Помоги проекту - поделись книгой:
Василий Аксёнов
ЗЕНИЦА ОКА.
ВМЕСТО МЕМУАРОВ
От автора
С нарастанием числа лет я все больше получаю приглашений от издателей перейти на жанр воспоминаний. Многие говорят, что это модно, многие гарантируют успех на рынке. Немногие — те, что не спешат, — говорят, что это вроде бы мой долг. Кому долг и велик ли он? Долг прожитой жизни, ностальгии. У меня на этот счет есть своя точка зрения. Для меня литература — это и есть ностальгия, ничего больше и ничего меньше. Любая страница художественного текста — это попытка удержать или вернуть пролетающее и ускользающее мгновение. С этой точки зрения смешно ждать от автора двадцати пяти романов еще какой-то дополнительной ностальгии. Лучше уж я увеличу число романов, пока могу. Вот почему я постоянно увиливаю от любезных приглашений.
А вот проект «Вагриуса» мне показался интересным. «Почему бы не собрать публикации в периодике, то есть отклики на актуальные события, начиная с середины девяностых», — спросили меня… Таким образом начала возникать своеобразная книжка, в каждой главе которой речь шла о самых разных событиях и явлениях: например, о военных действиях в Чечне, о зюгановцах в Думе, о баскетболе в США, о сербских демонстрациях со свистками, о суде присяжных, о кончине выдающегося писателя Абрама Терца, о кончине любимого Булата, о шизофренических явлениях в нашей общественной жизни, о зимнем фестивале фонда «Триумф», о матриархате, о бомбежках НАТО, о новой войне на Кавказе, о гражданском обществе, о супертеракте на Манхэттене, о выступлении Путина в Вашингтоне, о зимней Олимпиаде, о футбольном чемпионате мира, о кончине Алика Гинзбурга, о теракте на Дубровке, о казусах советского кино, о гениальности Юрия Казакова.
Все эти события и явления я освещал, разумеется, со своей, сугубо индивидуальной точки зрения, а значит, они носили характер моего личного дневника.
А потом возникла идея второй части книжки, где поместились бы рассказы или отрывки прозы, которые имели бы достаточно тесную связь с моей собственной биографией. Например, «Негатив положительного героя» возник в результате встречи с человеком, возникшим из далеких времен, то есть из молодости. «Три шинели и Нос» представляет из себя чуть ли не документальный рассказ о студенческих питерских временах, о трех моих пальто тех времен и о некоем Носе (Носове), разгуливавшем по Невскому. «Досье моей матери» документально повествует о том, как я в начале девяностых под прицелом двух телекамер знакомился с гэбэшным делом моей матери Евгении Гинзбург в архиве Татарии. «АААА» — это рассказ о путешествии с другом, Анатолием Найманом, на эстонский остров Сааремаа, и все самые беспардонные вымыслы в нем произрастают из сугубо реальных обстоятельств. У персонажа рассказа «Глоб-Футурум» нет реального прототипа, однако он и его окружение отражают множество лиц, что возникали передо мной после первого возвращения из многолетней эмиграции. «Стена» — это первое приближение к Стене Плача в Иерусалиме. «Экскурсия» не содержит и грана вымысла; так нередко бывает по ходу жизни, когда некоторые встречи сами по себе складываются в рассказ. Почти то же самое можно сказать о тексте под названием «Логово льва», если допустить, что Музей-квартира Пушкина на Мойке действительно утратила умывальник поэта. Интересно будет отметить, что большой рассказ «В районе площади Дюпон» является почти дословным отражением одной истории из жизни нашей вашингтонской российской общины; вымышлены лишь имена персонажей. Из архивных глубин библиографами «Известий» был извлечен почти забытый рассказ 1967 года под модным в том сезоне супердлинным названием «Высоко, там в горах, где цветут рододендроны, где играют патефоны и улыбки на устах». Под видом двух незадачливых путешественников «выведены» я сам и друг той поры, поэт Владимир Гнеушев. Весьма интересен также генезис основного рассказа этого сборника «Зеница ока». В самом начале моей писательской жизни, в 1960 году, то есть сорок пять лет назад, я написал рассказ «Голубой глаз отца», в основу которого легла моя реальная встреча с вернувшимся из ссылки отцом. Я предложил его журналу «Юность», но там остереглись его печатать: показался слишком «острым». Я отложил это сочинение и больше к нему почему-то не возвращался, практически похоронил его в своем хаотическом архиве. В прошлом году Александр Кабаков попросил у меня какой-нибудь рассказ для журнала «Новый очевидец», где он вел литературный отдел. Не понимаю, каким образом в памяти возник «Голубой глаз». Я вспомнил его со множеством подробностей, однако решил не искать старую рукопись, а полностью переписать ту историю заново. Так через сорок четыре года возникла вторая, основательно обогащенная версия под новым названием. Ну, и наконец, «Шестьсот метров по прямой», нехитрый ботанический экзерсис, возникший в моем собственном садовом участке в том месте географии, где Франция, закругляясь, перетекает в Испанию.
