Дар Небес

– Я слышал, Ясион – это город на воде. Можешь рассказать о нем подробнее?

Тайрон охотно восполнил пробел в его образовании – и чем больше Питер слушал, тем сильнее изумлялся.

Ясион и в самом деле вырастал прямо из воды – из двух глубоких впадин, заполненных водами Аравийского моря. Основал его сбежавший из Оморона более ста лет назад легендарный эмбриомеханик Сарга Найф. Точную причину внезапного побега никто назвать не мог, а слухи не отличались правдоподобием. Одни уверяли, что он был безответно влюблен и убил соперника, а девушка покончила с собой. Другие – что в припадке ярости случайно убил коллегу, третьи – что в пух и прах разругался со своим окружением, поскольку обладал крайне вспыльчивым и упрямым нравом.

Во всех версиях так или иначе присутствовало насилие – то ли характер гениального ученого и впрямь был не сахар, то ли на подобные измышления натолкнуло его своеобразное прозвище.

Так или иначе, именно Сарга создал механозародыши, способные развиваться в полноценные здания на любой основе – и, убегая, прихватил с собой бОльшую часть своих творений.

Элементы для постройки эмбрионы брали прямо с места установки, а вот как Сарге удалось поместить их на глубину почти пять километров – оставалось загадкой. Не вызывало сомнений одно – Ясион вырос из моря буквально за несколько лет и быстро стал прибежищем для всех, кому пришлись не по нраву оморонские порядки.

– А почему ты сам туда не отправился, когда… ну, не смог больше драться? – спросил Питер.

Тайрон ухмыльнулся.

– То есть когда меня выперли из бойцов? Да черт его знает. Дураком был. Насрать – не нарисовать, по наклонной катиться куда проще, чем поднапрячься и что-то сделать. А потом эта паршивка Инза навесила маячок, я и застрял в Трущобах.

Питер невольно отвел глаза – мигом вспомнилось, как они бросили скованного стазисом Тайрона на окраине Трущоб, а он смотрел на них, точно дикое животное, готовое вцепиться в горло, дай ему только волю. Питер поспешно сменил тему:

– Кстати, насчет нарисовать. Я видел вчера твои картины, они потрясающие! Где ты учился морфо-творчеству?

Тайрон помедлил с ответом, и когда Питер поднял на него взгляд, то захотел протереть глаза. Солнце давно поднялось выше облаков, его лучи пронизывали кабину флаера последним в этом году теплом и высвечивали каждую деталь.

Сег уставился на Питера широко распахнутыми глазами, благоговейно вздохнул, да так и замер, словно забыл, как надо дышать. Его грубые черты удивительным образом смягчились. Зардевшись, точно девчонка-подросток, впервые увидевшая живого эр-лана, он явно ждал новых упоительных слов.

Питер откашлялся. Он вдруг понял что, возможно, стал первым человеком, хоть как-то оценившим работы Тайрона, и поспешно произнес:

– Я ничего не смыслю в искусстве, но мне и правда понравилось.

«Особенно то, как ты нарисовал Фэлри», – он проглотил эти слова, буквально обжигавшие рот, понимая, что ступает по тонкому льду.

Тайрон быстро взял себя в руки.

– Сам выучился, – спокойно произнес он, – рисую с детства, начинал красками, а морфо-основы мне лет пять назад Инза подогнала.

«Значит, пять лет назад ты еще думал о Фэлри».

Мысль появилась сама собой, и Питера не порадовала. Он принял решение, которое сделало его целиком и полностью зависимым от Тайрона, и не собирался поворачивать назад. К хорошему или к дурному, сейчас они напарники, а напарнику надо доверять.

И все же он слишком хорошо знал, какие чувства может вызвать золотоволосый эр-лан в человеческом сердце. Это совершенное, нежное лицо, глаза, как бездонные омуты, подернутые тонким узорчатым льдом, хрупкие, но сильные запястья, изящные пальцы…

Возможно ли, раз полюбив Фэлри, забыть его? У самого Питера не получилось, и он никак не мог поверить Тайрону до конца, сколько бы тот ни уверял его, что дело прошлое. А картина лишь сильнее возбудила его подозрения.

Но спросить про нее прямо он все же стеснялся и, отрывая рот, лихорадочно придумывал вопрос понейтральнее…

Страшный удар в днище флаера едва не вышиб из него дух. Зубы стукнули, к счастью, не задев язык, а то Питер еще долго, наверное, не смог бы ничего ни у кого спросить. Флаер нырнул носом и покатился вниз по наклонной, точно сани с ледяной горы.

Тайрон коротко выругался и замолк, видимо, пытаясь мысленно восстановить контроль над машиной. Но флаер неуклонно снижался, под днищем уже замелькали верхушки деревьев бесконечного леса с блестяще-голубыми окнами озер. Лес словно смотрел на них в удивлении огромными голубыми глазами, обрамленными густыми зарослями ресниц-камышей, но Питеру было не до красот.

Вцепившись обеими руками в край кресла, он ждал сокрушительного удара о землю и неминуемой смерти. Все произошло так быстро, что он даже не успел испугаться и лишь подумал о Фэлри с нежностью и отчаянием.

Как он перенесет смерть своего Дара Небес?

Зажмурившись, он все ждал и ждал удара, но его не было. Вместо этого флаер вдруг затормозил, да так резко, словно с размаху налетел на упругую стену, которая приняла его и отшвырнула назад. Питер кубарем полетел по салону, даже Тайрон не смог удержаться на месте. К счастью, он не рухнул на Питера, в противном случае тот погиб бы куда вернее, чем при крушении.

Флаер отлетел назад и замер неподвижно. Питер, каким-то чудом оставшийся в сознании, чувстовал лишь, что рот полон крови, а в голове воет высоко и надсадно какая-то тревожная сирена. Мгновением спустя он понял, что это просто звон в ушах.

Прохладный ветерок приятно освежил пылающее лицо, но, открыв глаза, Питер понял, что лучше бы оно и дальше пылало.

Видимо, Тайрон отключился, а автоматика флаера то ли испортилась, то ли не успела перехватить контроль. Защитное поле исчезло, и высоко над головой Питера в безмятежно-голубом небе качались верхушки потревоженных деревьев.

А на их фоне чернели фигуры нескольких человек, склонившихся над флаером, – силуэты с неразличимыми в лесном полумраке лицами. Оглушенный ударом, Питер не успел ничего сказать и пошевелить хотя бы пальцем.

Прозвучали отрывистые, гортанные слова на незнакомом языке, и заплутавший солнечный луч вспыхнул на высоко вскинутом лезвии ножа.

А потом оно опустилось, и все закончилось.

15

В уши Питера ворвалось уже знакомое низкое гудение, от которого зудело в носоглотке – и темные фигуры бесшумно провалились, исчезнув из поля зрения.

А пару секунд спустя вокруг тягуче, угрожающе затрещало, заскрипело и огромная тень упала на лицо Питера.

– Берегись!

Окрик-то Питер услышал, а вот сделать ничего не мог – лишь судорожно дернулся, завороженно наблюдая, как одно из деревьев, только что полоскавших крону в небе, медленно и как будто нехотя валится прямо на него.

Что-то мелькнуло рядом, и, когда Питер уже мог различить трещины на коре летящего ему навстречу ствола, на их фоне вдруг возникла огромная рука.

Толстые пальцы впились в кору, сокрушая ее, вспухли, налились темным мощные жилы, сами напоминающие древесные корни. Падение замедлилось, и наконец остановилось – в полуметре от лица Питера.

А потом – он не поверил своим глазам – Тайрон с рыком отшвырнул прочь дерево, раз в десять толще его руки. Глухой удар, треск ломающихся ветвей и все стихло. Лишь снизу, из-под флаера доносилось едва слышное бульканье.

Питер уже знал, что оно означает.

Язык он все-таки прикусил, а точнее, прокусил почти насквозь – пришлось воспользоваться настройщиком. Иначе Питер не смог бы говорить и есть еще как минимум несколько дней.

Он уныло сидел в стороне от флаера, возле устроенного Тайроном костра – наблюдал за искрами, взлетающими в ночное небо, пока исцеляющая сила обруча и браслетов настройщика успокаивала боль в языке, голове и всем теле.

Тайрон же казался вырубленным из тех же древесных стволов, которые он расшвырял, чтобы расчистить место для лагеря. На затылке у него вздулся огромный черный кровоподтек, и сег ругался последними словами, копошась под днищем флаера. При этом он даже не потрудился оттащить в сторону рассеченные таинственным оружием тела, и, когда приближался к костру, Питер старался не думать о происхождении темных пятен на его тунике и штанах.

Земля, это просто развороченная земля. Наверняка.

– Все, процесс пошел, – Тайрон устало выдохнул, достал из внутреннего кармана куртки пищевые капсулы и закинул в рот сразу пять штук. – Через пару часов двинемся. Чертовы охотники, чтоб им на том свете мало не показалось! Будешь?

Он протянул Питеру сосуд со спиртным и тот машинально его принял. За годы в Омороне он привык к крепкому алкоголю и больше не падал замертво от пары глотков, как когда-то в Башне.

– Как… они посадили флаер?

– Магнитная ловушка перехватила управление. Для любого, кто живет вне Оморона, флаер – лакомый кусок. Не говоря уж о том, что на нем можно попытаться проникнуть в город.

– А их не примут? Я думал, в Оморон принимают всех.

– Скажешь тоже! – Тайрон пренебрежительно махнул огромной ручищей в сторону флаера. – Кому эта рвань нужна? Там и так народу полно – отборного народу, всекаешь? С почищенным, модифицированным генотипом. А этих даже в Ясион не пустят, хоть они тоже свистят, будто никому не отказывают.

Он снова занялся ужином, запивая капсулы резко пахнущим алкоголем. У Питера аппетит напрочь отбило – он молча прихлебывал из сосуда и смотрел, как полыхает раскаленная, ярко-алая сердцевина толстых поленьев, прежде, чем превратиться в золу. Уже много лет он не сидел в лесу, у ночного костра, и если бы не обстоятельства посадки, получил бы от такого времяпровождения огромное удовольствие.

– Ты… сильно тоскуешь по Оморону? – внезапно спросил он и вздрогнул, – расслабленный выпивкой мозг озвучил то, что он совсем не собирался выпускать из своих мыслей.

Но Тайрон как будто не удивился вопросу, лишь скрестил руки на груди и пожал могучими плечами.

– Да не особо. Не шибко-то мне там везло – ну разве что в самом начале… в Трущобах я на своем месте.

– А у тебя там… есть кто-нибудь? – от выпивки чувство стыда притупилось, и все же Питер побагровел, надеясь только, что это спишется на жар от костра. Но он просто обязан был знать. Обязан.

На этот раз Тайрон впился в его лицо раскосыми глазами, но не осклабился, по своему обыкновению. Сделал хороший глоток из сосуда и вытер рот рукавом.

– Ничего такого, о чем стоило бы говорить. Хотя, кто знает… ну, в смысле, как это должно быть – когда по-настоящему?

Мягкая волна укачивала Питера, да и стресс сказывался – он прилагал страшные усилия, чтобы не заснуть. В отличие от оморонцев он не боялся ночного леса и даже спустя десять лет чувствовал себя в нем, как дома. Пусть это был и чужой лес.

– Я пока не встретил Фэлри, тоже не знал, – он смотрел в костер – языки пламени напоминали золотые пряди волос, взмывающие вверх от легкого дуновения ветра, – в тот год… ну, после Барьера… все мы искали место в изменившемся мире, и я – ну ты понимаешь…тень угрызений совести слишком длинна. А Фэлри… ему не надо было ничего говорить, как-то меня успокаивать. Рядом с ним я всегда испытывал радость… без всякой причины. Один короткий взгляд, улыбка – и я знал, что не один. Но порой… этого было мало. Все было очень просто и очень сложно.

Смолистые поленья уютно потрескивали, багровый отсвет превращал пространство вокруг костра в маленький, теплый мирок, дарил обманичивое ощущение безопасности.

Сполохи от огня прыгали по неподвижному лицу сега. На мгновение Питеру показалось, что на нем что-то блеснуло, он даже глянул вверх – дождь, что ли? Но никакого дождя не было, черные верхушки деревьев знакомо покачивались в чуть более светлом небе, полном поразительно крупных звезд.

Голова закружилась, Питер опустил взгляд и с трудом сфокусировал его на Тайроне. Забавно, насколько его грубо вылепленная личина гармонировала с обстановкой – легко было представить сега с топором в руках или в поле за плугом. А вот за созданием морфо-картин – нет. Это напомнило Питеру о том, что ни одного человека невозможно узнать до конца, как он, очевидно, никогда не знал и не понимал Фэлри.

Настроение сразу же испортилось. Питер поерзал и вдруг неожиданно для самого себя произнес:

– Спасибо. За то, что спас мне жизнь – даже дважды.

Тайрон отвел глаза, поскреб пятерней бритый затылок и сморщился от боли.

– Да это, как бы… ну, в общем, типа моя вина. Надо было сразу подняться повыше, но от этого башка и уши начинают болеть тварски. Не выношу. Вот, надеялся, что проскочим, да не вышло.

Повисла неловкая пауза, которую никто из них не знал, как заполнить.

Питер не выдержал первым:

– А Ясион… какой он?

Тайрон сполз на землю, оперевшись спиной о поваленное дерево, на котором сидел, заложил руки за голову и смачно зевнул.

– Какой? Да похож на Оморон, наверное.

– Ты там ни разу не был? – удивился Питер.

– А чего я там забыл?

Питер растерялся.

– Но… ты говорил, что у тебя там связи, что ты знаешь людей, которых можно спросить…

– Ну конечно, есть, – нетерпеливо перебил его Тайрон, – чтобы их завести, не нужно тащиться туда собственной персоной! Тем более что тот, кто хоть раз побывал в Ясионе, в Оморон вернуться уже не сможет.

– Т-то есть как не сможет? – сердце Питера ухнуло куда-то в низ живота.

– А они какой-то маркер на генотип ставят, и привет, в Оморон тебя уже не пустят с ним.

– И ты только сейчас говоришь мне об этом?!

– А что? – Тайрон вдруг резко выпрямился, глаза сузились в крохотные щелки. – Струсил, цветочек? Поворачиваем назад?

«Да! Да! – истошно вопило что-то в Питере. – Оморон! Инза! Хайлиан! Ты больше их никогда не увидишь, а Фэлри, быть может, и знать тебя не захочет! При условии, что ты вообще его найдешь».

Питер на миг прикрыл глаза, но тут же сжал кулаки и со злостью произнес, словно выплевывая слова в полное предвкушения лицо сега:

– Мне все равно. Я решил найти Фэлри и не остановлюсь, что бы ни случилось. Понятно тебе, дубина здоровенная?

– Эй, зачем же сразу обзываться? – возмущенно воскликнул Тайрон и тут же, не в силах сдержаться, ухмыльнулся во весь рот. – Я просто пошутил!

– Что?! – Питер потерял дар речи.

Сег со всей силы хлопнул себя по ляжкам, откинул голову и захохотал так, что, казалось, обступившая их темная громада леса вот-вот затрещит и рассыплется, усеяв щепками всю землю.

– Ах ты…

Обижаться было глупо, и Питер предпочел промолчать. А Тайрон, отсмеявшись, бодро поднялся и вернулся к флаеру. Час спустя они уже полулежали на мягких сиденьях, под защитой силового поля, а летающая машина постепенно набирала высоту, пока не очутилась над облаками.

Тут Тайрон заявил, что с него на сегодня хватит и, устроившись поудобнее, захрапел. Мощь этого звука исключала всякую возможность уснуть для Питера, хоть он и был изрядно пьян. Уперевшись локтями в борт флаера, он задумчиво наблюдал за темным небом. Пояс не имел ограничений по подъему, но на такой высоте человек уже начинал задыхаться, и Питер даже не знал, что флаер рассчитан на подобные полеты.

Впрочем, этот зеленый монстр, явно построенный специально для Тайрона, наверное, и в космос способен улететь.

Облака, закрывавшие небо позади флаера, были удивительного, розовато-оранжевого цвета – это отсвечивал ночной Оморон – а впереди разливался непроницаемый мрак и они летели прямо в него. Питер долго смотрел на небо, потом его все-таки сморил сон, потому что открыв глаза он обнаружил, что уже рассвело.

Платиново-белое облачное поле то густело, как закипающее молоко, то почти полностью рассеивалось, и тогда можно было разглядеть далеко внизу, на дне воздушного океана, очертания лесов, рек и полей, окутанных голубоватой дымкой.

А потом…

Питер слегка прищурился, думая, что ему мерещится.

У самого горизонта пелену истончившихся облаков пронзали бесчисленные темные пики. Казалось, исполинские горы достигли такой высоты, что вершинами вот-вот дотянутся до звезд. В отличие от серебристых и темно-синих башен Оморона, они были черны, как смоль.

И когда флаер плавно пошел на снижение, Питера вновь охватил страх и лихорадочное возбуждение.

Он чувствовал, что приближается к Фэлри – остро, как никогда. И больше не сомневался в том, что поступает правильно.