Злыдни против домового

Раздобыв горшочек с жиром, Коробейка бросила сальный кусочек на пол. Варвара на нём поскользнулась и чуть не рухнула, да схватилась за край стола. Задела горшок, тот полетел на пол и разбился. Стала хозяйка осколки собирать, да порезала палец. И вот теперь сидела на лавке, заматывала руку тряпицей и напевала: «У киски боли, у собачки боли, а у Вареньки у нашей ничего не боли».

— Плохо дело, — подытожил Буча. — Где слёзы? Где скандалы? — и злыдни скрылись за корзинами, но подглядывали в щёлочку и подслушивали.

Вскоре, принеся со двора морозный дух, вернулся Степан. Увидев, что у жены рука перемотана, спросил:

— Что случилось, Варенька?

— День сегодня какой-то чудной, Стёпа. Вроде бы и сала не доставала, а на кусочке поскользнулась.

Степан почесал затылок.

— А я, представляешь, гляжу — полено в воздухе висит.

Снаружи что-то загремело, и в горницу ворвалась Маришка, даже валенки от снега не отряхнула. Следом за ней проскользнул в дверь Насупа и хмурый юркнул за корзины.

— Ничем их не испугать, — вздохнул он.

Буча похлопал приятеля по плечу.

— Мам, пап! Я Пятнашке водичку наливаю, а оно как ухнет в углу! — закричала девочка.

— Что ухнет?

— Не знаю. А Пятнашка как замычит, ведёрко копытом бац!

— Испугалась?

Маришка стянула платок с головы.

— Пятнашка — да, а я — нет. Я грабли взяла и в угол бросила. А там как взвизгнет! Может, крыса?

— Говорю же, Стёпа, чудной денёк, — обнимая дочку, сказала хозяйка.

К обеду по горнице разлился аромат кислых щей и семья собралась за столом. Домовой к тому времени, пока злыдни пытались сеять раздор, втихаря из подпола всю кухонную утварь повытаскал, и теперь по мискам весело стучали деревянные ложки.

— Пап, а ты чего больше всего на свете боишься? — спросила девчушка.

Степан вытер усы рукой, подумал и ответил:

— А больше всего, Маришка, я боюсь тебя да маму потерять. Вот и всё, пожалуй.

— Вот оно! — шёпотом сказал Буча. — Работаем.

Злыдни проникли в подпол, и закипела работа. Коробейка сплела из соломы куколку. Симпатичная вышла игрушка. Ручки, ножки, сарафанчик из красного платочка и косы из ароматного сена. Порывшись у Варвары в шкатулке, нашла бусинки и пришила кукле глазки, а ещё вышила ротик и реснички.

— Да ты мастерица! — похвалил Насупа.

Буча повертел куколку в руках и скомандовал: «Действуй!»

Коробейка пробралась к двери, спряталась в уголке, а когда девчушка гулять пошла, выскочила с куколкой на тропинку.

Тут Маришка куколку и увидела.

— Ах! — воскликнула она и к куколке. А та бежать на дорожку. Вернее, бежала-то Коробейка, но злыдни людям невидимы, поэтому девочке и казалось, что куколка сама бежит от неё. Маришка за ней. Куколка от неё. Так до самого леса незаметно и добежали.

— Карр! — раздалось в верхушках сосен, и Коробейка от испуга в сугроб плюх!

Девочка куколку и догнала, взяла её в руки, села на пенёк и разговаривает:

— И откуда же ты такая красивая взялась? И какой у тебя сарафанчик! Знаешь, я папе такой же красный платочек подарила. А может, это волшебство такое? Так ты из этого платочка появилась? Ой, как здорово! Назову тебя… Как же я тебя назову?

Маришка задумалась, глядя как белки с ветки на ветку перескакивают.

Тем временем смеркаться стало. Но кто бы это заметил?

— Назову тебя Соломушкой, — ласково сказала девочка, поправляя красный платочек на кукольной голове. — Будешь моей дочкой, а я — твоей мамой.

А дома-то настоящая мама даже стряпню забросила. Мечется то на крыльцо, то в горницу, то снова на крыльцо. Руки передником вытирает, по сторонам поглядывает. Дочки не видать.

— Маришка! Маришка! — покричала Варвара, но та не отозвалась. Мать повязала платок, выбежала на улицу, к соседке заглянула, на горку, где катались на санках ребята, поднялась, но Маришки никто нигде не видел. На небе уже прозрачный месяц показался, а дочурки всё нет.

Из конюшни вернулся Степан, видит, у жены глаза на мокром месте.

Буча при этом ходит рядом и чуть слышно нашёптывает: «Потерялась, пропала, сгинула…».

У Варвары слёзы и полились.

— Как же так? — мужик развёл руками. — Пойду искать.

Насупа побежал вперёд хозяина и волком завыл, а как увидел Степана с ружьём, так коленки подкосились. Упал в снег, только нос торчит. Мужик ружьё на плечо и к лесу. Насупа за ним.

В доме между тем сам воздух искрился от напряжения. Пахло тревогой и тестом. Домовой затаился, видать понял, что со злыднями лучше не связываться. Кошка Мурка виляла хвостом, тёрлась об хозяйкины ноги, а та всё в окошко поглядывала и на крыльцо выскакивала. Тесто из плошки уж на стол ползло, а Варвара на него и не смотрела даже.

— Без пирогов мы сегодня, похоже, останемся, — нервничал Буча.

А в лесу ещё темнее стало. Маришка заигралась с куколкой, песенки ей поёт. Коробейка сидит под деревом, дрожит, но слушает, ушки так и стоят торчком, больно уж ладно у девчушки выходит. И тут волк как завоет:

— Ууу!

Коробейка подпрыгнула. Маришка тоже услышала, с пенька соскочила.

— Неужто звери близко, Соломушка?

Она прижала куколку к себе, огляделась.

— Уууу! — раздалось снова.

— Ох, и темно же кругом! Того и гляди пути назад не сыщем. Вот ведь засиделись мы с тобой! — и бежать из лесу, а навстречу — Степан с ружьём. — Папочка! Смотри, я Соломушку нашла, как живая она, правда!

Мужик только руками всплеснул. Подхватил дочурку и домой.

Глава 5. Ловушка

Пока злыдни наводили на хозяев страхи да тревоги, Прохор не дремал. Стоял у него на чердаке сундук такой огромный, что трёх злыдней в него вдоль и поперёк уложить можно. Вот и освободил его домовой от хлама и разных сокровищ вроде вороньего пера, ржавой подковы и глиняной свистульки. Помнил он ещё от дедушки, что злыдней хлебом не корми, дай пряжу хозяйкам запутать. Перемотают злыдни пряжу в узлы да колтуны, и хозяйка потом сидит битый час её расправляет.

Раздобыл домовой у Варвары в сундучке три клубка пряжи, вбил в днище сундука три гвоздя, привязал к ним концы пряжи, а когда хозяева спать ушли, клубки с лестницы спустил. Первая заметила пряжу Коробейка.

— Ниточки! — запищала она, хватаясь за красный клубок, и потащила на себя. Пряжа натянулась, и злыдня, перебирая руками, стала подниматься по лестнице, чтобы непременно найти конец. Вскоре к ней присоединился Насупа. Он схватил зелёный и синий клубки подмышки и пошёл за Коробейкой, спотыкаясь об нитки и путаясь в них ногами. С горем пополам тоже добрался до сундука. Коробейка пыталась в него запрыгнуть.

— Ну же, Насупа, подсади!

Злыдень подставил плечо, и подружка перемахнула через край.

— Ой! — донеслось из сундука. — А здесь пусто.

— Вылезай, — позвал Насупа.

— Высоко.

Насупа подпрыгнул, подтянулся, заглянул внутрь.

— Руку давай!

Коробейка прыг-прыг, а не достать.

— Эй, вы чего там? — с лестницы раздался голос Бучи.

— Поддержи, Буча, — прокряхтел Насупа, переваливаясь через край. Не удержался и бухнулся внутрь.

Прохор всё это время прятался за тем самым сундуком, и как только Буча подошёл и уцепился за стенку сундука, домовой подтолкнул злыдня, и тот с воплем грохнулся на дно. А Прохор крышку захлопнул.

— Ну что? Попались, злыдни! — сказал он, похлопывая по крышке. — Отвезу вас на болото, и чтоб ноги вашей в деревне не было! А своим скажите, что домовой Прохор — гроза злыдней.

— Выпусти, Прохор!

— Открой, гроза злыдней!

— Мы всем скажем, только отпусти нас, — последняя пропищала Коробейка.

Домовой засмеялся.

— Ещё чего! От вас беды одни. А мне моя семья дорога. И ещё ре-пу-та-ци-я, — проговорил он по слогам слово, которое слышал от старшего домового.

— Чего-чего ему дорого? — по голосу Прохор узнал Насупу. — Про репу что-то сказал…

— Репутация, — проскрипел в ответ Буча. — Это то, что о тебе другие думают. Вот чем больше зла мы натворим, тем лучше у нас с вами репутация в навьем царстве будет, и тем хуже здесь, в яви морозно-лунной.

— Кончилось ваше злотворительство! — прикрикнул на злыдней домовой. — Будете теперь на болоте себе репутацию править. Среди водяных и лягушек.

— Не надо лягушек, — заскулил Насупа.

— Не хочу в болото, — всхлипнула Коробейка. — Некрасиво там, темно, сыро.

— Эх, Прохор, — вздохнул вдруг Буча. — А ведь мы же не нарочно. Не разрушим семью — не видать нам больше царства навьего.

— Ах вот как! — возмутился домовой. — А каково это людей несчастными сделать? Да я за всю жизнь слёз Варвариных ни разу не видал. И чтоб Маришка потерялась? Не было такого. А уж чтобы Степан за ружьё схватился, это вы здорово постарались!

— С ружьём этот мужик страшнее, чем без ружья. Нет у меня никакого желания пугать его больше, — тихо отозвался Насупа.

— А мне девчушку уж больно жалко, добрая она, — сказала Коробейка.

— Да хватит вам, — буркнул Буча. — Сам понял, что где в семье разлад, там пирогов не жди. Ладно. Прохор, твоя взяла. Вези нас на болото. Только чуешь, чем пахнет?

Домовой принюхался, вроде обычный печной аромат.

— Лучина над соломой догорает, — проскрипел Буча.

Глава 6. Лучина

Прохор метнулся в угол, где хранилась солома. Там как раз над ароматным ворохом он и увидел огонёк. Лучина была вставлена в щель в крыше, но дотянуться домовой не мог, да и по стенам лазать не умел.

Прохор вернулся к сундуку и заглянул в него.

— Выпущу только одного, — сказал он. — Решайте побыстрее.

В сундуке заспорили.

— Только не я, — дрожащим голосом говорил Насупа. — Слыхали, как завывает под крышей, а?

— Тяжеловат я, — проскрипел голос Бучи. — Не доберусь. А Коробейку посылать опасно. Уронит ещё — худо будет.

— Да я не уроню, Буча. Всё как надо сделаю.

— Пусть Насупа идёт. И смотри там, аккуратно, а то век нам в сундуке сидеть.

По стенке сундука постучали.

Домовой открыл крышку и за шиворот вытащил Насупу. Злыдень встряхнулся и нехотя поплёлся туда, где гулял и бился в скаты крыши рассвирепевший ветер.

Когти у злыдня цепкие. Он вскарабкался по доскам и почти добрался до самой лучины. Как вдруг в её свете блеснули чёрные глазки. Насупа взвизгнул и полетел на пол.

А это отдыхала вниз головой летучая мышь.

— Не полезу! Хоть убейте. У него глаза горят и морда как у самого чёрта, — вопил злыдень, подпрыгивая, чтобы спрятаться обратно в сундук. — Лучше в сундуке меня закройте навсегда!

Прохор подтолкнул его в сундук и вытащил Коробейку.

— Давай, злыдня, твоя очередь, — сказал он, и Коробейка ловко застучала по скату коготками.