Дар Небес

Если бы эр-лан с размаху влепил ему пощечину, Питер не был бы так оскорблен и потрясен. Он вскочил, уже не думая о том, что нависать невежливо.

– Ты… да как ты смеешь говорить такое? Что ты знаешь о Фэлри? Что ты знаешь о нас?! Фэлри никогда, никогда не оставил бы меня по своей воле, я – его Дар Небес, слышишь, ты?!

Но он слышал также и сам свой дрожащий, жалкий, неуверенный голос и чувствовал, как сомнение поднимает в душе колючую голову, открывает желтые драконьи глаза.

– Ты прав, эр-лан никогда не покинет свой Дар Небес, – спокойно ответил Лэнгилл, словно не замечая гневной вспышки собеседника, – но он может уйти, если ощущает себя недостойным этого Дара. Замаранным. Грязным. Мелл отмалчивался, но мне показалось, что так оно и есть. Мой сын так и не научился толком контролировать свое тело…

– Это полная чушь, с чего бы ему так думать? – резко оборвал его Питер. – Даже если допустить, что я поверю в этот бред… как он мог уйти, не сказав ни слова? Может… может он просто разлюбил меня и не осмелился признаться?

Лэнгилл резко поднял голову и от холода в его взгляде Питера пробила дрожь.

– Если ты не заметил, твой избранник – эр-лан. Не какой-то паршивый сег или непонятно кто из-за Барьера. Ваши жалкие стандарты к нам не применимы. – Он поднялся так резко, что блестящая светлая прядь взметнулась над плечом, и в два шага очутился у двери. – Я сказал тебе все, как есть. Не ищи Мелл Фэлри, потому что он не хочет, чтобы ты его нашел. К тому же никто в Омороне не знает, куда он направился… даже я.

В последней фразе внезапно прорвалась такая живая, подлинная боль – боль отца, навсегда потерявшего сына – что Питер невольно шагнул к эр-лану.

Но тот выпрямился, повел плечами, словно стряхивая наваждение; платиновая прядь соскользнула ему на спину и заструилась между лопаток. Точь-в-точь как у Фэлри.

Дверь открылась сама, хотя должна была среагировать только на генотип Питера. Лэнгилл задержался на пороге – стройная фигура без возраста, тонкий профиль такой красоты, что и описать невозможно, светлые волосы тускло поблескивают в золотистом наружнем свете.

– Вы, сеги, постоянно стремитесь к тому, чтобы вас любили так, как вы хотите и никак иначе. Создаете внутри себя образ любви и признаете ее только в такой форме, а все прочие отвергаете. Они вызывают в вас сомнения и подозрения. Но любовь может быть разной, Питер… очень разной. И даже если она порой причиняет боль, это вовсе не означает, что ее нет.

После ухода Лэнгилла Питер какое-то время стоял неподвижно, не в силах пошевелиться. Потом медленно вышел из комнаты и побрел вниз по спиральной галерее. Уснуть сегодня точно не удастся, а ходьба хорошо прочищает голову.

Покинув «Лотос» через главные ворота, он старательно обогнул парк, не желая вдыхать сладкие флюиды деревьев и поддаваться их чарам. Такая прогулка хороша для расслабления в приятной компании, а ему нужно подумать.

И все же, оставляя таинственно мерцающий фиолетовым парк по правую руку, Питер не мог не вспомнить, как однажды осуществил давнее желание и затащил Фэлри в похожее место. Они целовались, укрытые от любопытных глаз свисающими почти до земли ветвями дерева, за завесой крохотных огоньков. Фэлри явно напрягался – он вообще позволял себе расслабиться только когда был полностью уверен, что их никто не потревожит. И все-таки Питер не мог отказать себе в странном, дразнящем удовольствии – ощутить ласки эр-лана всего в нескольких метрах от других людей, рискуя быть замеченным.

Впрочем, в подобные парки приходили именно за этим, никто бы их, конечно, не осудил, а быть может, и не узнал бы.

