Помоги проекту - поделись книгой:
РАССКАЗЫ О КИРОВЕ
© ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА», 1976 г.
ПЛАМЕННЫЙ БОРЕЦ ЗА КОММУНИЗМ
«Прекрасный человек, один из лучших вождей нашей партии», — так сказал о Сергее Мироновиче Кирове великий советский писатель Максим Горький. Именно таким знали Кирова все, кому довелось работать с ним в революционном подполье, бороться за установление Советской власти, защищать завоевания молодой республики на фронтах гражданской войны, участвовать в социалистическом преобразовании нашей Родины. Даже короткие встречи с Сергеем Мироновичем навсегда оставляли след в памяти людей.
Эта книга — коллективный рассказ о Кирове тех, кто знал его, воспоминания соратников, друзей, родных. Каждая строка добавляет свой штрих к облику Сергея Мироновича.
Сборник состоит из четырех разделов, отражающих основные этапы жизни и деятельности С. М. Кирова.
Вы прочтете о детстве и юности Сережи Кострикова, о том, как он учился, стал известным революционером, прошедшим суровую школу подпольной борьбы в Сибири и на Кавказе.
В 1904 году Сергею Кострикову было восемнадцать лет, когда он в далеком сибирском городе Томске был принят в Российскую социал-демократическую рабочую партию, партию, основанную Владимиром Ильичем Лениным. Тридцать лет в рядах этой партии Сергей Миронович Киров неутомимо боролся за дело рабочих и крестьян, за победу пролетарской революции, за социализм.
В годы борьбы с царским самодержавием Киров показал себя опытным конспиратором, умелым организатором подпольных типографий, массовых революционных демонстраций и забастовок.
В историческом 1917 году он — руководитель большевиков Северного Кавказа, участвовал в Октябрьских боях в Петрограде, представлял северокавказскую большевистскую организацию на II Всероссийском съезде Советов.
Социалистическая революция свершилась, но Советскую власть надо было отстоять в огне жестоких боев гражданской войны. Партия поручила Кирову подавить белогвардейский мятеж в Астрахани. Героическая оборона ее стала одной из замечательных страниц в биографии большевика-военачальника. В 1920 году XI армия под водительством Кирова наголову разгромила войска Деникина на Тереке. Сергей Миронович с этого времени много сил отдает сплочению многонациональных народов Кавказа под знаменем Советской власти. Об этом рассказано в разделе «В борьбе за власть Советов».
С 1921 года Сергей Миронович Киров — секретарь ЦК Компартии Азербайджана. Со свойственной ему энергией и талантом он руководит социалистическим строительством в Закавказье, организует в Баку добычу нефти, которая, как воздух, была необходима народному хозяйству молодой Советской Республики. Огромное значение бакинской нефти придавал Владимир Ильич Ленин, и знаменательно, что Киров не раз встречался с Владимиром Ильичем еще в годы гражданской войны.
С. М. Киров принимал активное участие в образовании Союза ССР. 30 декабря 1922 года в Большом театре в Москве открылся съезд Советов четырех объединявшихся республик — Российской, Закавказской, Украинской и Белорусской. От пролетариата Закавказских республик в поддержку создания СССР страстно выступил С. М. Киров. Он сказал:
«Все те рабочие и крестьяне, которые пришли сюда с отдаленных окраин… как нельзя больше торжествуют в сегодняшний день. У нас у всех в памяти старая Россия. Мы знаем основную заповедь царского режима: гнет, унижение, национальная травля… И только теперь… мы получили полную возможность собраться в единое целое, в единую братскую семью».
Более четырех лет проработал С. М. Киров в Азербайджане. Новой вехой в жизни и деятельности Сергея Мироновича был XIV съезд ВКП(б), состоявшийся в декабре 1925 года. После съезда вместе с группой видных деятелей партии Киров был направлен в Ленинград для разоблачения антипартийной «новой оппозиции», выступавшей против ленинского курса партии — построения социализма в нашей стране.
