Помоги проекту - поделись книгой:
Быть подолгу счастливым вредно. Умные люди это понимают, а хемингуэйнутым, как правило, не дано.
4. «Война, какая бы она ни была необходимая и справедливая, всегда преступление».
Люди спасают страну от нашествия, возвращаются измученные и израненные домой, а хемингуэистые тыловые крысы им: вы — ПРЕСТУПНИКИ.
5. «Никогда не отправляйтесь в путешествие с теми, кого не любите».
Ой ли? А как же тогда человека безнаказанно со скалы спихнуть? Или за борт, скажем? А если это не требуется, то мы и без Хемингуэя сообразим, с кем нам ехать.
6. «Большинство людей никогда не слышат друг друга».
Разумеется. И не видят тоже. Их же МИЛЛИАРДЫ. А телефон — это такая вещица для чесания себе уха. Люди не всегда вникают в то, что говорят другие, но если эти другие — хемингуэйнутые, то понимать их вдобавок бывает мудрено или незачем.
7. «Я пью, чтобы окружающие меня люди становились интереснее».
Алкоголики оценят.
8. «В прежние дни часто писали о том, как сладко и прекрасно умереть за родину. Но в современных войнах нет ничего сладкого и прекрасного. Ты умрешь, как собака, без всякой на то причины».
После того, как Хемингуэй выявил несладостность и непрекрасность смерти за родину в новых условиях, американцы переключились на умирание за свободу и демократию.
9. «Самое отвратительное слово на свете — „пенсия“.»
Каждому своё. А, скажем, чужое дерьмо Хемингуэю, может быть, даже нравилось.
10. «Люди с возрастом не умнеют. Они просто становятся осторожнее».
Он сам-то перестал умнеть с какого возраста? Есть подозрение, что с подросткового.
11. «Тот, кто щеголяет эрудицией или ученостью, не имеет ни того, ни другого».
Отнюдь нет. Нередко-таки имеет их, но без толку, потому что надо бы вдобавок ума.
12. «Переезжая из одного места в другое, вы все равно не можете убежать от себя».
Очень точное наблюдение. А если всё-таки отделить голову от тела и отправить их в разные города, то умрут и тело, и голова.
13. «Если вы перестали делать какие-то вещи просто для удовольствия, считайте, что вы больше не живете».
… сказал начинающий наркоман, вгоняя в себя первую дозу убийственной гадости.
14. «Если двое любят друг друга, это не может кончиться счастливо».
Все люди умирают, да.
15. «На свете так много женщин, с которыми можно переспать, и так мало женщин, с которыми можно поговорить».
Отмазка для курильщика и выпивальщика, рано утратившего либидо.
16. «Если вам хочется избавиться от какой-то мысли, запишите ее».
А если хочется избавиться от неё СОВСЕМ, то, наоборот, не записывайте: возможно, вскоре забудете её с концами.
17. «Лучшая возможность узнать, можешь ли ты доверять человеку, — довериться ему».
Сгодится мошенникам для заговаривания «лохам» зубов.
18. «Любая трусость происходит от нелюбви».
Наоборот, любая трусость происходит как раз от любви. А именно от любви к СЕБЕ.
19. «У Достоевского есть вещи, которым веришь и которым не веришь, но есть и такие правдивые, что, читая их, чувствуешь, как меняешься сам».
Это чтобы думали, что он читал Достоевского. Вместо «Достоевского» можно поставить фамилию любого хорошего писателя, и будет звучать столь же мудро: от чтения книжек, оказывается, бывает чувство, что они идут тебе на пользу.
20. «Все сентиментальные люди очень жестоки».
А люди эмоционально холодные мучают, вымаривают и убивают других из простого пренебрежения или расчёта и не получают при этом никакого эмоционального удовлетворения. Таки да.
21. «По-настоящему храбрым людям незачем драться на дуэли, но это постоянно делают многие трусы, чтобы уверить себя в собственной храбрости».
Этот афоризм родился, наверное, после того, как кто-то предложил Хемингуэю выйти на воздух и получить по физиономии за «базар».
22. «Если вас что-то ранит, значит, вам не все равно».
Да-да, а если наступает ночь, значит, солнце за горизонт заходит.
23. «Лучшие люди на Земле умеют чувствовать красоту, имеют смелость рисковать и силы говорить правду. И именно эти положительные качества делают их очень уязвимыми. Именно поэтому лучшие люди часто разрушены изнутри».
Намёк на то, что если ты не свихнутый, то, скорее всего, неправильно чувствуешь красоту, не хочешь зазря рисковать и не торопишься выдавать с апломбом то, что сегодня тебе представляется правдой, а завтра, возможно, уже окажется глупостью.
24. «Мы все сломаны. И именно в местах надломов мы часто сильнее всего».
…злорадно сказал Хемингуэй в травматологическом отделении клиники старичку на соседней койке, у которого кости срослись неправильно, так что надо было их снова ломать.
25. «Секрет успеха прост: никогда не падайте духом. Никогда не падайте духом. Никогда не падайте духом на людях».
На самом деле секрет успеха ещё проще: всегда позёрствуйте. Всегда позёрствуйте. На людях, разумеется.
Вывод: то ли сам Хемингуэй — та ещё дешёвка, то ли дешёвки лишь его почитатели, не сумевшие отыскать у него ничего, кроме мелочей, банальностей, глупого морализаторства, напыщенных мутных трагизмов и дешёвого зубоскальства.
Ещё цитатка из Хемингуэя:
«Нет лучше охоты, чем охота на человека. Кто познал охоту на вооружённых людей, и полюбил её, больше не захочет познать ничего другого.»
В хемингуэевских цитатниках обычно её пропускают, потому что она сильновато располагает к заключению, что Хемингуэй был тот ещё моральный урод.
Попалась в поле зрения статья некой Марии Бессмертной (!) о Хемингуэе, названная «Он очень любил убивать». Статейка эта — в довольно бульварном стиле и скорее восторженная, чем ироничная, но я её на всякий случай слегка процитирую, потому что лень рыться в первоисточниках по такому мелкому поводу, как спившийся и свихнувшийся бывший плэйбой, чего-то там накропавший в когдатошнюю струю:
«К 120-летию главного мачо мировой литературы „Коммерсантъ“ вспоминает слова и дела, сделавшие его кумиром не одного поколения.»
«Хемингуэй считал, что все разногласия можно решить хорошим ударом в морду. В списке знаменитых пострадавших от его тяжелой руки был, например, Орсон Уэллс. 22-летний тогда еще начинающий актер озвучивал документальный фильм Хемингуэя о гражданской войне в Испании и во время первой сессии предложил подредактировать закадровый текст, после чего тут же был уложен на пол ударом в челюсть.»
«Хемингуэй верил, что пытки — обязательная часть допроса.»
«Он изобрел безотказную систему пыток при допросе: поджигать связанным пленным ноги.»
«Друзья заходили в бар, выбирали жертву, с которой пили на протяжении всего вечера, после чего Джойс вступал с новым собутыльником в жаркий спор, разрешать который тут же вызывался Хемингуэй. Разрешение, разумеется, вело к многочисленным травмам — как физического, так и психологического характера.»
«Хемингуэй любил публично обсуждать личную жизнь друзей.»
«Хемингуэй ненавидел писателей, которые были популярнее его. Или выше. Когда кто-то выпускал бестселлер, то немедленно появлялся в следующем романе или рассказе Хемингуэя — в роли законченного мерзавца или просто идиота. Имя Хемингуэй менял, но не настолько, чтобы нельзя было угадать прототипа.»
«В мужчинах Хемингуэй особенно ценил героическую внешность. Нешуточную ярость вызывали в нем собственные отретушированные фотографии, на которых часто замазывали его шрам на лбу. История происхождения шрама, предмета необыкновенной гордости Хемингуэя, на протяжении всей жизни писателя менялась: шрам возникал то от ранения на войне, то в уличной потасовке, то в столкновении с быком. Уже после смерти Хемингуэя миф развеяла его сестра, рассказав, что шрам был получен не в окопах, а при неудачной попытке закрыть чердачное окно в парижской квартире.»
«Хемингуэй всегда имел при себе оружие.»
«Хемингуэй был убежден, что настоящий мужчина должен начинать пить в двенадцать лет. Сам он, по его словам, пить начал в пятнадцать, но собственных детей решил познакомить с тяготами мужской жизни пораньше.»
В общем, был он крупный, шумный, лживый, хвастливый, хамоватый жлоб, корчивший из себя всепобеждающего «альфа-самца». До раннего маразма дотянул, надо думать, из-за того, что нападал только на слабых и с численным перевесом на своей стороне. Впрочем, хватает дамочек, в глазах которых жлобское поведение — тот ещё покорительный блеск, если у «первого парня на деревне» вдобавок имеются слава и деньги.
Герхард Хесс о том же самом («Кем был Эрнест Хемингуэй»):
«Алкоголизм, жестокость, тяга к насилию, необузданная сексуальность и депрессии были постоянными спутниками Хемингуэя на протяжении всей его жизни. Его литературное наследие характеризуется сухими, равнодушными описаниями жестокости и преступлений, совершенных любимыми автором типами пьяниц, невротиков, нимфоманок, наркоманов, гомосексуалистов и других странных в сексуальном отношении персонажей. Это был именно тот мир, в котором дух Хемингуэя вращался всю его жизнь.»
«Чтобы как можно ближе испытать беспощадность войны, но сначала без особого риска, Хемингуэй в молодости добровольно отправился санитаром на войну против немцев, которую вероломные итальянцы спровоцировали в 1914 году из-за своего жадного желания захватить земли Тироля. За время его короткого участия в боях в конце войны при итальянской пехоте Хемингуэю, кажется, удалось – согласно его собственному высказыванию – „санитару“, убить несколько немецких солдат.»
«Убийство животного и человека оставалось большой психотической страстью Хемингуэя.»
«Он любил летать с летчиками во время разведывательных полетов, и когда американцы высаживались в Нормандии, он был там как военный репортер, который, однако, был очень хорошо вооружен – что полностью противоречило Женевской конвенции – и сгорал от желания убивать немцев. Хемингуэй гордился тем, что он „убил 122 немца“. За восемь месяцев своего участия во Второй мировой войне „папа Хемингуэй“ был не солдатом, а аккредитованным военным репортером, т.е. гражданским лицом; то, что он делал, было настоящим подлым убийством! Как стало известно в результате исследований редактора журнала „Фокус“, в письмах и биографиях содержатся указания на неоднократное убийство Хемингуэем немецких военнопленных. Лауреат Нобелевской премии гордо рассказывал о том, что убивал беззащитных немецких солдат, в том числе одного совсем юного мальчика, который попытался убежать от него на велосипеде. Хемингуэй признается в своих письмах, что он застрелил одного „наглого Фрица“ и одного убегавшего молодого человека.»
Из обсуждения:
17.02.2016, Вандроўнiк:
«В случае с Хэмингуэем вполне понятно, что он был „назначен“ великим писателем на территории СССР людьми из „литературного отдела КГБ“, что радостно подхватила „номенклатурная элита“ и особенно их дети-внуки (они и мне давали в 70-е почитать Хэмингуэя из знаменитого томика). Ну и примкнувшие к ним, кто хотел за счет этого казаться „крутым“ и поиметь что-то материальное от элитной тусовки. Ну и фактура писателя способствовала: бородатый профиль, трубка, старик и море, любовницы. При этом, конечно, никто не хотел знать, что там на самом деле. А на самом деле Хэмингуэй был серьезно болен, у него была клиническая депрессия, иногда временно отступавшая, но никогда не отпускавшая насовсем. Куча его родственников и даже потомков покончила жизнь самоубийством, то есть, там серьезные отклонения были. Я имел неудовольствие носить этого монстра в своей голове и знаю, о чем говорю. Но я вылечился, а в то время этого не лечили. Вернее, делали попытки, типа ужасной процедуры под названием электролоботомия: электрический разряд, неоднократный, через мозг. И вот такую штуку сделали „Хэму“. И тут он обнаружил, что потерял способность писать тексты, ну совсем потерял. Ему надо было написать приветственный адрес, он тупо просидел над листком бумаги двое суток, решил, что превратился в дебила, — и застрелился. Специалисты говорят, что он поспешил: ему надо было подождать несколько месяцев, очень вероятно, что умственные способности вернулись бы к нему. Но находясь в том состоянии, когда понимаешь, что „здравствуй, деменция“, — в том состоянии мозг просто не способен думать. А паника есть паника — вот и конец.»
03.12.2020, Пётр Портупеев:
«…любой, кто закатывает глаза и отрепетировано вздыхает при упоминании имени Хемингуэя, вызывает у меня недоверие. Как-то сразу начинаешь сомневаться: а честны ли эти люди? Не прикрывают ли они своё, в общем-то, скудоумие и отрепетированное чувство вкуса умеренной, извините, хитрожопостью?
Когда-то (довольно давно) они вообще тщательно роились, концентрировались в некую вялую секту (к счастью теперь уже почти выветрившуюся). Стать членом секты было очень легко: надо было только повесить над раскладушкой икону (ну, ту, где „крупновязаный свитер и окладистая белая борода“) и пополнить лексику словцом „Хэм“, которым в секте было принято как бы похлопывать друг друга по плечу. А заодно как бы и самого Хэма.
Поделиться книгой: