вами не согласен, но у меня нет аргументов. Нужно подумать. Внутреннее чутье мне говорит о том, что такой подход не правильный. И я не могу от него просто так отмахнуться.
— Тогда как появятся аргументы — вернемся к обсуждению данного вопроса. А пока пообещайте мне, что не станете саботировать работу наркомата.
— Боже упасти! Михаил Васильевич, как вы подумать об этом могли? Обещаю, конечно. В конце концов вы начальник и вы ставите передо мной задачи. И то, как их нужно делать. В таких же делах, это вообще пустое. Потому как вы правы — царская призывная армия себя не оправдала. При всей нашей ностальгии она была посмешищем. А другой альтернативы я предложить не могу. И, признаться, не хочу.
— А вот это очень зря. Я не тиран и не диктатор. Мне главное в этом деле — укрепление нашей обороны. Так что, если придумаете что-то интересное — обязательно предлагайте. Реализуем или нет — вопрос. Но из таких идей и складывается будущее. Мы ведь не хотим, как иные генералы, готовиться к прошедшей войне?
— Очевидно нет, — расплылся в улыбке Свечин.
Остальные присутствующие тоже отозвались эмоционально. Эту присказку Фрунзе часто говорил. Наверное, слишком часто. Из-за чего она уже жужжала в головах подчиненных, заставляя думать не о прошлом и настоящем, но и даже о будущем…
[1] Милиция — это традиционное название военного ополчение, а не органов защиты правопорядка.
Часть 1. Глава 4
— Добрый день, — поздоровался Фрунзе, встречая своего гостя. — Проходите, проходите. Рад вас видеть.
Патриарх Петр прошел в прихожую. И, раздевшись, проследовал за хозяином жилища в комнату. К столу с чаем.
— Признаться, я сильно раздумывал, принимать ваше приглашение или нет, — произнес он, присев на стул.
— Понимаю, — улыбнулся нарком. — Но я рад, что вы отозвались.
— Почему вы пожелали встретится вот так? Почему не в рабочем кабинете?
— А почему нет?
— Это выглядит странно. Мы ведь с вами не дружим и даже не приятельствуем.
— А зря. Добрые личные отношения в нашем деле только на пользу пойдут.
— Думаете?
— Уверен. Попробуйте вот это печенье. Супруга испекла. Что? Не нравится? Мда. Тогда я тоже не буду пробовать. Шучу. — улыбнулся Фрунзе и охотно откусил печенье.
— Шуточки у вас…
— Вы знаете, что произошло в Германии?
— Могу только догадываться. Безумие какое-то. Временная оккупация части германских земель под надуманными предлогами.
— Вы полагаете, что временная? — скептично хмыкнул нарком.
— Так полагают мои знакомые, проживающие в тех землях.
— Наивные чукотские валенки… — пожав плечами прокомментировал это заявление Михаил Васильевич. — В сложившихся условиях сближение России, ох простите, Советского Союза и Германии стало неизбежным. И грозит в горизонте десяти-двадцати лет появлением непробиваемого, просто ультимативного военно-политического и экономического объединения. Чего ни англичане, ни французы допустить не могут. Из-за чего и устроили украинский мятеж вкупе с польским вторжением. Когда же стало ясно, что их задумка провалилась — пошли ва-банк.
— На оккупацию Германии?
— На раздел. И заняли ее земли западнее Эльбы. Насколько мне известно, там в ближайший год будут создано два государства: Ганновер и Бавария, которые станут протекторатами Великобритании и Франции соответственно.
— А почему они пошли только до Эльбы? Почему они не стали оккупировать всю Германию?
— Потому что Райхсвер перешел в полном составе на восток. Ну и вмешались мы. Западный корпус РККА переброшен к Эльбе и сейчас срочно оснащается тяжелыми вооружениями. А по закрытым дипломатическим каналам мы дали понять — еще шаг восточнее и война. Причем сами немцы в этой войне выступят на нашей стороне. Так что в самые сжатые сроки мы получим обстрелянных добровольцев с опытом Мировой войны на десятки дивизий. Это в дополнение к нашим силам. А легкие вооружения мы уже сейчас делаем в довольно неплохом объеме. Достаточном для того, чтобы в горизонте полгода — год развернуть очень внушительную группировку по Эльбе и перейти к полномасштабному наступлению.