Блестящий оратор, убежденный марксист-ленивец, Сергей Миронович доходчиво и страстно разъяснял ленинградским рабочим правильность генеральной линии партии. Работать ему приходилось целыми сутками, он выступал на многих заводах и фабриках города — колыбели революции. И уже к концу января — началу февраля 1926 года не менее 99 процентов стотысячной ленинградской партийной организации осудили оппозиционеров и одобрили решения съезда.
Сергей Миронович Киров пользовался большим авторитетом у коммунистов и в начале 1926 года был избран первым секретарем Ленинградского губкома ВКП(б). Руководителем ленинградской партийной организации он оставался до последних дней жизни.
Многие воспоминания, помещенные в разделе «На социалистической стройке», посвящены разносторонней партийной и хозяйственной работе Кирова в Ленинграде. «Наш Мироныч» — так с большим уважением и любовью говорили рабочие. Киров сыграл исключительную роль в развитии ленинградской промышленности, в освоении огромных богатств Севера, индустриализации и электрификации страны.
В декабре 1926 года была пущена наша первая гидроэлектростанция — Волховская ГЭС.
«Сегодня Волховстрой, — сказал Сергей Миронович на открытии станции, — даст энергию для ленинградских заводов. Эта энергия с повой силой осветит великий ленинский путь, и пролетариат всего мира, который празднует эту победу, получит возможность еще ярче и отчетливее увидеть тот путь, по которому нас повел основоположник нашей партии Владимир Ильич Ленин».
Верный ученик Ленина, Киров, где бы он ни работал, особое внимание уделял коммунистическому воспитанию молодежи, работе комсомола.
«Изучите Ленина, знайте его жизнь… знайте великие заповеди гениальнейшего во всем человечестве вождя до последней запятой» — с таким горячим призывом обращался Сергей Миронович к делегатам V съезда комсомола Азербайджана, к представителям молодого поколения строителей социализма.
Призывая молодежь учиться, овладевать пауками, быть верными революционным традициям старшего поколения, С. М. Киров говорил, что если молодежь этого добьется, то можно будет сказать: «…идет смена, имеющая не только революционное желание, но и революционные знания… поколение, которое не даст в обиду ни одной революционной заповеди, которое пи при каких условиях не отступит ни перед каким испытанием…» Комсомол, подчеркивал Сергей Миронович в докладе на ленинградской губернской конференции ВЛКСМ в марте 1926 года, «есть ленинский, революционный комсомол, плоть от плоти, кровь от крови рабочего класса… Воспитывает его наша партия. Другого способа воспитания нет».
Член ЦК партии с XII съезда (1923 год), С. М. Киров в 1926 году был избран кандидатом в члены Политбюро, в 1930 году — членом Политбюро ЦК ВКП(б), в 1934 году — секретарем Центрального Комитета партии. Жизнь крупнейшего политического деятеля, пламенного трибуна партии и народа трагически оборвалась 1 декабря 1934 года в Ленинграде.
Образ Кирова навсегда остался в народной памяти. Его именем названы города и области, заводы и колхозы, вузы и школы, дворцы культуры и корабли. С чувством благодарности и уважения произносят его имя советские люди, видя в его жизни и деятельности пример беззаветной преданности делу коммунизма.
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
А. М. и Е. М. Костриковы
В ДОМЕ НА ПОЛСТОВАЛОВСКОЙ УЛИЦЕ
28(15) марта 1886 года в городе Уржуме родился Сергей Миронович Киров.
Здесь, в Уржуме, протекали первые годы его жизни-детские и юношеские годы. Здесь, в Уржуме, он начал свою первую революционную работу.
Отец наш, Мирон Иванович Костриков, происходил из крестьян Глазовского уезда. Мать, Екатерина Кузьминична, дочь крестьянина Уржумского уезда, еще в детстве переехала с родителями на жительство в Уржум. Отец матери, наш дедушка, Кузьма Николаевич Казанцев, занимался земледелием, но в поисках «счастья» выстроил в Уржуме на Полстоваловской улице дом и пускал за небольшую плату на ночлег приезжающих на базар крестьян. После смерти дедушки земля была сдана, так как обрабатывать ее стало некому.
Наш отец, Мирон Иванович, служил в то время в Уржумском лесничестве переписчиком, а потом лесником. Мать при жизни дедушки выполняла все сельскохозяйственные работы, а в свободное время шила одежду для семьи. Долго и упорно наш отец пытался побороть нужду, по все безуспешно. В поисках заработка, оставив семью, ушел Мирон Иванович на Урал да так и не вернулся, пропал там без вести.
Когда ушел отец из дома, мама, оставшись без всяких средств к существованию, пошла искать заработка у богатых людей города — шила на дому у них белье, стирала, мыла полы и т. д. Нас, ребят, мать на целый день оставляла одних.
С детства навсегда запомнилась такая картина. Во второй половине дома, по соседству с нами, жила семья Самарцевых. У них было четверо детей: два мальчика — Ваня и Саня и две девочки — Нюра и Катя. Мать Самарцевых тоже уходила на работу, запирая в квартире своих ребят. Нам было скучно. Для сообщения с соседними ребятами мы решили в стене над печкой проделать отверстие. Началась работа. Сначала отбили штукатурку, а затем продолбили стенку. Работа удалась на славу. Через отверстие не только можно было вести «переговоры», но даже просунуть руку. К вечеру, к приходу матерей, «сооружение» закладывалось тряпьем, валенками — словом, тем, что находилось под руками. Соседки, придя после работы замерзшие, усталые, ложились обе на свои печи и вели через стенку разговоры. Однажды, начав беседу, они очень удивились, почему звуки стали громче, слышнее. Наша проделка была раскрыта. Конечно, нас побранили. Но в дальнейшем и они остались довольны: в минуты отдыха через отверстие над печкой они вели беседы в зимние вечера.
От непосильной работы и простуды мама заболела туберкулезом и умерла в 1893 году, в тридцативосьмилетнем возрасте.
Сереже было тогда семь лет.
Ярко запомнились нам, ребятам, последние слова матери. Это было И декабря, рано утром. Маме стало плохо. Ухаживавшая за ней соседка Матрена крикнула нам:
— Ребята, мать умирает!
Мы все трое прыгнули с полатей, прибежали в кухню, к постели матери. Поднялся плач. Мать собрала последние силы, сказала нам:
— Живите хорошо, честно, работайте, авось найдутся добрые люди, помогут вам встать на ноги.
К вечеру она умерла.
В последний год перед смертью матери, когда она уже не могла вставать с постели, к нам пришла жить бабушка, мать отца, Меланья Авдеевна Кострикова.
Смолоду и до смерти безрадостной была жизнь бабушки. Оставшись круглой сиротой, она в раннем детстве отдана была на воспитание в бездетную семью. Шестнадцати лет выдали ее замуж в большую крестьянскую семью, в село Залазно бывшей Вятской губернии. Муж ее, Иван Пантелеевич Костриков, служил конторщиком у купца. С мужем Меланья Авдеевна прожила всего шесть лет. Его взяли на двадцать пять лет в солдаты и отправили на Кавказ. Прослужив шесть лет, Иван Пантелеевич не выдержал жестокого николаевского режима и умер на Кавказе в военном госпитале.
Бабушка Меланья Авдеевна пошла работать няней и так смолоду и до глубокой старости нянчила барских детей.
Теперь, после смерти матери, мы, сироты, оказались на попечении восьмидесятилетней бабушки Меланьи.
Бабушка была в отчаянии: что делать, как устроить жизнь, чтобы не послать нас «по миру», собирать куски хлеба.
Бабушка получала за умершего мужа-солдата пенсию — тридцать шесть рублей в год да один рубль семьдесят пять копеек квартирных. В доме сдали внаем две квартиры. Но средств к жизни не хватало.
Жили очень бедно, белый хлеб для нас в детстве был лакомством. Очень много хорошего для нас делали подруга мамы, квартирантка Устинья Степановна Самарцева, и соседка Евдокия Ивановна Домнина. То снабдят нас дровами, то принесут что-либо из пищи.
Была у нас коза Шимка. В летнее время она приносила нам много неприятностей: забегала на соседние крестьянские поля, ее забирали, и нередко Сергею приходилось ее разыскивать, а бабушке — расплачиваться за потраву.
Нередко в нашем доме проливались слезы из-за медного бака, в котором держали воду, и самовара. Бабушка не имела средств на уплату налогов. В дом приходил полицейский и за недоимки уносил и медный бак и самовар. Соседки помогали бабушке выкупать забранные вещи, но через некоторое время эта история слова повторялась.
Бабушка Меланья была добрая, но строгая. Она любила, чтобы мы, дети, приучались к работе. Всех нас она заставляла вязать чулки.
Но, бывало, стоит ей начать рассказывать нам сказки, и мы забывали обо всех ее строгостях. Рассказывать бабушка была мастерица. Больше всего любили мы сказку про сиротку.
Дом свой помним старым. В той половине дома, где мы жили, было три комнаты. Прихожая, в ней — полати, на которых мы в детстве спали, огромная русская печка, выходящая топкой в другую комнату — кухню. В прихожей, за печкой, стояли большая деревянная лохань, три скамьи, стол и висел жестяной умывальник. В кухне стояла кровать, на ней лежала больная мама, а потом спала бабушка. Здесь же был стол, за которым мы обедали, около печки — полка с кухонными принадлежностями, скамеечка для самовара и бак для воды. Третья комната называлась «горницей», в ней стояли два стола, покрытые чистыми скатертями, четыре стула и шкаф для посуды. На окнах — цветы: розовое дерево, фуксия, алой.
Нужда с каждым днем усиливалась. Бабушка плакала, ходила к бывшим своим «господам» просить совета, как ей быть, что предпринять. Сердобольные соседки советовали отдать всех троих в детский приют. Долго пришлось бабушке Меланье обивать пороги чиновников, кланяться членам благотворительного общества, просить их взять сирот в приют. «Благодетели» из благотворительного общества ставили одно препятствие за другим: «дом», бабушка-пенсионерка, коза Шимка и даже неподходящий возраст детей.
Наконец члены благотворительного общества решили принять одного Сергея. Ему шел восьмой год.
Тяжело было и бабушке и нам расставаться с Сергеем. Не хотелось Сергею уходить из дому. Он плакал, просил бабушку оставить его дома, говорил, что он будет работать и зарабатывать деньги. Но нужда брала свое. В канун ухода из дома Сергей с сестрой Анной долго не спали, он просил уговорить бабушку не отдавать его в приют. Нужда же заставляла бабушку выбирать из двух зол меньшее: или посылать нас собирать куски, или отдать хотя бы одного в приют.
На следующий день бабушка уговорила Сергея и отвела его в приют.
Приют находился на краю Воскресенской улицы, на крутом берегу реки Уржумки. Деревянный забор отгораживал приютский дом от остальных домов. Во дворе приюта находился деревянный сарай, который был приспособлен для театральных постановок и назывался «аудиторией». Иногда в «аудитории» местные любители ставили благотворительные спектакли.
Долго Сергей не мог привыкнуть к унылой приютской жизни. Его тянуло домой, на улицу, к товарищам. В приюте младшим ребятам играть можно было только во дворе, где не было тогда ни сада, ни травы. Со двора ребят без воспитателей не выпускали. Им не разрешалось бегать на реку купаться и на рыбалку.
Как в монастыре, утром, перед обедом и вечером всех ребят выстраивали в столовой, которая помещалась в подвале, перед длинным некрашеным столом на молитву. Каждую субботу, воскресенье и вообще в праздничные дни всех воспитанников приюта в обязательном порядке парами водили молиться в тюремную церковь. Здесь, в тюремной церкви, Сергей подолгу смотрел на заключенных и часто спрашивал:
«Почему это в тюремной церкви все заключенные стоят в одном месте и их, кроме обычной стражи, охраняют особые часовые?»
После он понял, почему это так.
По воскресеньям на несколько часов Сережа приходил домой. Рассказывал об унылой жизни в приюте, о приютских товарищах. Рассказывал, как летом они на приютском дворе играют в чиж, в городки, в лапту. Со слезами на глазах уходил Сережа из дому.
К счастью Сергея, воспитательница приюта Юлия Константиновна Глушкова оказалась сердечной женщиной. Она полюбила любознательного мальчика, была ласкова с ним. Сережа тоже полюбил Юлию Константиновну, привязался к ней, после выхода из приюта не терял с пей связи и вел переписку, кажется, до 1903 года.
С детства любил Сережа труд. В приюте, бывало, сидит он на окне, вяжет чулки, а летом копается в огороде или в цветнике. В устройство цветника около приюта он вложил много труда. Замечательный вышел цветник, украсивший унылую жизнь приютских ребятишек.
Когда Сереже исполнилось восемь лет, его отдали вместе с другими приютскими ребятами в приходскую школу, где он все три года учился превосходно. Школьные годы почти не изменили жизнь Сергея. Так же по звонку ребята вставали, умывались, молились, завтракали и шли вместе в школу. В школе он получил кличку «приютский». Приютских ребят «городские» сразу отличали по костюму: рубашки у них были не с пуговицами у ворота, а с тесемочками. Приютские ребята старались держаться в школе вместе, чтобы в случае нападения «городских» коллективно защищаться. Сергей не переносил обид и старался защитить себя и своих товарищей. Никогда Сережа не давал в обиду маленьких детей. Если увидит, что старший обижает младшего, обязательно защитит.
По возвращении из школы, после обеда, все приютские ребята готовили уроки, а остальное время учились переплетному делу, вязали чулки и шили. На час отпускали ребят во двор, где они играли в снежки, в ловушки, в палочку-застукалочку и другие игры.
В 1897 году Сергей окончил начальную школу, и его, как лучшего ученика, отдали учиться в городское училище. С радостью и большой охотой учился Сережа. За второй класс городского училища он принес отметки: закон божий — 4, русский язык — 4, арифметика — 4, история — 4, естествознание — 5, география — 5.
В третий класс его перевели с наградой второй степени.
Когда Сергей начал учиться в городском училище, он чаще стал ходить к нам. Дом наш находился почти напротив городского училища, так что Сергей успевал забегать домой на переменах. Во время учебы в городском училище Сережа начал читать книги. У нас появились серьезные вопросы. К ним нас подводила сама жизнь.
Бывшие «господа» бабушки и мамы постепенно переносили эксплуатацию на нас. Каждое лето, как кончатся занятия в школах, барыня Зубарева, имевшая в Уржуме свой дом и вишневый сад, использовала нас как дешевую рабочую силу в своем доме, где мы производили уборку, мыли полы, бегали в ледник, ходили с ней на рынок за продуктами, собирали вишню в саду, а затем нам нагружали в корзину фунтов пятнадцать ягод и посылали продавать по городу. Бывало, целыми днями ходили мы по улицам, под тяжестью ноши едва передвигая ноги. За труд получали остатки от барского обеда…
От всего пережитого постепенно росла ненависть к классу имущих.
В городском училище у Сергея еще больше развились чувство товарищества и упорство. Он хотел, чтобы все его друзья учились хорошо, и много помогал им в этом.
Сергей рос, росли его интересы. Долго он присматривался к тому, что делается во дворе приютского дома, в «аудитории», но малышей в «аудиторию» на спектакли не пускали. Когда Сергей подрос, стал учеником городского училища, ему разрешили ходить в «аудиторию». Сначала он помогал оборудовать сцену, готовить места для зрителей, а за это разрешалось ему смотреть из-за кулис спектакль. Обучившись «театральному искусству», Сергей начал с приютскими ребятами устраивать спектакли. Сначала спектакли устраивали в сарае, а потом с помощью воспитательницы Юлии Константиновны ребята ставили спектакли в «аудитории».
…Приходит однажды Сергей и говорит:
— Был вчера у Юлии Константиновны. Сказал, что хочу в Вятку или в Казань поехать, ремеслу учиться. А она ничего не ответила. Только плечами пожала.
Отправилась Меланья Авдеевна к своим прежним хозяевам за советом. Те посочувствовали, но ничем не утешили:
— Понимаешь ли ты, Меланья, что на учение-то деньги надо иметь? А где тебе их взять?.. То-то вот и оно!
Ходила бабушка и в приют, к Юлии Константиновне. Надзирательница сказала прямо: у Сергея большие способности к учению. Поработать он еще успеет. Учить бы сейчас его надо. Только как и где? Она сама об этом давно думает, но придумать ничего не может.
Однако Юлия Константиновна успокоила бабушку. Она пообещала сделать все, чтобы дать Сергею возможность продолжить образование.
И Юлия Константиновна не только обещала. Она проявила и смелость и настойчивость в устройстве судьбы Сергея.
Еще не было в истории приюта случая, чтобы уржумские благотворители послали воспитанника учиться в другой город на средства общества. А Юлия Константиновна обратилась в совет общества с просьбой выделить деньги на дальнейшее образование Сергея Кострикова.
Аргумент у нее был все тот же: нельзя не учить мальчика с такими хорошими способностями, а средств у Кострикова нет. Вся надежда на общество.
И Юлия Константиновна победила. Совет благотворителей сказал «да».
Это означало, что в порядке исключения общество выделит деньги на образование Кострикова, оно же подыщет подходящее учебное заведение и определит туда воспитанника приюта.
Юлия Константиновна рассказала об этом Сергею. Он, не помня себя от радости, прибежал домой и поведал обо всем нам. Знал он, конечно, очень немного: только то, что совет благотворителей согласился учить его дальше.
Его радость передалась нам. Бабушка крестилась и шептала молитву всевышнему, а мы стали обсуждать, куда поедет Сергей. Все трое почему-то были уверены, что он поедет или в Вятку, или в Казань.
Так оно и получилось. Благотворители искали такое учебное заведение, так хотели «пристроить» Сергея, чтобы было и недалеко, и недорого, и чтобы, проучившись недолго, он получил специальность и начал работать. Ни реальное училище, ни гимназия не годились для этого и потому отпадали.
В Вятке ничего подходящего не нашлось. Зато нашлось в Казани. Это было низшее механико-техническое училище, входившее в Казанское соединенно-промышленное училище.
Совет благотворительного общества отправил туда прошение о приеме Сергея Кострикова.
«Примут ли?» — волновался Сергей. Все в нашем доме с нетерпением ждали ответа из Казани. Беспокоилась и Юлия Константиновна.
Уже само решение совета было для нашей семьи событием исключительным. А что, если это решение осуществится?
Мы радовались за Сергея и завидовали ему.
Радовались и ждали ответа из Казани.
А ответа все не было…
Ответ все-таки пришел.
Его получили не мы, а председатель совета благотворительного общества. Он вызвал к себе Юлию Константиновну и поручил ей позаботиться, чтобы Уржумское городское училище выслало в Казань документы Сергея.
Оказывается, такое письмо пришло и в училище.
Поделиться книгой: