Идут роботы

Тим даже сам испугался такой мысли. Вдруг он услышал, что такси останавливается. Что такое?..

Он выглянул в окно. Такси стояло на улице, не доезжая большого перекрестка Мидленд-стрит и Коломбской площади. Большое скопление авто в этом месте регулировал сильный рослый полицейский, стоявший на перекрестке и крепко державший в руке грубую резиновую палку, показывая ей путь одном потоку авто и одновременно останавливая второй, пытающийся перерезать ход первого. Полицейский стоял неподвижно, как монумент. Лицо его было строгое, видимо от своей власти. Тим вспомнил, что те же самые строгие лица полицейских запомнились ему во время последней схватки рабочих с полицией в Нью-Харрис.

Тогда тоже полицейские стояли посреди улицы, но их была целая шеренга. Они угрожающе держали в руках свои тяжелые резиновые палки, не пропуская рабочих к воротам Говерсовского завода. Тим вспомнил и то, что сказал ему тогда один из членов забастовочного рабочего комитета:

— Понимаешь, одних резиновых палок мы не испугались бы, хоть они и очень дерутся. Но, видишь как вооружил их Говерс?.. Действительно, каждый полицейский у себя на боку имел большой кольт в кобуре: пока револьверы лежали спокойно, полицейские не дотрагивались до ним. Но — если бы рабочие пошли против резиновых палок, тогда…

Тим взглянул в сторону полицейского. И вдруг он похолодел, откинувшись к спинке сиденья:

— Что это? Может, я сошел с ума?..

Вместо полицейского в его серой униформе — он увидел посреди улицы железного робота который неподвижно стоял, подняв тяжелую резиновую палку; его железная фигура замерла в одной позе. Но чувствовалось, что она наготове двинуться куда угодно — в зависимости от приказов, которые принимает из эфира небольшая блестящая серебряная антенна на голове робота.

— Безумие!.. — Снова прошептал Тим.

Он закрыл на мгновение глаза, потом открыл их. Такси уже двинулось с места и медленно ехало вдоль улицы. Полицейский стоял, как и раньше неподвижно, изменилось только направление, которое показывала его резиновая палка. Полицейское строгое лицо не смотрело ни на кого, оно было словно высечено из камня.

— Наверное, у меня расшалились нервы, — вздохнул Тим.

Он вытащил сигарету, закурил и снова закрыл глаза.

Через несколько минут такси подъехало к гигантскому дому почтамта. Тим выскочил из него, бросив водителю деньги, и побежал по лестнице вверх, к телеграфу. И опять-таки он не видел, как вслед за ним спеша шел человек с трубкой в зубах. Его водитель выполнил просьбу, он не потерял в уличном движении такси, идущее перед ним. Но теперь человек с трубкой шел не так откровенно, как раньше — видимо, он хотел избежать встречи с Тимом, не хотел, чтобы Тим мог его заметить или даже узнать.

Мужчина с трубкой поднял воротник пиджака, глубже надвинул кепи почти на самый нос. Он издали следил за Тимом, не приближаясь к нему. И только тогда, когда Тим, склонившись над столом, писал уже текст своей телеграммы, ради которой он и приехал сюда, человек с трубкой быстро прошел мимо, заглянув, как бы случайно, через плечо Тиму. Он увидел всего две строки:

«Нью-Харрис, Брукленд-стрит, Мадлен Стрэнд. Еду шестичасовым. Важное дело».

Тим еще не успел подписаться, а может, он хотел дописать что-то. Однако, мужчине с трубкой было достаточно и этого. Он не останавливаясь прошел к другому столу, взял бланк телеграммы и, не задумываясь ни на секунду, написал тоже:

«Нью-Харрис, Брукленд-стрит, Мадлен Стрэнд. Еду шестичасовым. Важное дело».

Затем он подписал телеграмму и понес ее сдавать, переждав, конечно, пока Тим не сдал своей. Эту вторую телеграмму сданную на полминуты позже первой: Мадлен Стрэнд должна была получить их одновременно.

Теперь человек с трубкой в зубах уже не следил дальше за Тимом; он знал, что встретится с репортером в поезде. Мужчина с трубкой приоткрыл ворот пиджака, сдвинул кепи назад и отправился куда-то. Ровно в пять часов пятьдесят минут Тим приехал на вокзал. Он успел сдать в газету свой разговор с Говерсом, украсив его боевым подзаголовком, успел поговорить с редактором и еще купить дорогой несколько свежих вечерних газет. Сев в купе, Тим удобно вытянул ноги прямо перед собой и начал читать газеты.

Сразу ему приглянулась свежая корреспонденция из Нью-Харрис в газете «Дейли-телеграф».

