Выбор божества

– У меня тоже был такой Дар, – медленно произнес Сильван, – а потом исчез. Поэтому я и проиграл поединок и перестал выходить в Круг Правды. Ушел, потому что надеялся вернуть Дар, но ничего не вышло. Прости, что разочаровал тебя.

Воцарилось молчание, и Питеру показалось, что какие-то человеческие чувства наконец промелькнули на том сморщенном клочке бумаги, в который время превратило лицо Карела. Но привычка быстро пересилила несвойственный ему душевный порыв.

– Потерять дар – нелепость! – фыркнул он. – Не меньшая, впрочем, чем пытаться его вернуть. Сильван Матье, у тебя вообще хоть раз в жизни получилось что-то сделать по-человечески?

– Да! Меня! – рявкнул вдруг Питер так, что все вздрогнули, и, обняв Сильвана за плечи, повлек его к выходу. – Пойдем, ты не обязан это выслушивать. Зря мы вообще пришли сюда!

– Погоди! – Фэлри резко обернулся к Карелу, который наблюдал за ними с непонятным выражением лица. – Флаер, на котором ты преодолел Барьер. Где он сейчас?

Старик улыбнулся хитрой кошачьей улыбкой испорченного ребенка.

– С чего бы мне говорить тебе? Что вообще эр-лан забыл здесь, за Барьером, да еще в компании моего неудачника-сына и внука, который явно немногим лучше?

– Эр-лан здесь, потому что люди из Оморона хотят вас всех уничтожить, а землю за Барьером пустить под застройку, – ровно произнес Фэлри, – эр-лан хочет им помешать.

Несмотря на спокойный тон, Питер видел, как напряглись мышцы на плечах и спине Фэлри, а пальцы сжались в кулаки. Он не видел его лица, но, наверное что-то такое в нем было, потому что ухмылка медленно сползла с высохших губ Карела. Он отвел взгляд и пробормотал:

– За мостом у дороги по левую руку развалины древнего завода. Он там, в яме у трубы, закрыт листами металла. Хотя дождь ему нипочем, сам знаешь.

Фэлри кивнул и вышел вслед за Питером и Сильваном, но у самых дверей обернулся.

– И кстати, неудачник здесь только один. Тот, кого мы оставляем в этой комнате ждать смерти. Разочарованным… и в полном одиночестве.

5

Служанка предложила им остаться переночевать – хотя бы переждать ночь у камина на кухне. При этом она смотрела на Фэлри с таким откровенным призывом, что Питеру стало смешно.

Нельзя сказать, что повышенный интерес окружающих к человеку, в которого он был влюблен, уж совсем его не трогал. Ревность – типичная болезнь неуверенных в себе людей, просто Питер старался не давать ей воли. Он понимал, что при подобной внешности пялиться на Фэлри будут всегда и все, вне зависимости от пола и возраста, и ему придется с этим примириться – по примеру самого Фэлри.

Дело было даже не в красоте – Питер видел в Омороне красивых людей, которые совершенно не вызывали вожделения, ими хотелось просто любоваться. Но в эр-лане, в его сливочной коже, синих узорчатых глазах, в золоте его ресниц и волос было что-то почти мучительное. Его хотелось потрогать.

Питер еще в первый месяц их знакомства часто ловил себя на мысли, что, если уткнется лицом в шею Фэлри и коснется губами нежной кожи под ухом, это будет какое-то запредельное блаженство, не столько сексуальное, сколько чисто тактильное, как прикосновение летнего ветра или теплой воды. Эр-лан манил, как манит в жару синяя, сверкающая серебром гладь озера.

Вел себя Фэлри очень сдержанно, как пару их, конечно, никто не воспринимал; с одной стороны, это было беспалевно, с другой – начинало Питера слегка раздражать.

Он хотел, чтобы все знали: Фэлри принадлежит ему. Потому что, глядя на его прекрасное, непроницаемое лицо, порой сам начинал в этом сомневаться.

Заманчивое предложение служанки Питер решительно отверг, и они вышли на ночную улицу, где народу сильно поубавилось, но фонари горели по-прежнему ярко.

– Знаешь, где тут ближайшая гостиница? – спросил Питер отца, и тот грустно кивнул.

– Конечно. Раньше запрещали ходить по городу ночью, не знаю, как сейчас, но лучше поторопиться.

Едва они вышли из проклятого дома, как Сильван слегка воспрянул духом и теперь уверенно повел их по лабиринту улиц. Фэлри и Питер шли чуть позади.

– Удивительно, здесь можно вернуться в город спустя тридцать лет и найти его почти не изменившимся, – задумчиво произнес эр-лан, касаясь кончиками пальцев фонарных столбов, влажных от вечерней росы.

– В Омороне не так?

– О, в Омороне все меняется каждый день! Поэтому флаеры так удобны – программа постоянно отслеживает все изменения и доставляет тебя именно туда, куда нужно. Иначе, наверное, половину жизни оморонцы тратили бы на поиски того места, куда хотят попасть.

Эр-лан рассеянно улыбнулся, и у Питера, исподтишка любовавшегося им, захватило дух. У Фэлри был прекраснейший профиль – изящная ложбинка в том месте, где лоб переходит в переносицу, сильные скулы, стройная шея. Золотистый свет фонарей поблескивал на густых волосах, которые, казалось, нисколько не спутались и не запылились за время путешествия.

Фэлри поймал взгляд Питера, словно бабочку, севшую на плечо, и тепло улыбнулся.

– Мне нравится здесь. Жаль, что обстоятельства нам не позволят…

– Мы пришли, – негромко произнес Сильван и постучал в дверь под потемневшей от времени резной вывеской с надписью «Клематис».

– Что такое клематис, ты знаешь? – прошептал Питер на ухо Фэлри, прислушиваясь к приближающимся шагам за дверью.

– Кажется, цветок, – так же тихо ответил тот.

Их лица почти соприкасались, дыхание смешивалось. Кожа Фэлри пахла солнцем, даже сейчас, в темноте ночи – всепроникающий аромат, как будто эр-лан был создан излучать тепло. Питер с трудом заставил себя отстраниться.

Дверь скрипнула, и на пороге появилась худая женщина с лицом, похожим на сосновую доску.

– Кабак закрылся десять лет назад, – ответила она на вопрос Сильвана, – но гостиница пока работает. Пока я в состоянии ее тащить. Так что заходите.

В сыроватых комнатах царил дух заброшенного жилья, но Питер так устал, что мог бы лечь и на коврике перед камином. С грехом пополам перекусили хлебом, вареными яйцами и холодной бараниной и улеглись кто где. Питер настоял на общей комнате – хотелось, чтобы Фэлри и отец были на виду, он сможет защитить их, если что. Мысль эта показалась смешной, когда он ее осознал – отец при оружии, да и Фэлри вряд ли потребуется защита. Но все-таки это чужой ему мир, так что лучше перестраховаться.

Ночь прошла спокойно, а на рассвете хозяйка даже побаловала их – видимо, единственных постояльцев – горячим завтраком.

– Когда-то я часто бывал здесь. – Сильван задумчиво разглядывал пустой зал кабака, со стульями, поднятыми на столы. Сквозь узкие, мутные окна с трудом пробивался утренний свет, и из-за неподвижности висящих в нем пылинок сам воздух казался твердым. – С друзьями… девушками… это было единственное заведение в Тэрасе, куда добропорядочные горожанки могли прийти, не запятнав свою репутацию.

Питер видел, что отец весь во власти воспоминаний, но надо было что-то решать – идея с возможным присутствием сегов за Барьером себя изжила.

– Давайте возьмем флаер и найдем маму, – наконец произнес он, – отвезем вас с ней в безопасное место, а потом подумаем, что делать дальше.

Фэлри покачал головой. Спанье на расшатанной кровати и несвежем белье никак на нем не отразилось, если он вообще спал. Синие глаза смотрели ясно, волосы сверкали в полосах света, как свежее сливочное масло.

– Внутри Барьера нет безопасных мест. Лучше найти убежище за его пределами. – Он замялся, словно наткнувшись на невидимое препятствие, и с неохотой закончил: – И я не уверен, что у нас есть время на то, чтобы разыскивать одного человека, в то время как все остальные…

– Нет, мы не можем бросить маму, как ты себе это представляешь? – возмутился Питер, но Фэлри не успел ответить – с улицы донесся шум. И усиливался с каждой секундой.

– Что случилось? – спросил Фэлри у вбежавшей в дом хозяйки – ее бесцветные волосы растрепались, на щеках горели красные пятна.

– Ох, молодые господа! – ся ее апатия исчезла без следа, она даже как будто помолодела от волнения. – Толпа, огромная толпа идет к Тэрасу!

Сильван схватил ее за плечо.

– Разбойники?!

– Нет-нет, простые люди, женщины, дети. Бегут откуда-то, просят убежища.

Питер и Фэлри переглянулись и поняли друг друга без слов.

– Отец, останься здесь, пожалуйста! – крикнул Питер, выбегая на улицу вслед за эр-ланом. – Мы выясним, что случилось, и вернемся за тобой!

Они взмыли в небо почти одновременно – горожане ахнули и с криками бросились врассыпную, но сейчас было уже не до скрытности – и сразу набрали значительную высоту. Отсюда Тэрас казался хрупкой коробочкой неправильной формы, рядом поблескивала серебристая лента реки.

Небо сияло чистотой – даже на горизонте ни единого облачка. Восходящее солнце освещало мост через реку и Древнюю Дорогу, буквально почерневшие от плотной массы людей. Они спешили в город, точно муравьи, возвращающиеся в муравейник на закате дня – поодиночке и семьями, кто-то с вещами на тачках, кто-то без всякой поклажи, с детьми на руках, как будто они в чем были выскочили из горящего дома. Некоторые задирали головы, показывая пальцем на паривших в воздухе людей, но основная масса бегущих тупо стремилась вперед, ни на что не обращая внимания.

– Всемогущий, что же это? – не выдержал Питер – сердце его трепыхалось, словно животное, которое упало в озеро, не умея плавать.

Прекрасное лицо Фэлри исказилось гневом, глаза засверкали, точно стальные острия.

– То, чего мы боялись. Всеобщее уничтожение. Летим, надо понять, что происходит.

Они рванули вперед, точно выпущенные из арбалета стрелы, ветер засвистел в ушах Питера, ударил по глазам, заставляя щуриться. Он давно собирался сделать защитные очки для полетов, но за линзами пришлось бы идти в ближайший город, в стеклодувную мастерскую… теперь об этом можно забыть.

Больше не будет ни стеклодувных, ни каких-либо других мастерских, а может, и от самих городов следа не останется.

Полчаса они летели в ту сторону, откуда бежал народ, и Питер совсем окоченел, как вдруг Фэлри резко затормозил и протянул руку вперед.

– Смотри, вот они!

Солнце уже поднялось достаточно высоко, и видимость была превосходная. На горизонте, словно в дымке, смутно возвышалась громада Оморона, отделенная от Барьера огромным лесным массивом. Питер видел утопающие в зелени серые квадратики Наблюдательных Башен… и сам Барьер.

А точнее, то место, где он когда-то был – уходящий вправо и влево ряд гигантских, идеально круглых ям. Их окружали пласты черной земли, поваленные деревья и камни, вывороченные какой-то чудовищной силой.

То, что было в этих ямах, образовало теперь новый Барьер – цепочка огромных серых чуть приплюснутых куполов, висевших в воздухе километрах в пяти друг от друга. Они походили на гигантские перевернутые миски.

Этот новый Барьер двигался – очень медленно, почти незаметно. Сужался, как удавка, захлестнувшая шею приговоренного к смерти.

Питер хотел подлететь ближе, но Фэлри схватил его за руку. Лицо эр-лана так побелело, что глаза и губы казались неестественно яркими.

– Это эмиттеры силового поля, – пояснил он, – раньше они были закопаны в землю, а теперь… движутся.

– Что это значит? – Питер все еще не мог понять.

Фэлри яростно потер пальцами лоб, словно никак не мог собраться с мыслями. Ветер трепал его собранные в высокий хвост волосы, точно знамя.

– С такой скоростью Барьер, убивая все на своем пути, доберется до моря меньше чем через неделю.

– А потом? – деревянно спросил Питер, не отрывая глаз от безобидных с виду серых куполов.

Фэлри с силой прикусил нижнюю губу.

– Выжившие, чтобы избежать прикосновения к Барьеру, будут вынуждены войти в море… и уже не смогут выйти.

Воцарилось молчание – лишь ветер посвистывал в ушах, да пролетавшая мимо птица ошалело шарахнулась, захлопала крыльями и поспешила снизиться.

– То есть ты хочешь сказать, – медленно произнес Питер, – что это вроде как… метла? Они нас сметут Барьером, точно мусор? А потом придут, разрушат наши дома и на их месте выстроят собственные? Вот так… так просто?!

Он закрыл лицо руками. Вдруг возникло ужасное чувство, что мир накренился, а он скользит к его краю и вот-вот сорвется в пустоту. Голова закружилась, дурнота словно стекала из черепной коробки по горлу прямо в грудную клетку, в глазах все туманилось, плыло. Фэлри осторожно обнял его за плечи, но Питер вырвался и крикнул:

– Не трогай меня! Это все ваших рук дело, придумали проклятый Барьер, а теперь хотите прикончить нас, как животных! Почему нельзя было просто оставить нас в покое?!

Он перевернулся в воздухе и помчался прямо к эмиттерам.

– Нет!

Звенящий крик Фэлри взмыл, точно птица, и растворился в небе. Питер упрямо несся вниз, ветер выбивал слезы из глаз, высушивал их. Земля приближалась с огромной скоростью, пространство леса расплескалось в стороны, превращаясь в отдельные деревья прямо на глазах.

И тут чьи-то пальцы сомкнулись на плечах, замедляя падение.

– Пусти! – заорал Питер. – Пусти меня!

Но Фэлри молча, неумолимо тянул его вверх, заставляя описать гигантскую дугу, выводящую из гибельного пике; они все еще находились в самом низу этой дуги, и могли зацепить верхнюю кромку Барьера. Руки Фэлри сжимали плечи, как тисками – не вывернешься, и тогда Питер, вне себя от ярости, схватил эр-лана за запястья и попытался швырнуть его вперед, через голову… но не учел отсутствия точки опоры.

Они закувыркались в воздухе, лес и небо несколько раз поменялись местами перед глазами Питера – в точности как в тот день, когда он сорвался с самодельного воздушного шара, а Фэлри подхватил его и спас.

Вот только сейчас спасти их некому.

Они врезались в гущу деревьев, слегка замедливших падение, удары посыпались, как град, по голове, спине, по лицу, пока последний, решающий удар о землю не закинул Питера прямиком в темноту, к которой он стремился.

6

Голова страшно болела – казалось, именно головная боль и вырвала его из уютного беспамятства.

Питер со стоном открыл глаза и тут же прикрыл – яркий свет причинял боль. Солнце поднялось не очень высоко, значит, он и часа не пролежал без сознания. Вокруг шелестел, жужжал и посвистывал редкий, почти прозрачный лиственный лес.

Питер рискнул пошевелиться – вроде ничего не сломано – и, приподнимаясь, почувствовал под рукой что-то мягкое. Что-то, не позволившее ему расшибиться насмерть. Он похолодел и с трудом заставил себя обернуться.

Фэлри лежал неподвижно, руки его соскользнули с плеч Питера, когда тот пошевелился. Лицо в глубоких царапинах, одежда изорвана, распущенные волосы перемешались с сухими листьями, сломанными ветками и прочим мусором – казалось, из-под головы эр-лана во все стороны растекаются золотые ручьи.

Питер осторожно сполз на землю и встал на колени у неподвижного тела.

– Фэлри… Фэлри, очнись!

Распахнул превратившуюся в лохмотья куртку – туника под ней каким-то образом уцелела – и прижался ухом к груди эр-лана. Сердце билось сильно, ровно, и Питеру стало чуть спокойнее.

И тут же накатил стыд. Он с отчаянием и любовью смотрел на бледное лицо, на плотно сомкнутые, почти прозрачные веки. Светлые брови и ресницы обычно смотрелись некрасиво, но у Фэлри они мерцали сочным золотом на фоне мраморной кожи. Одна бровь была глубоко рассечена, но организм сам остановил кровотечение, и рана уже запеклась – лишь тонкая алая струйка засыхала на щеке.

Питер не представлял, что сказать Фэлри, когда тот очнется. Прости, извини, не знаю, что на меня нашло? Сожалею, что устроил истерику, как испорченная девица, в тот момент, когда судьба моего мира зависит от меня?

Хотя что теперь можно сделать, как все это остановить? Похоже, не остается ничего другого, кроме как найти маму и как можно скорее улететь отсюда, предоставив людей за Барьером их судьбе…

Фэлри пошевелился, открыл глаза цвета вечернего неба. И тут же резко сел, схватил Питера за плечи.

– Ты цел? Не ушибся?

– Ушибся, – мрачно ответил Питер, – но, похоже, не так сильно, как ты.

Он с трудом заставил себя посмотреть в лицо эр-лану и не поверил своим глазам – тот улыбался! Осторожно потрогал рассеченную бровь, осмотрел исцарапанные руки.

– Ничего страшного, быстро заживет. У нас очень хорошая регенерация. – Он посмотрел на Питера, и тот ощутил уже знакомый аромат – как от увядших полевых цветов. – Ты все еще злишься?