Помоги проекту - поделись книгой:
Возможно, Павленко по каким-то причинам решил скрыть истинные обороты предприятия. А может быть, он действительно не знал итоговую цифру или не интересовался ею. Скорее всего, в организации велся текущий учет контрактов и получаемых средств. Непонятно, зачем Павленко нужно было бы четко фиксировать все заказы, проходившие через организацию почти за пять лет ее существования. В докладе прокуратуры руководству страны сразу после ареста Павленко фигурировала цифра 20 млн руб.[225] Видимо, были использованы показания членов организации Константинова, который называл цифру 21 млн[226], и Клименко, говорившего о примерно 20 млн, хотя и указавшего, что точной цифры назвать не может[227].
В конце концов соответствующие расчеты были произведены во время следствия на основании банковских трансакций УВС. Полученные показатели были включены в приговор трибунала. Они показывают такую динамику строительных операций под руководством Павленко[228].
Едва ли будучи точными, эти цифры тем не менее отражали важные тенденции развития организации Павленко. В течение первых двух лет ее существования наблюдался своеобразный разгон, завоевание репутации на рынке. Пик пришелся на 1950–1951 годы, когда были заключены крупные договоры на строительство дорог для предприятий угольной промышленности. В последний неполный год существования организации было заключено максимальное количество договоров, менее значительных по объемам работ. Это могло произойти по разным причинам, точно определить которые не позволяют источники.
Отсутствие дорогих контрактов в угольной промышленности могло быть вызвано прекращением активного шахтного строительства в регионах, где работала организация Павленко. Возможно, была утрачена часть связей с руководителями угольной промышленности. Нельзя исключать также, что напряженная работа в 1950–1951 годах привела к перегреву корпорации, что характерно для экономических систем разного уровня. В 1952 году организация Павленко, как будет показано дальше, все чаще попадала в разные скандалы, свидетельствующие об ослаблении в ней дисциплины. Один из этих скандалов завершился общим провалом, который не позволил подписать уже готовые новые договоры, намеченные на последние месяцы 1952 года.
Несмотря на нисходящую динамику экономической активности, которая, вполне возможно, опять сменилась бы восходящей, не будь разгрома организации, корпорация Павленко была жизнеспособным и даже успешным предприятием. Причем ее развитие зависело не только от связей с чиновниками, ответственными за заключение контрактов. Принципиально важную роль для выживания и заключения новых контрактов имело своевременное и достаточно качественное выполнение обязательств. Иначе говоря, корпорация работала вполне хорошо, чтобы не вызывать нареканий и привлекать новых клиентов[229]. Для организации, не имевшей гарантированных плановых заказов, репутация и рекомендации имели принципиальное значение.
Судя по имеющимся источникам, отношение заказчиков к Павленко и его команде было в целом положительным. «Должен сказать, что организация, которую представлял Павленко, по-видимому, располагала большим количеством рабочих, никогда нас не задерживала с производством работ, задержки имели место только из‐за отсутствия материалов… Я был высокого мнения об организации, возглавляемой Павленко», — говорил руководитель строительно-монтажного управления, сотрудничавшего с УВС[230]. Ему вторил другой заказчик: «Кроме того, он произвел на меня впечатление хорошего исполнителя работ, как подрядчик»[231].
«Павленко произвел на меня впечатление человека сведущего в вопросах дорожного строительства. Он хорошо разбирался в проектно-сметной документации и на совещании (совещание в тресте «Западшахтострой». —
Замминистра пищевой промышленности Молдавии примерно в тех же выражениях говорил о работе УВС в этой республике: «У меня при разговоре с Павленко возникло сомнение о возможности строительства дороги в такой короткий срок, как один месяц, с учетом зимних морозов. Павленко же нас заверил, что он располагает большим количеством транспорта, механизмов и людской силы и они в состоянии выполнить в максимально короткий срок»[233]. Сам Павленко в заявлении о помиловании патетически писал: «Благодаря моей натуры любви к строительству и сознания, что созидательный труд — главное, я сам день и ночь работал и заставлял своих приближенных и не ставил задачу хищения крупных сумм и быть тунеядцем…»[234]
Действительно, имеющиеся документы позволяют говорить, что Павленко и его помощники справлялись с управлением многочисленными объектами корпорации. Павленко был хорошим организатором, знал строительное дело и относился к своему предприятию с интересом реального хозяина. Как рассказал следствию Ю. Б. Константинов, «в начале февраля (1949 года. —
Защищая свои позиции на допросах, Павленко демонстрировал знание законов об организации подрядных строительных работ. В частности, он ссылался на основополагающее постановление СНК СССР «Об улучшении проектного и сметного дела и об упорядочении финансирования строительства» от 26 февраля 1938 года[237]. Этот документ, действовавший в течение нескольких десятилетий, содержал общие положения и конкретные указания об оформлении подрядов, их реализации, взаимодействии заказчиков, подрядчиков, субподрядчиков, контролирующих банков и т. д. Частью постановления была инструкция по составлению проектов и смет по промышленному строительству, правила финансирования строительства Промышленным банком, правила подрядных договоров по строительству и типовые подрядные договоры. Именно этими документами руководствовались строительные организации страны, включая организацию Павленко.
В силу ограниченности интереса следствия к сугубо производственным вопросам трудно судить, насколько квалифицированными специалистами-дорожниками были Павленко и его сотрудники. Лишь один случай из этого ряда заинтересовал следователей, да и то потому, что его можно было трактовать как свидетельство хищений государственных средств. В начале 1950 года на строительстве дороги для треста «Западшахтострой» Павленко предложил использовать без ухудшения качества вместо щебеночного покрытия (щебень был в дефиците) покрытие из грубоколотого камня. Это позволяло получить значительную экономию как в стоимости, так и в сроках строительства. В соответствии с действующими инструкциями работники Министерства угольной промышленности СССР официально провели это нововведение как рационализаторское предложение с соответствующей оплатой более 300 тыс. руб.[238]
Правда, и здесь мы в очередной раз сталкиваемся с разными трактовками одного факта. Работники Министерства угольной промышленности настаивали на том, что предложение Павленко действительно заслуживало вознаграждения. Допрошенный в феврале 1953 года в качестве свидетеля, начальник главка шахтного строительства этого министерства, несмотря на давление следователя, твердо заявил: «Предложение Павленко о замене щебеночного покрытия шоссейной дороги Владимир-Волынский — Порицкие шахты на более дешевое из грубоколотого камня, конечно, не является рационализаторским, так как ничего нового, неизвестного ранее, в этом предложении не было. Однако его предложение изменило конструкцию дороги, упростило и удешевило строительство без ущерба для качества, и поэтому оно подпадает под соответствующий пункт постановления СНК СССР от 18 февраля 1938 года, предусматривающее возмещение подрядчику разницы в стоимости между первоначальной сметной стоимостью и стоимостью по измененному проекту»[239]. Следствие и суд предпочли квалифицировать этот факт как обман, подлог и в конечном счете хищение государственных средств[240].
Следуя обвинительному уклону, следователи и трибунал искали и без труда находили различные негативные факты в деятельности УВС. Так, важным условием существования организации, судя по обвинительным материалам, была неуплата налогов государству. Правда, полной ясности в этом вопросе не было. Суд не вменял Павленко в вину неуплату налогов с прибылей самой организации. Из этого можно предположить, что такие налоги уплачивались. В приговоре суда говорилось, что в организации «при выплате зарплаты рабочим удерживали с них и присваивали крупные денежные суммы под видом подоходного налога, взносов по государственным займам и налогам за бездетность. Присваивались значительные суммы денежных средств, подлежащих отчислениям по социальному страхованию». Трибунал счел, что таким способом было похищено 3 млн руб.[241]
Сама округлость этой цифры свидетельствовала об отсутствии полной ясности в вопросе. Судя по формуле приговора, речь шла скорее о двойной бухгалтерии, серых схемах выплаты зарплат, позволявших недоплачивать государству налоги, но не уклоняться от них полностью[242]. Сам Павленко заявлял следователю на вопрос о налогах так: «Кроме подоходного налога и культсбора с рабочих и служащих никаких отчислений организация в доход государства не делала»[243]. Это заявление еще больше запутывает ситуацию. Павленко фактически признавался в неуплате налогов с прибылей организации, но суд не поставил ему это в вину.
Следствие выявило, что в организации Павленко достаточно широко применялись разного рода приписки, позволявшие получать оплату за работы, которые не были реально выполнены. В ряде случаев присваивались деньги, выделенные заказчиком на строительство временных сооружений[244]. Этот вид работ было трудно проконтролировать, что создавало условия для злоупотреблений. За взятки в отчеты УВС приписывались работы, которые на самом деле выполняли другие организации[245]. Завышались объемы и стоимость работ. Например, в 1949 году в Кременце, где камень добывали на месте в 5–8 километрах от строительной площадки, в документы вписывались затраты за транспортировку на расстояние 30–40 километров. Этот прием использовался и на других площадках[246].
Следствие утверждало, что, по признанию арестованных руководителей организации, за счет завышения объема работ и фактической стоимости материалов у заказчиков незаконно было получено свыше 2 млн руб.[247] Очевидно, что вывести такие показатели на основании реальных данных было бы затруднительно, поэтому следствие ссылалось на протоколы допросов[248]. Независимо от верности приведенной очень значительной цифры, можно не сомневаться, что в организации Павленко действительно занимались приписками. Приписки вообще были распространенным явлением в советской экономике. Нередко они принимали огромные размеры и заканчивались громкими скандалами, самый известный из которых — хлопковый — разразился на излете советской власти[249].
В общем, во многих отношениях корпорацию Павленко можно считать достаточно типичным советским предприятием. Выполнение планов и заданий, получение прибыли достигалось в ней не только за счет реальных трудовых усилий, но и при помощи различных серых схем, включая большие или меньшие по размерам приписки. Несмотря на фиктивный характер, организация и ее руководители сталкивались с трудностями ведения хозяйственной деятельности, которые испытывали легальные государственные предприятия. В числе первостепенных была проблема квалифицированной и стабильной рабочей силы.
Рабочие и организация труда
Для выполнения заказов Павленко были необходимы сотни рабочих. Их точное количество на основании имеющихся документов определить сложно. В различных справках прокуратуры и органов госбезопасности, в протоколах допросов назывались разные цифры. Всегда преувеличивавший в своих показаниях различные цифры, Константинов определял численность рабочих на стройучастке в Золочевском районе примерно в 150 человек, а в Яблоновском районе — примерно в 100 человек, на площадке Порицких шахт — 350 человек[250].
Как свидетельствовал один из хозяйственных руководителей Молдавии, Павленко говорил ему, что если заказчик «представит материалы в достаточном количестве, то он, Павленко, кроме этой рабочей силы, которая у него работает сейчас, может привести (при этом он называл город Умань и Киев) 50, а если нужно 200 солдат»[251]. Очевидно, что состав рабочих не был постоянным. Их численность могла меняться в зависимости от объема работ. В целом несколько сотен человек в каждый данный момент находились на разбросанных в разных местностях объектах организации. По свидетельству Павленко, в период строительного сезона работало в среднем по 300–400 рабочих и 60–80 автомашин и строительных механизмов[252].
В отличие от военного периода, когда Павленко прибегал к призыву рабочих на военную службу через некоторые военкоматы, после завершения войны он мог использовать обычный наем за зарплату. Советский рынок рабочей силы лишь в некоторой степени регулировался централизованными планами, хотя государство стремилось монополизировать трудовые ресурсы, распределять их по своему усмотрению. В значительной части перемещения населения контролировались при помощи паспортов, но не полностью. Система государственного набора рабочей силы не охватывала все трудовые ресурсы.
После начала Второй мировой войны и падения Франции советское руководство, крайне обеспокоенное сложившейся перспективой столкновения с Германией, принимало лихорадочные усилия для наращивания военно-промышленного потенциала. Одним из способов этого было удлинение рабочего дня, борьба с нарушениями дисциплины, прикрепление рабочих и служащих к предприятиям и учреждениям — запрещение увольнений без разрешения администрации. Соответствующий указ Президиума Верховного Совета СССР был принят 26 июня 1940 года. Он предусматривал жесткие меры наказания: за опоздания на работу — до полугода исправительно-трудовых работ с отчислением части заработной платы в пользу государства, за самовольный уход с предприятия — до четырех месяцев тюрьмы. Под суд попадали также руководители предприятий, которые недостаточно активно реагировали на нарушения дисциплины.
После начала Великой Отечественной войны эти санкции были сильно ужесточены. В дополнение к указу от 26 июня 1940 года, который распространялся на невоенные отрасли, 26 декабря 1941 года был принят указ об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий. Он объявлял работников военной промышленности мобилизованными. Самовольный уход с предприятий считался дезертирством и карался заключением на пять — восемь лет.
