Песчаный колокол

– Вы ведь не?..

Мужчина коротко мотнул головой.

– Я смогу слепить себе новое тело? Какое захочу? Ещё лучше прежнего?

– А это имеет значение? Я думал, что вас интересует лишь время.

– Да – время и возможность творить. Но ведь создание самого себя – это тоже искусство, и оно требует самой большой отдачи, – Герман чувствовал, что голос его дрожит, но не мог сдержать радость.

Это был великий дар, и он был готов на всё что угодно, на всё…

– Я согласен!

Не в силах сдержать возбуждения, скульптор вскочил с места и начал ходить туда-сюда по мастерской, перебирая в голове варианты собственной оболочки.

– Рад, что Вы так скоро согласились, но есть ряд условий.

– Каких ещё условий?!

Мир Германа в данный момент был похож на карточный домик, и любое «но» воспринималось как порыв грозного ветра.

– Если я даю Вам заказ, Вы должны немедленно выполнять его, а не продолжать работать над собственной фигурой или чем-то другим.

– Безусловно! – обрадовался Герман.

Того песка, что находится в часах, хватит на десятки собственных скульптур помимо других – он всё успеет.

– Я не буду платить Вам, раз вы выбираете другую валюту, а это значит, что вам придётся самому разбираться со своим финансовым положением.

Тут Герман задумался. Получается, что загруженность его увеличится в несколько раз, но деньги будут те же самые, а скорее всего, и меньше, так как времени будет не хватать. Но, с другой стороны, он всегда может урезать свои расходы – это малая плата за дополнительную жизнь.

– Это всё? – спросил скульптор, сгорая от нетерпения и надеясь не увидеть перед собой список требований.

– Вы сами будете добывать сырьё для своей скульптуры. Я вам помогать в этом не стану.

– А что, с этим какие-то проблемы?

– Нет. Проблем никаких. Вся глина находится в одной бескрайней пустыне, куда я перенесу вас одним щелчком, – он щёлкнул пальцами для убедительности. – Там Вы можете собирать её столько, сколько захотите, и сможете унести, но собирать глину можно лишь раз в сутки и на сборы Вам будет даваться только одна минута – ни мгновением больше. Потом Вас автоматически выбросит назад. Инструменты брать нельзя, как и сумки, рюкзаки, мешки и любые посторонние предметы. Только предметы одежды. Для сбора можете использовать карманы.

Герман вдруг вспомнил, как Осирис достал из карманов пиджака два куска сухой глины.

– Почему так? Что за дурацкие правила?!

– Правила придумал не я. Я лишь Вам их озвучил. Для своих скульптур я сам соберу необходимое количество глины. Ну что, по рукам?

Герман потянул было вспотевшую пятерню, но тут же отдёрнул её назад, словно боясь обжечься о только что вскипевший чайник.

– Мне нужно подумать.

Не в силах скрыть вселенскую тоску в своём голосе, Герман попросил отложить вопрос до завтра. Нисколько не возражая, Осирис молча покинул мастерскую, оставив на её стенах, полу и потолке налёт хрупкой надежды и жирный слой отчаяния.

Герман не смог принять решение за вечер и, водрузив на стол для раздумья литровый кофейник и коробку шоколадных конфет, встретил первую бессонную ночь за последние три года.

«Много ли глины унесёшь в кармане и на руках?» – этот вопрос заставил скульптора вспомнить школьную программу. Он пытался высчитать объём одного кармана, затем прикидывал общую площадь фигуры, предугадывал, сколько будет обрезков:

– Нет, никаких обрезков и излишков – всё в дело, – бубнил он, обращаясь к настольной лампе.

«Теоретически, если ходить за глиной каждый день, набивать ею все карманы и заодно нести в руках, то за полгода можно управиться с черновой версией».

Герман даже не рассматривал вариант – лепить чистовик сразу. Он должен сделать несколько скульптур, чтобы был выбор, которого ему не дали при рождении. Теперь-то он сам решит проблему плоскостопия, изменит ненавистную ему форму колен, выправит таз, сделает колесом впалую грудную клетку, уменьшит лоб и расширит лисьи глаза, доставшиеся ему по наследству от отца. Но больше всего Герману хотелось победить хроническую худобу, что, как уродливый шрам, напоминала о том, что он давно предан только работе и своим изделиям. Такие вещи, как сон, еда и свежий воздух, терялись по тёмным углам, заседали в мешках под глазами, таились в ранних морщинах на ещё достаточно молодом лице, а находились лишь тогда, когда мастер чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он был сухим как лавровый лист и каждый раз, взглянув на себя в зеркало, понимал, что с этим нужно что-то делать, но шли годы, а Герман продолжал усыхать, как забытая на столе корка хлеба. Пожалуй, он даже может сделать три достойных копии, затем выбрать наилучшую и довести её до идеала.

Это будет несложно. Герман сотворил десятки человеческих скульптур – и не только из глины. Он отлично справлялся с камнем, деревом и даже пробовал работать с бетоном. «Нет плохого материала – есть плохие руки», – часто вспоминались ему слова мастера с архитектурного факультета, которого Герман боготворил и ненавидел одновременно.

Но оставался ещё один вопрос, самый главный ― то рабство, на которое его обрекает договор со Смертью. Герман ненавидел себя за слабость. Он так легко поддался на все эти правила, ослепнув от собственной жадности. А ведь он был принципиальным до боли в зубах. Да, Герман работает по заказу. Он потакает всем требованиям и капризам клиента, меняет формы или переделывает рисунок изделий, даже вопреки собственному мнению, но он – не слуга своих заказчиков. Он способен отказываться от сделки независимо от цены или статуса человека в обществе. Если Герман не хочет, никто не смеет его заставлять, ведь в своей мастерской он ― царь и бог. Подобная свобода многого стоит, и он отдал за неё слишком много. А теперь ему предлагают добровольно надеть на себя поводок, и, если хозяин прикажет лаять, Герман будет лаять, хотя, признаться, не без удовольствия. Награда была невероятных размеров, но и цена ― велика. Он просидел до самого рассветного зарева, взвешивая все за и против, но это было лишь показательное размышление. Герман всё решил ещё в самом начале. В действительности эта ночь была поминками по его принципам и тем идеалам, что он для себя определил много лет назад.

Утром Осирис пришёл точно к открытию, и Герман уже ждал его, облачившись в плотную джинсовую жилетку с кучей открытых карманов на молнии, которые напоминали голодные рты.

– Я смотрю, Вы подготовились, – произнёс Осирис вместо приветствия.

Внешний вид Германа и острая уверенность в его взгляде, о которую можно было порезаться, говорили о том, что мужчина сделал над собой титаническое усилие и лишних вопросов задавать не следует.

Осирис подошёл ближе, и Герман заметил в его руках зонт.

Он хотел было сказать, что погода чудесная и дождей не обещают, но потом вспомнил, что они направляются в пустыню, и решил, что Осирис просто хочет укрыться от солнца, пока Герман собирает сырьё. Когда он подумал о пустыне, то понял, почему выбрал именно такое имя для нового знакомого. Осирис, пустыня, земля мёртвых – кажется, всё сходилось и было вполне созвучно.

Герман молча протянул руку Осирису и тот сжал её. Договор был заключён без слов.

– Как будем переме?.. – Герман не успел договорить, потому что стены мастерской исчезли. Без всякого предупреждения или шумового сопровождения. Бац – и всё. Нет никакой мастерской, нет оплаченного им электрического света, нет потолка над головой и обшарпанного паркета. Только бескрайние пустые земли до самого горизонта и хмурое грозовое небо, с которого на землю летели холодные капли. Осирис отпустил руку Германа и распахнул зонт.

Шокированный такой резкой сменой обстановки скульптор не шевелился.

Лишь громкий и внезапный взрыв заставил его выйти из ступора. Это был гром. Небо ударило в свой колокол, и в ушах зазвенело.

– Советую поторопиться, – голос Осириса прозвучал глухо, как клавиша расстроенного пианино. Мужчина постучал пальцем свободной руки по запястью другой, где обычно висят наручные часы. Намёк был ясен. Оглядевшись по сторонам, Герман понял, что требуется делать, и, упав на колени, впился в землю своими короткими ногтями, которые постоянно стриг перед работой.

Несмотря на прохудившееся небо, земля под ногами была сухая и жёсткая. Герман вхолостую царапал верхний слой, как царапает кот линолеум, пытаясь скрыть свои «следы». Постепенно глина начала отслаиваться, и как только скульптор погрузил пальцы чуть глубже, то снова услышал их.

Голоса разнеслись громким эхом по всему его сознанию, но вот радости он не испытал. Герман жадно наполнял глиной голодные рты отяжелевшей от дождя куртки и почему-то ощущал себя вором. Гадкое чувство скручивало в узел кишки, но он не останавливался. Всё это происходило совершенно не так, как он представлял себе изначально. Это был адский и наинеприятнейший труд. Но больше всего раздражал совершенно бесполезный дождь, который, по всей логике, не должен был вообще идти в пустыне. Минута, казалось, длилась вечно, но карманы при этом набивались неохотно и требовали добавки. Не привыкшие к такому ногти молили о пощаде, но Герман продолжал рыть. Он чувствовал, что подобная работа унижает его как профессионала, но цель не давала остановиться. Скульптор остервенело погружал пальцы в землю и, рыча от усталости и злости, тащил её на себя, оставляя на поверхности еле заметные борозды. Так продолжалось до тех пор, пока он в очередной раз не погрузил пальцы по вторую фалангу в землю и не потянул на себя. Когда тонкие костяные грабли вышли наружу и Герман потянулся, чтобы собрать самую большую порцию драгоценного материала, он вдруг понял, что колени его больше не упираются в жёсткую почву, а проминают под собой доски.

Он стоял на четвереньках, промокший до костей от дождя и пота, посередине своей мастерской, напоминая пса, пришедшего с прогулки. Зайди сюда в этот момент кто-то из его клиентов, Герман бы умер от стыда. Но здесь были только он и Осирис.

Скульптор медленно встал с колен, на которых блестели тёмные грязевые пятна. Скрипя зубами, он взглянул на свои дрожащие от напряжения руки. Пальцы не разгибались от усталости, а пороги ногтей были забиты сухой землёй и изнывали от боли.

Осирис сложил зонт и застыл мрачной статуей возле рабочего стола, видимо, ожидая комментариев.

– Откуда в пустыне дождь? – этот вопрос Германа стал первым в очереди после продолжительного молчания.

Он снял куртку и повесил её возле окна, чтобы солнце просушило одежду.

– Там всегда дождь.

– Как такое возможно?! И почему глина такая сухая?!

Герман ощупывал добычу, засунув руку в пасть одного из карманов, словно врач, изучающий внутренности желудка при помощи специального устройства.

– Вы ведь слышали про небеса? Все души отправляются на небо, помните? – Осирис неторопливо перебирал слова, словно вёл лекцию, которую ему оплачивают по часам.

Герман молча потрошил джинсовые желудки и складывал их содержимое на столе. Вопрос уже был задан, ни к чему его дублировать.

Осирис продолжил, нисколько не смутившись молчанием собеседника:

– Души поднимаются на небо вместе с тёплыми потоками, там они перемешиваются с водой, становятся облаками, затем превращаются в тучи и несутся туда, где мы с вами были пару минут назад.

– В царство мёртвых, – устало уточнил Герман.

– В царство мёртвых, – подтвердил Осирис, хотя было видно, что это название для него как гость в горле. – Это очень сложный момент. Чтобы понять суть, нужно знать, что такое жизнь. Я попытаюсь дать объяснение научным языком, но не уверен, что оно будет точным.

– Я готов выслушать.

Осирис погрузился в размышления на несколько секунд, а затем начал объяснять:

– Вода, что льётся с неба над той пустыней, наполнена частицами миллионов душ. Смешавшись с землёй, влага становится её частью – химическим составом. Такая смесь является тем самым материалом, из которого и лепится новая жизнь. Лишь в руках мастера глина становится податливой и способна приобретать форму.

– Хотите сказать, что моя куртка, мои волосы и руки – всё это усеяно чьими-то душами?! – Герман с ужасом смотрел на капли, которые падают на пол и разлетаются на части.

– Нет. Ну разве что частично. В каждой капле лишь небольшой процент душ, не переживайте, все они всё равно попадут в пустыню. Вы же знаете про круговорот воды? – мужчина кивнул в сторону куртки, которая еле заметно парила от нагревающего её солнца.

– Души намного, намного легче воздуха – они моментально отрываются от любой поверхности, кроме земли в той пустыне, и сразу же стремятся к небу, чтобы вновь пролиться дождём.

– Да, но я наглотался этой воды!

– Не страшно, не забывайте, что вы – такая же часть всего этого.

– Хотите сказать, что наши тела сделаны из частиц миллионов душ?

– Именно так. В каждом существе содержится история и знания всего живого – это и есть круговорот жизни. Вы думаете, что существуете отдельно друг от друга, но на самом деле всё вокруг – одно целое.

Осирис был прав. Всё это звучало безумно сложно, и, чтобы разобраться в подобном, нужно как минимум сойти с ума.

– А как же скелет?

– А что скелет?

– Для глины нужен каркас, иначе она не будет держаться. Я же не должен собирать ещё и кости?

– А что обычно используется для каркаса скульптур?

– Для таких больших – железо.

– Вот его и используйте. Глина сделает своё дело.

– Но как? Как такое возможно?!

– Возможно. Просто поверьте.

Но Герман не мог поверить в подобное. А ещё его возмущала та лёгкость, с которой Осирис говорил обо всём этом.

День только начался, а Герман уже чувствовал себя выжатым как лимон. Хотелось упасть в мягкую кровать и не подниматься до самого вечера, но он ограничился жёстким табуретом.

– Что ж, мне пора. Завтра в то же время? – спросил Осирис перед уходом и, бесцеремонно стряхнув зонт, направился к выходу.

Герман внимательно наблюдал за тем, как на грязный пол небрежно слетали капли.

– Да, до завтра!

Дверь негромко хлопнула. Герман просидел, уставившись в одну точку ещё с десяток минут и переваривая всё, что он испытал и узнал за сегодня, пока, наконец, не был разбужен звонком. Он принял вызов, но ничего не запомнил из того, что ему сказал голос в трубке.

Набив желудок конфетами и растормошив крепким кофе взопревший мозг, Герман, наконец, подошёл к столу, где лежала собранная им глина.

– Это никуда не годится. Тут даже на одну стопу не хватит, – говорил он со своим одиночеством, собрав сырьё в скромную горку.

– Это первый раз. Ты не был готов, – ответило одиночество, но легче от этого не стало. – Ты же не думал, что всё будет легко и просто?

Герман помотал головой.

– Зато теперь ты знаешь, что тебя ждёт. Можно подготовиться.

После непродолжительной беседы с самим собой мастер, наконец, успокоился и даже повеселел. Завернув добычу в мокрую тряпку, он сложил её обратно в ящик стола.

Сегодня в планах было ещё много дел, но скульптор был не в состоянии даже думать – не то что творить.

Остаток суток он посвятил рисункам заказанных изделий и раздумьям над тем, как ему улучшить сбор глины, которая являлась, пожалуй, самым дорогим материалом во всём мире. И этот материал лежал завёрнутым в грязную тряпку в его рабочем столе. Герман всем своим нутром прочувствовал, что прикоснулся к божественному, и это чувство накрыло его с головой.

***

Отоспавшись, Герман спешил на работу, окрылённый мыслями о грядущем бессмертии. Никто, конечно, не обещал ему вечную жизнь. Осирис лишь согласился на ещё один срок, но где один, там и второй, не так ли?

Сегодня Герман планировал собрать в два раза больше глины и начать мастерить каркас будущего тела. Он уже давно не практиковался в сварке, и его руки приятно зудели от нетерпения. На подходе к мастерской Герман обнаружил толпу людей, дежуривших возле входной двери. Яркие безвкусные цвета одежды, громкий смех, странные слова, которые скульптор не понимал и потому ненавидел, – это были студенты, пришедшие на мастер-класс.

«Эти идиоты всегда приходят, когда захотят. Для кого, спрашивается, на сайте висит объявление о предварительной записи?»

В планах Германа были лишь два занятия на вечер, всё остальное время мастерская работала как магазин. Но студентов мало волновали правила. Для них работала только одна истина: кто платит, тот назначает время.

Герман не так давно сам окончил институт – всего каких-то пятнадцать лет назад, но он чувствовал огромную пропасть между собой и теми людьми, что оккупировали его порог. Словно они были из разных эпох, и, как все брюзги, Герман постоянно отзывался о современной молодёжи как о потерянном поколении, не упуская случая намекнуть об этом юным дарованиям. Но студенты несли ему больше всего денег, а ещё – разведённые мамаши и влюблённые парочки. Последние вообще были помешаны на всякой совместной ерунде, поэтому покупали мастер-классы в подарок друг другу.

Герман потеснил толпу и, открыв дверь, впустил живую массу внутрь.