Что касается третьего раздела книги, то он лишь отражает немыслимое количество интервью, которые я дал за годы российской свободы на бумаге, на радио, на телевидении. Мне очень нравятся российские журналисты: они настырны, легки на подъем, влюблены в свою профессию. Особенно хороши те, кто умеет сохранить интонацию собеседника. Читатель этой книги сможет убедиться в этом.
Ну и что же, разве эта книга не мемуар? Признаю, в ней нет хронологической последовательности, однако есть весьма отчетливый художественный драйв перемешанных кусков нашего времени…
Часть первая
НОСТАЛЬГИЯ ИЛИ ШИЗОФРЕНИЯ
Первомайский январь[1]
Впервые с 1989-го, когда для меня открылся постоянный маршрут между Америкой и Россией, я возвращался из Москвы в таком угнетенном и тревожном состоянии. Опасность коммунистического реванша поднялась в полный рост. Особенно явственно это осознаешь, когда видишь среди новоизбранных думцев вчерашних заговорщиков, Лукьянова и Стародубцева, Варенникова, Ачалова, Макашова. Этими именами список зловещих персон, конечно, не исчерпывается, а намерения свои они достаточно отчетливо провозглашали и в 1991, и в 1993 годах.
Народ проголосовал, что ж теперь поделаешь. Поражает цинизм этого проголосовавшего «народа». Выходит, все разоблачения коммунистических преступлений, произведенные в годы гласности и свободы, все эти бесчисленные дырки в затылках, были им до лампочки? Ничей пепел не стучит в их сердца? Или уж действительно правы были те, кто утверждал, что в Советском Союзе каждый пятый стукач? Если так, тогда неудивительно, откуда берется столь устойчивый электорат.
Все остальные, то есть большинство россиян, в полном разброде. В разброде и правительство, на которое мы еще вчера надеялись, что защитит. Кремлевская метла вышвыривает не худших, загребает внутрь не лучших. Отчетливо видна идиосинкразия к интеллигенции. Свои, бывшие партийцы, аппаратчики, кажутся им более надежными, более эффективными. Быть может, им даже и в голову не приходит, что все они вышли из поколения банкротов. Единственный творческий импульс, расшевеливший окаменевшую, казалось, уже на века «сверхдержаву», пришел как раз от интеллигенции.
Увы, в последний год и интеллигенция потеряла ориентиры, и виной тому стал чеченский кризис. Демократические силы не предлагают никаких идей, кроме одной, всепоглощающей: свалить правительство, добить Ельцина. Осатаневшие бандиты захватывают очередную больницу, загоняют туда, как скот, ни в чем не повинных людей, убивают по дороге кого попало, чтобы другие боялись, тычут свои «стволы» в лица крошечных детей и рожениц, а лидер демократической партии с трясущимся от тщеславия подбородком мечет в связи с этим событием на телевизоре гром и молнии в адрес Ельцина. Одна, но пламенная страсть терзает его, и ради этой страсти он блокируется в Думе с коммунистами, даже не думая о доверии голосовавших за него людей.
От правозащитников вы сейчас не услышите критики в адрес коммунистов, они все заняты защитой Дудаева. Юлий Ким ведет свою «сотню интеллигенции» и требует от правительства капитуляции перед горским паханом. Писатели, похоже, никогда ничего не слышали об особенностях криминальной психологии.
Конечно, не надо было начинать войну. Будь моя воля, я бы еще за год до злополучного похода исключил беззаконную Ичкерию из состава Федерации, что, быть может, как раз и привело бы к падению дудаевщины. Речь, однако, сейчас идет не об этом. Речь идет о какой-то странной неадекватности, воцарившейся в российском обществе по отношению к этой войне. Особенно это ощущается в средствах массовой информации. В ошеломлении я сидел все эти дни среди вороха газет перед телевизором. Мне казалось, что за огромным большинством сообщений из Первомайского, как и за большинством оценок, стоит все та же пламенная страсть: добить Ельца!
Приведу лишь один пример колоссального журналистского цинизма, хотя их были сотни. Господин Яков из «Известий», просидевший всю эту историю рядом с пышнобородым убийцей (новый вариант кавказского Деда Мороза), заявил на телевидении НТВ, что заложникам, очевидно, было более спокойно в радуевском залоге, чем в фильтрационном пункте федералов. Спрошенный далее, расстреливали ли террористы заложников, он ответил категорическим отрицанием. Впрочем, добавил, у одного, кажется, нервы не выдержали, он схватил автомат и был застрелен. Никто не спросил, отчего так разволновался человек в такой спокойной обстановке. Общее возмущение было направлено на своих: как посмели помешать очередной банде спокойно прогуливаться со своими дружелюбными заложниками?
Иногда кажется, что вся эта война вызвана все той же упомянутой выше пламенной страстью, а дудаевская группировка специально поддерживается как дестабилизирующий фактор. Конечно, в историческом контексте Российская империя переживает период постепенного распада и преображения, но неужели это означает, что мы должны похоронить мечты о демократических союзах и ждать появления сотен новых кошмарных «ичкерий»? Пока что перед изумленным миром разворачивается огромный потенциал нашего народного и интеллигентского декаданса.
Летом этого года этот процесс может пойти вовсю, если его не заменит еще более ужасный процесс слияния в пародию прежнего монолита. В новом антизападном раже все общественные силы России бодро несутся в пропасть, и очень раздражаются, когда кто-то встает у них на пути. Осталась последняя мембранка, за которой еще тешатся наши гражданские свободы. Сорви ее, и все зловещие думцы войдут с готовыми списками в руках.
Я сидел в Шереметьевском аэропорту и прислушивался к объявлениям. «Товарищ Кособоков, зайдите сюда, — со смаком говорило радио. — Товарищ Перекосок, зайдите вон туда. Товарищ Горчичкина, вас ждут товарищи Пшоннов и Кошенко». Эва, думал я, а ведь полгода назад товарищей тут не было, одни господа порхали. Такой пустячок, а ведь многим уже приятно.
Старые песни о главном
Не так давно я наткнулся на статью влиятельного комментатора Чарльза Краутхаммера под заголовком, который можно впрямую перевести таким образом: «Это не наша экономика. Дурацкая». Смысл ее сводился к следующему.
Что это мы так озабочены состоянием российской экономики? С какой стати мы все думаем, как ей лучше помочь? Они, похоже, собираются проводить ренационализацию, усилить капиталовложения в обанкротившиеся отрасли промышленности, отмести в сторону саму идею собственности на землю, зафиксировать стоимость рубля, то есть отпустить фактическую инфляцию, задавить свой едва родившийся рынок — иными словами, опять затолкать самих себя в социалистический тупик: ну и что?
Давно пора понять, что Россия нам вовсе не союзник, отнюдь не член содружества свободных стран, она отталкивает от себя Запад, помощь-то берет, но с кривой физиономией, ее больше идея собственного величия беспокоит, чем идея демократии. Так что пускай снова себя загоняет в свой дурацкий порочный круг: чем пуще развалится это государство, которое, очевидно, не способно честно войти в мировое общество, тем лучше для США и для всего Запада.
Крутая статья, ничего не скажешь, может быть на данный момент — то есть пока что — слишком крутая, однако, мне кажется, она улавливает основную тенденцию и отражает растущую в мире оппозицию новому антизападному тренду нашего отечества.
Года полтора назад я как-то случайно познакомился в Вашингтоне с подвыпившим российским генералом. «Я тут на переговорах по разоружению», — сказал он и шумно выдохнул густую, как граната, дулю воздуха. «Ну и как собираетесь разоружаться?», — спросил я, чтобы что-нибудь сказать. Левой рукой он ударил себя в сгиб правой руки и пружинисто покачал предплечьем с шишкой кулака. Вот так мы им будем разоружаться.
С тех пор много было сделано в том направлении, куда тот генерал показывал. В 1989 году, когда после девяти лет вынужденного отсутствия я впервые приехал в СССР, советское радио освещало антикоммунистические демонстрации в Праге с сочувствием к демонстрантам, с явной антипатией к засидевшимся в Пражском Граде коммунистическим бонзам. Теперь очередной кубинский кризис, вызванный зверским уничтожением двух маленьких аэро с демократически настроенными пилотами, подается московским телевидением в открыто антиамериканском, прокастровском ключе. Америка-де сама спровоцировала это дело, для того чтобы усилить давление на «Остров свободы». На остров из Архипелага ГУЛАГ, добавим мы тут, не удержавшись от мрачного каламбура.
Постоянной двусмысленностью несет и от освещения событий в Боснии. Америка-де вообще-то противостоит исламу, а вот в Боснии почему-то она мусульман поддерживает. И почему это она так делает, какие у нее, коварной, планы на уме? Ведь не может же быть, чтобы Америка была просто так против гражданской резни в Европе. Едва оправившись с помощью Запада от коммунистической разрухи, Россия снова показывает антизападный норов. Выговорить слово «спасибо» нам невмоготу, мы в пажеских корпусах не учились. Получается уже нечто вроде известной сталинской неблагодарности и клевете в отношении «ленд-лиза», без которого никаким образом не удалось бы выиграть войны, положи хоть еще двадцать миллионов жизней.
Откуда опять взялась извечная российская напасть неполноценности? Да все оттуда же, из семидесятипятилетнего коммунистического наследия, сродни злому похмелью. Еще недавно, когда «великий-могучий» СССР разваливался с ошеломляющей вонью, с радиоактивной дрянью, с дрожью бесконечных очередей, российский человек тянулся к мировой «семье народов», ко всем без разбора продуктам этой семьи, мечтал о «цивилизованных странах». Нынче с усилением зюгановского большевизма снова выпятилась высокомерная губа, фыркает на все западное: «Сплошная химия!» Принимая неокоммунистическую игру, и власти пока предержащие тоже хотят себя показать антизападниками.
Коммунизм при всем его лживом интернационализме всегда продвигал самую зловещую ксенофобию, причинившую столько зла российской экономике и российской культуре. Вот и теперь, выдвигая Зюганова в президенты, они встают и коровьим хором исполняют свой «Интернационал». У нас, похоже, подзабыли слова этого рева. Невредно будет напомнить.
«Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов!»
Вот такая снова начинается смертоносная и проклятьем заклейменная «вампука» на российской земле. Пусть эти люди с тяжелыми дурными лицами поют в предвыборные дни свой гимн погромче. Может быть, россиянин все-таки расслышит эти слова, вспомнит, что с ними связано, и еще раз поймет их смысл.
Если бы выставить в музее раскаявшегося большевика
Геннадий Зюганов в своих предвыборных речах обещает, что необольшевики не будут повторять «ошибки своих предшественников». С коммунистами, однако, никогда не знаешь, что они называют ошибками. Разгон Учредительного собрания в 1918 году, например, это ошибка? Или ошибка в том, что всю контру сразу не перестреляли, не выходя из Таврического дворца? Вообще красный террор — это ошибка, или ошибка состоит в недостаточном его применении?
Что у них на данный момент считается ошибкой: введение нэпа или удушение нэпа? По отношению к коллективизации что является ошибкой: сама она как таковая или методы ее проведения? Иные товарищи, без сомнения, считают эти методы слишком мягкими и в этом видят ошибку. Сам же товарищ Зюганов, возможно, считает, что методы были немножко слишком жесткими, и в этом видит небольшую ошибку. Ну, во всяком случае так он высказывается на международных встречах к восторгу иных западных политологов.
Политологи многозначительно переглядываются. Вы видите, господа, Зюганов даже не повторяет известного ленинского императива: «Вы нам купите веревку, на которой мы вас и повесим!» Вполне возможно, что он считает это высказывание ошибкой! Нет, положительно с этими новыми российскими коммунистами можно иметь дело! Любопытно, упоминалась ли ленинская «веревка» на встрече вождя с нашими отечественными магнатами? О каких «ошибках» там шла речь? Успокоил ли он магнатов перспективами безошибочного коммунистического правительства?
Похоже, что каждый пятый избиратель в России — это убежденный коммунист. Статистика эта хоть и груба, но обладает странной близостью к интеллигентским прикидкам времен «зрелого социализма», когда говорили, предварительно оглянувшись: «У нас ведь каждый пятый, каждый пятый, понимаете?» Прошло всего лишь неполных пять лет после крушения «великого-могучего», эти люди никуда не делись, они в полном составе. В принципе то, что происходит, это и есть революция «каждых пятых». Именно к их многомиллионному составу примкнет всякий, кто проголосует за Зюганова.
Эти люди на демонстрации носят портреты Сталина. С уважением и любовью относятся они к этой личности, создавшей так много нашей мощи, хоть и совершившей немало ошибок. Какие же тут ошибки числятся по сталинскому реестру? Товарищ Зюганов никогда этого не уточняет, и мы остаемся в неведении: то ли слишком много убил человеков, то ли недостаточно?
После XX съезда столкнулся я как-то раз с одним офицером. Да, горячился этот человек, товарищ Сталин совершил немало ошибок, и самая главная из них состоит в том, что он остановил наши танки на Эльбе. Без этой ошибки не было бы у нас сейчас проблем в Европе.
Послесталинская ситуация, похоже, выглядит еще туманнее в смысле ошибок. Робкая десталинизация была, очевидно, большой ошибкой, зато подавление венгерского восстания было безошибочным проявлением пролетарской солидарности. Увы, безошибочных акций с каждым десятилетием становилось все меньше. Когда видишь лица нынешней думской фракции компартии, понимаешь, что для них любое отклонение от «генеральной линии» было злейшей ошибкой, однако и линия-то сама завихлялась до безобразия. Партия совсем зарапортовалась, не зная, что считать ошибками, а что — достижениями.
Вот эту ошибку все-таки не стоит повторять лукавым необольшевикам. Надо все-таки четко разобраться в том, что они считают ошибками, а то опять запутаются и начнут сталкиваться крутыми лбами в коридорах на Старой площади. Надо все-таки и народу сообщить, какие именно ошибки зюгановцы не собираются повторять, потому что ведь даже и боевая «одна пятая» может потом спросить, не говоря уже об остальных.
Мне лично кажется, что коммунистическая партия вообще не совершала никаких ошибок, одни только преступления. Даже и от исправления «ошибок» в коммунистическом исполнении изрядно попахивало преступлением. Чтобы стать понятным и недвусмысленным, хорошо бы Геннадию Зюганову сказать: «Мы не хотим повторять преступлений прошлого». Он этого никогда не скажет, потому что тогда его партия потеряет право на свое гордое имя. Трудно все-таки представить себе даже в нашей политической жизни Партию раскаявшихся коммунистов Российской Федерации, ПРКРФ. В мире еще никто не видел раскаявшегося большевика. Начав раскаиваться, большевик перестает быть большевиком. Диалектика, дорогие товарищи, захихикал бы тут Ильич. То ли диалектика, то ли метафизика, почешет в затылке современный избиратель. Диалектика как часть метафизики, так подумает избиратель будущего. И сплюнет.