Постепенно сфера применения указа расширялась: в условиях войны растущая часть предприятий либо работала на фронт, либо выполняла отдельные задания для военных производств. После завершения войны чрезвычайное военное законодательство в сфере труда продолжало какое-то время действовать. Указ от 26 декабря 1941 года утратил силу только в мае 1948 года. Указ от 26 июня 1940 года был отменен только в 1956 году[253]. В целом за 1940–1952 годы по трудовым указам было вынесено более 14 млн приговоров к заключению в лагеря и тюрьмы и к исправительным работам с отчислением части заработка в пользу государства[254].
Все эти меры ограничивали свободное перемещение рабочей силы, но не могли подавить его полностью. Люди продолжали искать более выгодные места работы, а руководители предприятий в условиях дефицита рабочей силы нарушали законы и принимали перебежчиков с распростертыми объятиями. Многие судебные приговоры в отношении нарушителей фактически не исполнялись[255]. В общем, в СССР, даже в периоды максимально жесткого регулирования передвижения рабочей силы всегда существовал относительно свободный рынок труда.
Многочисленные прорехи в системе централизованного регулирования рынка труда позволяли Павленко и другим хозяйственным администраторам почти беспрепятственно нанимать необходимых рабочих. В его организацию могли попадать строители, самовольно оставившие государственные предприятия в нарушение указа от 26 июня 1940 года. Огромным резервуаром рабочих рук была колхозная деревня. Крайне низкий уровень жизни выталкивал наиболее энергичных и трудоспособных крестьян на заработки в города.
В западных регионах СССР, где преимущественно действовала организация Павленко, определенную роль могли играть также политические факторы. Повторная советизация этих стран, сопровождавшаяся партизанской войной, заставляла часть населения скрываться от властей при помощи перемены места жительства. Строительные участки УВС выглядели надежным убежищем. Несомненно, руководители организации использовали такие возможности для вербовки. Однако приоритетом было привлечение рабочих через родственников и земляков.
Как свидетельствовал Константинов, «приступив к работам во Владимире-Волынском, туда было собрано большое количество рабочих, преимущественно из Киевской области, которые в разное время работали с Павленко и значительная часть его близких и дальних родственников, через которых также вербовалось люди на стройплощадки»[256]. Следствие утверждало, что вербовка по земляческому принципу шла преимущественно в трех районах Киевской области. В сентябре 1951 года руководство одного из них даже обратилось в Киевский обком партии с жалобой на то, что вербовки Павленко, проводимые без документов (т. е. без формального согласия председателей колхозов), отражаются на дисциплине в колхозах и выполнении ими своих работ. В марте 1952 года такая жалоба была послана вновь[257].
Материалы следствия, на которых основаны наши знания об организации труда в корпорации Павленко, отрывочны. Прокуроров и сотрудников госбезопасности не интересовало, при помощи каких методов Павленко выполнял полученные заказы. Их целью была компрометация арестованных как членов антигосударственной группы. По этой причине с самого начала Павленко обвиняли в «частно-собственнической эксплуатации временных рабочих». Указывалось, что их заставляли трудиться по 14–15 часов без выходных, недоплачивали заработную плату[258]. В приговор суда было внесено такое положение:
Показаниями свидетелей и другими материалами дела установлено, что со стороны Павленко и его сообщников полностью игнорировались и попирались Советские законы о труде и финансовой дисциплине. Продолжительность рабочего дня, нормы выработки и расценки устанавливались по усмотрению подсудимого Павленко. В отдельных случаях труд рабочих оплачивался не по нормам выработки, а по личному усмотрению Павленко… Наряду с этим, подсудимый Павленко и его сообщники выплачивали рабочим зарплату не регулярно, задерживая ее в отдельные периоды на 2–3 и более месяцев[259].
Павленко отрицал эти обвинения:
…В летний период ввиду сезонности работ продолжительность рабочего дня была 9–11 часов с перерывом на обед 3–4 часа, т. е. в самое жаркое время. Шофера и некоторые рабочие в исключительных случаях работали по 14 часов. Во всех случаях это согласовывалось с рабочими. Кроме того, расценки были повышены в полтора — два раза. Я не знаю, почему это является эксплуатацией, если мне известно, что существовала сезонность работ на сельскохозяйственных работах, лесосплаве, на вывозке зерна, свеклы, овощей, где шофера 2–3 месяца работали по 14–18 часов в сутки. Кроме того, я знаю и сам работал, что сезонники грабари-землекопы и мостовщики на постройке железных и шоссейных дорог работали по 10–14 часов, в том числе и на строительстве аэродромов[260].
Судя по всему, в отличие от руководителей, которые получали фиксированную зарплату, рабочим платили сдельно, в зависимости от выработки[261]. Это был хороший стимул для повышения производительности труда. По утверждению Павленко, рабочим выдавалась компенсация за отпуск, проездные и командировочные‚ пособия по временной нетрудоспособности и в связи с призывом в армию. Они получали также спецодежду, инструмент, жилье, питание[262].
В приговоре суда был зафиксирован только один пример рукоприкладства руководителей в отношении рабочих. В этом обвинялся А. Губский, в разное время возглавлявший строительные площадки организации в Ровенской, Могилевской областях и Тирасполе[263].
В разговорах со знакомыми Павленко представлял себя отцом-командиром, вникавшим в нужды доверившихся ему рабочих: «Я сам был в колхозах, а также проезжал по другим колхозам и видел, как там живут — работают много, а хлеба нет, голодают и поэтому бегут из деревни. Ко мне бегут из разных мест. Я с ними разговаривал и хорошо знаю их жизнь»[264].
В целом из отрывочных свидетельств корпорация Павленко предстает как достаточно большая традиционная строительная артель крестьян-отходников, построенная отчасти на патриархальных принципах.
Характерным был цикл труда и отдыха на объектах организации, привычный для крестьян, которых только по касательной затронули многие нововведения советской власти. Ближайший соратник Павленко свидетельствовал на допросе (стилистика и стиль текста документа ярко выдавали идеологические установки следователей):
Кулацкая психология Павленко подчеркивалась им постоянно. В революционные праздники — 1 Мая, Октябрьской революции и другие Павленко, как правило, заставлял всех работать, а в религиозные праздники, такие, как пасха, рождество, Троица и престольные праздники устраивались выходные дни и даже выделялся автотранспорт, чтобы отвозить рабочих в свои деревни на праздники. Если учесть, что большинство так называемых рабочих состояли из земляков и родственников Павленко и других лиц, укрывавшихся от колхозов и от органов Советской власти, то эти мероприятия Павленко встречали в этой среде одобрение. В апреле 1950 г. Павленко выделил около четырех автомашин для поездки так называемых рабочих на родину на празднование пасхи, а 1 и 2 Мая заставил весь коллектив работать. Часто, выступая на так называемых «совещаниях», Павленко говорил рабочим: «Поработаем до пасхи или до пречистой, а потом в отпуск на неделю»[265].
Один из руководителей организации-заказчика, наблюдавший за рабочими Павленко на площадке в Тирасполе, рассказывал следователям:
«Видите ли, их рабочие, они, видимо, никакого отношения к воинской части не имеют. Это набранные рабочие, причем из армейцев там никого не было. У них оригинальная постановка рабочего дня была. С 6 часов утра и до 3 часов дня они работали. С 3 до 5-ти перерыв. Потом снова работали. Ну, я думал, что воинская дисциплина. Они не имели почти общения с нашими людьми, очень они заняты были работой»; «…Тут своими силами мы бы делали многие годы, а у них это дело пошло молниеносно, работали они зверски, приехали с большими лопатами»[266].
О достаточно высоком уровне мобилизованности рабочих организации свидетельствовал еще один очевидец:
Однажды был такой случай — СМУ-4 (строительно-монтажное управление, с которым организация Павленко состояла в подрядных отношениях. —
Очевидно, что Павленко и другие руководители старались поддерживать на стройплощадках твердую дисциплину. Очевидно, что рядовые рабочие не были посвящены в тайну фальшивого характера УВС. Самое большее, что они могли наблюдать, — это отдельные злоупотребления и нарушения при выполнении договоров с заказчиками. Чтобы предотвращать скандалы и недовольство, использовалась своеобразная служба безопасности и осведомления, состоявшая из доверенных членов команды охраны. У принятых рабочих отбирались документы, вместо них выдавались справки[268]. По свидетельству Павленко, документы не возвращались, чтобы нанятые не могли уйти с работы[269]. Таким способом поддерживался псевдовоенный фасад организации и приближенная к армейской дисциплина. На это была нацелена вся организация труда и быта рабочих. Очевидец работ на площадке в Тирасполе свидетельствовал:
Рабочие организации ни в какие отношения ни с рабочими СМУ, ни даже с техперсоналом не вступали… Все производственные вопросы решались лишь мастерами организации, которые получали разбивку сооружений на месте и передавали указания своим рабочим. Жили рабочие организации в отдельном доме с огороженной сплошным забором территорией. У ворот забора у них стоял часовой с автоматом (так было в Тирасполе, как было на участках — не знаю)[270].
Выдвигая повышенные требования к рабочим, Павленко, очевидно, мог предложить вполне выгодные условия найма и относительно комфортные условия труда и быта. В документах нет жалоб на питание, хотя, если бы такие существовали, следователи не преминули бы их зафиксировать. Переезд на новые площадки, как видно из материалов следствия, начинался с обустройства общежитий для рабочих.
В справках прокуратуры не очень определенно говорилось, что Павленко недоплачивал рабочим. Видимо, некоторые перебои в оплате, связанные с задержкой перевода средств от заказчика, действительно имели место. Однако в целом материалы следствия не позволяют говорить о систематических обсчетах. Это противоречило бы сути системы артельной организации труда и патримониальных отношений руководителей организации с рабочими. Сам Павленко не был склонен агитировать рабочих за идеалы коммунистического труда, но всячески подчеркивал их благоприятное положение в организации, особенно в сравнении с жизнью в колхозной деревне, откуда многие из них приехали. По свидетельству одного из арестованных, рабочим, выражавшим какое-либо недовольство, говорили: «Давно ли ты из колхоза? Забыл уже лапти, разжирел. Поезжай обратно в колхоз, там узнаешь»[271].
Очевидно, что Павленко считал такие аргументы убедительными, и они действительно были таковыми. Положение советской деревни оставалось тяжелым во все годы правления Сталина. Разрушенное сначала коллективизацией, голодом, а затем войной, сельское хозяйство вступило в период восстановления на волне нового голода и эпидемий, продолжавшихся несколько лет до 1948 года. В последующем неблагоприятные климатические условия очередной раз ударили по ослабленному аграрному сектору[272].
Согласно официальным данным, в сопоставимых границах валовый сбор зерновых составлял в 1913 году 86 млн тонн, в 1940 году — 95,5, а в 1953 году — 82,5 млн тонн. Падало также производство картофеля, одного из основных продуктов питания советского населения[273]. Значительным был дефицит мясо-молочной продукции. Поголовье коров, даже по официальным данным на 1 января 1953 года, составило всего 24,3 млн, что было меньше уровня 1928 года (33,2 млн) и неблагоприятного предвоенного периода (27,8 млн на 1 января 1941 года)[274].
Негативное воздействие на развитие сельского хозяйства оказывал рост налогового бремени и обязательных практически бесплатных поставок продукции государству. Средний размер сельскохозяйственного налога на один колхозный двор в 1952 году в 2,7 раза превышал уровень 1941 года[275], когда налоги были высокими в связи с подготовкой к войне. Задавленные государственными поборами, крестьяне сокращали личное потребление.
Некоторое представление об этом давали секретные, скорее всего приукрашенные данные бюджетных обследований. В 1952 году в крестьянских семьях в день потреблялось в среднем на человека половина килограмма хлеба, 600 граммов картофеля, около 400 граммов молока и молочных продуктов. Это была основа хлебно-картофельного рациона. Мяса и мясопродуктов на человека приходилось всего 40 граммов в день, а животного масла — 3 грамма. Примерно раз в неделю крестьяне могли съесть яйцо[276].
Такой уровень питания был совершенно недостаточен для поддержания людей, занятых тяжелым физическим трудом. Нужно учитывать также, что бюджетные обследования приводили средние цифры и не учитывали качество продуктов. По многим свидетельствам, часто оно было низким. Как говорилось в письме, отправленном Сталину в ноябре 1952 года из Черниговской области, «теперь выпекают черный хлеб, и то некачественный. Кушать такой хлеб, особенно больным людям невозможно»[277].
Предметом роскоши для основной массы крестьян были промышленные товары. В деревне довольствовались простейшими сравнительно дешевыми изделиями, но и их покупали немного. Например, кожаную обувь в 1952 году смог приобрести только каждый третий крестьянин[278]. Не все имели даже самую простую обувь и одежду. Как жаловался в письме Сталину в декабре 1952 года житель одной из деревень Тамбовской области, «в нашем колхозе колхозники имеют одну зимнюю одежду на 3–4 члена семьи, дети зимой у 60 % населения учиться не могут, ибо нет одежды»[279]. Подобных обращений поступало в Москву немало. Крестьяне и горожане, руководители колхозов и сельская интеллигенция сообщали советским вождям об отчаянном положении деревни[280]. Характерным было письмо колхозницы О. Жиделевой из Курганской области, направленное Сталину в ноябре 1952 года:
Работаю круглый год, и притом без выходных дней. Дочь тоже прошлый год работала, а заработать на пропитанье не можем. Двое у меня еще детей школьников. Как их учить? И чем кормить? Не знаю. Нечем. За год я заработала около 500 трудодней, а получила на них 140 кг потому, что 200 кг вычли за какой-то прошлый долг. Дочь окончила 3 класса учебы, и из‐за недостатка питания я вынуждена отдать ее в город в няньки, одевать тоже нечем. На трудодни денег не дают. От продажи молока деньги идут на налоги и покупаем муку, чтобы пропитаться. Остальные двое детей, одному 9 лет, второму — 14, вынуждены бросить школу (один ходит в 3 класс, второй — в 5‐й), потому что нет питания, нет одежды и обуви[281].
В таких условиях многие колхозники всеми правдами и неправдами бежали из деревни на заработки. Некоторые нанимались в организацию Павленко и, скорее всего, были благодарны ему.
Хитрости снабжения
Предметом постоянной головной боли каждого советского администратора было материально-техническое снабжение, получение сырья, материалов, оборудования, необходимых для ведения производства и выполнения планов. Централизованное обеспечение ресурсами как часть плановой системы работало плохо. Нередко предприятия не могли получить даже те фонды, которые полагались им согласно государственному плану. В случае, если возникала необходимость освоить новую продукцию, под которую заранее не выделялись соответствующие ресурсы, или произвести срочные внеплановые работы (например, экстренный ремонт или реконструкцию), ситуация вообще была отчаянной. УВС, заключавшее договоры с государственными организациями, также сталкивалось со всеми этими проблемами. Нередко заказчики, на бумаге имевшие необходимые деньги, технику и строительные материалы, не могли обеспечить условия договора, так как запланированные фонды на деле не выделялись.
Страдая от дефицита планового снабжения, советские хозяйственные руководители изобретали многочисленные приемы и методы хотя бы частичного его преодоления. В ход пускались неформальные связи, блат, взятки, нелегальные бартерные обмены[282]. Для восполнения недопоставок предприятия разными способами приобретали ресурсы на теневом рынке. Широко использовались услуги так называемых «толкачей», агентов-снабженцев, которые всеми правдами и неправдами добивались получения выделенных предприятию фондов или договаривались о внеплановых поставках.
На командировки «толкачей», взятки и угощения, которые они использовали как метод стимулирования поставок, тратились значительные средства. Периодически государство проводило карательные кампании против «толкачей». Некоторые из них отправлялись в тюрьмы, а руководители предприятий получали строгие взыскания. Однако широко востребованная деятельность агентов снабжения не прекращалась ни на час[283].
В материалах по делу УВС упоминаются несколько таких агентов, работавших на организацию. С. И. Туркин, считавшийся «начальником снабжения», закупал в магазинах, на рынках у частных лиц (очевидно, во многих случаях по ценам черного рынка) продовольствие, обмундирование, запасные части, горюче-смазочные материалы. Аналогичные операции проводили в случае необходимости руководители строительных участков[284]. Так, летом 1951 года заместитель руководителя участка в поселке Сафоново Смоленской области И. В. Невинский выезжал в Москву с 10 тыс. руб. для закупки военного обмундирования[285]. Получал деньги для закупок продовольствия, фуража и обмундирования и И. М. Пашун. Следствие выяснило, что иногда он представлял своим начальникам подложные счета, пропивал деньги[286].
Как снабженец работал на организацию родственник Павленко Монастырский, гостеприимством которого Павленко воспользовался, когда бежал из Калинина во Львов. Как говорилось в приговоре суда, «установив связи с Павленко, начиная с 1948 года [Монастырский] получал от него крупные суммы денег на закупку незаконным путем бензина, авторезины к машинам и запасные части к ним, присваивая при этом часть денег себе»[287]. В целом, по данным следствия, Монастырский приобрел материалов на 75–80 тыс. руб., присвоив сверх этого 10–12 тыс.[288] Это было очень типично для всех «толкачей». Как и другие агенты по снабжению, Монастырский постоянно находился под угрозой ареста. Осенью 1949 года против него было возбуждено уголовное дело за хищение колхозного зерна и спекуляцию. Речь шла о закупках в пользу организации Павленко. Однако «начальнику контрразведки» УВС Константинову, который действовал по поручению Павленко, удалось добиться прекращения дела[289]. Вряд ли и в этом случае обошлось без взятки.
Привыкшие нарушать законы и правила, Павленко и его сотрудники использовали для обеспечения работ даже обычные кражи того, что плохо лежало. Такого плохо лежащего в советской государственной экономике, обходившейся без реальных хозяев, было более чем достаточно. Хищения корыстные и вынужденные распространялись широко и повсеместно[290]. Организация Павленко вносила свой вклад в эту вакханалию воровства.
По версии суда, в 1950 году, узнав о том, что в районе города Острог Ровенской области имеется значительное количество бутового камня, заготовленного одной из строительных организаций, руководители УВС организовали его хищение. Павленко, правда, настаивал на том, что камень этот был бесхозным, завезен в свое время немцами и лежал без движения со времен войны[291]. Аналогичные разногласия существовали и по поводу другого инцидента. Весной 1950 года Литвин, выполнявший в то время роль начальника участка в городе Владимире-Волынском, организовал хищение бутового камня на старой государственной границе, разбирая для этого бывшие долговременные огневые точки. Было разрушено 15 старых оборонительных сооружений и аэродром военного времени. Правда, после вмешательства военного командования камень пришлось вернуть, хотя не ясно, в полном ли объеме. Павленко доказывал, что заброшенные оборонные объекты начала разбирать вовсе не его организация, а предприятия треста «Западшахтострой», причем делали это безнаказанно и указали УВС на этот источник стройматериалов[292].
Правда, другие аналогичные факты Павленко не оспаривал. Среди них было хищение в 1948 году значительного количества бутового камня и щебенки с государственной автомагистрали Львов — Киев. Осенью 1950 года Константинов, разворачивавший стройку в Эстонии, организовал хищение камня и щебенки с государственной автодороги Ленинград — Таллин. В апреле 1949 года Павленко вместе с Константиновым, Курицыным и Литвиным похитили в районе города Стрый Дрогобычской области тяжелый раскирковщик (прицепной механизм, применявшийся для разрушения покрытий), стоявший у шоссе и принадлежавший дорожно-эксплуатационному участку № 891.
Летом 1949 года Павленко и Федоренко похитили с автодороги Станислав — Борислав каток. На электростанции в городе Йыхви было украдено значительное количество проволоки, кровельного железа и т. д. В колхозах воровали сено, овес, дрова, картофель. При перечислении всех этих случаев следствие не объясняло, шла ли речь о прямом воровстве или о покупке уже похищенного имущества у работников соответствующих организаций. Только в одном случае в приговоре суда было указано, что Туркин в мае 1952 года присвоил на Белорусской железной дороге несколько тонн металлических изделий «по сговору с дорожным мастером»[293].
Одним из обвинений в адрес организации Павленко были махинации с машинами и техникой, полученными согласно договорам от организаций-заказчиков во временное пользование для производства работ. Наиболее крупные операции такого рода осуществлялись, как утверждало следствие, при содействии руководителей треста «Львовуголь». Они находились с Павленко в особых небескорыстных отношениях. По материалам суда, в 1951 году при содействии главного бухгалтера треста был похищен экскаватор. А затем его перепродали тресту «Калугашахтострой», начальником которого стал бывший руководитель «Львовугля» Датуашвили. Всего через «Львовуголь», по данным следствия, организация Павленко присвоила, помимо этого экскаватора, три десятка автомашин и строительных механизмов.
Правда, и здесь суд не удержался от явных преувеличений размера хищений. В приговор был включен пассаж о том, что всего с 1948 по 1952 год организацией было получено от заказчиков свыше 160 грузовых автомашин, два экскаватора, два скрепера, бульдозер, два трактора, грейдер, канавокопатель и другая техника. Это якобы свидетельствовало «о большом масштабе преступной деятельности участников УВС»[294]. Однако на самом деле речь в данном случае шла о технике, вполне легально передававшейся по договорам на период проведения работ. Эти машины и механизмы было неправомерно ставить в один ряд с похищенными.
Кошмаром для любого советского хозяйственника были транспортные проблемы. Выделенные или полученные с большим трудом обходными путями ресурсы нередко не удавалось доставить до места назначения. Транспортные мощности были ограниченными, нормировались государственными планами, которые, как и планы снабжения, нередко не выполнялись. Павленко преодолевал эти препятствия, как и другие руководители предприятий, при помощи «толкачей» и особых договоренностей[295].
Такая сложная ситуация с транспортом возникла, например, в 1952 году при выполнении работ для Тираспольского винно-коньячного завода. Заготовленный для мощения камень не удавалось вывезти из‐за отсутствия вагонов. По просьбе директора завода соответствующую телеграмму на имя начальника Одесской железной дороги подписал секретарь Тираспольского окружкома партии. Был подключен к делу также заместитель председателя Совета министров Молдавии Н. А. Щелоков (в будущем министр внутренних дел СССР, всесильный соратник Л. И. Брежнева). От его имени были отправлены соответствующие телеграммы.
Однако эти обычные для советской системы и нередко действенные методы бюрократического решения вопроса в данном случае не помогли. Вагоны смог получить Павленко. Он направил в Москву «толкача», работника организации-заказчика с тысячей рублей командировочных. Гонец побывал в Москве в Министерстве пищевой промышленности и Министерстве путей сообщения. В результате было выделено 50 вагонов[296].
Этот случай не был единичным. «Павленко и его сообщники устанавливали связи с отдельными работниками ж.‐д. транспорта и путем обмана и спаивания их добивались получения ж.‐д. вагонов для погрузки грузов своей преступной организации. Так, за период с 1950 по 1952 гг. преступной организацией „УВС“ было получено около 800 платформ и крытых вагонов», — говорилось в приговоре[297]. Павленко, как и многие другие хозяйственники, сталкивающиеся с подобными обвинениями, настаивал на том, что подобные договоренности служили интересам дела. Полученные вагоны, писал он в заявлении, «были использованы на подвозку стройматериалов, в основном камня, на строительство дорог, которые для предприятий были первоочередными и жизненно важными объектами… Во время судебного разбирательства не было предметом обсуждения или претензий МПС (Министерства путей сообщения. —
В этом случае, как и во многих других, Павленко оспаривал обвинения, настаивая на положительных результатах деятельности организации и законности договоров. Этой линии он придерживался и тогда, когда речь шла о взаимоотношениях организации с многочисленными чиновниками хозяйственных организаций и ведомств. Связи с ними Павленко предпочитал характеризовать как деловые и бескорыстные. Как выяснило следствие и суд, картина на самом деле была не столь однозначной.
«ПАТРОНЫ», ЗНАКОМСТВА, ВЗЯТКИ
В мае 1947 года, когда Павленко и его сотрудники проворачивали различные операции через свою артель в Калинине, на экраны страны вышел новый советский художественный фильм-сказка «Золушка». Сценарий картины, написанный блестящим драматургом Евгением Шварцем, отличался не только искрометным остроумием, отточенностью диалогов и сцен, но и злободневностью — конечно, в рамках строгих советских цензурных правил. В сказочных героях и их жизненной философии зрители без труда могли распознать типажи собственной послевоенной жизни и ее социальные язвы.
Откликаясь на массовые настроения, цензура, в частности, позволила авторам фильма вдоволь поглумиться над укоренившимися практиками связей, знакомств, блата (правда, само это слово на экран не допустили), которые были опорой социального неравенства в стране и вызывали широкое недовольство. «Одним словом, у меня столько связей, что можно с ума сойти от усталости, поддерживая их»; «Не плачь. Король — вдовец, мы и тебя пристроим», — заявляет отрицательный персонаж сказки, лесничиха в исполнении непревзойденной Фаины Раневской. «Связи связями, но совесть тоже надо иметь»; «Когда-нибудь спросят: А что вы, собственно, можете предъявить? И никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу — большой и сердце — справедливым»; «Ненавижу старуху лесничиху, да и дочек ее тоже. Я давно наказала бы их, но у них такие большие связи!» — так положительные герои фильма демонстрируют свое бессилие перед этими неистребимыми реальностями советской жизни. Эти «недостатки» можно осуждать, но не более.
Мы не знаем, был ли Павленко или кто-либо из его сотрудников в числе тех многих миллионов советских зрителей, кто посмотрел фильм. Однако не вызывает сомнений, что создатели УВС были не только отлично осведомлены о том, какую роль в советской действительности играют неформальные отношения и коррупция, но и сами являлись частью этой системы. Обзаведение связями с нужными людьми, умение «дружить» и давать взятки было в числе навыков, которыми члены организации вполне овладели.
Особые отношения с чиновниками, распределяющими дефицит или приставленными к правосудию, приобретение покровителей и блата — важные условия деятельности руководителей всех советских предприятий и учреждений во все периоды советской власти, включая сталинский. Однако для Павленко этот вопрос имел особую остроту. Фиктивный характер организации делал ее особенно зависимой от прочных и доверительных отношений с теми, кто распределял заказы, ресурсы, имел власть на местах.
Конечно, Павленко не нужно было изобретать велосипед и придумывать оригинальные способы взаимодействия с «нужными людьми», вызывая ненужные подозрения. Он использовал то, что лежало на поверхности и было в той или иной мере доступно всем и каждому. Связями, блатом, коррупцией Павленко и его сотрудники пользовались особенно часто: и для заключения договоров, и в решении производственных вопросов, и для приобретения ресурсов, и для сокрытия преступлений, и для получения новых фальшивых документов и оружия и т. д. Для изучения этих сторон советской жизни, имевших универсальный характер, материалы следствия и суда по делу УВС представляют немалый интерес.
Неформальные связи и коррупция в советской системе
Использование связей, блата, взятки и других подобных явлений в официальном советском дискурсе преподносилось как пережитки прошлого, неминуемо обреченные на отмирание по мере движения к светлому коммунистическому будущему. Именно по этой причине такие распространенные и характерные для советской системы явления никогда в СССР всерьез не анализировались, а упоминались лишь в своеобразных пропагандистских резервациях: на страницах сатирических изданий, в фельетонах и газетных рубриках «из зала суда».
Однако советские люди, жившие по реальным, а не вымышленным правилам, относились к протекции, блату и взяткам более чем серьезно. В разных источниках фиксируются своеобразные политические поговорки, отражавшие массовые представления о значимости злоупотреблений и коррупции в советской повседневности. «Блат выше Совнаркома», — горько шутили в народе. Известную аббревиатуру «ЗИС» (Автомобильный завод имени Сталина) расшифровывали как «знакомства и связи».
Подобные шутки не были случайными. Советские люди на каждом шагу сталкивались с необходимостью искать обходные пути для решения многочисленных проблем повседневной жизни — даже тех, которые должны были решаться чуть ли не автоматически. Блат, знакомства, угощения и взятки, обращения к спекулянтам и посредникам использовались для приобретения дефицитных товаров, список которых включал значительную часть того, что вообще можно было приобрести в советской торговле.
Дополнительные усилия требовались для получения государственного жилья или строительства собственного, для доступа к медицинскому обслуживанию, поступления в институты, приобретения путевок на курорт, удачного трудоустройства, спасения от уголовного преследования (как правило, не по политическим статьям), для получения паспортов и прописки в нужном месте. Этот перечень может быть бесконечным. Неформальные и корыстные подпорки компенсировали плохую работу формальных взаимоотношений граждан с государством и между собой, взаимоотношений, основанных на законах, правилах и обезличенных рыночных механизмах. Слабый, дефицитный рынок во всех сферах жизни порождал злоупотребления. Советская коррупция в числе прочего опиралась и на давние традиции российских бюрократических злоупотреблений, на практику кормлений, обеспечения чиновников за счет населения и т. п.[299]
По наблюдениям историков, дополнительный импульс этим процессам придала война, разрушившая судьбы и привычный быт десятков миллионов людей и породившая проблемы, связанные с эвакуацией и последующим возвращением в родные места, уничтожившая многие документы, имущество и т. д. Послевоенный голод усугубил ситуацию. В таких условиях расцвели коррупционные схемы и обслуживающие их криминальные группы.
В качестве характерного и символического примера посмотрим на дело под названием «Скорпионы» в послевоенном Ленинграде. В начале 1946 года в поле зрения отдела по борьбе с бандитизмом попал некто Карнаков, служивший центром притяжения значительной группы дельцов черного рынка и чиновников, обеспечивающих за взятки «решение вопросов»: получение квартир, освобождение от службы в армии, прекращение уголовных дел и т. д. Всего было выявлено около 700 контактов Карнакова. Материалы, необходимые для передачи в суд, были собраны на 316 фигурантов. Из них 59 человек составляли работники милиции, 47 — прокуратуры, адвокатуры и судов, 10 чиновников служили в отделах здравоохранения и социального обеспечения, семь — в жилищных органах, восемь были офицерами Ленинградского военного округа и т. д. В число полутора сотен выявленных взяткодателей входили хозяйственные работники, служащие торговли, кооперации, баз, системы общепита и т. д.[300]
Поставленные на поток коррупционные связи представляли собой лишь вершину айсберга повседневных, как относительно организованных, так и эпизодических практик обхода законов и получения нелегальных преференций. О степени их распространенности или, по крайней мере, о субъективных оценках осведомленных современников свидетельствовало письмо бывшего сотрудника органов госбезопасности, слушателя Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б) С. Арбузова. Этот пространный 34-страничный машинописный документ, своеобразную аналитическую записку, Арбузов направил Сталину в августе 1946 года. Обращение привлекло внимание руководства канцелярии вождя, было включено в перечень доложенных ему писем[301].
Арбузов обращал внимание Сталина на широкое распространение в стране взяточничества. Оно «проникло во многие поры нашей общественной жизни и приобрело форму неписаного гражданства», — говорилось в письме. Арбузов выделил девять основных сфер применения взяток. Прежде всего, по его мнению, это были органы суда и прокуратуры, где за взятки закрывали уголовные дела, выносили мягкие или оправдательные приговоры. Широкий спектр вопросов при помощи взяток решался в органах милиции — прописка, выдача пропусков, освобождение задержанных за различные преступления, сокрытие результатов обысков и инспекций хозяйственных организаций.
На уровне министерств, сообщал Арбузов, за взятки решались вопросы трудоустройства и возвращения в центральные районы эвакуированных во время войны работников, получения дефицитных материалов, успешного и быстрого утверждения бухгалтерских и других отчетов, согласования фиктивных командировок. «Взяточный ажиотаж распространен до чудовищных размеров» в транспортных организациях, утверждал автор записки. Платили за приобретение билетов и провоз безбилетных пассажиров, за возможность оставить вещи в камере хранения, за прием багажа сверх нормы и его быструю отправку, за нелегальные перевозки автомобилями пассажиров и грузов.
В медицинских учреждениях оплачивались фиктивные больничные и возможность получить место в стационаре. Работники жилищных управлений за вознаграждение помогали получить жилье или улучшить жилищные условия, за прописку и внеочередной ремонт. «Буквально во всех» учреждениях бытового обслуживания «аванс-взятка дается закройщикам-портным, сапожникам за хорошую и быструю пошивку». «Чтобы сшить платье или даже только перелицевать костюм, нужно выстоять в очереди, занимая ее еще днем, — от одной до двух ночей и не всегда с успехом. Этот дефицит в портных-закройщиках только усиливает размеры взяточничества. Надо сказать, многие из них ловко используют эту конъюнктуру. Они заметно часто „болеют“. За взятку покупают бюллетень у врачей и в это время по баснословным ценам выполняют частные заказы на дому», — разъяснял Арбузов.
Широко использовались взятки для получения ресурсов, которые предприятия или учреждения в любом случае должны были получить на основании государственного снабжения: «Во многих хозяйственных организациях, особенно у снабженцев, имеется специально выделенный „узаконенный“ фонд для подкупа в других учреждениях влиятельных хозяйственников, бухгалтеров, заведующих базами, особенно кладовщиков, ведающих выдачей дефицитных продуктов и товаров по нарядам». Отдельным девятым пунктом Арбузов выделил приобретение при помощи взяток дефицитного и крайне необходимого бензина на базах и в автоколоннах.
Общие выводы записки были неутешительными. Арбузов, хотя и с натужными смягчающими оговорками, настаивал на широком распространении и укоренении мздоимства: «Я не ставлю себе задачи устанавливать, какая категория населения больше всего поражена взяточничеством, но я хочу отметить позорный факт, что взяткодателями оказываются коммунисты и блюстители революционной законности. Их не трясет от нравственного негодования при виде взяточника. Они смотрят на его и свои деяния как на нормальное явление. Значит, далеко разрослось это социальное уродство, если так развилось чувство терпимости и примиримости».
Мы не знаем точно, как оценивал распространение взяточничества Сталин. Вряд ли он считал ситуацию критической. Очевидно, что вести слишком активную борьбу с взятками было политически опасно. Это могло создать впечатление всеобщей коррумпированности аппарата, который составлял основу власти вождя и стабильности системы. Однако, как показывают новейшие исследования, проведенные на основании архивных документов, в последние годы жизни Сталина недемонстративная, скорее внутренняя кампания против взяточников, прежде всего в правоохранительных органах, действительно усилилась. Факты не позволяют говорить о ее значительных результатах. Однако само усиление внимания к проблеме взяток, несомненно, свидетельствовало о ее остроте[302].
Для темы этой книги особое значение имеют не столько теневые отношения между рядовыми гражданами и чиновниками в решении повседневных проблем, сколько нелегальные операции на предприятиях и в учреждениях. Именно такие операции использовал Павленко, не отличаясь в этом смысле от других хозяйственных руководителей. Широкое распространение подобных схем подтверждается научными исследованиями, наиболее значительные из которых были проведены еще в 1950‐х годах.
Так, в ставшей классической книге Дж. Берлинера на основании интервью с советскими гражданами, эмигрировавшими на Запад после Второй мировой войны, а также тщательного изучения открытых ведомственных изданий и периодической печати, были зафиксированы различные виды неформальных отношений, позволявших решать насущные производственные проблемы. К их числу относились корректировка планов, повышавшая шансы их выполнения, получение дополнительных фондов на материалы и оборудование, внеплановое снабжение за счет приобретения ресурсов на нелегальном и полулегальном рынке, в том числе за счет так называемых «товарообменных операций», т. е. бартера и т. д. Для реализации всех этих схем использовались блат, взятки, приобретение полезных связей в различных ведомствах, принимающих решения и утверждающих планы[303].
Современные исследования с привлечением архивов подтверждают и развивают эти наблюдения специалистов по советской экономике. Они показывают, например, что важным и масштабным механизмом реализации неформальных связей для обеспечения жизнеспособности экономики был институт так называемых «толкачей»[304]. Эти люди представляли собой пеструю группу легальных советских служащих и дельцов теневой экономики. Самую многочисленную их часть составляли работники предприятий и учреждений, командированные на другие предприятия или в руководящие органы для решения определенных задач: получения уже выделенных или дополнительных ресурсов, согласования или текущей корректировки планов и т. д. Такие командировки могли быть короткими и длительными. В них направлялись инженерно-технические работники, руководители и служащие разных подразделений, не обязательно связанные со снабжением.
Нередко предприятиям и учреждениям требовались постоянные агенты на предприятиях-поставщиках и в крупных промышленных центрах. В этих случаях они могли полулегально нанимать специальных представителей (включая и агентов теневой экономики), формально находившихся в длительной командировке, но фактически безвыездно проживавших в промышленных и административных центрах, прежде всего в Москве.
«Толкачи» решали две основные задачи. Во-первых, они обеспечивали получение и доставку сырья и различных изделий, которые формально были выделены предприятию по плану, но постоянно задерживались у поставщиков или в дороге. Во-вторых, искали и закупали внеплановые ресурсы, которые было нелегко получить формальным путем — через утверждение новых фондов в планирующих организациях.
Для выполнения этих задач «толкачи» использовали широкий набор методов установления полезных связей: от застолий и мелких подношений до откровенных взяток. Однако, несмотря на постоянную борьбу контролирующих и карательных органов с «толкачами», размах их деятельности по меньшей мере не сокращался ни в предвоенные годы, ни во время войны, ни после ее завершения.
В июле 1944 года ГКО СССР утвердил максимально жесткое постановление «Об ограничении командировок представителей наркоматов, учреждений и предприятий по вопросам отгрузки материалов, готовых изделий, сырья и топлива»[305]. В документе говорилось, что командировки представителей и «толкачей» «достигли недопустимо больших размеров». Только на Магнитогорский металлургический комбинат с 1 января по 15 мая 1944 года приезжало 1014 представителей. Роль «толкачей» в постановлении ГКО оценивалась традиционно отрицательно. Постановление исходило из того, что «толкачи» своими злоупотреблениями дезорганизуют «устанавливаемый правительством порядок очередности поставок». Поэтому было принято кардинальное решение: агентов запрещалось посылать вообще.
Однако фактически такие меры не работали. Все новые и новые решения и указания не приносили результата. Определенные итоги положения дел в этой области подводила проверка Министерства государственного контроля, состоявшаяся вскоре после смерти Сталина, в начале 1954 года. В представленной в правительство записке говорилось, что рассылки «толкачей» по-прежнему остаются массовым явлением. На Магнитогорский комбинат в 1953 году прибыли 559 представителей от 334 организаций и предприятий из 145 городов СССР. На Запорожсталь — 593 представителя[306].
Поделиться книгой: