Лоскутки

Ольга Пойманова

Лоскутки

— Юлька, гляди, что я нашла! — мамка выбралась из недр старого бабушкиного шкафа с каким-то бумажным свертком. Я тоже бросила разбирать пожитки, повернулась к ней. Уж больно счастливое лицо было у моей родительницы, грех на такое не поглядеть.

— Мам, это что ещё такое?

— А ты открой!

Разворачиваю старую газету. Мельком отмечаю, что она 1995 года. Ну надо же, древность какая! Сколько мне тогда было? Пять, я как раз в садик той осенью пошла. Бумага затертая, и серая типографская краска пачкает мне пальцы. Видно, бабуля не раз разворачивала эту свою драгоценность, любовалась, а потом снова прятала. Она вообще любила делать такие вот тайнички. Памятки, как она их называла. С ее уходом от нас мы с мамой откопали много удивительных вещей. Интересно, а тут-то что?

Я осторожно отогнула край газеты. Какие-то картинки цветные…

— Мам, да это же фотографии! Ты смотри!

— Оооо… Вот это находка! Я думала, их нет давно, наши-то пропали при переезде! Юлька, это шик! Дай глянуть!

Я отдала. В минуты волнения моя мамочка всегда выражалась как Эллочка-Людоедка. Если она говорит "шик", значит, случилось что-то запредельное. А уж если сказала "Блеск"…

— Красотааа… — протянула меж тем моя любимая и подала мне снимок.

Всё, теперь я знаю, зачем бабуля хранила эту газетку. А чтобы не запамятовать, в каком году все это приключилось! Так и есть. Мой сад. Огромная ёлка, живая, наряжена мишурой и флажками. А внизу…

— Мам, это я, что ли? — пальцем показываю на малышку в костюме Белочки.

Родительница заливается счастливым смехом.

— Нет, не ты. Ищи!

— Неужели эта? — палец переползает на Снежинку.

— Мелко плаваешь! Вот ты! — и она передвигает мою руку.

— Медведь? Серьезно? — я глазам своим не верю. В роскошных алых шароварах, в меховой безрукавке, с ушами от Чебурашки, с огромными щеками, с нарисованным черным носом никак не могу быть я!

— А то! — убеждает меня родительница. Да ты всех конкурентов локтями распихала, на всех мальчишек наорала, воспитательницу укусила. А все потому, что снежинок, белочек и зайчиков было по два, а медведь один, да ещё в таких портках!

А вот это на меня похоже! Я любовно погладила свои домашние штанишки в безумный горошек и страшно собой загордилась.

— Я тебе больше скажу! — мамочка продолжала тешить моё самолюбие. — Ты и стихи медвежьи за вечер выучила! Обычно не заставишь, а тут запросто! Да ещё за нами с бумажкой бегала, чтобы мы тебя проверили!

— Класс! Не посрамила отечество! — довольная, я взяла следующий снимок. Всё те же, всё там же. Только теперь рядом с нами стоял снеговик. Такой очень симпатичный снеговик, седой, как лунь, морщинистый, с добрым светлым лицом. И ведро на голове, а как же!

— Ой, а я её помню! Это же Валентина… Как же её…

— Ещё б ты не помнила! Ивановна она была. Самая любимая твоя воспитательница!

Точно! Валентина Ивановна. Мой добрый ангел. Сколько сказок мы с ней прочитали в детском саду! Что ни день, то новая! Это же она меня читать-то и научила! Когда ей надоело, что я вечно бегаю за ней и прошу сказку, она взялась показывать мне буквы. Да так понятно объяснила, что вскоре уже за мной стали носиться дети, чтобы я им почитала вслух. Как же мне было это приятно!

— Ну все ясно. Если ты ещё раз скажешь, что я люблю выпендриваться, я тебе покажу, кто меня к этому приучил! — шутливо грожу я маме пальцем!

— Да уж прям, — она не в обиде. У меня мировая мама, и шутки отлично понимает. — Она, кстати, тоже роль снеговика с боем себе добыла, у физрука отобрала! Ты, говорит, молодой и темный, а я старая и белая! Мне вон даже на голову ничего кроме ведра не надо, я и так вся в снегу! Шикарная была воспитательница, всем бы такую!

— А что с ней? Жива? — спросила я.

— Кто ж знает… Лет-то сколько прошло!

Сколько лет… Я вгляделась в фотографию. Кто эти дети, где они? Ой, а заяц-то, похоже, Максим! Ну, точно, Максим, мы же с ним в первом классе за одной партой сидели! Вон и уши его лопоухие из-под заячьей шапки видны! А остальные кто?

Мама тоже этого не знала.

Я взяла фотографию и приложила ее к стене.

— Мам, а у нас рамки есть?

Она отошла немного в сторону, прикинула, как будет смотреться.

— А что, с настроением! Давай повесим!

Тем же вечером, потягивая какао из любимой бабушкиной кружки, я любовалась делом рук наших. Уж больно хорошо выглядели снимки на стене. Было в них что-то волшебное. Словно старое кино смотришь. Уж знаешь его наизусть, а все равно радует.

— Ведь не знаю ничего, — подумала я… Максимка проучился с нами три года, а потом его семья переехала. Последнее, что я помню о нем: он дарит мне шоколадку и линейку. Обычную пластиковую китайскую линейку с нарисованными зайчиками. Там даже сантиметры были неправильные, она как бы это сказать… Маломерила.

— Так вот почему у китайцев вся одежда на пару размеров меньше, чем написано на бирке! Все оттуда, все из детства! — рассмеялась я.

И вдруг мне стало безумно интересно, что с ним стало, с Максом. Вот сколько лет про него не вспоминала, и поди ж ты.

— Мам, — крикнула я что есть мочи. — А помнишь моего первого соседа по парте?

— Это Максимка, что ли? Помню! — прокричала в ответ родительница. Она была слишком занята, чтобы лезть ей под руку. Мамочка готовила холодец. В эти минуты вся семья выгонялась с кухни. Появляться хотя бы в дверях было чревато наказанием, от удара поварешкой по лбу до смертной казни. Мы с папой очень любили мамин холодец, поэтому не возражали. Нам даже это нравилось. Ну что сказать, у всех семей свои традиции. Наша вот — прятаться по углам от мамочки, пока она колдует над новогодним угощением.

— А как у него фамилия была?

— Слушай, да Листьев же!

— Какая ты у меня молодец, все помнишь! — подлизалась я.

— Элементарно, Ватсон. Журналист же был такой, Влад Листьев. Как раз в 95-м и погиб. Хороший был мужик, умный. Мы у них ещё спрашивали, не родственники ли. Уж больно папка его был на того журналиста похож, только что очков не носил! А тебе зачем?

— Да вот любопытно, что с ним стало… — ответила я.

И включила компьютер.

Значит, Максим Листьев. Не Петров, не Сидоров, и это уже хорошо. Не может быть в нашей стране так уж много парней с таким именем. С него, пожалуй, и начну!

Я снова поглядела на фотографию.

— Найду, всех найду! — сказала сама себе. Вот спроси кто, зачем оно мне надо, в жизни бы не ответила. Да я и сама не знала. Ответ был простой: хочется мне так! А если хочется, то надо сделать!

И я принялась искать.

Социальная сеть выдала мне длинный список всевозможных Максов. Худые, полные, лысые, лохматые, усатые, бородатые, гладко выбритые, в очках, без очков… И ни одного лопоухого! Я пересмотрела всех. Если мой сосед и был тут, то очень надёжно спрятался.

— Мааам, — снова позвала я.

В ответ раздалось неразборчивое ворчание. Знаем-знаем, она недовольна тем, что ее отвлекают. Но это тоже дань традиции. Без этого никак! Так что я продолжила ее пытать. Тем более, что мне в голову пришла мысль.

— А ты не помнишь, как у него родители выглядели?

— У Максима? Да я ж тебе говорю, отец вылитый журналист тот был!

Я открыла фото Влада Листьева и внимательно разглядела. Ну могло же так случиться, что сын пошел в отца и тоже смахивает на звезду отечественной журналистики?

Ничего такой был дядька, глаза проницательные. Люблю таких людей.

Снова открыла сайт и принялась листать ленту.

Он или не он? Да быть того не может, чтобы не он! Ну вылитый Листьев, только вот очков нет. Зато борода есть. Но постойте, уши-то лопоухие куда делись? И возраст не указан…

Я перелистала все фотки в его альбомах. И с удивлением обнаружила, что работает вот этот Максим в нашем городе, причем сравнительно недалеко от меня. Продает мобильные телефоны в одном из сетевых салонов.

— Мааам! — снова с кухни раздалось ворчание. Дождавшись связного "Что тебе неймётся?", я пошла в атаку.

— Не знаешь, Листьевы в город вернулись? Они вроде переезжали куда-то…

Мама выплыла из кухни с башней металлических лотков в руках. Пахнло от них одуряюще вкусно. Я потянула носом, встала и открыла балконную дверь. Мама сгрузила на пол свою ношу. Собираетесь ругаться на меня за то, что я не помогла ей донести? Ну и зря. Это даже папе не разрешено. А вдруг мы, ротозеи, споткнемся, и всё полетит на пол? А мы споткнемся обязательно! Доверяй нам такие ценности как холодец, ага, как же! Только своими руками. Мама непогрешима. Говорю ведь, в каждой семье свои традиции, хоть порой и странные.

С кряхтением мама распрямилась, вытерла пот со лба и уставилась в экран, прямо на фотографию предположительно того самого Максима.

— А что, похож! — сказала она.

— Так что, возвращались они?

— И не уезжали никуда. Квартиру в наследство получили в другом районе и перебрались.

— Ага, попался! — вслух подумала я.

Мама только усмехнулась. Не ей говорить мне о чудачествах.

Я сняла снимок со стены. Что бы ещё прихватить с собой… Вот бы ту линейку…

Я хлопнула себя по лбу. Так ведь жива линейка-то, жива! Я так часто получала от учительницы за неправильные чертежи, что просто перестала ее использовать по назначению и переложила в книгу вместо закладки! Подскочила к полке, достала сборник сказок. Лежит, родимая! Даже зайчики целы.

В общем, на следующее утро во всеоружии я направилась в Магазин.

В салоне было пусто. Только за прилавком скучал один-единственный продавец. Я присела напротив входа на лавочку и принялась наблюдать. Ох, и скучное это было занятие! Ну вот сидит парень, что-то смотрит в своем телефоне, и лицо у него при этом совершенно непрошибаемое. Хоть улыбнулся бы, что ли! Но нет, сидел как каменный. Я мысленно пририсовала ему очки. Да, похож. И на вид вроде возраст совпадает… Ладно, пора.

К делу я подошла ответственно. Взяла из дома папку для бумаг, в которой ничего кроме фотографии и линейки не было. Расстегнула ее сейчас, чтобы в самый ответственный момент не копаться.

И шагнула внутрь.

Он дежурно меня поприветствовал и изобразил интерес. Я подошла к стойке.

— Здравствуй, Максим, — ох, как же эффектно я выложила перед ним фотографию! Вот красивый получился жест, четкий.

Он непонимающим взглядом уставился на нее, нахмурился, в глазах промелькнул огонек узнавания. Не дав ему опомниться, я вытащила и положила на прилавок линейку.

— Юлька! Ты что ли? — бухнул он, и я вздрогнула. Ну и голос у него стал! Не голос, а труба иерихонская! Мощный такой бас.

— Ага, я, — закивала и улыбнулась.

— Ну даёшь! Как, откуда? — спросил он, все ещё улыбаясь.

— Забыл спросить зачем! — дополнила я. А он только рукой махнул. — Да вот стало интересно, как живёт мой первый сосед по парте!

— Юль, я все понимаю, но как-то ты поздновато опомнилась, не?

Вместо ответа я придвинула к себе снимок и засмотрелась на него. Только сейчас у меня наконец появилось смутное понимание, зачем же мне все это надо.

Бабушки не стало год назад. В канун новогодних праздников ушла, тихо и спокойно. Нарядила ёлку, повесила гирлянду на окно, уселась в любимое кресло посмотреть телевизор, и уснула. Там ее и нашли. Мы с мамой целый год не могли, да и не хотели ничего менять в той квартирке. И ёлка простояла всё это время наряженная. Теперь, перед годовщиной, мы наконец занялись ее вещами. Так появились на свет памятки. Нашлась мамина кукла, тяжёлые очки деда и его же курительная трубка с запасом табака, мои ботиночки… Да много чего нашлось. Бабушка так нас любила, так берегла память о каких-то особенно дорогих сердцу мгновениях… Даже игрушки на ёлке все были с историями! Какая у кого любимая, где их покупали, да почему эти, а не другие, да у кого пара разбилась… Каждый год бабушка рассказывала нам одни и те же байки про них, но так живо и бойко, что это никогда не надоедало. Мы затем и приходили к ней в гости, если знали, что она будет наряжать ёлку, чтобы помочь, а больше послушать эти почти уже сказки…

В этом году мы сами пытались их себе рассказать.

— Мам, а давай отметим здесь, — вдруг предложила я. — Словно бабушка с нами. Ты не против?

Она взглянула на меня полными слез глазами и согласно кивнула. Папка тоже был за, он любил свою тещу и скучал по ней не меньше нашего. Потому теперь и пропадали мы в квартире весь декабрь, даже спать иногда в ней ложились. Разбирали вещи да вспоминали бабулю. И холодец варили в старенькой хрущевке, а не в родительской просторной квартире. Ну не таскаться же с ним по улицам!

И теперь, прикасаясь к бабушкиным воспоминаниями, теребя эти фотографии, я словно тянула к ней руки. Глупость, скажете? Человеку давно за тридцатник, а он памятью питается. Знаете, вы и сами такие. Мы все такие.

Но не говорить же такие вещи совершенно чужому парню, пусть он и портил когда-то ручкой мои тетрадки, калякая в них всякую ерунду, стоило мне отвернуться!

— Вспоминаю детство, ностальгирую! — сгладила я. — Да вот, не поверишь, нашла эти фотки, и вдруг стало так интересно, кто все эти люди, куда делись… Дай, думаю, найду. Любопытство дело такое!

— И я попался под руку первым?

— Тебя я, в отличие от себя, на снимке узнала! И вспомнила!

— Погоди, а ты тут…

Я обречённо ткнула пальцем в медведя.

Он хохотнул.

— Ну чего, спасёшь меня от меня самой? Расскажи, что у тебя да как, а то ведь любопытство меня съест!

— Я-то? Да ничего! Счастливый папаша. Дочь вот родилась три года назад. Шпана та ещё, жена уже воет. Да и я, честно сказать, иногда подвываю… Вчера, ты прикинь, от меня в магазине со шмотками сбежала, спряталась среди курток на вешалке и стоит молчит! Я туда, сюда, зову, кричу, уже менеджера напряг камеры смотреть… Минут десять искал, чуть с ума не сошел. А она за мной следила. И вдруг как заржет! Только по смеху нашел! Засранка мелкая! И ведь, понимаешь, возле меня стояла! Только потянулся свитер с вешалки взять, чтоб померить… Секундное дело, а она смылаясь. Хорошо хоть жена не в курсе, я ей не говорю, а то психовать начнет.

— А чего ж она с вами не пошла?

— Да заболела! Температура, сопли в три ручья. Ну я малую из дома и увел, чтоб мать не трогала и заразу не хватала. Заодно, думаю, хоть теплую одежду себе найду. А то весь шкаф фирменными футболками забит, больше нет ничего.