Счастливый покойник

– Это не такой уж секрет, – пожала она плечами. – Отец сломал мне жизнь. С чего бы мне скорбеть?

– Но при этом вас что-то тяготит, – Колбовский решил пойти ва-банк. – Я смотрел на вас в церкви. У вас было лицо страдающего человека.

– Конечно, – Ульяна не смутилась ни на миг. – Я очень сожалею о смерти тетушки. И о том, что не смогла поехать на ее похороны и проститься.

Впервые за время разговора взгляд девушки слегка затуманился, а ровный голос дал трещину. Она сжала губы, словно сдерживая остальные слова, которые рвались вслед за этими. Затем, не говоря больше ни слова, Ульяна Гривова развернулась и ушла. Колбовский видел, что ее попыталась перехватить мачеха, но Ульяна довольно бесцеремонно обошла ее и покинула поминки.

⁂

Кутилин после пышных поминок был настроен более благодушно, чем накануне. Казалось, вчерашнее безнадежное настроение покинуло его, и в нем включился старый азарт охоты. Во всяком случае, когда вечером они вместе уходили из дома Гривова, Кутилин возбужденно потирал ладони, покряхтывал и бросал по сторонам острые настороженные взгляды, словно опасаясь того, что их могут подслушать. Таким Феликс Янович помнил его еще со времен молодости, и втайне он очень радовался этой перемене. Впрочем, это была типичная реакция Петра Осиповича: обленившись на безоблачной службе и столкнувшись с серьезным преступлением, первое, что испытывал Кутилин было тоскливое отчаянье гимназиста, которого отрывают от игры, чтобы загнать за парту. И лишь позже включалась та часть его натуры, которая, собственно, и привела его, купеческого сына, в судебные следователи.

– Так, значит, она призналась, что ничуть не скорбит? – хмыкнул Кутилин.

– Да, – подтвердил Колбовский. – Но, скажу вам по чести, в этом доме сегодня не было ни единого человека, который бы искренне скорбел о бедолаге.

– Я бы сильно удивился, будь оно иначе, – буркнул Кутилин. – Прости меня Господи, но покойник был крайне неприятным человеком. Будь моя воля – я бы оставил это дело… Но есть нечто выше нас. Долг-с!

– Да, – задумчиво потвердил Колбовский, – есть нечто выше нас.

Хотя думал он, разумеется, не о долге.

– А вам не кажется, что горничная Глаша слишком уже потрясена этой смертью?

– Вы думаете? – Кутилин нахмурился. Он знал, что Феликс Янович никогда не задает вопросы впустую.

– Я видел ее днем после убийства. На ней лица не было, – продолжил Колбовский. – И тогда это было вполне понятно. Но сегодня она выглядела примерно так же. Хотя прошло уже двое суток.

– Ну, это небольшой срок. Есть натуры особенно впечатлительные, – предположил Петр Осипович.

– Я бы взглянул на ее почерк! – почти мечтательно вздохнул Феликс Янович. – Но она, похоже, неграмотна.

– Все вы с вашей теорией! – усмехнулся Кутилин.

– А вы не смейтесь, а лучше попросите каждого из наследников подать вам в письменном виде изложения их алиби, – просительно сказал Колбовский. – Скажите, что вам для подшивки к делу нужно. Поверьте мне, это может вам очень сильно помочь!

Кутилин промычал в ответ что-то неопределенное. Зная его характер, Феликс Янович не настаивал. Петр Осипович был из натур, не переносящих никакого принуждения. Любое решение должно быть выношено и осознано им как свое собственное.

⁂

Начальник почты внимательно просматривал три исписанных листа бумаги. Его брови удивленно взметнулись.

– Они все лгут! – убежденно сказал он.

– Вот те нате! Приехали! – от возмущения Петр Осипович подскочил с места и начал ходить по комнате.

Кутилин сам явился в почтовое отделение, прошел внутрь под неодобрительным взглядом Аполлинарии Григорьевны и терпеливо с четверть часа дожидался, пока Феликс Янович покончит с самыми срочными делами. Затем он вручил начальнику почты три исписанных листа – три алиби. Колбовский с едва сдерживаемой жадностью принялся изучать их.

– Так вы говорите – лгут все трое? Но это вы, батенька, прямо в лужу сели! Или вы думаете, что я не проверил?

– Я, конечно, могу ошибаться, но вряд ли, – Феликс Янович поднял листок Федора вверх, рассматривая его. – Взгляните сами. Вы видите, что нажим пера при письме неравномерный? Буквы то жирные, то еле проступают.

– Ну, есть что-то такое, – промычал Кутилин, вглядываясь в буквы.

– Если нажим при письме неравномерный, это, как правило, говорит о неуверенности человека в себе, податливости и слабости. Но никто из наших подозреваемых не относится к таким людям. Все трое – люди с очень твердым и решительным характером.

– А Ульяна? – удивился Кутилин.

– Ульяна, возможно, поболее других, – вздохнул Колбовский. – Если учесть ту выдержку, с которой она притворяется тихой и глупой старой девой.

– То бишь, вы имеете в виду, что если у решительного человека буквы внезапно становятся нерешительными, то это значит, что он лжет? А может, просто волнуется? – не хотел соглашаться Кутилин.

– Резонное предположение, – согласился Феликс Янович. – Но дело не только в нажиме. Наклон письма тоже меняется по ходу написания – словно по ходу менялся характер пишущих. И посмотрите на то, как выделены заглавные буквы. Они все очень старательно налегали на перо – прямо как гимназисты на экзамене. Такой нажим неестественен. Здесь словно через эти заглавные пишущий пытается убедить бумагу в своей правоте. Ну и поверьте мне – в обычное время Варвара Власовна и Ульяна пишут совсем иначе. Взгляните сами.

Он выдвинул ящик стола и извлек оттуда приготовленный лист бумаги.

– Вчера Варвара Власовна отправила несколько писем. Полагаю, с уведомлением о кончине супруга. Я, как мог, скопировал почерк с конверта.

Кутилин поднес к глазам лист, оценил нажим и наклон строк, затем перевел взгляд на письменное алиби вдовы Гривовой. Разница была заметна.

– У меня нет сейчас образа почерка Ульяны, но поверьте, я его неплохо помню. Вы бы увидели отличия невооруженным глазом, – поспешно добавил Колбовский. – Почерка Федора я раньше не видел, но признаки лжи и у него очевидны.

На этот раз Кутилин задумался. В кабинете повисла тяжелая, набрякшая сомнениями пауза. Наконец Петр Осипович уныло сказал.

– Но по сути, мы не продвинулись ни на шаг. Если они лгут, непонятно, с кого начинать.

– На вашем месте я бы начал с допроса горничной, – сказал Феликс Янович, бережно складывая листы бумаги.

– Из-за ее опухшего носа? Ну, может, она была очень привязана к хозяину, – протянул Кутилин.

– Вы сами в это не верите, Петр Осипович, – чуть улыбнулся Колбовский. – Если Глаша к кому-то и привязана в этом доме, то это к Ульяне. Поверьте мне.

Кутилин пытливо взглянул на него. Затем взял сложенные листы, небрежно сунул их в карман и вышел из кабинета.

⁂

В тот день Феликсу Яновичу больше не удалось сосредоточиться на занимавшем его убийстве Гривова. Покончив с основной работой и распределив почту, он отправился по привычному маршруту, обходя центральные дома. Благо писем сегодня было немного, но сумка подозрительно оттягивала плечо, напоминая о всех пройденных за эти годы верстах. Аполлинария Григорьевна, увидев, как он морщится, оправляя на плечах широкий сумочный ремень, нахмурилась.

– Вы себя хорошо чувствуете? – спросила она его без оттенка сочувствия в голосе.

– Хорошо, спасибо, – пробормотал Феликс Янович, стараясь не смотреть телеграфистке в глаза. Еще не хватало, чтобы пошли слухи, что он сдает.

– Вам бы жениться, – неожиданно сказала Аполлинария Григорьевна.

От изумления, что она затронула подобную тему, Феликс Янович замер на месте и поднял взгляд. Тот стиль деловых отношений, который установился между ним и телеграфисткой за минувшие годы, не предполагал ни малейшей фамильярности. Но Аполлинарию Григорьевну его взгляд нисколько не смутил. Она стояла перед ним – с идеально прямой спиной и серебрящимися в свете лампы волосами, как святая великомученица, одетая в форменный темно-синий жакет.

– Нужно, чтобы кто-то следил за вашим питанием, – продолжила она. – Ваша одышка и слабость – от слишком большого количества сахара и жиров.

– Ерунда, – отмахнулся Феликс Янович. – Я много хожу пешком. Вы слишком увлекаетесь модными теориями о здоровье.

– А вы слишком мало думаете о здоровье, – отрезала Аполлинария Григорьевна. – Имейте в виду, что если вы снова вздумаете болеть, я напишу жалобу в Главное управление!

С этим словами она удалилась, и растерянный Феликс Янович подарил возмущенный взгляд лишь воздуху пустого почтамта.

Среди адресов, которые ему нужно было сегодня обойти, был и дом Гривовых. На Варвару Власовну посыпались первые соболезнования от многочисленных тетушек, сестер и племянниц.

Дверь ему отворила не Глаша, а сама Варвара Власовна. Увидев Колбовского, госпожа Гривова радостно всплеснула руками.

– Феликс Янович! Проходите, пожалуйста.

– Я принес ваши письма, – Колбовский протянул ей конверты.

Гривова быстро пробежала взглядом адреса и небрежно бросила все письма на столик около дверей.

– Проходите, не стойте у порога, – с настойчивой вежливостью продолжила она. – Мы с Ульяной как раз собирались пить чай. Будьте любезны – составьте нам компанию!

– Вы с Ульяной? – Феликс Янович задумался на миг. – Хорошо, я уже почти закончил с почтой на сегодня, так что могу задержаться на полчаса.

– Вот и прекрасно! – казалось, Варваре Власовне его согласие доставило искреннее удовольствие.

В гостиной Гривовых все было по-прежнему, и лишь зеркала, прикрытые тканью, говорили о недавно случившейся смерти. Феликс Янович испытал невольное удовольствие, когда после нескольких часов на ногах он неожиданно оказался в мягком податливом кресле. Дома у него таких кресел не было, и Феликс Янович подумал, что небольшая роскошь в быту – это все-таки приятно. Особенно, когда ты уже не слишком молод. На столе, покрытом темно-вишневой скатертью с бахромой, уже стоял раскочегаренный самовар и многочисленные тарелки со снедью. Варвара Власовна по купеческой традиции любила, чтобы во время чаепития на столе было изобилие. И хотя ни она, ни Ульяна почти ничего не ели, к чаю подали пышные, еще теплые кулебяки, и баранки с маком, и колотый сахар, и покрытые глазурью пряники и варенье нескольких сортов. У Феликса Ивановича засосало под ложечкой при виде всей этой сладкой роскоши. А Варвара Власовна заботливой рукой уже наливала ему чаю.

– А где же Глаша? – спросил Феликс Янович, благодарно принимая чай.

– Бедняжку вызвал господин Кутилин, – вздохнула Варвара Власовна. – Не понимаю, что он надеется у нее выяснить. Она-то знает явно не больше нашего.

– Вы тоже так считаете? – обратился Колбовский к Ульяне, которая сидела за столом со своим обычным отсутствующим видом.

– Кто знает, – та пожала плечами. – Чужая душа – потемки.

– Признаться, я уже почти жалею, что заварила всю эту кашу, – немного смущенно сказала Варвара Власовна. – Теперь господин Кутилин, похоже, подозревает всех нас. Это так нелепо!

– Если бы вы не подняли шум, то его поднял бы сам господин Кутилин, – разумно возразила Ульяна. – После признания дворника у него не осталось выбора.

– Все так, – подтвердил Колбовский. – Поверьте, Варвара Власовна, одних наших домыслов было бы недостаточно. Показания свидетеля – совсем другое дело.

– Я бы так хотела уехать отсюда, – с внезапно прорезавшейся тоской в голосе сказала Варвара Власовна.

– За чем же дело стало?

– Я не могу оставить Ульяну одну, – госпожа Гривова внезапно снова поменяла тон. – Вот если бы нашелся хороший человек, который взял бы заботу о ней… Я имею в виду, порядочный мужчина.

– Сударыня, прекратите! – Ульяна воскликнула это так резко и громко, что Варвара Власовна от испуга замолчала и посмотрела на нее округлившимися глазами.

– Но, Ульяна, почему ты так… – начала она, но Ульяна прервала ее.

– Прекратите печься о моей судьбе! И не смейте искать мне жениха! Не смейте! Слышите?!

Похоже, Варвара Власовна впервые видела Ульяну в гневе. Привыкнув к тихоне падчерице, она попала в ту же ловушку, что и другие люди, кто лишь небрежно скользил взглядом по Ульяне Гривовой.

– Я забочусь о тебе, – пролепетала Варвара Власовна. – Я обещала твоему отцу…

– Его забота уже обошлась мне дорого, – зло усмехнулась Ульяна. – Я прекрасно понимаю ваши планы. А вам, Феликс Янович, стыдно в них участвовать! Если вы порядочный человек, вы должны были отказаться! Я же была честна с вами!

Феликс Янович настолько растерялся от обвиняющего тона, что не сразу нашелся, что сказать. Меж тем разгневанная Ульяна уже покинула гостиную.

– Ульяна!

Варвара Власовна поднялась, явно не понимая – что ей сейчас следует делать: бежать за своенравной падчерицей либо поить чаем гостя. Но ситуация разрешилась сама – в дверь требовательно позвонили, и Варвара Власовна испуганно обернулась.

– Кого это принесло?

Она растерянно посмотрела на Колбовского. Тот одобрительно кивнул.

– Вам стоит открыть.

Варвара Власовна вернулась в компании Кутилина и двух полицейских урядников. Кутилин явно чувствовал себя неловко, но, увидев Феликса Яновича, не удержался и гаркнул:

– Феликс Янович! Как вас умудряется заносить всегда в гущу событий?

Колбовский виновато развел руками.

– Что случилось? Господин Кутилин, где Глаша? – Варвара Власовна чувствовала себя все более растерянной.

– Дело неприятное, потому давайте покончим с ним побыстрее, – вздохнул Кутилин. – Я должен взять под арест вашу падчерицу, Ульяну Гривову. Потому что, по словам горничной, именно с Ульяной ваш супруг ссорился накануне своей смерти.

– Ульяна? Но это нелепо! – Варвара Власовна нервно хихикнула. – Вы же не думаете, что она могла убить собственного отца!

– А почему вы думаете, что не могла? – Кутилин впился пристальным взглядом в бледное округлое лицо госпожи Гривовой. – Вы же прекрасно знаете, что она ненавидела его.

– Да, но… – Варвара Власовна обернулась к Колбовскому, ища поддержки. – Она бы просто не справилась с ним!

– Одна – нет. Но мы полагаем, у нее был сообщник, Павел Щеглов. Думаю, вы знаете его.

– Не смейте его впутывать в это дело! – подобно порыву осеннего ветра, в комнату ворвалась разгневанная Ульяна Гривова. – Не смейте! Он здесь ни при чем!

– А вы? – быстро спросил Кутилин.

Феликс Янович почувствовал, как сердце внезапно сжалось. Ульяна ничего не ответила. Стиснув зубы и вскинув голову, она с ненавистью смотрела на Кутилина.

– Вы не отрицаете, что ссорились с отцом в тот вечер? И что именно вашу угрозу слышал свидетель Захар Ивашов? – осторожно спросил Кутилин, медленно отступая к окну.

Феликс Янович оценил предусмотрительность урядника. Тот уже понял характер Ульяны и предугадал, что она может запросто метнуться в окно.

– Не отрицаю, – чуть помолчав, сказала Ульяна. – Я, правда, готова была его убить. Но не убила.

Кутилин развел руками.

– Я думаю, нам стоит продолжить разговор в другом месте.