Но вот беда – сколько раз он ставил Фэлри в неловкое положение ради своей минутной прихоти? Он вдруг осознал, что всегда в такие моменты чувствовал, что эр-лану неприятно… и в глубине души был даже доволен. Как будто получал какую-то компенсацию за то, что пережил сам в момент пресловутого поцелуя. Мол, я тогда стерпел, а теперь ты потерпишь.

Эр-лан никогда не упрекнул его ни единым словом, ничем не выказал неудовольствия – собственно, Питер вообще не помнил, чтобы он хоть раз был чем-то недоволен на протяжении года, который они прожили вместе. Всегда ровное, мягкое отношение, всегда нежность и внимание, теплая улыбка и любящий взгляд. И Питер даже не думал о том, что быть может Фэлри далеко не так счастлив, как показывает.

Но правда ли что-то его угнетало? Или теперь, после слов Лэнгилла, он уже готов вообразить невесть что? Если Фэлри страдал, почему скрывал это, почему прожил с Питером целый год, исполняя малейшее его желание?

«Быть может, из-за чувства вины?» – прошептал внутренний голос, и Питеру стало совсем скверно.

Прямо за парком раскинулось пространство, превращенное в лабиринт сетью дорожек из черного, слабо мерцающего изнутри камня. Здесь морферы выставляли свои творения, возле каждого висела в воздухе гало-табличка с именем создателя.

Питер шел медленно, не столько рассматривая удивительные, красивые непривычной, какой-то нечеловеческой красотой переливчатые или угловатые формы, сколько читая имена на табличках.

«Ормэро», «Малдин», «Эбигейль» – последнее даже походило на имя, какие давали за Барьером, а может, и впрямь было взято из старинной книги.

Поразительно, но имена всех сегов в Омороне были уникальными, ни одно не повторялось, поэтому в имени рода, как за Барьером, не было нужды. Имя могло быть использовано повторно, если его обладатель скончался, но так поступали редко – предпочитали придумать новое.

Питер вспомнил, как придумал имя для Фэлри – точнее, оно пришло само, и каким-то непостижимым образом оказалось именно таким, как надо. Как мерцали во мраке золотые волосы, как дрогнул голос эр-лана, когда он произнес: «Скажи еще раз». Воспоминания причиняли боль и одновременно пронзительную радость. Как он мог бы отказаться от них?

Неужели Лэнгилл прав, и он, Питер, оказался таким слепым и бесчувственным, что не заметил боль самого дорогого и близкого ему существа? И неужели он сам настолько плохо скрывал рану, нанесенную ему зрелищем Фэлри в объятиях Тайрона, что Фэлри видел ее каждый день и потому был несчастен?

Возможно, так и есть – ведь даже отец был в курсе, думал Питер, глядя невидящим взором на очередное морфо-творение. Откуда он узнал – неужели Фэлри с ним поделился? Может, и так, они были очень близки. Мама относилась к эр-лану, как и ко всем прочим людям – с легким добродушием, а вот отец как-то сразу к нему прикипел душой, и Фэлри отвечал ему взаимностью. Быть может, еще и поэтому они и прожили весь тот год в деревне для адаптации – Фэлри хотел, чтобы они подольше оставались вместе.

Он так отчаянно стремился быть частью семьи, только сейчас понял Питер, ему этого не хватало, он и в клане Лэ искал того же самого – близких людей, которых у него никогда не было. А я еще подсмеивался над ним, говорил, что любой нормальный человек ждет не дождется, когда наконец уйдет от родителей и заживет своим домом…

Легкая тень легла на лицо Питера, и он поднял голову.

Он стоял перед огромной морфо-статуей, больше всего напоминавшей полупрозрачную волну с загнутым, пенным гребнем. Волну на самой высшей точке подъема – Питер не жил у моря и никогда не видел таких огромных волн, но сразу понял, что воспоминание не подвело творца. Даже цвет подходил – темно-синий с белыми прожилками, днем он, наверное, в точности повторял цвет глаз Фэлри.

Внезапно пришло озарение – отец прав. Если Питер не найдет эр-лана, тот до конца жизни его не отпустит. Он будет везде – в морфо-статуях, в цвете неба, в «Хрустальном лотосе» – каждая грань жизни будет так или иначе напоминать о нем, пробуждать воспоминания.

Нужно его найти хотя бы затем, чтобы узнать, почему же он ушел – если, конечно, Лэнгилл не наврал, и Фэлри правда ушел добровольно. Тогда они будут вместе или расстанутся, любой исход лучше, чем жизнь в этой чудовищной неопределенности.

И если ради того, чтобы от нее избавиться, придется прибегнуть к помощи Тайрона – помоги ему Всемогущий, Питер так и сделает.

9

Вернувшись в «Лотос» уже на рассвете, Питер проспал большую часть дня и проснулся с ощущением чего-то нового и почти радостного. Сколько месяцев, а может, и лет он уже не просыпался в хорошем настроении, не думая о предстоящем дне, как о ноше, которую надо вновь взваливать на спину?

А всего-то и надо было – решиться.

Впрочем, радость слегка поугасла, когда Питер вспомнил, куда сегодня придется отправиться. Он переоделся в стандартную сегийскую одежду, чтобы не привлекать внимания, набил карманы пищевыми капсулами. Остановился на пороге комнатки, окинул ее взглядом – и отчетливо ощутил, что ночевал здесь в последний раз.

Что ж, может, и к лучшему – сколько можно мусолить старые воспоминания? Давно пора создать новые.

Поднявшись в воздух на флаере, Питер даже не взглянул на хрустальные лепестки «Лотоса» – сосредоточенно изучал карту, которую накануне ему перекинула Инза. Карту с тлеющим алым огоньком – местоположением Тайрона.

Инза очень хотела отправиться с Питером, уверяла, что войти в Трущобы легко, а вот выйти – проблематично. С тех пор, как «Крылья Фэлри» – пояс для полетов – получили широкое распространение, Трущобы закрыли сверху силовым полем, которое не мог преодолеть ни человек, ни флаер. Прилететь туда и потом спокойно улететь уже не получится, объясняла Инза, а кто знает, до чего вы там договоритесь с Тайроном. Проведет он тебя обратно в Оморон или вышвырнет на арену, на потеху швалям?

Солнца не было с самого утра, зато лег туман – впервые Питер видел такой густой туман в Омороне. Он легкой дымкой завивался вокруг зданий, заполнял сады, как молоко заполняет стакан. Казалось, башни пронзают облака и устремляются ввысь, в черноту космоса. В небе, где флаеры то и дело разрывали плотный белый покров, он висел клочьями – они неуверенно колыхались, словно водоросли под водой.

«Лучше бы мне пойти с тобой, – настаивала Инза, – меня-то он точно выпустит и не посмеет при мне в тебя вцепиться».

Но Питер был непреклонен – достаточно он уже прятался за других! К тому же, он рассчитывал поговорить с Тайроном с глазу на глаз, Инза могла этому помешать. Он спасся из-за Барьера и уж как-нибудь выберется из Трущоб!

Инза только недоверчиво покачала головой, что было, надо сказать, весьма обидно, и подсказала пропускной пункт, на котором Питера, скорее всего, не задержат. Надзирающий за ним сег сам вовсю делал ставки на боях Тайрона и смотрел сквозь пальцы на его перемещения.

«Так он что, выходит из Трущоб?!» – ахнул Питер, и Инза посмеялась его наивности.

Она предложила дождаться, пока Тайрон наведается в Оморон – маркер на генотипе позволял с легкостью его отслеживать. Но Питер не хотел ждать, опасаясь, что решимость ему изменит.

Под брюхом флаера заскользил темный, обнажившийся лес приграничной зоны – будучи модифицированным, он все-таки подчинялся общим законам природы. В отличие от светящихся деревьев в садах Оморона, которые генетически были ближе к животным, чем к растениям.

Питер спрятал флаер в кустах неподалеку от пропускного пункта- тут, конечно, вряд ли кто пройдет, а все-таки Всемогущий бережет осторожных.

Шагая по бурой, потемневшей траве, он думал о странной особенности Оморона, к которой за десять лет так и не смог привыкнуть – никакой религии в нем, по сути, не существовало. Точнее, не было никакой общей для всех религии или веры. Сеги порой поминали какого-то «бога» и какого-то «черта» – мама говорила, что это их вариации Всемогущего Отца и Его Темного Лика – но явно нисколько их не боялись и в их существование не особенно верили. Когда-то могучие и пугающие ипостаси были низведены до уровня обычных речевых оборотов.

Хотя существовал целый огромный квартал – он так и назывался, квартал Храмов – где были тщательно выстроены и сохранены в первозданном виде храмы чуть ли не всех существовавших прежде конфессий. Желающие могли примкнуть к любой из них, поклоняться любым богам – это не возбронялось.

И все же большинство оморонцев приходили в этот квартал, как на аллею морферов – полюбоваться на красивые, но давно застывшие формы, которые ничем не могли привлечь, кроме занятного внешнего вида.

Родители Питера не были особенно религиозны – Крис вообще не верила ни во Всемогущего Отца, ни в Темный Лик, хоть и поминала их через слово. Отец верил в высшие силы, но без фанатизма, и Питер перенял его достаточно ровное отношение к забарьерным божествам.

И все-таки нет-нет, да и взмолится Всемогущему – не оставь, отведи беду, больше ведь надеяться не на кого…

Пропускной пункт вид имел самый функциональный. Куб из голубоватого металла торчал прямо посреди леса, а точнее – ровно на той черте, где лес обрывался и сразу, без всякого перехода, начинались Трущобы.

Питер видел их – между деревьями маячили знакомые серые коробки с окнами, жуткие в своей примитивности. Никакой стены, конечно, не было – ее заменяло силовое поле, и Питер боялся думать о том, что оно того же типа, что и Барьер. Поле, выполняющее функцию ограды, но способное в случае необходимости и убивать.

В кубе, казалось, не было ни окон ни дверей, но Питер не раз видел подобные здания, и без колебаний подошел вплотную к отливающей металлом голубой стене. В ней тут же образовалась дверь, с легким шипением скользнувшая в сторону. Питер глубоко вдохнул сырой холодный воздух и вошел.

Внутри царил полумрак и пахло не так чтобы очень – человеком и его давним несвежим бельем. Это удивило Питера – он уже основательно подзабыл этот запах, прожив десять лет в чистоте Оморона, жители которого давно избавились от вони пота и прочих выделений. Но, видимо, если достаточно долго… выделять… какой-то запах все же появлялся.

Прозрачная стена делила помещение на две равные части, на той половине, где очутился Питер, стоял терминал с потухшим гало-экраном, а перед ним в кресле спал человек. Видимо, именно он пропитал своим ароматом все помещение.

Питер осторожно приблизился и потрогал спящего за плечо.

Боялся, что тот подпрыгнет на метр от неожиданности, но неожиданность ждала самого Питера – сильные пальцы крепко стиснули его запястье.

– Ты кто такой и что тут забыл? – хрипло поинтересовался пробудившийся, глядя на Питера без всякой агрессии – скорее с любопытством. Глаза у него были красные, сплошь в полопавшихся сосудах, а стоило ему заговорить, как вокруг распространился отчетливый запах спиртного.

– Мне нужно попасть в Трущобы, – брякнул Питер первое, что пришло в голову, – слышал, туда пускают всех желающих.

Удерживающий его человек хрипло рассмеялся. Ростом с Питера, он выглядел очень бледным и каким-то заморенным; засаленные волосы прилипли к узкому черепу, словно бы сплющенному у висков. Стандартная сегийская одежда до того затрепалась от бесчисленных стирок, что цвет ее определялся с трудом – что-то среднее между серым и небесно-голубым.

– Это точно, – подтвердил он, отсмеявшись, – золотые воротА – проходите, господа. Бесплатный билет в ад в одну сторону.

Он отпустил Питера, и тот с огромным облегчением отодвинулся.

– Вообще-то мне нужен Тайрон. Не подскажешь, где его можно найти?

Дежурный пропускного пункта – бессменный, судя по его виду – снова засмеялся, оскалив крупные желтые зубы.

– Ну ты и фрукт! Тайрона-то найти – дело нехитрое. Да вот только не дойдешь ты до него. И ста метров не пройдешь, как тебя слопают.

– Слопают? – недоверчиво повторил Питер.

– Ну да, сожрут. По-настоящему, не фигурально, – держурный покопался под терминалом и достал очередной сосуд, в котором заманчиво плескалось, – сначала обдерут, конечно. Человеческую кожу очень трудно жевать. Да и вообще человечина жесткая, готовить ее трудно. Но что делать, раз другого ничего нет.

Желудок Питера приподнялся, настойчиво пытаясь пропихнуться через пищевод. Лоб покрылся холодным потом.

– Их… не кормят, что ли? – он сглотнул, отправляя желудок на место, тот послушался крайне неохотно.

– Кормят, конечно! – возмутился дежурный. – Мы ж не звери! Неограниченный доступ к пищевым капсулам и свежей воде круглые сутки!

Он сделал большой глоток и предложил сосуд Питеру. Тот поспешил отказаться.

– Почему ж тогда они… ну…

– Так ребятки вроде Тайрона не зевают, – охотно пояснил дежурный, – захватывают те места, куда мы капсулы и воду поставляем, и свои порядки наводят. Хочешь есть – им отслужи, а уж как, они сами решат. Не всем такое по нраву, предпочитают искать… эээ… другие способы пропитания.

– Например, людоедство?

– Например всякое. Так чего – пойдешь, или еще подумаешь? – дежурный снова осклабился самым мерзким образом.

Питер невольно взглянул через прозрачную преграду – Трущоб за ней видно не было, лишь такой же пустынный зальчик с металлическими стенами, как тот, где он находился сейчас. По спине пробежал холодный ручеек, ладони взмокли.

– Послушай-ка… тебя как звать? – Питер старался не отворачиваться от дежурного, хоть это и было непросто.

– Что в имени тебе моем? Ты оцени груди объем! – ответил тот и захохотал так, что рухнул в кресло и сполз с него на пол, расплескивая спиртное из сосуда.

Питер, еле сдерживаясь, дождался, пока он успокоится.

– Я слышал, можно сделать ставку на бой.

– Погодь… так ты за ставкой пришел? – дежурный кое-как приподнялся и сел. – А чего тогда мне голову морочишь? В Трущобы он пойдет, к Тайрону… экий дурик! Говори, на кого поставить хочешь.

Он активировал собственный гало-экран и ловко перекинул несколько менюшек.

– А… можно самому увидеть бой? – поинтересовался Питер.

– Можно, ясен хрен. Пацан заявится и отведет, в лучшем виде.

Питер потерял надежду проследить логику рассуждений дежурного, который почему-то не предложил ему это сразу, и решил на всякий случай уточнить:

– Так обратно-то ты меня выпустишь?

– Зависит от того, сколько заплатишь, – ухмыльнулся держурный. С правой стороны сверху у него не хватало двух зубов – весьма странно для мира, где все травмы и болезни с легкостью исправлялись настройщиком.

Впрочем, это создание Всемогущего, похоже, давно забыло про существование не только настройщиков, но и душа, который тут наверняка имелся.

– Говори, сколько, – Питер активировал гало-экран, с тревогой вспоминая состояние счета. В службе адаптации он неплохо зарабатывал, но был просто помощником, за все в основном платил Хайлиан…

– О.. одежда, – на дежурного напала икота и он поспешил вылечить ее хорошим глотком из сосуда, – давай ее сюда.

– Ты хочешь мою одежду? – Питер не поверил своим ушам. – Зачем? У тебя тут наверняка все есть – и пищевые капсулы, и душ и одежда…

Про душ у него вырвалось непроизвольно. К счастью, дежурный оказался не из обидчивых.

– Само собой, тут все есть. Да только это скука смертная – мыться, одеваться в эти стандартные тряпки.

– Так у меня тоже стандартные тряпки, – пожал плечами Питер, – только сегодня в гостинице взял.

Дежурный покачал в воздухе указательным пальцем.