«Забастовка рабочих в Нью-Харрис получила неслыханный размах. Она длится уже третью неделю, рабочие не соглашаются на посредничество профсоюзной организации. Забастовкой руководит специальный забастовочный комитет. По нашим сведениям, забастовочный комитет является только прикрытием для коммунистической организации, прочно взявшей в свои руки руководство забастовкой. Комитет требует от компании Говерса, чтобы она подписала условие о повышении зарплаты и установлении восьмичасового рабочего дня. Компания упорно отказывается подписать такое условие, хотя забастовка наносит ей всё большие убытки из-за того, что заводы не работают. Все попытки компании пустить заводы с помощью штрейкбрехеров, которых выписали из соседних штатов, не дали никаких результатов, потому что рабочие бдительно охраняют завод, не допускают штрейкбрехеров. Уже было два столкновения с полицией, она пыталась разогнать рабочие патрули, что задерживали штрейкбрехеров, но разогнанные в одном месте рабочие патрули быстро собирались в другом и снова выгоняли штрейкбрехеров. Все это утверждает мысль о том, что забастовкой руководит опытная рука коммунистов. Неужели правительство не видит этого? Надо решительно ликвидировать забастовку, арестовать коммунистов и дать возможность компании Говерса пустить свои заводы».

Далее в корреспонденции ещё шли грубые ругательства в адрес коммунистов и забастовочного комитета, упорно не поддающихся на предложения желтой профсоюзной организации. Но о роботах не было ни слова. Может, «Дейли-телеграф» еще не успел пронюхать о них?

Тим положил газету и пробормотал:

— Как же, вот так сразу ликвидировать забастовку, разогнать патрули, арестовать коммунистов?.. Черта лысого, у нас в Нью-Харрис это сделать не так-то легко!..

— Простите, вы что-то сказали? — Неожиданно услышал Тим чей то вежливый голос.

Он поднял голову.

Против него, на второй диване, сидел человек в кепи. Он пыхтел ароматным дымом из трубки и смотрела в глаза Тима.

— Вы что-то сказали? — Повторила человек, и вдруг глаза его расширились как от удивления.

Одновременно подскочил и Тим:

— Слушайте, матери его бес, это же вы!.. Ты… Томас?

— Да это я. А откуда взялся ты, Тим?

— Вот неожиданность! Встретились в поезде. Сколько лет не виделись — и так…

— Да куда ты едешь?

— В Нью-Харрис. А ты?

— И я туда же. Чего ты туда едешь?

— По делам своей газеты. Знаешь, там крупная забастовка.

— Я почти в этом деле. Только я с другой стороны.

Тим недоверчиво посмотрел на знакомого — что значит «с другой стороны»?

— Что ты хочешь сказать? С какой другой? Разве ты знаешь, с какой стороны я?

Тимов знакомый немножко поколебался. Однако, он быстро выкрутился:

— Видишь ли, я слышал, как ты говорил сам с собой о делах в Нью-Харрис. Итак, я понял, что ты сторонник забастовки. Ну, а я, наоборот, против забастовки.

— То есть?

— Да ты не смотри на меня такими враждебными глазами. Разве разница в политических взглядах мешает людям быть старыми друзьями? А?

— Разное случается, — сдержанно ответил Тим.

— Я работаю инженером в компании Говерса. Моя специальность, как тебе давно известно, радиотехника. Я всегда специализировался на направленной пересылке радиоволн, на пересылке энергии. И там, кое-чего добился. А ты что делаешь?

— Я же говорил: работаю в газете, «Ред-Стар» называется.

Тимов знакомый покрутил носом:

— Откровенно говоря, не люблю я этой газеты.

— Потому что ты продался капиталистам, — ответил Тим.

— Вижу, что ты такой же горячий, как и раньше, когда мы с тобой учились в колледже, — грустно и ласково ответил тот.

— Да, я не изменился. А ты, Томас Бирз, очень изменился. Значит, ты против забастовки? Может, бороться против неё едешь?..

— Может, и так. Но моя непосредственная цель — увидеться с Мадлен Стрэнд. Ты встречаешься с ней?

Тим почувствовал, как краснеет его лицо. Чтобы скрыть неловкость, он склонился, что бы поднять газету, которая упала на пол, и оттуда неясно пробормотал:

— Да… иногда…

— Что же, и она тоже такая красная? — Словно не замечая поведения Тима, продолжал Бирз.

— Нет…

Бирз улыбнулся:

— Конечно нет. Я тоже так думаю. Потому что она в последний раз, когда мы с ней виделись, высказывалась, как очень яростная противница забастовки. Что ж, это понятно: она трезво смотрит на вещи. Инженер знает, какая всегда бывает ерунда, когда рабочие берутся не за свои дела.

— То есть?

— Их дело — работать. А управлять предприятием и вообще жизнью — справимся и мы сами! — Холодно ответил Бирз.

Тим промолчал. Он видел, что из этого разговора ничего путного не получится. Не было уже радости от встречи со старым другом по колледжу; наоборот, ему было неприятно, что Бирз тоже едет к Мадлен.

Далее разговор шёл очень неудачно. Через несколько минут они и вовсе замолчали, углубившись в газеты. Бирз сбросил свой макинтош; он был в клетчатом пиджаке, крепко сжимал трубку в своих зубах. Но все эти приметы, которые могли бы многое рассказать внимательному читателю, Тиму ни о чём не говорили.

Поезд двигался дальше и дальше — в Нью-Харрис, к бастующим рабочим, к Мадлен Стрэнд.

РОБОТЫ ПРИЕЗЖАЮТ ЗАВТРА УТРОМ

Нам приходится немножко отвлечь внимание читателя, чтобы познакомить его с Мадлен Стрэнд, о которой уже не раз упоминалось на предыдущих страницах. Кто же она такая?

Было когда-то в Джерсейском колледже трое друзей, хотя и весьма различного нрава. Тим Кровнти, первый из друзей, был упорный спортсмен, веселый парень, хороший организатор всевозможных студенческих обществ и комитетов. Томас Бирз, второй из друзей, был уравновешенный холодный студент, никогда не выступал на собрании, никогда не спорил с профессорами. Дружественный он был с Тимом потому, что ему не хватало живости, расторопности, а этих свойств Тим мог одолжить хоть кому и сколько хочешь.

Третьей из друзей была Мадлен Стрэнд.

Красивая девушка, умная и способная, она была происхождением из рабочей семьи, как и Тим. Такого же оживленного и непосредственного характера, она была намного сдержаннее Тима. Оба они — и Тим и Томас — ухаживали за Мадлен: однако, она всегда отвечала на это шутками и не давала преимущества ни первому, ни второму. Затем их пути разошлись. Тим познакомился с политическими студенческими кругами, вступил в коммунистическую организацию. Их отношения с Томасом Бирзом наполнились сразу какой-то искусственностью, потому что Томас относился к всевозможным политическим вопросам откровенно негативно.

Он говорил:

— То, что есть у нас в Америке, — лучший образец хорошего государственного строя. Нет смысла всё ломать. Надо работать, чтобы Америка становилась мощной страной. А всевозможные коммунисты и анархисты способны только испортить то, что существует.

Зря Тим приводил ему пример большой Красной Страны, в которой смогли построить коммунистическую жизнь; страны, где коммунисты доказали, что они могут, сломав старое, хорошо построить своё, новое. Томас презрительно пыхтел трубкой.

— Глупости! Ты там не был? Я тоже. И не хочу. И, вообще, не стоит тратить время на нецелесообразные разговоры. Мне работать надо, а не политикой заниматься.

К большому сожалению Тима, Мадлен тоже не относилась к политическим вопросам так, как того хотелось Тиму. Она, правда, не высказывалась так остро, как Томас Бирз. Однако, все это её мало интересовало. Её захватила техника, та же специальность, что себе выбрал Бирз — радиотехника. Она работала вместе с Бирзом и заметно была под его влиянием.

В конце концов, Тим Кровнти и Томас Бирз перестали встречаться. Тим переехал в Нью-Йорк, где начал работать в газете «Ред-Стар», иногда встречаясь с Мадлен. Но они всегда избегали разговоров о Бирзе. Тим потому, что это было ему неприятно, Мадлен — с чисто женской деликатностью.

Мадлен работала в Нью-Харрис, в своей радиолаборатории. Она специализировалась на ультракоротких волнах — и это её интересовало больше всего. Техника была для Тима китайской грамотой; но он всегда с искренним вниманием слушал, что рассказывала ему о своей работе Мадлен. Что делать?.. Ведь Тим до сих пор подозрительно часто думал о Мадлен и даже краснел, когда в редакции шутливо говорили о его приверженности к делам, которые нуждались в поездках в сторону Нью-Харрис.

Получив сразу две почти одинаковые телеграммы, Мадлен задумалась. Что произошло, почему они оба едут в Нью-Харрис… Она знала, что Тим имеет отношение к забастовке, что он связан с рабочими организациями. Знала она и о том, что Бирз у Говерса и подготавливает какое то чрезвычайное изобретение, о котором он всегда избегал говорить. Откровенно говоря, Мадлен интересовали больше дела Бирза, чем Тима.

— Не знаю, что будет, когда они встретятся, — прошептала Мадлен. — Это всё равно, что вода и огонь!..

Так или иначе, — Кровнти и Бирз ехали. И через час они должны быть уже в Нью-Харрис.

Мадлен посмотрела в окно, выходящее на Брукленд-стрит, одной из крупнейших улиц Нью-Харрис, она связывала центр города с заводами Говерса. На улице было тихо, только иногда проходили прохожие, заметно спеша. Проехало авто с полицейскими. Из переулка вышел рабочий патруль и двинулся в сторону заводов. Было как-то тревожно, в воздухе словно пахло грозой.

«Забастовка совсем обессилила город! — Подумала Мадлен. — Было хорошо, такой царил порядок. А теперь..

Несколько тысяч рабочих бросили работу. Забастовочный комитет выбросил лозунг: «Хватит эксплуатации! Хватит работать десять и двенадцать часов в сутки! Требуем восьмичасового рабочего дня, требуем увеличения зарплаты!»

Вслед за рабочими Говерса начали забастовку рабочие других нью-харрисских заводов. Забастовочный комитет охотно принял новые рабочие отряды. В город собрали силу полицейских из других городов штата. Доходили слухи, что недалеко от города сконцентрированы даже войска. Но, может, это была и ложь, потому что правительство, очевидно ждало, не бросая надежды на то, что желтым профсоюзным организациям удастся сорвать забастовку и помочь полицейским наладить желаемый порядок.

Вдруг зазвонил электрический звонок на двери. Мадлен открыла и увидела прямо перед собой небольшого мальчика с красным галстуком.

— Прошу прощения, скажите, пожалуйста, не приехал товарищ Кровн-ти? — Вежливо спросил её мальчик.

— Товарищ? — Переспросила она мальчика. — Нет, мистер (она довольно отчетливо произнесла это «мистер») Кровнти ещё не приехал. Но он должен быть здесь в час. Откуда вы знаете, что он приедет?

— Забастовочный комитет получил депешу из Нью-Йорка. Следовательно, очень прошу вас передать товарищу (мальчик тоже внятно произнес снова «товарищу») Кровнти это письмо. Прошу прощения, что причиняю вам беспокойство. Всего хорошего!

И он исчез со своим красным галстуком, оставив в руках Мадлен сложенный вдвое листок бумаги.

«Ишь, какой упрямый!» — Подумала Мадлен и улыбнулась. Может, ей просто понравился этот мальчик-пионер, что носит красный галстук. Кто его знает, от чего именно ласково улыбнулась Мадлен. Но она чувствовала, что мальчик понравился бы ей куда больше, если бы он был не такой упрямый и согласился назвать Тима не «товарищем», а «мистером», как поправила его Мадлен.

«Упрямый!.. Вот такие они все, эти пионеры с красными галстуками, — подумала еще раз Мадлен и посмотрела на письмо. Оно не было заклеено: очевидно, тот, кто писал, не делал из его содержания тайны.

— Что они могут писать Тиму?»

Мадлен развернула лист бумаги. Там было написано торопливым сбивчивым почерком:

«Тим, друг, поспеши в забастовочный комитет. Положение очень серьезное. Говорят, что Говерс направляет к нам автоматов-рабочих, каких то роботов. Ты понимаешь, что это будет…Мы, ждем тебя. Твой Боб Лесли».

От неожиданности Мадлен присвистнула:

— Вот как! Неужели это и есть изобретение Бирза? Так вот какое важное дело, что гонит сюда их обоих… Вот, интересная штука! Роботы… Но это же чрезвычайная вещь! Неужели Бирзу повезло решить эту сложную проблему?..

Глаза Мадлен пылали, она забыла о забастовке, обо всем остальном. Роботы… Железные рабочие, которые заменят собой живых людей.

… Чрезвычайная, смелая идея! Хоть бы скорее Бирз приезжал! Очень интересно! И до сих пор он ничего не говорил ей. Где же он?.. И, словно отвечая Мадлен, словно удовлетворяя её желание, вновь энергично зазвонил электрический звонок. Мадлен бросилась к дверям, открыла их. В дверях стояла высокая худощавая фигура Томаса Бирза. Он вынул изо рта свою неизменную трубку и радостно улыбнулся:

— Добрый день, Мадлен. Прежде всего, позвольте передать извинение от Тима Кровнти. Мы ехали вместе, но на вокзале его встретили подозрительные рабочие, и он отправился с ними. Сказал, что потом зайдет к вам.

Мадлен нетерпеливо перебила его:

— Достаточно о Тиме! Заходите скорее! Как это могло быть, что вы до сих пор не говорили ничего мне о вашем изобретение, о роботах? Томас Бирз подозрительно посмотрел на нее:

— Откуда вы узнали об этом?

Вместо ответа Мадлен протянула ему письмо, полученное от мальчика с галстуком. Томас Бирз внимательно прочитал его и спокойно произнес, поворачиваясь к Мадлен: