Путинбург

Я вздрогнул. Участие в масонских ложах в мои планы не входило. Рыцарская атрибутика вызывала у меня отвращение, как и любой подобный косплей.

— Зря! Ты не представляешь, какие люди! Какие возможности! Мы возьмем власть! С нами ТАКИЕ ЛЮДИ!

Он стал называть имена:

— Чубайс. Черномырдин. Горбачев. Березовский. Прохоров. Примаков. Бурбулис. Ястржембский. Костиков. Шаймиев. Юмашев. И сам старик Бен[105]! Мир наш!

Я опять покачал головой. Митя выпил еще коньячка. В кабинет вошел Грунин.

— Кстати, познакомься. Владимир — мой заместитель по приорату. Фактически исполнительный директор мальтийского братства!

— Хотите чаю? — спросил меня вице-приор с мальтийским крестом на лацкане. — Я принесу.

Я опять отказался. Много раз мне потом предлагал полковник Грунин попить чаю в Митином кабинете. Но каждый раз я отказывался. Наверное, потому что интуиция. И предупреждение Андрея Балясникова, сказанное мне как-то у него дома в ответ на мой наивный вопрос, почему он ушел из «Русского видео»:

— Слишком много смертей. Внезапных, странных и необъяснимых.

Действительно, как я потом выяснил, на «Русском видео» была эпидемия. Все, кто имел отношение к финансам и темным делам, помирали при очень странных обстоятельствах: разбивались на машинах там, где вообще невозможно разбиться в здравом уме, умирали от приступов астмы, никогда не кашляв до этого, гибли от внезапных инфарктов и инсультов, от странных болезней, покрываясь язвами в течение двух-трех дней, внезапно заболевали раком и уходили в мир иной за месяц. Задолго до Юрия Щекочихина, Александра Литвиненко и Виктора Илюхина[106], каждый из которых тоже был каким-то образом связан с «Русским видео» или расследованиями его деятельности.

У Мити были не только мальчики, у него была еще и жена. Наташа. Алкоголичка и шизофреничка. Впоследствии она тоже стала жертвой инсульта. Но намного позже моего прихода в «Русское видео». Я бывал у них дома на Литейном, бывал и на даче в Сиверской[107]. Митя был странным человеком. Никогда не водил машину, никогда толком не умел пользоваться мобильником, не строил себе особняков. Он не умел считать деньги и планировать. Он не был стратегом, даже тактиком не был. Он был куском мяса, который взяли с собой каторжники, но при этом считал себя организатором побега. В правительственной резиденции К-0 когда-то жили Жданов и Романов. Мрамор и огромные спальни, невероятных размеров бильярд в подвале, огромный сад с выходом к Неве. Красивая дачка была. Сейчас разрушается. Окна выбиты, все растащено, сгнило от сырости — десять лет нет отопления. Сад заброшен, посуду разворовала охрана, диваны заплесневели.

А тогда, в 1994-м, в резиденции К-0 кипела жизнь. Напротив Митиного кабинета, через лестницу, была приемная Мирилашвили. Михо сидел за столом в кипе, читал Тору с лупой, принимал гостей. Каждый день шли переговоры: Кумарин на белом бронированном джипе, губернатор Густов и Людмила Нарусова на правительственных «вольво», Влад Резник на бронированном «роллс-ройсе» (правда, стареньком и с замазанными дверной шпаклевкой окнами изнутри), Чубайс и Греф[108], Виктор Черкесов и Старовойтова, Маневич[109] и Шутов, Руслан Коляк[110] и Боря Немцов, Хакамада и Кириенко, Путин и Кобзон[111], Касьянов и Кох, Гайдар и еще сотни чертей поменьше. Новая Россия ковалась легко. Под звон обкомовского хрусталя и чавканье браконьерской черной икрой из Астрахани, доставляемой через жуликоватого чеченца-прокурора.

Я старался реже бывать в «нулевке». Офис у меня был на Тихорецком, 22, где располагался военно-космический Институт робототехники, который Митя с Владом пытались приватизировать, закоррумпировав космических ученых и построив во дворе огромный алюминиевый ангар-склад. Там мне было как-то спокойнее. В «нулевке» каждый день гремели шумные вечеринки-приемы, Митя напивался и бузил, устраивал салюты, бил хрусталь и порой стрелял в потолок из подаренного коллекционного ружья. Однажды порезал рыцарским мечом картину Айвазовского. Красивый был морской пейзаж, большой, на лимон баксов точно тянул. Но вот не повезло. Искусство оказалось не вечным… А Митя любил море. У него была яхта «Орлан», формально принадлежавшая яхт-клубу ВМФ[112], но переданная Мите в безвозмездное пользование. Она затонула в июне 1993 года. Якобы на ней взорвался газовый баллон. Хотя вряд ли — в это время на борту находился Геннадий Бурбулис[113], которого приговорили к смерти Митины соратники. Вместо него утонула шикарная американская видеокамера Ampex за сто тысяч долларов.

А помимо яхты и картин маринистов, у Мити и Влада был свой порт. В Ломоносове. Об этом много сказано и написано: Путин помог морскому департаменту «Русского видео» взять в аренду небольшую военно-морскую базу под Петербургом[114], откуда выходили контейнеровозы с металлом и где разгружался спирт, заполнивший все ларьки в середине девяностых. И на этой базе не было таможенников и пограничников вплоть до ухода Путина из Петербурга. Но Трабер к тому времени уже был владельцем главного морского порта, так что потеря причала в Ломоносове никого не волновала. Кстати, Путин Митю не любил и сторонился. Я несколько раз сам наблюдал мизансцены, когда он обходил Рождественского бочком, избегая подать руку. То ли брезговал, то ли опасался. Слишком много Митя знал и понимал: и про Трабера, и про Корытова, и про порт Ломоносов, и про цветной металл, и про игорный бизнес в Петербурге. Да и еще много про что: все-таки банк «Россия», у истоков которого стоял Митя в 1991 году, был заморожен как предприятие, к созданию которого имел отношение ЦК КПСС, а в 1994 году разморожен силами будущих создателей кооператива «Озеро»[115], то есть друзей Владимира Путина. Митя все это знал и понимал. Кроме того, была еще и голубая[116] тема, к которой учредители «Русского видео» имели самое прямое отношение. Не потому ли, возможно, Трабер принял участие в организации инсталляции Путина во власть, что имел на него компромат?

В открытых источниках часто пишут, что компания «Рус ское видео» была создана распоряжением Владимира Путина в 1993 году. Но это результат «испорченного телефона». Ди ванное воинство слепо копирует распространенную ошибку: в 1993 году Путин подписал документы о создании одного из клонов «Русского видео», коих было больше десятка. Говорят, что даже порностудия своя была. Я не видел. Но допускаю. Легендарная поставка тонны кокаина в 1993 году[117], которая должна была под контролем израильских спецслужб пройти через Россию, но зачем-то была перехвачена чекистами на финской границе, ведь тоже шла через брокерскую фирму «Евродонат»[118], оформлявшую все грузы «Русского видео», курируемые полковником Груниным. Сомнительная контора. Погуглите «наша первая тонна кокаина», всё поймете сразу.

В марте 1998 года Ельцин подписывает указ об отставке Черномырдина. Через день оперативная группа Генеральной прокуратуры штурмует офисы «Русского видео» — ту самую правительственную резиденцию и то самое здание военно-космического института на Тихорецком. О спецоперации знали те, кому не надо знать, в том числе и я. И я совершил поступок, который до сих пор не могу оценить — то ли это была мудрость, то ли полная глупость: позвонил Мите и предупредил. Но зато я понял в тот момент главное: мне надо сваливать из «Русского видео», так как его возглавляет клинический идиот — Рождественский мне не поверил. Утром 27 марта 1998 года опергруппа при поддержке СОБР1 захватывает всю документацию всех клонов «Русского видео». И это начало конца… Но чтобы войти на территорию резиденции и провести обыск, оперативникам нужна железная зацепка — заявление о преступлении. И добывали его непросто — заявителем выступил финский партнер Рождественского Рейя Нюкконен.

ОПЕРАЦИЯ «ШТУРМ»

Началось все с визита к любовнице директора, молодой худенькой блондинке-красотке, жившей в съемной квартире на проспекте Просвещения. В пять утра по беспределу опера выломали ей дверь. Шумно, не стесняясь офигевших соседей, без ордера и вообще никого не ставя в известность. Подъехавшим ментам крикнули:

— Стоять, работает следственная группа Генеральной прокуратуры!

Вытащили сонную девицу из постели, повезли в здание налоговой полиции на Советской улице. В наручниках. Барышня тряслась от страха — почти замужем за финским бизнесменом, успешным и богатым, добрым, заботливым и порядочным Рейечкой[119]. Высокий стриженный наголо опер поставил перед ней телефон и выложил пистолет на стол:

— Тебя ограбили бандиты, связали, вывезли черт знает куда, отобрали деньги и избили. Срочно пусть приезжает! У тебя травмы, нужны деньги на врача! Живо!

И сунул ей в скованные руки трубку. На том конце провода сонный директор рекламной фирмы Рейя Нюкконен подпрыгнул:

— Еду, милая, лечу!

От Лаппеэнранты[120] до русской границы совсем недолго. Оставив девушку под присмотром следачки[121], понеслись в Выборг. Доехали за час. По дороге организовали звонок из Москвы — закрыть российскую границу. Без объяснений. Пограничники опустили шлагбаумы на въезде в погранзону. Сообщить, когда финскую границу пересечет гражданин Финляндии Рейя Нюкконен на белом «мерседесе». Обеспечить проезд через российскую границу «Лады»-«восьмерки» синего цвета с номерами Генпрокуратуры РФ. Не спрашивать документы и не вступать в контакт. Создать на финской границе очередь, закрыв подъезд к российскому КПП. Через полтора часа проскочили русскую границу, встали на середине нейтральной полосы. Распорядились открыть пропуск с финской стороны. Поехали редкие машины. Через десять минут «мерседес» оказался на нейтралке[122]. Границу снова закрыли. Опер за рулем «восьмерки» подрезал, прижал к обочине, выскочил с пистолетом, вытащил Рейю из «мерса», заломал руку и потащил за шкирку в болото. Поставил раком в жижу. Передернул затвор. Рейя упал в обморок.

— Он наш, — сказал опер. — Не переборщи, вдруг копыта откинет!

Опер брезгливо поморщился, но убрал пушку, пнув в живот несчастного. Финн очухался.

— Значит, так, гражданин Нюкконен! Сейчас ты заворачиваешь обратно в Лапу[123], что есть сил гонишь в свой офис. Там достаешь с полки все документы компании, абсолютно все — ты понял? Вообще все! И сшиваешь их. Как? Нитками. На каждой странице каждой бумаги ставишь печать. И расписываешься. Далее пишешь на бланке своем по-русски: «Я, Рейя Нюкконен, генеральный директор фирмы Russkoe Video OY, обнаружил подозрительное движение средств на счету моей компании, при этом, не доверяя финской полиции и русской милиции, считаю своим долгом сообщить об этом Генеральной прокуратуре Российской Федерации. Прошу это сделать моего представителя Евгения Каронова, которому полностью доверяю. Документы прошиты, пронумерованы и скреплены моей подписью и печатью». Понял? Около офиса ждет наш человек, подскажет, как сшивать бумаги.

Опер набрал по мобильнику свою следачку:

— Дай эту селедку, пусть скажет, что с ней все в порядке. Эй, гражданин! Поговори с дамой сердца, она у нас.

Блондинка, рыдая, просила Рейю не поднимать шума и никуда не жаловаться, а слушаться ребят. Перед ней лежала толстая пачка прослушек разговоров Рейи с партнерами, где ясно было видно: финн возил через границу доллары, обналичивая транши из России за нехилый процент. Селедка училась на юрфаке. Ситуацию срубила сразу. Рядом с прослушками на перфорированной ленточной бумаге красовались ордера на обыск в квартире родителей «селедки», постановление на задержание до десяти суток и распечатка пейджерных сообщений от другого любовника. Она сразу врубилась и сказала следачке: все что хотите, только не это. (Рейя давал ей полторы штуки баксов в месяц и одевал.) И тут же написала заявление о том, что Рейя иногда привозил пачки долларов в спортивной сумке и прятал их под кровать. А потом забирал. И заодно написала подписку о сотрудничестве с органами налоговой полиции.

Опер проводил «мерседес» до финского КПП и набрал Москву:

— Пускайте машины.

Обратно ехали не спеша, объезжая по обочине огромную пробку из автобусов и иномарок. Финского бедолагу помариновали еще два часа, пока Рейя трясущимися руками пробивал дыроколом дырки в кипе бумаг, раскладывая их в хронологическом порядке, подписывал и ляпал печати на каждый документ. Казалось, это никогда не закончится. Он был уверен, что после того, как отдаст коренастому парню в черной куртке документацию, тот его завалит прямо в офисе. Тяжело ему было. Руки не слушались. «Не убьют, — подумал Рейя. — Отсижу, освобожусь, все будет нормально». Работа пошла побыстрее. Сгоняли в магазин, купили суровые нитки. Опер показал, как сшивать бумаги, как завязывать и заклеивать узелки квадратиками: «В данной папке сшито и пронумеровано столько-то листов». Рейя погрузил последнюю коробку в багажник красной «семерки» и поехал домой. Но уже с перспективой остаться в живых. Опер с полной машиной документации рванул в Петербург, где уже ждали понятые и следователь по особо важным делам из Москвы Юрий Ванюшин, однокашник Путина по юрфаку. В кабинете налоговой полиции начали осмотр документов. Все было как на ладони: финские компании перечисляли на фирму Рейи плату за рекламное время на российских телеканалах, а Рейя обналичивал эти средства в Финляндии и посылал часть в Россию уже налом через курьеров. Была еще контрабанда леса, еще кое-какие обналы, даже мелкие заказы на порнофильмы, но самое главное — на расчетный счет фирмы Russkoe Video OY в финском банке был переведен один миллион долларов. От Мост-банка[124]. За покупку государственного телевизионного канала в Санкт-Петербурге. И оригинал платежки именно с такой формулировкой «за телеканал» был на столе важняка[125] Ванюшина. Двое понятых подписали протокол осмотра документов. И что самое главное — было собственноручное заявление Нюкконена на имя генерального прокурора РФ…

Операция «Штурм» началась. Можно было реализовываться.

СОБР налоговой полиции сидел в автобусах. Группам раздали пакеты с адресами. Входили на каждый объект двумя группа ми: первая кладет на пол охрану, вторая вламывается через окна второго этажа по лесенкам. Сейфы пилили болгарками, двери выносили домкратами. Охрану невежливо связывали строительными хомутами. Документы и компьютеры складывали в КамАЗы. Брали уже не финскую фирмочку, а целиком холдинг «Русское видео» со всеми его дочерними структурами: Ломоносовским морским портом, лесным и морским бизнесом, десятками фирм-помоек, страховой компанией «Русь» и Российской финансовой корпорацией. И масонской ложей.

Это были не просто большие деньги, это были миллиарды. Опера были в шоке: агентура докладывала о колоссальных оборотах компании, но истинную сумму доходов не знал никто, кроме руководителей. Даже вице-президент Сергей Каракаручкин, согласившийся на сотрудничество в обмен на непривлечение к уголовной ответственности и ставший агентом. У налоговой полиции десятки коробок с печатями обнальных фирм, коносаментами и накладными, липовыми таможенными документами, перепиской и бухгалтерской отчетностью из которой ясно: «Русское видео» — спрут. Паразит на теле бюджета города и страны, сборище проходимцев, обслуживающих бандитов и контрабандистов. Особый интерес следственной группы привлекли документы финской компании Russkoe Video Finland RVAF OY Ltd, на счета которой переводились деньги, которые Митя получал из бюджета Госкино за переклейку титров. И именно эта фирма оплачивала развлечения Армена Медведева и Галины Старовойтовой за рубежом. Принадлежала она господину Рейе Нюкконену и самому Мите. На финский счет фирмы в 1997 году упал миллион долларов от группы «Медиа-Мост», а точнее, от самого Гусинского[126], который хотел забрать у него «11 канал», чтобы создать на его базе ТНТ. Но гонорар был побольше, только половину забрал Мирилашвили, чтобы отдать долг Кумарину, у которого Митя брал денежки на мелкие нужды. Я уже говорил, что он денег не считал и жил поперек всякой экономики.

Я окончательно ушел из «Русского видео». А оперы разошлись не на шутку: началась реализация оперативного дела. Обыскивали Митю, Мирилашвили, Линькова, каких-то клерков, изымали сотни коробок с бумагами, пакеты с деньгами, какие-то ценности и сотни печатей подставных фирм. Искали компромат. На Путина. Митю арестовали в октябре и отвезли в Выборгский СИЗО. Предъявили совершенно левые обвинения. В суде почти все рассыпалось.

Меня таскали на допросы в Генпрокуратуру. Я защищался пятьдесят первой статьей. Что я мог сказать следователю-важняку Ванюшину? У меня не было права финансовой подписи «Русского видео», а все остальное было просто ритуалом. Я не хотел, чтобы Митя сидел, не потому, что он мне был симпатичен. Просто российская тюремная система такова, что негодяям в ней живется неплохо. А Митя был откровенный негодяй.

Когда в 2002 году Митя умер, никто не связал смерть бедолаги с предыдущими. А в 1998 году, уже после моего ухода, внезапно заболел и через пять дней в страшных мучениях скончался главный бухгалтер «Русского видео» Кондрин — молодой здоровый человек, энергичный и спортивный. Через месяц, накануне допроса в прокуратуре, заболел его заместитель Антонов. И тоже сразу умер. И таких странных смертей я насчитал чертову дюжину, если не считать Старовойтову, Гайдара и Собчака. Но это не самый странный факт в истории «Русского видео». Есть еще. Например, Юрий Щекочихин, который в 1998 году опубликовал в «Новой газете» небольшую статью про свое расследование деятельности «Русского видео» и про контрабанду, которую крышевала питерская милиция, тоже умер от отравления загадочным ядом в 2003 году. Есть один малоизвестный факт: именно Щекочихину передали оперативники первоначальный компромат на «Русское видео». И именно они организовали первоначальную атаку. В Государственной думе депутат Илюхин, получивший, в свою очередь, компромат на «Русское видео» и потребовавший от Счетной палаты провести тщательную проверку фактов контрабанды и всей деятельности «Русского видео», тоже умер при загадочных обстоятельствах.

Трабер жив и здоров, Резник и Грунин тоже, Мирилашвили и Линьков тем более. Как-то повезло и мне. Возможно, я просто люблю исключительно хороший чай. Поэтому покупаю его только в специальных чайных магазинах.

«НОВИЧОК»

B девяносто пятом я начинал каждый день с поездки в криминалистическую лабораторию, которая хоть и называлась пафосно «Центр судебно-медицинской экспертизы», но по сути представляла собой огромный морг. В него круглые сутки ехали фургоны-труповозки, свозя на Екатерининский проспект, 12 тела убитых в криминальных войнах, казненных по решению своих бригадиров пацанов-бандюганов, умерших непонятной смертью совсем молодых людей. Не каждый смог бы вообще зайти в эту анфиладу прозекторских залов: трупы некрасивы, особенно людей, умерших не своей смертью. Запах забродившей крови и горелого человеческого мяса, вонь от разлагающейся плоти, хлорамина и формалина, совершенно особый, невыносимо душный воздух, пропитанный рвотой и калом, мочой и отвратительно пахнущей одеждой, сваленной в кучи возле прозекторских столов. И черви. Особые, жирные, смачные опарыши. Только личинки и люди. Живые и мертвые. И огромный черный кот-кастрат, сидящий на батарее и взирающий на тех, кто ходит мимо, с немым вопросом в круглых зеленых глазах: «Ходишь? Ну-ну…»

Криминальный морг на Катькином проспекте[127] был главным информационным центром для меня и моих репортеров. Мы приезжали утром, надев специальные черные брезентовые пуховики и резиновые сапоги с байкой внутри: холодильники работали во всю мощь, чтобы хоть как-то сдержать тление человеческих тел, пока подходит очередь на вскрытие. Топали по бетонным полам, давя каблуками сонных от холода опарышей и гнид. Мы искали новости. Каждый день в Петербурге совершались десятки убийств. Стреляли, резали, вешали, толкали под поезд, сжигали, взрывали, делали харакири. И травили. Вот это было самое жуткое зрелище, особенно если яд был непрофессиональным. Это только в оперных спектаклях человек принимает яд и умирает красиво. Смерть вообще не бывает красивой. А «химическая» особенно страшна. Но среди сотен трупов в криминальном морге были особые. Профессиональные. И я собственными глазами видел почти ежеднев но убитых ядами совсем молодых и здоровых. Прозекторы-судмедэксперты — люди не просто необычные, они совсем как мы, криминальные репортеры. Во-первых, работают в чудовищно некомфортных условиях; во-вторых, работают без страха, привыкшие к повседневному стрессу; в-третьих, любопытны, ибо невозможно копаться в мертвечине, не думая при этом о смысле своей работы. И они очень просвещенные люди.

— Это яд. Какой — не узнаем никогда. Нет вариантов, это сто процентов отрава, — говорил желтолицый сухонький доктор. — Опять ОВ[128]. Не спрашивай, откуда знаю. Просто чувствую.

На стальном столе лежал обнаженный труп мужчины лет тридцати. Серо-розовый, как докторская колбаса[129], которую забыли убрать в холодильник.

— Вот смотри, — доктор брал пальцами в резиновой перчатке прядь волос. Они отделялись от головы как пух одуванчика. — Так не бывает. Но если я напишу в протоколе вскрытия «отравлен неизвестным веществом», меня лишат премии, ведь лаборатория не обнаружит в патматериалах[130] ничего. Вообще ничего! Все распадается на обычные продукты жизнедеятельности в течение считаных минут после смерти. Поэтому и напишем: «обширный инфаркт». Ведь действительно, так и есть. И не пьяный, даже не курильщик — легкие чистые, как у пастушка с альпийских предгорий!

Они хорошо к нам относились, эти доктора: и юные девицы, только что окончившие институт, и забулдыги-военврачи, уволенные за пьянство со службы, и веселые санитары, принявшие с утра по сто пятьдесят спирта, и их начальники, отстоявшие у столов из нержавейки десяток лет и заслужившие право сидеть в каморках-кабинетах с высокими порогами, чтобы черви не перелезали из прозекторских залов. Они даже любили нас и всегда были откровенны, стараясь помогать информацией. Иногда даже звонили сами: приезжайте, парни, есть для вас «конфетка». Это значит, что убили кого-то известного.

Эксперты в криминальном морге мгновенно определяли жертв отравлений. Опыт и долгие годы работы позволяли им безошибочно вычислять при вскрытии такие случаи. И в девяностые годы таких отравлений было много. Говорили об этом прямо, но шепотом. Ведь понятно, что это не на кухне сваренный яд. Это боевое отравляющее вещество, изготовленное в лаборатории не по учебнику, а по секретной технологии. И применено оно не случайно — в процессе поучаствовали профессионалы.