Опасно, очень опасно
Недавно американская пресса процитировала высказывания премьера Черномырдина, которые многих, меня в том числе, привели в замешательство. Речь шла о планах расширения НАТО на восток. «Я беспокоюсь за Россию», — сказал государственный деятель, который в последние годы стал напоминать киноактера Марлона Брандо. «Запад хочет, чтобы мы объяснили нашему народу, что никакой опасности нет. Как мы можем это объяснить? Никто не будет слушать никаких объяснений… Развитие событий в России может принять зловещий оборот».
Не знаю, может быть, в полном тексте интервью все это выглядит яснее, однако из приведенных «Вашингтон пост» нескольких фраз непонятно, что нужно объяснять «нашему народу» и почему он не захочет эти объяснения слушать. О какой опасности идет речь и почему Запад так уверен, что никакой опасности вообще не существует? С моей точки зрения, опасность действительно существует, и нужно заставить себя осознать ее, потому что эта опасность огромна в ее исторических масштабах. Состоит она в нынешнем антизападном уклоне российского правительства и Кремля.
Этот уклон действительно будет трудно объяснить нашему народу. Холодная война окончена, а в Москве снова, как по заданию агитпропа, делают пугало из НАТО, союза, который был создан и существовал для отражения сталинской и постсталинской, то есть коммунистической, агрессии. За все годы своего существования этот союз не провел ни одной наступательной операции, вся его стратегия была чисто оборонительного характера, в то время как стратегия Востока была вся нацелена на молниеносный захват Европы. Трудно как-то себе представить, что сейчас, обогатившись такими мощными партнерами, как Эстония и Латвия, НАТО попрет в наступление на Белоруссию и на отказавшуюся от коммунизма Россию.
Вот чего наш народ не поймет, если не сейчас, то в будущем: почему новая, как бы демократическая, Россия снова противопоставляет себя Атлантическому союзу? В историческом плане у России нет другой альтернативы, как стать самой членом этой организации. Кто защитит нашу разваливающуюся родину в исторически близком будущем от одержимых имамов, что неизбежно расплодятся по Кавказу и Средней Азии? Где она найдет поддержку, когда набирающие мощь южные тоталитарные соседи, а именно клерикальный Иран и коммунистический Китай, начнут предъявлять свои «исторические права» на Волгу и Сибирь? Ну а если ближе к повестке дня: откуда Россия жаждет получить инвестиции для поддержки своей буксующей экономики, если не из стран НАТО? И наконец, кто поможет перестройке российских Вооруженных сил, что начинают трещать от соприкосновения с несколькими батальонами мазуриков, если не спецы НАТО? Они это сделают, если Россия перестанет валять дурака, плюхой валиться на два, а то и три стула и осознает себя наконец-то тем, чем она и является в действительности: страной, исторически, религиозно и этнически относящейся к западной цивилизации. Имеет ли смысл отталкивать от себя этот хоть единственный, но такой ободряющий шанс?
Очевидно, имеется в виду тот народ, что формировал советский аппарат, посещал ленинские университеты миллионов, совпартшколы, составлял фальшивые реляции о «великих трудовых достижениях», гневно клеймил «поджигателей войны» и требовал «мира во всем мире». При всех благих порывах эта отрава живет и в его собственном организме. Но приходит в голову, что рядом с этими многочисленными миллионами в течение всех этих лет существовали и другие миллионы, еще более многочисленные, которые сознательно или подсознательно отодвигали от себя эту ложь и пропагандную жвачку. Может быть, политик не понимает, что сейчас выросло уже целое поколение, которому вообще дела нет до жупелов и стереотипов, что всосали отцы с молоком своей матери — партии?
Впрочем, вполне возможно, он вообще об этом не думает, а думает о том, как достичь вершин выработанной недавно кремлевскими мудрецами идеологии «национального согласия», и в таком случае следует признать, что общество приближается к полному абсурду. С кем предлагается вступать в согласие двум третям народа, что проголосовали летом против коммунизма? С оголтелыми тетками и дядьками, вздымающими флаги с серпами-молотами и портреты их любимых вурдалаков?
Не исключено, однако, что даже «национальное согласие» является в данном случае своего рода отвлеченной материей, а главное состоит в том, как бы не взбаламутить Думу, могучих ее ораторов, коммунистов-патриотов, националистов-патриотов и прочего «масла масленого», как бы не дать им возможности разбалансировать власть. Стало быть, желание потрафить столь же недалеким, сколь и свирепым генералам-сталинистам Варенникову и Макашову становится мотивом гораздо более важным, чем согласие с нашим единственным исторически серьезным союзником, с Западом? Ради сиюминутной политической возни замазать историческую перспективу? В этом случае, боюсь, господин Черномырдин, наш народ — особенно в его будущих поколениях — действительно не примет никаких объяснений.
Глотникам России
Нью-йоркская русская газета «Новое русское слово» в своем выпуске от 28 января сего года напечатала статью Андрея Шарапова под заголовком «Голодают только Африка и Россия». Странная диспропорция присутствует в этом сочинении. Ссылаясь на журнал «World and I», а также на директора программ по вопросам глобального питания Института Хадсона Денниса Эвери, г-н Шарапов приводит порядочно статистики, когда пишет об Африке и странах «третьего мира». Мы узнаем, что в Африке средняя урожайность пшеницы составляет 0,32 тонны с акра, то есть в четыре раза ниже, чем в других странах. Мы узнаем также, что среднестатистическая женщина в 1965 году рожала 6,1 раза, а сейчас лишь 3,1. Что численность населения Земли к 2040 году достигнет потолка в девять миллиардов, а потом начнет снижаться. И так далее.
Россия в этом контексте упомянута только один раз — без всяких цифр и вот таким образом: «Ну а вина за развал сельского хозяйства России — целиком на совести “реформаторов”, сидящих в правительстве». Зная стиль американской журналистики, решусь сказать, что эту сентенцию г-н Шарапов взял не из журнала «World and I». Вместе с заголовком она представляет собой хороший пример посткоммунистического злопыхательства.
Или, скажем, «злорадства». Я бы тут применил еще жаргонное многоемкое слово «глотничество», которое обладает необъяснимой близостью к английскому языку: злорадствовать — по-английски «gloat».
Это направление довольно широко сейчас распространено в российской и зарубежной русской прессе, можно сказать, стало уже определенным стереотипом интеллигентствующих авторов. Авторитеты и покрупнее г-на Шарапова отдают дань такому «глотничеству». Вот, например, недавно я натолкнулся на статью одной русской зарубежной эссеистки. Конечно, я не думаю, что ею двигали шараповские мотивы, но тем не менее и тут произошел странный перекос в отражении российской реальности.
Дама с надрывом вспоминает пирожок, который она купила на московской улице в 1990 году. Как сладостен он был, какие вселял надежды на «развитие мелкого бизнеса»! Сейчас такого пирожка в Москве вы уже не найдете: все захвачено коррумпированной олигархией. Немного напоминает стих Маяковского о том, как «польский пан» сожрал бабу вместе с бубликами. Может быть, и в самом деле все ключевые посты захватила олигархия, но пирожки-то, пирожки — господа, не дайте соврать — не только уцелели, но и неслыханно размножились. Трудно все-таки не заметить бесконечные лотки, киоски и тележки со съестным, да вдобавок к ним бурно размножающиеся «макдоналдсы», «дока-пиццы» и «русские бистро», где вам по доступной цене предлагают шесть-семь сортов горячих пирожков плюс горячие бульоны. Поистине эти эссеистки видят только то, что соответствует их концепции.
Г-н Шарапов говорит, что «вина за развал сельского хозяйства России целиком на совести “реформаторов”, сидящих в правительстве». А я-то, отсталый человек, всегда считал, что вина целиком лежит на идиотской колхозной системе, которая в течение долгих десятилетий душила крестьян и привела в конце концов к бесконечным голодным очередям за гнилыми костями.
То, что видишь сейчас в России, можно по сравнению с прежними временами назвать «чудом изобилия». Не думаю, что реформаторы сыграли большую роль в сотворении этого чуда, но их заслуга состоит в том, что перестали душить. Прошлым летом на теплоходе «Иван Кулибин» я спустился по Волге от Самары до Астрахани, а потом поднялся по ней же до Москвы. Во время длительных стоянок я обходил пешком большие территории в Саратове, Волгограде, Астрахани, Самаре, Тольятти, Ульяновске, Казани, Чебоксарах, Козьмодемьянске, Нижнем Новгороде, Ярославле. В прежние времена в этих городах царила исключительная скудость. Голодных, в африканском смысле, и тогда не было, но люди проводили все свое время в поисках жевательных составов самого низкого качества. Я помню большой колхозный рынок, на котором была только одна торговка зеленым луком, остальные предлагали только какие-то маленькие железки и почему-то множество кожемитовых подошв. В иные времена обыкновенное молоко отпускали только детям по рецептам врачей. Вот вам эпоха, о которой сейчас ностальгирующие господа вспоминают как о мирном сытом застое. Забыли? Нынче города древнего торгового пути снова, как до революции, завалены продуктами и товарами. Вернулась даже рыба, которая, как оказалось, просто не любит «красных». Конечно, далеко не всем все доступно, но основные продукты, по моим наблюдениям, все-таки доступны всем. Довольно ярким впечатлением оказался астраханский рынок «Селена», заполненный крикливыми продавцами горячего хлеба из турецких пекарен и заваленный разными сортами недорогой вареной колбасы, которую вам любезно предлагают отведать с ножа.
Словом, приходится огорчить г-на Шарапова, города эти мало напоминают африканские становища, где сотрудники ООН всыпают манную крупу в иссохшие рты голодающих. Впрочем, ему, очевидно, это безразлично: главное — провести свою глотническую концепцию.
При всей массе безобразий, вроде мафиозной паутины с убийствами или невыплатами зарплат, в России все-таки происходят и положительные изменения. Один мой старый друг из Дании, работающий разъездным корреспондентом по СНГ, недавно сказал: «Мне надоело нытье. Русские сейчас живут лучше, чем при коммунистах». А мне надоело глотничество, хочется мне добавить. Лживое глотничество — это еще похуже нытья.
Шальные «Пули»
Ну что они мне дались? Каждую осень собирается новая команда почти или совсем незнакомых мне игроков: огромные, с бритыми под Тамерлана башками, в широченных и длиннющих трусах, похожих на дамские купальные костюмы начала века. В газетах пишут об их контрактах. Крис Уэббер, например, за пять лет баскетбольной службы получит 49 миллионов долларов с мелочью. Рискну предположить, что эта сумма превышает валютный запас какой-нибудь небольшой страны, ну, скажем, Грузии. Между тем парень не умеет забрасывать штрафные броски.
Ну что ты, Уэббер? Опять мажешь? Ведь ты же двухметровый нападающий с колоссальным прыжком, на тебе противник без конца «фолит», а ты не можешь забрасывать штрафных! Ну вот, опять: трибуны замирают, а он мажет. Пришел бы ко мне на площадку, я б научил тебя бросать «фолы» и взял бы не больше миллиона.
Начинается сезон. Конечно, я уговариваю себя не болеть за вашингтонских «Буллите» («Пули»). Что толку, все равно финалов и не видать. Краем глаза все-таки поглядываю на экран, где иной раз мечется какой-нибудь одинокий белый игрок. Уподобляюсь тому еврею, которому в опере кто-то сказал, что Ленский еврей. Браво, Ленский! Вперед, бледнокожий брат мой!
Этого бледнокожего трудно не выделить из всей команды — не только по цвету, но и по росту. Георге Мурешан из университета Клуж, так его объявляют перед началом матчей. Не знаю, какие науки он изучал в своем румынском вузе, но вымахал основательно: 7 футов и 7 дюймов, то есть не менее 2 м 30 см. В принципе ему надо овладеть только «поднебесным крюком», и тогда никто его не сможет закрыть. Увы, в университете они этого явно не проходили, приходится разучивать на площадке среди неукротимых профессионалов и в силу исключительной природной неуклюжести постоянно терять мяч.
Может быть, эта команда обыграет любой европейский клуб, но здесь в начале сезона «Пули» выглядят не на уровне НБА. Тренер Джим Лайнэм в растерянности трясет цветастым галстуком. Преимущество в 10 очков они могут растерять за 10 секунд. За 5 секунд до конца, проигрывая одно очко, они вводят мяч в игру, и Калберт Чэйни шмаляет по кольцу чуть ли не с центра. Разумеется, мимо. Парню не сказали, что в этой ситуации надо идти на прорыв и зарабатывать штрафные!
Ну их к дьяволу! Перестану за ними следить! Пускай без меня продуваются в прах! По утрам вытаскиваю спортивную секцию газеты и делаю вид, что ищу что-то другое. Ну, «Пули», конечно, случайно попадаются на глаза. Ну, продули, конечно, могучим техасским «Ракетам», но, странное дело, продули с небольшим разрывом. А чемпионам НБА, непобедимым чикагским «Быкам», уступили всего одно очко. Через день, впрочем, каким-то жалким отдали двадцать. Что происходит?
Теперь я уже не могу дождаться очередного матча с «Волшебниками». Включаю телевизор. Хватит ли сил досмотреть до конца этот позор? На экране наш румынский жираф умудряется перехватить мяч под своим щитом и тут же отдает его нашему защитнику Роду Стрикленду, обычно томному, как «дама с камелиями». Тот вдруг взрывается и проносится сквозь толпу «Волшебников» на прорыв. Серия фехтовальных финтов, и он отдает пушечный пас назад набегающему нашему Джувэну Ховарду с его бородкой Телониуса Монка. Над взметнувшимся частоколом враждебных рук тот навешивает мяч упомянутому уже Крису, который набрал высоту в нужном месте и в нужный момент. Слэм, мяч обрушивается в корзину. Крис с его лицом хорошенького семилетнего мальчика не удерживается от соблазна покачаться на ободке.
Боги мяча и корзины, покровители университетских и профессиональных ристалищ, пошлите этим нашим шальным «Пулям» побольше таких моментов командного вдохновения! Теперь я понимаю, что пойман до конца сезона. Все эти Роды, Крисы, Джорджи, Трэйси кажутся мне близкими людьми. Ревниво присматриваюсь к каждому их движению, к выражению лиц. Чем-то они мне напоминают кондрашинский «Спартак» начала семидесятых. Домашние интересуются, вижу ли я во сне эти игры «Пуль».
Странная вещь этот спорт «болельщиков». Ну почему я считаю этих ребят «нашими»? Этнически все-таки довольно далекий народ. Только лишь по местожительству? Однако я совершенно не уверен, что они живут в метрополии Вашингтона. По принадлежности к местному клубу? Да ведь осенью по меньшей мере половина из них разъедется — кто в Милуоки, кто в Хьюстон, кто в Калифорнию. В Союзе когда-то таких кочевых игроков неодобрительно называли «варягами». Уважающий себя город должен был сам вырастить своих птенцов. Здесь на это не обращают внимания. На каждой игре стадион забит до отказа неистовой толпой фанатиков. На международные соревнования тут мало обращают внимание. Главное — побить Атланту, Нью-Джерси, Кливленд. Лишенное идеологической подоплеки, американское спортивное болельщичество больше похоже на азарт какой-нибудь междеревенской ярмарки. Инфекционная штучка, должен признаться. Заболевает и тот, кто по идее имеет иммунитет «ненашести», ну, скажем, иммигрант из России. Особенно если это имеет отношение к его любимой игре, в которую он и сам до сих пор играет, несмотря на старость.
Утром звонит советник Мухин из российского посольства. Голос звенит как туго накачанный мяч: достал два билета на схватку с «Ястребами»! Несмотря на большие достижения в астрономии, этот друг тоже заболел нашими вашингтонскими шальными «Пулями».
«Гоблдигук»
Не так давно, в приемный час, пришла ко мне в кабинет студентка Эрни Гросеристор.
— Простите, профессор, но я хотела бы с вами посоветоваться по очень важному для меня вопросу. Дело в том, что я тут начала посещать класс по марксизму.
— Эрни!
— Ну что ж, так уж получилось. Вы же знаете, что марксизм очень важный предмет в американских университетах. Без него просто никуда не сунешься. Так что я начала изучение марксистской теории. Что вы на это скажете?
— Хорошо, что теории, а не практики, — сказал я.
Гросеристор не совсем обычная студентка. Иногда в классе, среди довольно каменных физиономий, я вижу, как она начинает закусывать губы и даже топотать кроссовками от каких-то не очень адекватных, но явно неслабых эмоций.
— Так что же вы хотите от меня услышать, Эрни, касательно ваших классов по марксизму?
— Ну я не знаю, может быть, совет какой-то, ребята говорят, что вам приходилось сталкиваться с марксизмом, что вы будто бы жили в марксистском государстве, дело в том, что я в замешательстве.
— Ну я уж не знаю, Эрни, что вам и сказать, ну раз уж взялись изучать марксизм, так и изучайте, ну получите свои три «кредита», ну отметку какую-нибудь, ну и забудете всю эту… хм… науку через полгода.
Что-то я, кажется, не то сказал. Гросеристор начала бледнеть, закусывать губы и топотать кроссовками.
— Не так-то все просто, профессор, к сожалению, там все у нас в этом классе очень серьезно, прямо так серьезно, как будто это физика какая-то.
Двери профессорских кабинетов всегда открыты, чтобы студенты могли появляться без стука. И тут входят два русских молодых человека, компьютерщики из Новосибирска.
— Вот, ребята, — говорю я им, — познакомьтесь, девушка изучает марксизм, и у нее накопилось много вопросов по этому предмету, может, поможете?
Ребята переглянулись — и ну хохотать. Гросеристор, конечно, присоединяется к общему хохоту, тут и мне, конечно, ничего не остается, как присоединиться, чтобы получилось хорошее американское веселье. Хохот замирает, и воцаряется какая-то странная неловкость.
— А в чем причина смеха? — интересуется Эрни Гросеристор.
Надо все-таки ей как-то объяснить русский подход к марксизму.
— Видите ли, эти молодые люди родились в Советском Союзе, то есть в марксистском государстве. Они, конечно, молоды, но все-таки не так молоды, чтобы не помнить, как это выглядит на практике. С другой стороны, они достаточно молоды для того, чтобы относиться к марксизму как к полному «passe», то есть — к безвозвратному прошлому. Вот оттого они и смеются.
— Наша профессорша говорит, что русские развивали неправильный марксизм, — говорит Эрни.
— Ну конечно, — кивает один из новосибиряков, — у русских неправильный марксизм, у китайцев неправильный марксизм, у кубинцев, у корейцев, у немцев, у вьетнамцев, у албанцев, у сербов и румын, у всех был или есть неправильный марксизм. А где же правильный? У американцев в пробирке?
— Сомневаюсь, чтобы они тут начали развивать правильный или неправильный марксизм, — сказал второй новосибиряк.
— Да вот же развивают, — первый кивнул деликатно на бледную, безгубую и топочущую пятками Эрни Гросеристор.
Поделиться книгой: