Активная Сторона Бесконечности

– Давай проясним этот момент, – сказал он в ответ. – На моем языке, языке магов Древней Мексики, я был таким реальным, каким только мог быть, и в таком виде я действительно пришел к тебе из моего внутреннего безмолвия, чтобы сообщить о требовании бесконечности и предупредить тебя, что у тебя осталось мало времени. И ты, в свою очередь, из своего внутреннего безмолвия действительно отправился в этот выбранный нами город, чтобы сказать мне, что сумел выполнить требование бесконечности.

На твоем языке, языке обычного человека, я в обоих случаях был сном-фантазией. У тебя был сон-фантазия, что я пришел к тебе, не зная адреса, а затем у тебя был сон-фантазия, что ты прибыл, чтобы встретиться со мной. Что касается меня как мага, то, что ты считаешь своим сном-фантазией о встрече со мной в том городе, было настолько же реально, как наш с тобой разговор сегодня.

Я признался дону Хуану, что никак не мог приспособить эти события к образу мышления человека Запада. Я сказал, что думать о них в терминах снов-фантазий означает создавать ложную категорию, которая не выдерживает критики, и что единственным сколько-нибудь приемлемым объяснением является другой аспект его знаний: сновидение.

– Нет, это не сновидение, – подчеркнул он. – Это нечто более непосредственное и более загадочное. Кстати, у меня для тебя сегодня есть новое определение сновидения, соответствующее твоему сегодняшнему уровню. Сновидение – это действие изменения точки соединения с темным морем осознания. Если так его рассматривать, это очень простое понятие и очень простой шаг. Тебе нужно все, что у тебя есть, чтобы осознать это, но это вполне осуществимо и не окружено мистическим туманом.

– Название сновидение всегда выводило меня из себя, – продолжал он, – потому что оно ослабляет очень могущественное действие. Из-за этого названия оно кажется чем-то случайным; оно в каком-то смысле становится фантазией, каковым ни в малейшей степени не является. Я пытался изменить это название, но оно слишком глубоко укоренилось. Может быть, когда-нибудь ты сможешь изменить его, хотя, как и со всем остальным в магии, боюсь, что, когда ты это действительно сумеешь, тебе будет уже до лампочки, как что бы то ни было называется.

Все то время, что я его знал, дон Хуан очень подробно объяснял, что сновидение – это искусство, открытое магами Древней Мексики, с помощью которого обычные сны преобразуются в настоящие врата в иные миры восприятия. Он приближал всеми возможными способами приход того, что он называл вниманием сновидения, то есть способности уделять особый вид внимания или особый вид осознания элементам обычного сна.

Я старательно следовал всем его рекомендациям и достиг успеха в том, чтобы приказывать своему осознанию оставаться фиксированным на элементах сна. Дон Хуан советовал мне не стараться специально увидеть желаемый сон, а фиксировать свое внимание на деталях любого обычного сна.

Затем дон Хуан энергетически показал мне то, что маги Древней Мексики считали источником сновидения: сдвиг точки сборки. Он сказал, что точка сборки очень естественно смещается во время сна, но увидеть это смещение нелегко, ибо для этого требуется агрессивное настроение[15], которое было пристрастием магов Древней Мексики. Эти маги, как сказал дон Хуан, открыли все основы своей магии с помощью этого настроения.

– Это очень хищническое настроение, – продолжал дон Хуан. – Совсем нетрудно войти в него, ибо человек по природе своей хищник. Ты можешь агрессивно увидеть любого в этой маленькой деревне или кого-то далеко отсюда, когда он спит; для этой цели подойдет любой. Что важно для тебя – так это прийти к чувству полной индифферентности. Ты ищешь что-то, и ты отправился на поиски этого. Ты отправишься на поиски человека, находя, как хищный зверь из породы кошачьих, кого-то, на кого можно напасть.

Дон Хуан сказал мне, смеясь над моим огорчением, что трудный момент этой техники – такое настроение и что мне нельзя быть пассивным во время видения, потому что это зрелище предназначено не для наблюдения, а для действия по отношению к нему. Возможно, повлияла сила внушения, но в тот день, когда он рассказал мне все это, я чувствовал себя поразительно агрессивным. Каждый мускул моего тела был переполнен энергией, и в моей практике сновидения я действительно отправился на поиски кого-то. Меня не интересовало, кем этот кто-то может быть. Мне нужен был кто-то спящий, и какая-то сила, о которой я знал, не совсем сознавая ее, направила меня к обнаружению этого кого-то.

Я так и не узнал, кто это был, но, когда я видел этого человека, я чувствовал присутствие дона Хуана. Это было странное ощущение – знать, что кто-то рядом со мной, ощущать неопределенное чувство близости, которое возникало на каком-то уровне осознания, не знакомом ни по каким моим действиям в прошлом. Я мог только сосредоточить свое внимание на неподвижном человеке. Я знал, что он мужчина, но не знал, откуда я это знаю. Я знал, что он спит, потому что шар энергии, которым обычно является человек, был немного сплющен; он был растянут горизонтально.

И тут я увидел точку сборки не в таком положении, как обычно. Она была смещена направо и немного вниз от того места, где должна была быть. Я вычислил, что, если точка сборки обычно находится прямо за лопатками, в этом случае она переместилась в область ребер. Еще я заметил, что она была неустойчивой. Она беспорядочно колебалась, а затем вдруг вернулась в свое нормальное положение. У меня было отчетливое чувство, что, очевидно, мое присутствие и присутствие дона Хуана разбудило этого человека. Сразу же после этого я увидел массу неясных образов, а затем проснулся в том месте, откуда отправился.

И еще дон Хуан обычно говорил мне, что маги разделены на две группы: одна из групп – сновидящие; а другая – сталкеры. Сновидящие – это те, кто умеют с легкостью смещать точку сборки. Сталкеры – это те, кто способны удерживать точку сборки фиксированной в этом новом положении. Сновидящие и сталкеры дополняют друг друга и работают в парах, влияя друг на друга своими природными склонностями.

Дон Хуан заверил меня, что смещать и фиксировать точку сборки по своей воле можно с помощью железной дисциплины магов. Он говорил, что маги его линии считают, что в светящемся коконе, каковым мы являемся, есть по крайней мере шестьсот точек, которые при сознательном смещении точки сборки могут дать нам целые миры. Это значит, что, если наша точка сборки смещена в любую из этих точек и остается фиксированной в ней, мы воспринимаем такой же реальный мир, как и мир повседневной жизни, но отличающийся от него.

Кроме того, дон Хуан объяснил, что искусство магии состоит в том, чтобы манипулировать точкой сборки и по своей воле заставлять ее менять положение на светящихся сферах, каковыми являются люди. Результатом этой манипуляции является сдвиг точки контакта с темным морем осознания, из-за чего в точке сборки сосредоточивается другой пучок мириад энергетических полей в форме светящихся нитей. В результате того, что в точке сборки собираются новые энергетические поля, приходит в действие осознание иного типа, чем то, которое необходимо для восприятия мира повседневной жизни. Оно превращает новые энергетические поля в сенсорные данные, которые интерпретируются и воспринимаются как другой мир, поскольку порождающие его энергетические поля отличаются от привычных.

Он сказал, что точным определением магии как практики может быть определение: магия – это манипуляция точкой сборки с целью изменения фокуса ее точки контакта с темным морем осознания, позволяющая таким образом возможность восприятия других миров.

Дон Хуан сказал, что искусство сталкеров выходит на сцену после того, как точка сборки смещена. Сохранение фиксации точки сборки в ее новом положении обеспечивает магам абсолютно полное восприятие того нового мира, в который они входят, точно так же, как мы воспринимаем мир повседневных дел. Для магов линии дона Хуана мир повседневной жизни – это всего лишь одна складка всего мира, состоящего по крайней мере из шестисот таких складок.

Дон Хуан вернулся к теме моих странствий по темному морю осознания и сказал, что то, что я сделал исходя из своего внутреннего безмолвия, очень похоже на то, что делается в сновидении. Но при странствии по темному морю осознания нет никаких помех, вызванных сном, и нет никакой необходимости контролировать свое внимание, как во время сна. Странствие по темному морю осознания вызывает мгновенный отклик. В нем есть определенное всепоглощающее ощущение здесь и сейчас. Дон Хуан посетовал на то, что некоторые придурковатые маги назвали этот акт непосредственного достижения моря осознания «сновидением в бодрствовании», делая термин сновидение еще более нелепым.

– Когда ты думал, что у тебя сон-фантазия о путешествии в этот выбранный нами город, – продолжал он, – ты на самом деле переместил свою точку сборки прямо в определенное место темного моря осознания, которое позволяет совершить такое странствие. Затем темное море осознания обеспечило тебя всем необходимым для продолжения этого странствия. Никак невозможно по своей воле выбрать это место. Маги говорят, что его безошибочно выбирает внутреннее безмолвие. Просто, правда?

Он объяснил мне тонкости такого выбора. Для воинов-странников этот выбор фактически не есть действие по выбиранию чего-то, а скорее действие по изысканному безмолвному согласию с просьбами бесконечности.

– Выбирает бесконечность, – сказал он. – Искусство воина-странника в том, чтобы обладать способностью двигаться по малейшему намеку; искусство безмолвно соглашаться с каждой командой бесконечности. Для этого воину-страннику нужна отвага, сила и, прежде всего, трезвость. Все эти три качества, вместе взятые, дают в результате элегантность в действиях!

После минутной паузы я вернулся к теме, которая больше всего меня интриговала.

– Но, дон Хуан, трудно поверить, что я действительно отправился в этот город телом и душой, – сказал я.

– Это невероятно, но так оно и есть, – сказал он. – Вселенная безгранична, и возможности игры во всей Вселенной в целом действительно ни с чем не сравнимы. Так что не попадайся на аксиому «Верю только в то, что вижу», потому что это самая дурацкая позиция, какую только можно занять.

Доводы дона Хуана были кристально ясны. Они имели смысл, но я не знал, где они имели этот смысл, – явно не в моем повседневном мире обычных дел. Тогда дон Хуан, вызвав во мне сильную тревогу, заверил меня, что для магов есть только один способ справляться со всей этой информацией: испытать ее на собственном опыте, ибо ум просто не способен воспринять все это.

– Что ты предлагаешь мне делать, дон Хуан? – спросил я.

– Ты можешь намеренно совершать путешествия по темному морю осознания, – ответил он, – но так и не узнаешь, как это делается. Скажем, это делает внутреннее безмолвие, следуя необъяснимыми путями, – путями, понять которые невозможно, можно только практиковать.

Дон Хуан попросил меня сесть на кровати и принять позу, которая способствует внутреннему безмолвию. Обычно я мгновенно засыпал всякий раз, как принимал эту позу. Но когда я был с доном Хуаном, из-за его присутствия я не мог заснуть; вместо этого я входил в настоящее состояние полной тишины. В этот раз после секундной тишины я обнаружил, что иду. Дон Хуан во время ходьбы направлял меня за руку.

Мы уже не были в его доме; мы шли по городу индейцев яки, в котором я никогда до этого не был. Я знал о существовании этого города; я много раз был рядом с ним, но мне приходилось поворачивать обратно из-за полнейшей враждебности людей, которые жили вокруг него. В этот город чужаку было почти невозможно войти. Единственными не-яки, которые имели свободный доступ в этот город, были инспектора из Федерального банка, так как банк скупал урожай у фермеров-яки. Бесконечные переговоры с фермерами-яки крутились вокруг получения от банка авансов наличными на основании близких к домыслам предположений о будущем урожае.

Я сразу же узнал город по описаниям людей, которые там побывали. Как будто для того, чтобы удивить меня еще больше, дон Хуан прошептал мне на ухо, что мы находимся в этом самом городе индейцев яки. Я хотел спросить его, как мы сюда попали, но не смог произнести ни слова. Там было много индейцев, которые о чем-то спорили; по-видимому, многие выходили из себя от гнева. Я не понимал ни слова из того, что они говорили, но, как только у меня родилась мысль, что я не понимаю, что-то прояснилось. Было очень похоже на то, как если бы в сцене появилось больше света. Все стало очень рельефным и четким, и я понял, о чем говорят эти люди, хотя и не знал как; я не говорил на их языке. Слова были явно понятны мне – не по отдельности, а группами, как будто мой ум мог воспринимать целые структуры мыслей.

Признаться, я получил невиданный шок – не столько из-за того, что понимал, о чем они говорят, но и из-за содержания их разговоров. Эти люди действительно были воинственными. Это были совсем не люди Запада. Их слова были словами вражды, войны, стратегии. Они измеряли свою силу, свои ударные ресурсы и жалели о том, что у них не хватает сил осуществить свои удары. Я отметил в своем теле отражение боли их бессилия. У них были только палки и камни против вооружения высокой технологии. Они печалились о том, что у них нет лидеров. Больше всего на свете они желали появления какого-то обладающего притягательной энергией лидера, который вдохнул бы в них силы.

Затем я услышал циничный голос: один из них высказал мысль, которая, по-видимому, подавила всех без исключения, включая и меня, потому что я чувствовал себя как бы их неотъемлемой частью. Он сказал, что они побеждены безнадежно, ибо даже если сейчас у кого-то из них появится харизма для того, чтобы подняться и сплотить их, его предадут из-за чувства зависти, ревности и обиды.

Я хотел рассказать дону Хуану о том, что со мной происходило, но не мог произнести ни единого слова. Только дон Хуан мог говорить.

– Яки не уникальны в своей мелочности, – сказал он мне на ухо. – Это то состояние, в котором пойманы люди; состояние, которое даже не человеческое, а навязано извне.

Я почувствовал, как мой рот непроизвольно открывается и закрывается в отчаянной попытке задать вопрос, который я не мог даже сформулировать. Мой ум был пустым, лишенным мыслей. Мы с доном Хуаном стояли в кругу людей, но, кажется, никто из них нас не замечал. Я не видел никаких движений, реакций или взглядов украдкой, которые бы показали, что они о нас знают.

В следующее мгновение я оказался в построенном вокруг железнодорожной станции мексиканском городке, который находился приблизительно в полутора милях на восток от того места, где жил дон Хуан. Мы с доном Хуаном находились посреди улицы рядом с государственным банком. Сразу после этого я увидел одно из самых странных зрелищ, которые мне вообще приходилось наблюдать в мире дона Хуана. Я видел энергию как потоки во Вселенной, но я не видел людей как сферические или продолговатые шары энергии. Одно мгновение люди вокруг меня были нормальными людьми из повседневной жизни, а в следующее они стали некими странными существами. Шар энергии, которым является человек, был как бы прозрачным; это было подобно гало вокруг похожей на насекомое сердцевины. Эта сердцевина имела не форму примата. Не было никаких частей скелета, так что я не видел людей и как бы рентгеновским зрением, проходящим до костей. В сердцевине были скорее геометрические формы, созданные, по-видимому, из жесткой вибрации материи. Эта сердцевина была похожа на буквы алфавита – прописное Т было, по-видимому, главной строительной опорой. Перед Т было подвешено толстое перевернутое L; греческая буква дельта, которая доходила почти до земли, была расположена ниже вертикальной черты Т и, очевидно, служила опорой всей этой структуры. Сверху на букве Т я увидел что-то вроде веревки диаметром около дюйма; она проходила через верхушку светящейся сферы, как будто то, что я видел, было на самом деле гигантской бусиной, подвешенной за верхнюю часть, как драгоценный камень.

Когда-то дон Хуан познакомил меня с метафорой, описывающей единство энергетических нитей людей. Он сказал, что маги Древней Мексики описали эти нити как занавес, сделанный из нанизанных на нить бусин. Я понял это буквально, как будто нить проходит через многочисленные энергетические поля, которыми мы являемся, с головы до пяток. Прикрепляющая нить, которую я видел, делала круглую форму энергетических полей людей скорее похожей на брелок. Но я не видел, чтобы хоть какие-то существа были подвешены на одной нити. Все без исключения существа, которых я видел, были в форме геометрических фигур с какой-то нитью в верхней части сферического гало. Эти нити мне очень напомнили разрозненные, похожие на червей формы, которые некоторые из нас видят через полуприкрытые веки под солнечным светом.

Мы с доном Хуаном прошли по городу из одного конца в другой, и я увидел буквально десятки существ геометрической формы. Моя способность видеть их была крайне неустойчива. Я на мгновение видел их, а затем терял из виду и сталкивался с обычными людьми.

Вскоре я страшно устал и мог видеть только обычных людей. Дон Хуан сказал, что пора возвращаться домой, и опять что-то во мне потеряло мое обычное чувство непрерывности. Я оказался в доме дона Хуана, не имея ни малейшего представления о том, как я пересек расстояние от города до дома. Я лежал в своей кровати и отчаянно пытался вспомнить, вернуть мое воспоминание, обыскать глубины самого себя в поисках ключа к тому, как я попал в город яки и в город возле железнодорожной станции. Я не верил, что это были сны-фантазии, потому что сцены были настолько детальными, что могли быть только реальностью, и все же быть реальностью они не могли никак.

– Ты теряешь свое время, – сказал дон Хуан, смеясь. – Я обещаю тебе, что ты никогда не узнаешь, как мы попали из дома в город яки, и из города индейцев яки на железнодорожную станцию, и от станции – домой. Произошел разрыв в непрерывности времени. Вот что делает внутреннее безмолвие.

Он терпеливо объяснил мне, что прерывание потока непрерывности, который делает мир для нас понятным, – это магия. Он заметил, что я в этот день странствовал по темному морю осознания и видел людей такими, каковы они есть, занятыми человеческими делами. А затем я видел нить энергии, которая связывает специфические линии человеческих существ.

Дон Хуан повторял мне снова и снова, что я был свидетелем чего-то конкретного и необъяснимого – я понимал то, что говорят люди, не зная их языка, я видел нить энергии, которая соединяет людей с некоторыми другими существами, – и что я выбрал эти аспекты с помощью намеревания этого. Он подчеркнул, что совершенное мной намеревание было не сознательным и не произвольным, что намеревался я на глубоком уровне и намерение было продиктовано необходимостью. Мне нужно было познакомиться с некоторыми из возможностей странствия по темному морю осознания, и мое внутреннее безмолвие направило намерение – извечную силу Вселенной – к удовлетворению этой потребности.

Глава 13. Неорганическое осознание

К данному моменту моего ученичества дон Хуан раскрыл мне запутанность его жизненной ситуации. Он заявил, вызвав у меня досаду и уныние, что он живет в хибарке в штате Сонора в Мексике потому, что эта хибарка отображает мое состояние осознания. Я не очень-то поверил, что он действительно считает меня настолько ограниченным, точно так же, как не верил и в то, что у него есть другие места для жительства, как он утверждал.

Оказалось, что он был прав и в том, и в другом. Мое состояние осознания было очень ограниченным, а у него действительно были другие места, где он мог жить, бесконечно более комфортабельные, чем хибарка, в которой я впервые его нашел. И он был не одиноким магом, каковым я его считал, а лидером группы пятнадцати других воинов-странников: десяти женщин и пяти мужчин. Мое удивление, когда он привез меня в свой огромный дом в Центральной Мексике, где он жил вместе со своими магическими компаньонами, было огромным.

– Ты жил в Соноре только из-за меня, дон Хуан? – спросил я его, не в силах нести эту ответственность, которая наполняла меня чувством вины, раскаяния и собственной ничтожности.

– Ну, на самом деле я там не жил, – сказал он, смеясь, – я только встречал тебя там.

– Но как… но как же так, дон Хуан, ты ведь никогда не знал, когда я приеду к тебе, – сказал я. – Я никак не мог предупреждать тебя об этом!

– Ну, если ты точно помнишь, – сказал он, – множество раз ты меня не находил. Тебе приходилось терпеливо сидеть и ждать меня, иногда несколько дней.

– Ты летал отсюда в Гуаймас, дон Хуан? – искренне спросил я.

Я думал, что быстрее всего было лететь на самолете.

– Нет, я не летал в Гуаймас, – сказал он с широкой улыбкой. – Я летал прямо к хибарке, в которой ты ждал.

Я знал, что он специально говорит мне то, что мой линейный ум не может ни понять, ни принять, – то, что бесконечно сбивало меня с толку. В те дни я был на таком уровне осознания, что постоянно задавал себе роковой вопрос: «А что, если все, что говорит дон Хуан, – правда?»

Я не хотел больше задавать ему никаких вопросов, потому что безнадежно заблудился, пытаясь навести мост между нашими двумя способами мышления и действия.

В своем новом для меня окружении дон Хуан начал тщательно знакомить меня с более сложной гранью его знаний, гранью, которая требовала всего моего внимания, гранью, в которой просто воздерживаться от оценок было недостаточно. В этот раз мне действительно пришлось погрузиться в глубины его знаний. Мне пришлось перестать быть объективным, и в то же время – воздерживаться от субъективности.

Однажды я помогал дону Хуану заострить несколько бамбуковых кольев на заднем дворе его дома. Он попросил меня надеть какие-то рабочие перчатки, потому что щепки бамбука очень острые и легко вызывают инфекцию. Он научил меня, как использовать нож, чтобы зачищать бамбук. Я углубился в эту работу. Когда дон Хуан заговорил со мной, мне пришлось перестать работать, чтобы уделять ему все свое внимание. Он сказал, что я достаточно много сделал и что нам нужно зайти в дом.

Он попросил меня сесть в очень удобном кресле в его просторной, почти пустой гостиной. Он дал мне орехи, сушеные абрикосы и ломтики сыра, аккуратно разложенные на тарелке. Я возразил, что хочу закончить заострять бамбук. Я не хотел есть. Но он не обращал на меня внимания. Он посоветовал мне есть понемногу, медленно и внимательно, потому что мне понадобится достаточное количество пищи, чтобы быть алертным и внимательным к тому, что он собирается мне сказать.

– Ты уже знаешь, – начал он, – что во Вселенной существует извечная сила, которую маги Древней Мексики назвали темным морем осознания. Когда они были на максимуме своих способностей восприятия, они увидели то, из-за чего у них душа ушла в подштанники – конечно, если они носили подштанники. Они увидели, что темное море осознания отвечает не только за осознание организмов, но и за осознание сущностей, у которых нет организма.

– Что это такое, дон Хуан, что за существа без организма, обладающие осознанием? – спросил я удивленно, потому что он раньше никогда не упоминал ни о чем подобном.

– Древние шаманы обнаружили, что вся Вселенная состоит из двух сил-близнецов, – начал он, – сил, которые противоположны и дополняют друг друга. Наш мир неизбежно имеет двойника. Его противоположный и взаимодополняющий мир населен существами, которые обладают осознанием, но не имеют организма. Поэтому древние шаманы назвали их неорганическими существами.

– А где находится этот мир, дон Хуан? – спросил я, бессознательно жуя кусочек сушеного абрикоса.

– Здесь, где мы с тобой сидим, – ответил он как ни в чем не бывало, но сразу же засмеялся над моей нервозностью. – Я сказал тебе, что это наш мир-близнец, так что он тесно связан с нами. Маги Древней Мексики не думали так, как ты, в терминах пространства и времени. Они думали исключительно в терминах осознания. Два типа осознания сосуществуют вместе, никогда не сталкиваясь друг с другом, потому что каждый из них совершенно отличается от другого. Древние шаманы встретились с этой проблемой сосуществования, не касаясь понятий времени и пространства. Они сделали вывод, что уровни осознания органических существ и неорганических существ настолько разные, что они могут сосуществовать с минимальным взаимным вмешательством.

– А мы можем воспринимать эти неорганические существа, дон Хуан? – спросил я.

– Конечно, можем, – ответил он. – Маги делают это по своей воле. Обычные люди тоже делают это, но не понимают, что они это делают, поскольку не сознают существования мира-двойника. Когда они думают о мире-двойнике, они начинают заниматься разнообразной умственной мастурбацией, но им никогда не приходило в голову, что источник их фантазий находится в подсознательном знании, которое есть у всех нас: мы не одиноки.

Слова дона Хуана захватили мое внимание. Вдруг я почувствовал страшный голод. Под ложечкой появилась какая-то сосущая пустота. Я мог только как можно внимательнее слушать и есть.

– Когда ты смотришь на мир в терминах времени и пространства, – продолжал он, – трудность состоит в том, что ты замечаешь лишь то, что оказалось в имеющемся у тебя пространстве и времени, которые очень ограничены. С другой стороны, у магов есть огромное поле, где они могут увидеть, не оказалось ли там что-то постороннее. Множество сущностей со всей Вселенной, сущностей, имеющих осознание, но не имеющих тела, оказываются в поле осознания нашего мира или в поле осознания мира-двойника, а обычный человек совершенно не замечает этого. Сущности, которые приземляются на наше поле осознания или поле осознания близнеца нашего мира, принадлежат другим мирам, которые существуют помимо нашего мира и его близнеца. Вселенная в целом переполнена мирами осознания, органическими и неорганическими.

Дон Хуан продолжил говорить, что эти маги знали, когда неорганическое осознание из других миров, кроме нашего мира-близнеца, приземляется на их поле осознания. Он сказал, что, как и любой человек на Земле, эти шаманы делали бесконечные классификации разных типов этой энергии, обладающей осознанием. Они называли их общим термином неорганические существа.

– А эти неорганические существа живые, как живые и мы? – спросил я.

– Если ты считаешь, что быть живым означает осознавать, то они действительно живы, – сказал он. – Я думаю, было бы точнее сказать, что если жизнь можно измерить по интенсивности, остроте, продолжительности этого осознания, то могу искренне сказать, что они живее, чем мы с тобой.

– А эти неорганические существа умирают, дон Хуан? – спросил я.

Дон Хуан прокашлялся, прежде чем ответить.

– Если ты называешь смертью прекращение осознавания – то да, они умирают. Их осознание заканчивается. Их смерть довольно похожа на смерть человека – и в то же время непохожа, потому что в смерти человека есть скрытая возможность выбора. Это как пункт юридического документа, пункт, написанный крошечными буквами, которые еле видно. Нужно использовать лупу, чтобы прочитать его, и все же это самый важный пункт документа.

– Какая скрытая возможность, дон Хуан?

– Скрытая возможность выбора в смерти открыта только для магов. Насколько я знаю, лишь они прочитали эти мелкие буквы. Для них эта возможность уместна и практична. Для обычных людей смерть означает прекращение их осознания, конец их организмов. Для неорганических существ смерть означает то же самое: конец их осознания. В обоих случаях воздействие смерти – это втягивание в темное море осознания. Их отдельное осознание, несущее жизненный опыт, прорывает свои границы и как энергия вливается в темное море осознания.

– Дон Хуан, а что это за скрытая возможность выбора в смерти, которую находят только маги?

– Для мага смерть – это объединяющий фактор. Вместо того чтобы раздроблять организм, как это обычно происходит, смерть объединяет его.

– Как может смерть что-то объединить? – возразил я.

– Для мага смерть, – сказал он, – кладет конец преобладанию отдельных настроений в теле. Маги древности считали, что именно преобладание различных частей тела руководит настроениями и действиями всего тела; части, которые перестали нормально действовать, тянут остальные части тела к хаосу, – например, когда человек заболевает от того, что съел какую-то дрянь. В этом случае настроение живота влияет на все остальное. Смерть ликвидирует преобладание этих отдельных частей. Она объединяет их осознание в одну единицу.

– Ты имеешь в виду, что после смерти маги продолжают осознавать? – спросил я.

– Для магов смерть – это акт объединения, который задействует каждую частичку их энергии. Ты думаешь о смерти как о трупе перед собой: тело с признаками разложения. Для магов, когда происходит объединение, нет никакого трупа. Нет никакого разложения. Их тела во всей полноте превращаются в энергию, энергию, обладающую осознанием, которое не раздроблено. Границы, установленные организмом, которые смерть разрушает, в случае магов продолжают действовать, хотя они уже не видны невооруженным глазом.

– Я знаю, что тебе не терпится спросить меня, – продолжал он с широкой улыбкой, – является ли то, что я описываю, душой, которая идет в ад или в рай. Нет, это не душа. Когда маги находят эту скрытую возможность выбора в смерти, с ними происходит вот что: они превращаются в неорганические существа, очень своеобразные, высокоскоростные неорганические существа, способные на колоссальные акты восприятия. Тогда маги начинают то, что шаманы Древней Мексики назвали их окончательным путешествием. Областью их действий становится бесконечность.

– Дон Хуан, ты имеешь в виду, что они становятся вечными?

– Моя трезвость как мага говорит мне, – сказал он, – что их осознание прекратится, так же как прекращается осознание неорганических существ, но я никогда не видел, чтобы это происходило. Маги древности считали, что осознание неорганического существа такого типа продолжается, пока жива Земля. Земля – это их матрица. Пока она существует, их осознание продолжается. Для меня это совершенно разумное утверждение.

Последовательность и упорядоченность объяснений дона Хуана показались мне превосходными. Мне было абсолютно нечего добавить. Он оставил у меня чувство тайны и неудовлетворенных невысказанных ожиданий.

* * *

Во время моего следующего визита к дону Хуану я начал свой разговор с того, что нетерпеливо задал ему вопрос, который уже давно меня интересовал:

– Дон Хуан, возможно ли, что привидения и призраки действительно существуют?

– Что бы ты ни называл призраком или привидением, – сказал он, – при внимательном изучении магом сводится к одному вопросу – возможно, что какие-то из этих призрачных привидений могут быть конгломератом, обладающим осознанием энергетических полей, который мы сами превращаем в знакомые нам вещи. Если это так, то привидения обладают энергией. Маги называют их генерирующими энергию конфигурациями. Или, если они не излучают никакой энергии, в этом случае они являются фантасмагорическими созданиями, обычно созданными очень сильным человеком – сильным в смысле осознания.

– Меня глубоко заинтриговала одна история, – продолжал дон Хуан, – история, которую ты рассказал мне однажды о своей тетушке. Ты ее помнишь?

Я когда-то рассказал дону Хуану, что, когда мне было четырнадцать лет, я переехал жить в дом сестры моего отца. Она жила в гигантском доме, в котором было три внутренних дворика с жилыми помещениями между ними – спальнями, гостиными и т. д. Первый внутренний дворик был вымощен булыжником. Мне рассказали, что это был колониальный дом, к которому подъезжали кареты. Второй дворик был прекрасным садом с зигзагами кирпичных дорожек в мавританском стиле, заполненным фруктовыми деревьями. Третий внутренний дворик был занят цветочными горшками, подвешенными на выступах крыши, птицами в клетках, а в центре его располагался фонтан в колониальном стиле, из которого била вода, и с большим, отгороженным проволочным заборчиком участком, специально для призовых бойцовых петухов – пристрастия моей тетушки.

Моя тетя отвела мне целые апартаменты прямо перед фруктовым садом. Я думал, что проведу там всю жизнь. Я мог есть сколько угодно фруктов. Кроме меня, никто из домашних не прикасался к фруктам с этих деревьев, и мне так и не сказали почему. В доме жила моя тетя, высокая круглолицая полная леди лет за пятьдесят, очень жизнерадостная, прекрасный рассказчик, со множеством чудачеств, которые она скрывала за напускной формальностью и внешним видом набожной католички. Был еще дворецкий, высокий, импозантный мужчина лет за сорок, который был старшим сержантом в армии и которого сманили со службы на лучше оплачиваемую должность дворецкого, телохранителя и мастера на все руки в доме тетушки. Его жена, красивая молодая женщина, была компаньонкой моей тети, кухаркой и наперсницей. У этой пары еще была дочь, пухленькая маленькая девочка, которая выглядела точно как моя тетя. Их сходство было настолько сильным, что моя тетя удочерила ее официально.

Эти четверо были самыми спокойными людьми, каких я встречал. Они жили очень мирной жизнью, прерывавшейся только чудачествами моей тети, которая вдруг решала отправиться в путешествие или купить новых многообещающих бойцовых петухов и натаскать их и действительно устроить серьезные соревнования, в которых держались пари на огромные суммы. Она ухаживала за своими бойцовыми петухами с нежной заботой, иногда целыми днями. Она носила толстые кожаные перчатки и жесткие кожаные краги, чтобы боевые петухи не поранили ее шпорами.

Я провел два великолепных месяца, живя в доме моей тети. В послеобеденное время она учила меня музыке и рассказывала бесконечные истории о предках моей семьи. Мое положение было для меня идеальным, потому что я часто уходил гулять с друзьями и мне не нужно было никому отчитываться, когда я возвращался. Иногда я по нескольку часов не засыпал, лежа на кровати. Я держал окно открытым, чтобы запах цветов апельсина наполнял мою комнату. Каждый раз, когда я лежал так без сна, я слышал, как кто-то шагает по коридору, который, объединяя все внутренние дворики дома, проходил по всей длине имения с северной стороны. В нем были красивые арки и выложенный плиткой пол. Четыре лампочки минимального напряжения тускло освещали этот коридор, – лампочки, которые включались в шесть часов каждый вечер и выключались в шесть утра.

Я спросил мою тетю, ходит ли ее дворецкий по ночам и останавливается ли он около моего окна, потому что, кто бы это ни был, он всегда останавливался около моего окна, разворачивался и шел обратно к главному входу в дом.

– Не беспокойся из-за чепухи, дорогой, – сказала моя тетя с улыбкой. – Это, наверное, мой дворецкий делает обход. Большая важность! Ты что, испугался?

– Нет, я не испугался, – сказал я, – мне просто любопытно, потому что твой дворецкий каждую ночь подходит к моей комнате. Иногда его шаги будят меня.

Она отбросила мой вопрос как несущественный, сказав, что дворецкий был военным и что он привык делать обход как часовой. Я принял ее объяснение.

Однажды я сказал дворецкому, что его шаги слишком громкие и не мог бы он делать свой обход мимо моего окна чуть аккуратнее, чтобы я не просыпался.

– Не знаю, о чем ты говоришь! – сказал он хриплым голосом.

– Моя тетя сказала мне, что ты делаешь обход ночью, – сказал я.