Мне много рассказывали и показывали жертв. Отравить ведь гораздо проще, чем застрелить или взорвать, подстроить автокатастрофу или выбросить на ходу из поезда. Но нужно знать инструкцию и применять только те яды, которые невозможно идентифицировать в обычной лаборатории, не заморачиваясь на сложный анализ. Например, есть один гриб, который смертельно ядовит, его токсин несложно определить в организме, но вот к моменту начала действия (он необратимо разрушает почки) его следов в организме практически не остается. Еще один к моменту смерти жертвы разлагается так же, но разрушает печень. Есть еще несколько десятков ядовитых растений, вызывающих, к примеру, инфаркт после малейшей физической нагрузки. И если жертва — не медийная персона, то и искать следы на хроматографе[131] особо не станут: ну не выдержало сердце нагрузок, умер молодым, так случилось… Патологоанатомы мне рассказывали простую формулу: почему-то жертвы непредсказуемых инфарктов или внезапного цирроза печени в основном финансисты, коммерческие директора или люди других профессий, связанных с экономической информацией. Не грузчики и не токари. Не дизайнеры и не фотографы. И даже не гангстеры. Это как бы не по понятиям — травить своего, даже плохого. У бандитов не по понятиям, а у Конторы — очень даже.

Я бы не стал так любопытствовать и расспрашивать токсикологов и экспертов, если бы эти истории не коснулись меня лично. Я уже писал, что в «Русском видео» внезапно погибла чертова дюжина здоровых молодых людей. Один был бухгалтером, знал балансы организации, понимал направление денежных потоков, другой — экономистом, третий — заместителем коммерческого директора и так далее. Погибали все очень таинственно. Ехал совершенно здоровый человек на машине, вдруг потерял сознание, врезался в столб, погиб. Второй умер от внезапного приступа удушья. Никогда не болел. Третий — в бильярдном клубе: взял кий поудобнее, прицелился, вдруг упал под стол, умер от разрыва сердца. Как? В 30 лет обширный инфаркт? У спортивного мужика, непьющего, здорового?

— Так это же яд[132], — ответил мне эксперт. — Профессиональный. Его могли за две-три недели до этого просто угостить обедом. И он давно забыл об этом. А потом он в этом клубе глотнул пива. И всё…

— Но разве это не грязный способ для киллера? Ведь взаимодействие с ядом опасно и для того, кто берет его в руки, и самому можно случайно отравиться.

— А вот травятся только дилетанты, — ответил судмедэксперт, немолодой желчный бородач, всю жизнь проработавший в морге на Екатерининском, опытный специалист именно по криминальным трупам. — Отравить может и теща, но она сварганит супчик из бледных поганок. И, возможно, мы не найдем следов. Но когда она отравит следующего зятя, то, скорее всего, молодой следователь может заинтересоваться, раскрутить, устроить обыск на кухне — и лаборатория определит следы токсина на ложке или тарелке. Профессионал же возьмет бинарный яд. И это будут дватри совершенно обычных вещества, которые не вызовут подозрений, если их следы найдутся даже в его карманах. Например, одно вещество будет как стиральный порошок определяться, а другое — как удобрение. И только смешавшись вместе, да еще при температуре внутренних органов человека, они станут смертельно опасными. Дилетанты используют всякую дрянь. Но поверь мне, сейчас у Конторы столько специальных веществ, работающих чисто и безупречно, что недостатка в этом нет!

Я стал искать выход на военных токсикологов, чтобы проверить свои подозрения. И вспомнил, что знаю одного специалиста: секретного химика, ставшего депутатом Госдумы, но не любившего распространяться о своей прежней работе. Я дал ему слово, что не раскрою его имени в контексте полученной информации. Вот тогда я впервые услышал про «Новичок», который рассекретил Вил Мирзаянов в 1992 году, про изотопы, которые невозможно определить обычным дозиметром (полоний-210, например), про соли тяжелых металлов, которые использовали еще в НКВД[133] для диверсионных операций. Про Конвенцию о запрещении химического оружия и про договоры российского МИДа с США и Британией о взаимном отказе от применения ядов в качестве оружия спецслужб. Про токсины, которые можно использовать, приняв предварительно антидот. Про обычные гормоны-лекарства, которые при введении под кожу в определенное место на теле человека убивают наверняка, при этом определить их на сто процентов невозможно. От этой информации я просто оторопел. Сложилось четкое убеждение: в «Русском видео» работал профессиональный отравитель. Кем он был? Токсикологом, специалистом по диверсиям? Старик химик-депутат усмехался в прокуренную бороду, закрывавшую пол-лица.

— Для этого не надо быть особым специалистом, достаточно просто знать теорию, кодовые названия веществ и иметь агентуру в соответствующей лаборатории. А вот завербовать — для этого нужно быть профессионалом, химика-токсиколога завербовать нелегко. Мы ведь ничего уже не боимся. Плавали типа, знаем…

Кто же мог быть этим человеком? Только бывший или действующий офицер КГБ. В «Русском видео» их было два. Один участвовал в создании компании, но как-то внезапно уволился. Второй пришел ему на смену. Обоих не любили и побаивались. Но когда началось следствие по делу «Русского видео», начались и допросы.

К следователю полковник Грунин пришел навеселе, набив рот жвачкой, чтобы не шмонило[134] перегаром. Стояла жара, окна распахнуты настежь, следователь — в расстегнутой сорочке, дышать нечем, внизу пробка из машин на Старо-Невском[135], вонь дизельных автобусов, пыль, тополиный пух залетает в кабинет, шум и свистки регулировщика, пытающегося разогнать пробку, но, как водится, создающего еще большую неразбериху. Полковник не просто подшофе, но еще и одет странно: шарф на шее, зимний пиджак странного зеленого цвета с длинным ворсом. Теперь такое не носят. Да и в 1997 году в таком клоунском прикиде не ходили.

Следак удивился.

— Вам не холодно?

— Озноб, уважаемый! Температура — видать, простыл вчерась.

— Ну ладно, к делу. Паспорт давайте. Начнем допрос. Полковник старался не говорить ничего лишнего. Непроницаемый, весь на измене[136], но виду не подавал. Держался. Мол, ничего не знаю, не помню, подписи не мои, хотя, возможно, и мои, а вы сделайте экспертизу, тогда будем говорить. Подготовился. Никаких бумаг не помню, все финансы мимо меня, я чисто представительскую роль играю, память у меня не очень, склероз. Поэтому на все вопросы могу ответить просто: не помню.

«Сученок, — подумал следак. — Не помнит».

— А откуда в вашем компьютере оперативные материалы военной контрразведки? Вы имеете соответствующий статус, допуск к секретным материалам? Объясните!

— Никак нет, гражданин следователь! Это ошибка! В моем компьютере только «Косынка» да «Сапер», я только поиграть могу в игры, а так не пользуюсь я этими компьютерами. Да и ни к чему мне это, я отставник, служил когда-то, а потом вышел на пенсию. Живу себе тихо, благотворительностью занимаюсь, меценатство координирую. Иногда за границу езжу по меценатским делам. А остального не помню, как-то вот совсем память стала подводить. Насчет Ломоносовского порта — ничего не могу сказать. Какой-то есть порт, но я там проездом был один раз. Принимал благотворительный груз. Для раздачи пенсионерам продуктов. С Мальты контейнер пришел. Мы все раздали, честно.

— А как насчет квартир, которые вы адмиралам якобы дарили? Из штаба ЛенВМБ[137]? Тоже в рамках благотворительности? И тоже забыли? А если повспоминать?

Следователь раскрыл дело: бумага из ЛенВМБ с просьбой о передаче в собственность командира трехкомнатной роскошной квартиры была направлена на имя полковника.

— Как объясните?

— Не помню такого! Мало ли что кто писал. Найдите мой ответ, резолюцию с моей подписью. И экспертизу сделайте. Но я все равно не вспомню. Кстати, мне пора на работу. Еще вопросы есть?

Полковник тщательно подготовился. Он не блефовал — квартиры выделялись по его устному распоряжению, но договор готовили двое подчиненных полковника: юрист и финансист. Оба умерли на этой неделе. В страшных мучениях. Сначала почувствовали себя неважно, вечером потеряли сознание, в реанимации подключили к аппаратам искусственного дыхания, кома, отказ почек, печени, множественные язвы на теле, остановка сердца, отек легких. Сразу стало известно следственной группе — свидетели были ключевые, важнейшие. Вышли на Москву, организовали транспортировку обоих в Военно-медицинскую академию, подключили токсикологов. Похоже на зарин[138], но не зарин. Некий яд нервно-паралитического действия, но антидот неизвестен. Атропин не работает. Вообще ничего не выявляется при анализе. Какие-то соединения фтора на спектрометре, но вовсе не факт, что это следы яда. Может, удобрения на морковке, может, курочка с зернышком склевала пестицид, а потом несчастный главбух яичницу скушал…

Полковник достал из внутреннего кармана блокнотик и авторучку. Аккуратным таким жестом. Не задевая пиджак. И написал:

«Давайте выйдем в коридор, а то у вас, я знаю, тут все прослушивается, микрофонов куча. Есть информация важная». Следак жестом пригласил полковника на выход. В коридоре тот начал гнать какую-то пургу с умным видом, мол, если надо, кое-что вспомнить можно, но сначала гарантии мне и в обмен компромат на Мирилашвили. Да, и сотовый телефончик мне свой напишите, вдруг чего вспомню. И протянул блокнотик следователю, внезапно вытянув руку в сторону и опустив ее так, чтобы следак нагнулся. Разница В росте у них была большая: полковник маленький, метр в кепке на коньках, а следак — дылда под два метра. Когда тот стал наклоняться, полковник развернулся боком и невзначай подставил плечо махрового пиджака, так что следователь коснулся его запястьем. И сразу отодвинулся. Следак подписал пропуск на выход с омерзением и досадой, и полковник очень быстро засеменил по коридору. Открывая дверь в кабинет, следователь споткнулся о порожек и рухнул лицом вперед. Руки-ноги не слушались. Спина не сгибалась. Лицо мгновенно парализовало. «Блядь, яд! Он же был пьяный, кто же на допрос пьяным ходит? И теплый пиджак! Надо выползти». Как-то изловчился, выкатился в коридор, толкнул головой дверь к товарищу.

— Водки! Водки, много водки, лейте в меня! И накройте теплым!

Опер бросился к сейфу, схватил пузырь, свернул пробку и стал вливать в следака теплую дешевую водяру. Сорвал со стены китель, накрыл, потом плед, потом прибежали из соседнего кабинета.

— Полтаве только не говорить!

Ну это все и так знали: Георгий Полтавченко[139], тогдашний начальник налоговой полиции, не только «Русское видео» создавал, когда в Выборге начальником горотдела был, но и с Мирилашвили вась-вась.

— Везите его домой!

Потащили парализованного в машину. По дороге лили в рот водку. Из него лилось отовсюду: сопли, слюни, понос, рвота. Три дня лежал. Оклемался. Сильный паренек. Полтава так ничего и не узнал. Было у ребят подозрение, что он огорчился, когда следак через неделю вышел на службу.

МИХО

Завербовал его Витек — субтильный жилистый большеголовый майор из аналитического управления. Все как положено: расписка, псевдоним, согласие. Оперативное имя Айболит — когда-то он учился в Педиатрическом институте. Подход был простой как три рубля: клиент жил в Ленинграде без прописки, постоянно играл в карты, причем жулил напропалую. На даче Дома кино в Репине[140], где по субботам собирались каталы[141] на большие ставки, у Конторы был оборудован чердак, где в полу была дырочка, а в дырочку вставлен объектив. Чтобы оптика не блестела, линзы были обтянуты колготками, выпачканными в зубном порошке — хрен увидишь. Картинка была так себе, но главное записалось: объект наблюдения обменивался под столом картишками с напарником. А в игре были ребята злые и пафосные, уверенные, что все по чесноку, просто герой наш фартовый, вот и срывает банк по-крупному.

Витек пригласил жулика на рандеву в гостиницу «Москва», где на седьмом этаже у Конторы был номерок. И там стоял телевизор Philips, модный, черный. Витек притаранил с собой в дипломате видак, подключил. Когда герой увидел ракурс съемки и сидящих за столом, только крякнул. Среди прочих там был Русланчик Коляк, который терпеть его не мог. И за милую душу сдал бы эту пленку другим игрокам, включая Пашу и Сергеича[142]. А что у Руслана были контакты с Конторой, знали все. Короче, вспомнилось клиенту, как за такие же шутки казнили одного ювелира. Не убили, нет. Но отлупили конкретно и обе руки расхерачили молотком. Причем спрашивали самого Айболита, как знавшего анатомию, куда бить, чтобы суставы точно не восстановились. Он показывал куда. Ой, неприятная история! Больно, позорно… Короче, дал ему Витек чистый лист. Айболит достал свой паркер[143], посмотрел на то, как красиво лежит он в здоровой холеной руке, и сказал: диктуйте.

Витька не так уж интересовало, кто с кем играл в Репине. В конце концов, агентуры в той среде было навалом. Один Русланчик чего стоил: память у него была роскошная, язык без костей, и рассказывать он мог часами — кто, что и откуда. Но Айболит был особенным: у него были связи сразу в двух криминальных плоскостях — он был одновременно и еврей, и грузин. Точнее, грузинский еврей. Из-под Кутаиси. Так его и звали в другом мире: Миша Кутаисский. Или Михаил Михайлович Мирилашвили, сокращенно МММ.

Айболиту все это не понравилось, потому что недавно друзья отца предложили совершенно новый уровень бизнеса: привозить из Грузии левый спирт и производить водку. А Михо знал, что ОБХСС[144] может накрыть в любой момент, особенно теперь, когда он на крючке. Что делать? Он позвонил Витьку — 278–12–36. Прямо в Контору.

— Есть дэло, Виктор Эдуардыч, болшое!

Встретились в «Москве». Айболит предложил сделку: он создает завод по подпольному производству водки на Выборгской стороне, прибыль будет огромная. И Витьку — сорок процентов, то есть примерно сто тысяч советских рублей в месяц. Витек посмеялся:

— Мы — солдаты партии, а не преступники. Вы неверно понимаете роль органов госбезопасности.

Айболит ушел как оплеванный. Витек поехал в управу, сел за пишущую машинку и двумя пальцами стал стучать по клавишам: «Я, старший оперуполномоченный Пятого управления УКГБ СССР по Ленинградской области 12 марта 1987 года провел на объекте “Нева-11” встречу с агентом Айболит. Техническое укрепление объекта штатное. Запись производилась на прибор ВТО. В ходе агентурной беседы агент сообщил, что… По окончании беседы агент предложил создать подпольное производство спиртных напитков в помещении одного из цехов завода “Красный выборжец” из спиртосодержащей продукции, доставляемой из Грузинской ССР… при участии воров в зако не. Агент пояснил, что при этом средства производства будут доставлены из Осетинской АССР, а работать на линии розлива намерены студенты Педиатрического института, выходцы из Грузинской и Азербайджанской ССР. Агент предложил сотрудничество с УКГБ в виде оперативного сопровождения незаконной деятельности с целью отвода от данного незаконного производства оперативных интересов ГУВД по Ленинграду и Ленобласти. В ходе беседы агенту была разъяснена роль органов госбезопасности и противоправность его устремлений». Рапорт ушел начальнику.

Через месяц Витька после оперативного совещания попросили задержаться в кабинете полковника. Начальник попросил принести личное дело агента Айболит. Витек принес. И больше его не видел. Агента забрала Москва. На «Красном выборжце» открылся первый цех левой водки. Айболит сумел переиграть Витька. Наивный майор неверно понимал роль органов: КГБ должен не только предотвращать вражескую деятельность главного противника и внутренних антисоветских элементов, но и контролировать финансовые потоки и их получателей. На дворе была горбачевская перестройка. Потоки намечались большие. Дело на самом верху легло на стол генерала КГБ: центр как раз просчитывал варианты создания своих каналов, в которые нужно было перенаправить свободные финансовые ресурсы кавказских республик. Точнее, воровские и цеховые деньги, которые могли быть нацелены на создание антисоветских сил и движений в намечавшейся дестабилизации. И у генерала уже было несколько десятков личных дел разных агентов: режиссера, организовавшего кооператив по производству медных браслетов и стальных гаражей, ленинградского оперного режиссера, подвизавшегося на «Лентелефильме», и одного совсем странного персонажа — Владислава Резника, талантливого молодого ученого, ужасно ушлого и хитрого, подрабатывавшего каскадером на «Ленфильме». Задача у генерала была сложной. Надо было проанализировать возможности каждого агента и немедленно организовать рытье каналов для будущих рек, по которым совсем скоро хлынут потоки, выжигающие все искусственное, сносящие все лишнее, сметающие все чуждое самой природе огненной реки из раскаленного золота. Чтобы не унес этот поток куда не надо, чтобы интересы Родины были на первом месте…

Стал Михо поднимать ставки. Чекисты вдруг увидели в нем огромный потенциал. «Пятая линия», политическое управление КГБ СССР, детище генерала Бобкова, впоследствии начальника службы безопасности Гусинского, курировала еврейскую тему. Понятно, что через мощную агентуру. И Михо стал «точкой сборки» нового направления — организованного альянса бизнеса, криминала и Конторы с еврейским акцентом. Если не можешь предотвратить пьянку, возглавь ее! Этот лозунг советских политруков чекисты всегда умели претворять в жизнь, а сейчас вообще делают это в масштабе всей страны.

Мирилашвили выпала возможность объединить колоссальный потенциал бизнесменов, не уехавших в Землю обетованную[145], с ресурсами спецслужб. Он поймал за хвост жар-птицу. Сначала экспансия в Выборг «Русского видео» и кооперация с Резником и Трабером (начальником райотдела КГБ там был Георгий Полтавченко). Потом распространение бизнеса на Петербург, договор с генералами (через Третье управление гэбухи — военную контрразведку) о получении метровой ТВ-частоты, на которой вещал «11 канал». Потом выкуп у адмиралов Ломоносовского порта и экспансия в Кронштадт, где можно было в те годы купить даже подводную лодку для перевозки кокаина[146]. Затем создание целой бизнес-империи с казино, недвижимостью, портами, гостиницами и заводами. И масонской ложи. Причем совершенно христианской по уставу. Рыцарь Мальтийского ордена клялся на распятии. И для иудея Мирилашвили это не было чем-то неприемлемым — чего не сделаешь, если поручено товарищем генерал-полковником!

И был бы наш Айболит генералом, да и Героем России тоже, но судьба сделала загогулину. Когда грузинские воры-балбесы похитили отца Мирилашвили ради выкупа[147], Михо применил силу. Отца отпустили, но вот дал он команду шлепнуть[148] воров. И шлепнули. А в его ближайшее окружение был внедрен агент. Он пользовался доверием Михо и слышал все обсуждения предстоящего покушения. И слил его сразу. Самого успешного агента приняли.

По слухам, дернул же черт горячего кудрявого Михо сказать в камере внутренней тюрьмы на улице Каляева после ареста:

«Да этот пацанцик у меня сосет, вы сэйчас менйа отсуда выпустыте, а то бэз погон останэтэсь!» Он, когда волнуется, совсем как Сталин начинает говорить. Путину передали. Он хмыкнул: придется ему отсосать самому. Но бизнес не трогайте, столько сил было вложено. Бизнес и не тронули. Все обошлось. Потом они в Израиле даже встретились мельком. Без обид. Дело-то давнее…

А Витек ушел начальником службы безопасности сотовой компании. Но и там его за наивность понизили — сейчас просто заместитель. Увлекается идеями «Внутреннего предиктора» типа живая / мертвая вода. Стал антисемитом от расстройства… Простоват паренек.

ШУСТЕР

— Ты собираешься насовсем уехать из Питера? Но зачем? Здесь ты известный авторитет, ты считаешь ся четвертым после Кумарина в иерархии тамбовских, у тебя бизнес, магазины, банк, интересы в промышленности. А там?

Олег Семенович хитро улыбнулся рыхлым лицом:

— Здесь за мной четыре наружки пасутся, а там у меня квартира в доме, где таких «сабурбанов»[149] бронированных целых десять под окнами стоит. И меня даже участковый в лицо не знает!

Мы сидели в маленьком кабинетике на Васильевском, окна которого упирались в глухой двор. Офис Шустера был в здании уродливого универсама. Явно не по чину. Я посмеивался над ним: мол, ты директор этой лавочки? Шустер и вправду числился директором множества фирм. Типа бизнесмен, хоть и очень специальный. То есть авторитетный. Этим эвфемизмом журналисты в девяностых заменяли понятие «преступный лидер». Ну вроде как без законного решения суда так назвать человека — значит нарваться на иск о защите поруганной чести и достоинства. Шустер не был бандитом в полном смысле этого слова. Ну сидел слегка за вымогательство, причем приняли его буквально с билетами на кармане. Уже с израильским паспортом. Ну помариновали слегка, во всякие картотеки РУБОПа занесли. И вот как-то несерьезно: после переезда в Москву, где его даже участковый не знал, Шустер вскоре стал большим начальником в погонах — занял полковничью должность в Минюсте, а потом работал советником у министров и губернаторов. В общем, стал государевым слугой. Хотя, как говорят, сотрудничал давно. И внес посильный вклад в информирование соответствующих структур о тайных пружинах молодого народовластия в тамбовском коллективе.

Что характерно, когда громили «Русское видео» и группу «Мост», Шустер был в самой гуще событий: тамбовские назначили его смотрящим за медиабизнесом в Петербурге. По сути, за Михо Мирилашвили. Повод был чисто коммерческий. Митя Рождественский брал в долг не только у Михо, но и у тамбовских, поэтому Гусинский покупал «Русское видео» не только у Рождественского и Мирилашвили, но и у тамбовских. Однако, как потом выяснилось, Олег Шустер, ставший вице-президентом «Русского видео», от своего миллиона долларов вроде как вежливо отказался. Почему? Знающие люди предполагают, что таким образом подстраховался, понимая всю бесперспективность и палево. Ведь обвинили впоследствии Гусинского в том, что купил он государственную компанию у частных лиц. Надо сказать, что формально Шустер и Мирилашвили холдингом не руководили, должностей вице-президентов в госкомпании не было. Когда следственная группа вломилась с обыском к Михо и тот сказал, что он президент «Русского видео», оперативники продемонстрировали ему штатное расписание и объяснили, что он самозванец. Но фактически, конечно, и Михо, и Шустер руководили. И кабинеты в резиденции К-0 у них были. И секретарши, и охрана. И каждая копейка из доходов фиксировалась ими.

Я познакомился с Шустером именно в тот момент, когда его делегировали в компанию как тамбовского аудитора[150]. В тот момент Мирилашвили потерял значительную часть влияния, так как сделал ставку на Собчака и Путина, которые покровительствовали его игорному бизнесу, а тамбовские — на Яковлева[151]. Собчак проиграл, Кумарин выиграл. И предъявил свои претензии на компанию. Мирилашвили не захотел с ним расплачиваться и предложил продать ставший бесперспективным для него бизнес, а деньги поделить. На том и порешили. Потенциальных покупателей было двое: либо Гусинский, либо Березовский. Кумарин играл на стороне Бориса Абрамовича. И зачастил в «нулевку» на своем белом бронированном джипе. Почти каждый день начинался с терок между ним и Мирилашвили. В конце концов каким-то образом Михо умудрился его обыграть и протолкнул продажу телеканала и всего холдинга группе «Мост». Кумарин ответил на это четко и ясно. Во-первых, организовал отсроченную травлю компании, слив информацию об оборотах Ломоносовского порта, о схеме хищения бюджетных миллиардов через Госкино, во-вторых, убедил Ирину Ивановну Яковлеву, жену губернатора Санкт-Петербурга, в том, что «Русское видео» — опасный рассадник фронды и оппозиции к ее мужу, а в-третьих, прислал смотрящим Шустера.