Сочинения в трех томах. Том 2

— Сеньорита, — сказал я, подойдя к пленнике и глядя на нее с напускным равнодушием, — дайте мне слово, что вы — простите за грубое выражение — не шпионка, и вы вольны идти, куда вам вздумается. Все зависит от вашего слова.

Условие мое прозвучало скорей умоляюще, чем властно. Я корчил собою сурового вояку, но заискивающее лицо все портило.

Пленница расхохоталась.

— Шпионка? Это я-то шпионка? Вы шутите, сеньор капитан!

— Надеюсь, сеньорита, что вы, по крайней мере, не шутите… Итак, при вас нет никаких бумаг, никаких секретных пакетов?

— Ничего подобного, сеньор капитан!

Она тряслась от смеха.

— Так почему же вы пытались скрыться?

— Ах, кабальеро! Разве вы не техасцы? Не сердитесь, если я скажу вам, что мы, мексиканцы, вас недолюбливаем.

— Однако ваш образ действий был безумно неосторожен: вы рисковали жизнью.

— Это верно, карамба! Теперь я понимаю!..

Незнакомка многозначительно взглянула на мустанга, и рот ее горько скривился.

— Да, теперь я все понимаю, — повторила она, — но я так верила в непобедимость Лолы. Отдаю вам должное.

Большие черные глаза вновь смерили меня с головы до ног, и мне показалось, что взгляд незнакомки смягчился.

В смущении мы отвели друг от друга глаза: она потупилась. Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта неловкая пауза, если б я не спохватился: ведь я веду себя как невежа.

Молодая женщина до сих пор находится на положении арестованной.

Я поспешил вернуть ей свободу.

— Шпионка вы, сеньорита, или нет, но я вас больше не задерживаю. Вы свободны.

— Благодарю вас, сеньор, но я хочу вас вознаградить за ваше рыцарское поведение. Вот прочтите.

Она показала мне пропуск, подписанный главнокомандующим на имя доньи Изолины де Варгас.

— Как видите, капитан, я ни минуты не была вашей пленницей.

— Надеюсь, сеньорита, вы прощаете мне невольную грубость?

— Охотно, капитан, охотно!

— Но как опрометчиво вы поступили! Ведь мы обязаны были вас настигнуть живой или мертвой. Отчего вы бежали с пропуском?

— Именно из-за пропуска я обратилась в бегство.

— Из-за пропуска, сеньорита? Разъясните, умоляю!

— Могу ли я довериться вашей скромности, капитан?

— Обещаю быть нем, как рыба.

— Так знайте же: я была далека от уверенности, что вы американцы. С тем же успехом могла я натолкнуться на отряд моих соотечественников… А кто поручится за целость моей головы, если эта бумага и еще кой-какие будут предъявлены Ка-нальесу, предводителю отрядов обороны. Как видите, капитан, «друзья» иногда опаснее «врагов»!..

Тут только я понял истинную причину ее бегства.

— У вас капитан, отличное испанское произношение, — продолжала она, — но если б вы окликнули меня по-английски, я бы немедленно остановилась и, пожалуй, сохранила бы жизнь своей любимице. Бедная Лола!

И мексиканка вновь склонилась к похолодевшему мустангу.

Спрятав лицо в густой волнистой гриве, она целовала ее и обливала слезами.

— Бедная Лолита! Недаром я так оплакиваю ее! Было за что ее любить: сколько раз она меня спасала! Что теперь со мной станется?.. Я буду трепетать при каждом слухе о приближении индейцев и не посмею выезжать в прерию. Без тебя, моя ласточка, я поневоле стану домоседкой. С тобой я носилась, как ветер. Теперь крылья подрезаны.

Все это было сказано с самой глубокой горечью. Мне, прирожденному кавалеристу, влюбленному в своего Моро, были понятны чувства мексиканки.

Все еще надеясь утешить амазонку, я повторил свое предложение:

— Сеньорита, у нас в эскадроне отличные породистые лошади.

— Они мне не нравятся.

— Откуда вы их знаете?

— Я видела, как ваш эскадрон выступал сегодня утром из городка.

— Неужели?

— Да, сеньор капитан! Вы еще гарцевали во главе вашего странного отряда.

— Вы меня заметили, сеньорита? Отчего же я вас не видел?

— Карамба! Однако близоруким я вас не назову: каждый балкон, каждую решетку вы подарили своим вниманием. Каждой встречной девушке вы успели подмигнуть и улыбнуться. Подозреваю в вас северного донжуана, капитан!

— Сеньорита, я хотел бы…

— Бросьте! Вы ведь гордитесь легкими победами, как все мужчины. Но поговорим серьезно: ни одна лошадь в вашем эскадроне меня не соблазняет, за исключением…

Я вздрогнул, услышав такой оборот.

— За исключением вот этой! — договорила она, указывая на Моро.

Я не знал, что сказать.

Мексиканка заметила мою растерянность. Она ждала ответа.

Наконец я пробормотал:

— Сеньорита, этот жеребец — мой испытанный друг. Но если Моро вам приглянулся, так и быть: он к вашим услугам.

Я сделал ударение на словечке «если», взывая к великодушию амазонки… Напрасная попытка!

— Благодарю вас, — холодно поклонилась она. — За вашим Моро будет хороший уход. Он мне подходит. Надо будет заглянуть ему в зубы.

Во мне подымалось отвращение к красавице.

— Дайте-ка мне испытать Моро. Ах, у вас уздечки с мундштуком! Они не дурны, но наши все-таки лучше. Помогите же мне отвязать мое лассо.

Великолепное лассо, сплетенное из белого конского волоса, было прикручено к седлу ее мустанга.

Машинально я прикрепил его к луке моего седла и подтянул на ремнях повыше.

— Теперь, капитан, — воскликнула мексиканка, схватив поводья рукой в перчатке, — теперь попробуем вашего Моро!

Она вспорхнула на коня, едва коснувшись стремени, и сбросила плащ.

Я вспомнил древних амазонок. С такими воительницами можно покорить мир.

Свирепый бык отделился от стада и направился к нам. Этого только и ждала прекрасная охотница.

Лошадь, почувствовав шпоры, поскакала галопом навстречу быку, который обратился в позорное бегство. Наездница продолжала его преследовать и вскоре очутилась от быка на расстоянии, удобном для метания лассо.

Мертвая петля, брошенная крепкой рукой, взвилась по воздуху, и захлестнула бычью шею. Мексиканка круто повернула и поскакала прочь от быка. Лассо медленно затянулось — полу-задушенный бык свалился на землю. Не давая ему опомниться, амазонка галопом повернулась к хрипевшему быку, нагнулась с седла, распутала петлю и так же быстро удалилась, намотав лассо на руку.

— Великолепно, лучше не надо! — объявила она, спрыгивая с коня и восхищенно его оглядывая. — Ваш Моро — настоящее чудо. Ах, Лола, бедная Лола! Боюсь, что слишком скоро я тебя забуду…

Эти слова относились к убитому мустангу. Затем, обращаясь ко мне, мексиканка спросила:

— Значит, Моро теперь мой?

— Да, сеньорита, если вам угодно, — ответил я, расставаясь без особого энтузиазма со своим сокровищем.

— Но я совсем этого не хочу! — воскликнула амазонка, приняв внезапное решение, и, смеясь, прибавила: — Ах, капитан, как вы во мне ошибаетесь! Я понимаю всю глубину вашей жертвы. Оставьте себе своего любимца. Пусть только один из нас оплакивает сегодняшнюю встречу. На вашем месте я б ни за что не отдала такую лошадь.

— На разлуку с Моро я соглашусь лишь ради одной особы.

Мексиканка перестала хмуриться. Казалось, вот-вот она улыбнется.

— Эта особа, должно быть, дама вашего сердца? Ну, что ж, благородный капитан, если вы ей так же верны, как вашему скакуну, у нее нет основания на вас жаловаться. Но мне пора. До свиданья!

— Не разрешите вас проводить домой!

— Благодарю, я уже дома. Глядите: вот дом моего отца, — сказала она, указывая на гасиенду. — А вот человек, который позаботится об останках бедной Лолы, — прибавила мексиканка, подзывая проходившего мимо пастуха. — Помните, капитан, что вы — офицер вражеской армии. Я не вправе пользоваться вашей любезностью, а тем более предлагать вам гостеприимство. Ах, вы еще не знаете… Вы не знакомы с деспотизмом президента Санта-Анны. В эту минуту, быть может, его шпионы…

Она подозрительно огляделась вокруг.

Кто-то спускался с холма.

— Санта-Мария! Это Ихурра.

— Кто такой — Ихурра?

— Он всего-навсего мой кузен, но…

Она замялась и, внезапно впадая в умоляющий тон, прошептала:

— Уезжайте, сеньор, уезжайте! Ради всего святого, скройтесь! До свиданья!

Хоть я и горел желанием познакомиться с Ихуррой, но поневоле уступил панической женской просьбе и ускакал.

У самой опушки любопытство, а быть может, и более сильное чувство возобладало над рыцарским послушанием, и, сделав вид, что поправляю стремена, я оглянулся.

Ихурра уже подошел к мексиканке.

Это был высокий человек в костюме мексиканского гидальго: черная бархатная жакетка — короткая, открытая на груди курточка, темно-голубые панталоны, пунцовый пояс и широкополая шляпа с низкой головкой. Лет ему было около тридцати. Черные бакенбарды оттеняли бледность лица. По-своему он был красив, но не наружность его заинтересовала меня, манера обращения с кузиной.

Мексиканка робела перед рослым широкоплечим кузеном. Он потрясал какой-то бумагой и горячо говорил. Хищный профиль придавал ему сходство с коршуном. Ихурра бранил Изо-лину или угрожал ей.

Велика, очевидно, его власть над молодой мексиканкой, если она так кротко его выслушивает.

Я чуть не пришпорил коня и не подъехал к бедняжке, но сеньорита уже рассталась с кузеном и пошла к гасиенде.

Сквозь кустарниковые заросли вилась дорога в поселок.

Отуманенный всем пережитым, я возвращался на стоянку. На границе селения меня окликнул часовой.

Глава VI

ПЯТЬ ТЫСЯЧ БЫКОВ

Я видел во сне свое приключение и мрачного Ихурру — кузена мексиканки.

Как ужаленный вскочил я с постели: горнист трубил зорю.

Чем больше я думал, тем яснее для меня становилось, что молодая женщина, героиня приключения, внушила мне нешуточный интерес — страсть, настоящую страсть, разыгравшуюся на протяжении часа и завладевшую всем моим существом. Это была не первая моя любовь: к тридцати годам я имел уже опыт, но именно потому и не обманывался в природе своего чувства.

Как описать Изолину де Варгас? Волнистые пряди ее пышных волос, миндалевидный разрез глаз, с длинными черными ресницами, жемчужный ряд зубов и нежный румянец бархатистых щек… Но истинный секрет ее очарования был в счастливом сочетании физических и нравственных достоинств.

Созерцая игру ее лица, эти летучие улыбки, этот блеск живых глаз под завесой ресниц, блеск, то исполненный нежности, то чудесной гордыни, вы приобщались к гармоническому совершенству.

На будущее я взирал с надеждой, но не без тревоги.

Я не забыл, как резко оборвалось наше свидание, я помнил, что красавица даже не намекнула на возможность новой встречи. Я не видел моста к продолжению нашего знакомства, разве что слепой случай сведет меня вновь с мексиканкой.

Но я решил не доверяться року, а повлиять на события, поскольку это было в моей власти.

В мозгу моем промелькнул десяток планов, и все они клонились к одному: к возобновлению знакомства с Изолиной де Варгас.