— Ясно… — чуть помедлив, обдумывая слова, сказал Петр Полянский. — Бедные немцы. Если все так, как вы говорите, то их державу разорвут на три куска. Уже разорвали.
— А еще есть Швейцария и Австрия. Они тоже населены немцами.
— Да-да, безусловно. Но для чего вы мне это говорите?
— Что вы знаете о протестантах?
— Опять какой-то подвох?
— Чем протестанты отличаются от христиан и мусульман?
— От христиан? Они ведь тоже христиане.
— Вы правы, это вопрос с подвохом, — прищурился Фрунзе.
— Тогда не ходите вокруг да около.
— Так сложилось, что века с XVI наше Отечество предпочитало договариваться с протестантами, оппонируя католикам. Что раз за разом заканчивалось для нас довольно плохо. Не знаете почему?
— Я весь внимание.
— По делам их узнаете их. Так ведь?
— Так.
— А кто у нас отец лжи?
— К чему вы клоните?
— В протестантской этике есть один фундаментальный момент, который отличает их и от христиан, и от мусульман, и от иудеев. А именно разрыв между делами и спасением. Добрые дела для них не являются важным компонентом спасения души. Достаточно веры. Иными словами — творить ты можешь все, что угодно, главное — регулярно ходить в церковь и верить. Но, согласитесь, это крайне странно. Ведь если ты веришь в Христа и держишься его концепции Нагорной проповеди, то вряд ли будешь открыто и публично поощрят что-то, что ей принципиально противоречит. Тому же золотому правилу[1].
— Православные и католики тоже творят злые дела.
— Так и есть. Но одно дело, как ты делаешь гадость, прекрасно понимая, что это гадость и после смерти тебе придется за это все отвечать. И совсем другое — когда ты творишь подобные вещи, не считая это чем-то плохим. Масштаб, массовость и обыденность зла принципиально иная.
— В теории.
— И на практике тоже. Что мы знаем о протестантах? Они отличились в самой безумной охоте на ведьм[2]. В вырезании коренного населения целого континента[3]. В создании человеческих ферм для разведения рабов[4]. В самой горькой и отчаянной работорговля. В создании концентрационных лагерей смерти для неугодного населения[5]. И так далее. Нет никаких сомнений — представители любых конфессий творят мерзости и гадости. Но тут какой-то просто уникальный случай. Я не говорю, что все протестанты — плохие люди. Я говорю о том, что этика и мораль их религии очень сильно напоминает скрытый сатанизм. По делам. И по тому, как эти дела совпадают с их словами.
— Я понял вас, — нехотя кивнул патриарх. — И да, что-то в ваших словах есть. Но к чему вы это говорите мне?
— В Германии в целом и в восточной в частности сейчас тяжелейший кризис. Коллапс считай. Из-за разрушения экономических связей и логистических цепочек. Люди теряют средства к существованию. И они будут продолжать это делать. Поэтому я хотел бы, чтобы Русская православная церковь открыла на территории востока Германии благотворительные миссии. И, кроме непосредственной помощи населению, скажем так, не забывали про прозелитизм.
— Это… неожиданно…
— Для финансирования гуманитарных миссий будет создан специальный фонд, куда деньги станет вносить и советское правительство. Анонимно, разумеется. Официально это станет фондом помощи, собираемый православной общиной Союза. И, как вы понимаете, если деньги пойдут не туда...
— Зачем вам это? — после долгой паузы, спросил патриарх, проигнорировав угрозу.
— Мы не можем отдавать восток Германии англичанам или французам. Запад Германии во многом будет поделен по конфессиональному признаку. Протестантский север отойдет Лондону, а католический юг Франции.