(Не)упокойся с миром

Мирас задумался. Главной мечтой и надеждой его жизни — являлось найти предсказанную суженную. Но правильно ли будет это рассказывать девушке, ставшей его женой в послесмертии? Не огорчит ли ее эта весть?

Пока он размышлял об этом, Амаль, подняв лицо и воздев руки попросила яство, которое ее отец готовил лично, и флягу с водой. Мирас едва успел подхватить рухнувший на него с небес горячий пирог, ароматный, истекающий мясным соком, обжигающий пальцы. Фляга же, запотевшая от ледяной воды, просто свалилась рядом, хорошо, что не на голову.

Амаль оборвала подол одной из юбок и расстелила наподобие скатерти, давая Мирасу возможность положить пирог. Они ломали его и ели, без ножа и вилки, запивая прямо из фляги, будто бродяги, не ведающие приличий. Отсутствие приборов нисколько не смущало молодоженов. Напротив, происходящее даже нравилось им. Или они были настолько голодны?

— Твой отец и правда пек такие пироги? — насытившись, поинтересовался парень.

— Несколько раз, — кивнула девушка. — Когда мы еще жили вдвоем, ведь моя мать умерла при моем рождении. Или, когда он уже женился на Рамине, но нам хотелось насладиться общением друг с другом, и мы уходили в путешествие, через лес, по затерянной тропе, к охотничьему домику, и проводили там час или день, или три. Мачеха и ее дочери считали такое времяпрепровождение скучным и плебейским. А нам нравилось. Отец разжигал камин, месил тесто и пек такой пирог, — она со вздохом положила в рот последний кусочек, прожевала. — И запивали мы всегда сладкой водой из протекающего рядом с домиком ручья. Вкус детства. А что насчет тебя?

Мирас вновь посчитал неуместным рассказывать, какими яствами его баловала матушка: простыми, но приготовленными от души, с оставленными лучшими кусочками для любимого единственного сына, ведь у Амаль материнской любви не было. Юноша просто коротко пожал плечами, мол, ничего особенного.

Настаивать Амаль не стала. Допила последний глоток воды из фляги и без особых раздумий выбросила ее во тьму. Та поглотила вещь с тихим чавком, на миг показавшись зверем, выжидающим, пока его побалуют лакомством.

Но, оказывается, Мирас рано расслабился. Амаль села, глядя ему прямо в глаза, и приговорила:

— Однако хоть что-то же я должна знать о тебе, муж мой, — с особым упором, иронией выделив обращение.

Да, как ни прискорбно осознавать, он супруг этой девушки, и она сейчас разделила с ним сытную трапезу, они заключены вместе в Вечном Мире, который оказался ограничен для них живым, казалось, пятном света. Парень прикинул, что может поведать о себе, не задев тонких струн души девушки, прочистил горло, будто готовился к долгому повествованию:

— Я родился далеко от твоего города. Жил не в такой роскоши, как ты, но моя семья не голодала, — он решил упустить тот момент, что его семья состояла лишь из него самого и матери, которая была единственной дочерью местного учителя и женой не слишком известного в мире художника, умерших в один год от страшного мора, не увидевших внука и сына соответственно, но оставив после себя дом и небольшое наследство, разумно тратив которое, можно жить, не бедствуя. — Любил читать, пытался рисовать. А однажды отправился в путь, — Мирас запнулся, — повидать свет, но на меня напали разбойники, ограбили и бросили на дороге, посчитав, что я умер. Очнувшись, я дополз до ворот Храма, в котором потом нас и сочетали браком.

Парень умолчал еще и о том, что, отправляясь в путь, он не оставил ничего позади: мать его умерла, завещав ему обязательно найти предсказанную сыну при рождении возлюбленную. Мирас продал опустевший дом, чтобы выручить за него деньги для странствия, подарил книги деда и картины отца местной библиотеке и отправился на поиски, с горечью и надеждой в сердце одновременно.

— Сочетали, — повторила девушка ядовито, — браком. У меня хоть возможности отказаться не было! А тебя привели, как бычка на заклание! Приодели, накормили, опоили…

— Мне обещали, — попытался остановить поток горьких обвинений парень.

Но она будто не слышала его.

— Что же посулили тебе за брачные обеты со мной? — с неприязнью поинтересовалась Амаль, отводя пронзительный, будто проживающий насквозь взгляд в сторону. — Ты же был жив, мог отказать, увидев перед собой меня!

Мирас смешался. Не зная, как объяснить, не упомянув суженную, промямлил:

— Я был тяжко болен, не совсем ясно соображал, меня обманули.

— Но ведь так не должно быть! — вскричала в небеса девушка. — Если брак заключен без согласия, тем более, когда один еще в силах произнести "нет", должен существовать путь для расторжения его!

В воздухе удушающе запахло цветами.

— Ты чувствуешь? — вновь обратилась к Мирасу Амаль. — Этот запах?

Парень кивнул, оглядываясь по сторонам, и ища источник аромата.

И молодым людям было совершенно невдомек, что это Рамина усыпала их общую могилу цветами из сада в этот момент. Срезанные стебли истекали горьким соком, бархатные бутоны же, увядая, испускали яркий, терпко-сладкий запах.

4

Мысль, что брак без согласия можно расторгнуть, показалась заманчивой и легла на благодатную почву.

Мирас задумался, что, в общем-то, ему ведь не пророчили, что встреча с его единственной возлюбленной состоится сразу, что перед ней его не ждут ни испытания, ни злоключения, ни смерть. Пока ничто происходящее не противоречило предсказанию, ведь это он сам уже додумал, что суженная окажется и единственной. Или мать ему так говорила? Парень уже и не мог сказать.

Амаль тоже прикинула, что, возможно, расторгнув брак, душа ее вырвется из этого плена, бесплотным духом она облетит все земли, которые прошел отец, ступит везде, где ступала его нога, вдохнет воздух, которым дышал он, и не важно, что никто не перемолвится с ней словечком, не прикоснется, не разделит печаль, это и лучше!

Только как провернуть задуманное? К кому обратиться? Где тот судья, что рассудит, объяснит и восстановит справедливость? Мирас и Амаль единственные на этом пятачке.

Они попробовали так и сяк изложить свою просьбу. Однако слова улетали в бесконечность, не давая облегчения, не принося никаких даров, не облегчая долю.

— Может все гораздо проще? — неуверенно предположила девушка и бросила на Мираса робкий взгляд из-под длинных ресниц. — Нам только стоит решиться.

— О чем ты? — он и предположить боялся, что конкретно имеет в виду девушка, хотя, наверное, догадывался подспудно.

Она указала вперед, туда, где разлилась бесконечная тьма. На миг возникло чувство, что та прислушивается к их разговору, ждет, замерев, боясь разбить их решимость даже легким вздохом.

— Нас не станет, — выдохнул парень.

— А разве сейчас мы есть?

Показалось, или ее глаза и впрямь заволокло слезами?

— Но мы же вот! — не зная, что еще сделать, Мирас вскочил на ноги и потянул к себе Амаль, заставляя подняться и ее. — Чувствуем, существуем, мечтаем. Ты видишь меня, я вижу тебя. Истлевает наша плоть, но она лишь как старое платье, выброшенное старьевщику. Мы не исчезли! — и чем больше он говорил, тем увереннее звучали его фразы. — Посмотри, под нашими ногами тропа. Мы можем пойти по ней. Наверняка, впереди окажется ответ на наш вопрос. Вечный Мир населён не меньше, чем мир живущих, иначе, куда же делись все те, кто ушел оттуда? Или мы одни так обласканы Создателем? А все остальные зря возносят молитвы в земных храмах?

Амаль, пожалуй, впервые внимательно смотрела на своего супруга и слушала его. В его словах было здравое зерно. И вправду — куда ушел отец, испустив дух? Мать? Тысячи других людей? Они свято верили в Вечный Мир, где встретятся обязательно, когда придет их час. Не может же быть, что все они ошибались.

Мирас протянул Амаль руку. Девушка взглянула на нее, а потом вложила свою. Пальцы молодых людей скрестились, и, сделав глубокий вдох, Мирас и Амаль сделали шаг вперед. Потом еще и еще. Световой круг растягивался, не давая им выйти за свои границы.

Тьма уже не казалась такой зловещей. Казалось, что где-то там она усмехается над пустой осторожностью. Ей-то было давно понятно, что они не враги со светом, а лишь две грани одного целого, ни одному не обойтись без другого, и каждый играет другому на руку.

Пройдя уже довольно большой путь, Миас и Амаль обернулись назад: там тянулась тропа, колосилось поле, вспархивали птицы, спугнутые непонятно кем, бабочки трепетали крылышками. Вполне себе обычный мир, спокойный и понятный. И только осознав это, юноша и девушка решили отпустить руки. Теперь они просто шли плечо к плечу, не особо представляя, куда именно придут, но уже твердо зная, что там получат ответ.

Когда на Вечный Мир опустилось подобие обычного земного вечера, молодые люди присели, решив, что не мешало бы устроить привал. Особой усталости они не чувствовали, но и отказываться от телесных привычек не решались.

— Матушкину лепешку! — выдохнул Мирас, уже по опыту догадываясь, что та окажется в руках у Амаль, иначе бы он загадал бульон, но девушка вряд ли бы удержала большой чугунный котел.

— Ох ты! — поймала та.

Пузырчатая румяная лепешка оказалась весьма кстати. Молодожены разделили ее поровну и с аппетитом съели.

— Птичье молоко! — пожелала с загадочной улыбкой Амаль, и расхохоталась, когда с неба не упало ничего. — Так и знала, что этот торговец надул Рамину!

Она поведала, как мачеха купилась однажды на россказни мошенника, обещавшего ей необычайное омоложение и красоту, и продавшего ей втридорога целый кувшин расхваленного им напитка, по вкусу и виду напоминающего самую обыкновенную сыворотку. Рамина берегла питье, расходуя по глоточку, пока то однажды не прокисло. Однако встреченный повторно мошенник клялся и божился, что его вины в том нет, не иначе виновата зависть соседей, увидевшим, как невероятно хорошеет благородная дама.

Мирас хохотал, представляя это. Из глаз его вновь текли слезы, но уже не от огорчения, что ему не суждено исполнить матушкин завет. Амаль тоже смеялась, как-то абсолютно неуловимо становясь довольно хорошенькой. Щеки ее раскраснелись и обзавелись милыми ямочками, губы стали пухлее. Она, устав убирать за спину растрепавшиеся волосы, собрала их в косу.

Парень нарвал большой пучок травы, смял его наподобие подушки и предложил жене вздремнуть. Когда девушка легла, он снял с себя архалук и укрыл ее. Она благодарно вздохнула и закрыла глаза. А Мирас, лег рядом, закинув в рот сорванную травинку, и принялся гонять ее из одного угла в другой. И вдруг в пустом небе начали зажигаться звезды. Он сам не поверил своим глазам: одна, вторая, третья. Они перемигивались с ним, будто в том мире, который еще недавно парень называл «этот».

Созвездия пересказывали Мирасу материнские сказки и мифы, прочитанные в книгах. Большая медведица шла впереди своего медвежонка, змееносец воевал со змеей, заяц убегал от стрельца, а лебедь улетал от орла. Все оживало, и юноша сам не понимал, спит он или бодрствует, умер или продолжает жить, но в лучшем из миров.

5

Утро разбудило Амаль и Мираса птичьим гомоном. Две птахи вспархивали и камнем падали на землю, били крыльями, разевали клювы и пищали-пищали. Юноша вскочил и бросился было к ним, но остановился, увидев змею. Та шипела и увивалась рядом с гнездом с тремя крошечными птенцами. Разинув рот, высовывала раздвоенный язык. Мирас оказался совсем не готов, что в Вечном Мире может быть подобное.

А змея уже обратила внимание и на него. Приподняла узкую головку, опустила, приготовилась к броску, сжав в пружину гибкое тело.

Но тут на нее обрушился град ударов. Амаль молотила по хищнице палкой, грозная, как разряд молнии, не замечая, что змея уже безвольно лежит на земле, а птахи разлетелись в разные стороны.

— Гадина! Гадина! — не могла остановиться девушка.

Такая Амаль пугала Мираса, пожалуй, даже больше змеи. Он вновь задумывался о своей суженной, которая… Которая, что? В их земном мире тоже водились змеи, но вот аналогичная ситуация не представлялась. Начни девушка визжать, она бы не помогла ни Мирасу, ни птахам. Но вот вернутся ли они в гнездо после такой фурии в человеческом обличье.

Впрочем, Амаль потихоньку угомонилась. С отвращением на лице отбросила палку и отошла в сторону.

— Ты струсил?

Представились, что сейчас она набросится уже на него, измочалит, как несчастную змею.

Мирас обиженно нахмурился. Еще вчера ему на миг показалось, что Амаль — приятная девушка, и они могли бы подружиться. Но теперь он засомневался после такого выпада.

— Струсил? — повторила она.

— Разве я не человек и не имею права? — горло вскинул голову Мирас.

— Мы оба уже не люди, — вдруг резко сдалась Амаль.

И, сгорбившись, поплелась по дороге.

Он нагнал ее, только убедившись, что птицы вновь вернулись к птенцам. Для него почему-то было важно знать, что те не погибнут. Что Вечный Мир не омрачиться для него этим дурным событием, слишком жизненным для неживого.

Говорить не хотелось. Но и молчание теперь казалось колючим и неуютным. Хотелось уже поскорее дойти куда-нибудь, где можно получить ответ.

А дорога все тянулась и тянулась. Бесконечной лентой стелилась под ногами. Ни камешка, ни выбоинки — не упадешь, не оступишься. Вечный Мир удивлял. Что-то в нем осталось от того, а что-то совсем отличалось. Мирас глянул по сторонам, уже отчаявшись увидеть другое: не поля, не перелески вдали. Однако глаз зацепил хижину, явно построенную человеческими руками. Юноша дотронулся до Амаль, привлекая ее внимание и указал на новый объект.

— Не боишься, что там сидят разбойники? — ядовито поинтересовалась девушка.

— Не боюсь, — в тон ей отозвался Мирас, — что у меня брать? А жизнь мою забрать они уже не смогут. Вот тебе бы я советовал поостеречься, хоть ты и невесть какая красавица, — и, не глядя на нее, свернул к хижине.

Это была их первая перемолвка после встречи со змеей. Обоим не хотелось, чтобы слова звучали именно так, и были именно такими, но изнутри вылетало накопившееся разочарование. От стыда стало мгновенно жарко, хотелось вернуть сказанное обратно, но даже в этом мире это оказалось невозможным.

Мирас тщетно силился услышать, идет ли за ним Амаль, потому что обернуться мешал ураган, бушующий внутри. А она тщетно пыталась сделать хотя бы шаг, хотя и знала сама прежде, что красотой не блещет, что же могло измениться в это мире.

Уже почти дойдя, юноша все же пересил себя и оглянулся: девушка одиноко стояла на дороге, хрупкая и трогательная, как никогда.

— Здесь тихо, — махнул без особой надежды Мирас. — Идём.

Она дернулась, как от удара и отвернулась в другую сторону. Юноша потянулся было к дверной ручке, но дверь распахнулась сама, а на пороге возник молодой человек, едва ли старше Мираса, с любопытством взирающий на гостя.

— Добрый день, уважаемый! Мы с моей супругой, — юноша со страхом оглянулся на дорогу, искренне опасаясь увидеть, что Амаль куда-то делась, но она стояла на прежнем месте, — хотели бы решить одну нашу проблему.

— В чем заключается ваша проблема? — бархатным голосом спросил хозяин хижины.

— Наш брак заключен без нашего с ней согласия. Мы люди чужие, незнакомые друг другу при жизни, — Мирасу сложно давались слова, они давили, словно камни, — и хотели бы знать, нельзя ли расторгнуть наш обет.

— Я понимаю вашу проблему, — покачал головой хозяин хижины. — Но я всего лишь муж, ждущий в Вечном Мире свою жену. Умер глубоким стариком, а смотрите же, с каждым днем просыпаюсь все моложе и моложе. Скоро моя любимая ступит на этот порог. И обет с ней никогда не был для меня в тягость. Впереди по дороге есть поселение, там стоит Храм, в нем сидит служитель. Возможно, он сможет разрешить вашу проблему.

Мирас поблагодарил хозяина хижины и вернулся к Амаль.

— Он не знает, — коротко огласил суть разговора.

Девушка вздохнула и молча побрела вперед.

— Я не хотел обижать тебя! — крикнул ей вдогонку юноша. — Это было не по — мужски. Извини!

— Я тоже не владела собой, когда назвала тебя трусом, — долетели до него слова.

6

Поселение оказалось достаточно большим, даже для того, прежнего мира. Стояли дома, по виду самые обычные, дорожки были выложены камнями, росли сады, в которых присутствовали приметы всех четырех времен года: на одном дереве одновременно облетали листья, звенели заиндевелые ветви, лопались почки и дозревали плоды.

Амаль сорвала ягодку и положила ее в рот, вторую протянула Мирасу. Но есть ее оказалось невозможно — она вязала и горчила, как обманутые надежды. Юноша выбросил ее в траву и обратился к мимо пробегающему мальчугану:

— Не подскажешь, где тут Храм?

Пострел махнул рукой и умчался вдогонку за ветром. Мираса же настигла мысль о жизненной несправедливости, из-за которой в Вечный Мир уходят не только старики, в конце концов, и его виски тоже еще не убелила седина, сейчас он особенно остро почувствовал, как мало прожил, насколько же меньше довелось испытать и увидеть этому ребенку.

Храм стоял на краю поселения. Белые каменные стены, украшенные изразцами, распахнутые двери и окна, колодец с чистой водой во дворе — всё, как и в любом другом месте излучало покой, умиротворение, благоденствие. Однако Мирас на своем опыте знал, что это может быть только видимостью. Интересно, проповедует тут кто? О чем вещают? Кому возносят молитвы? В прошлом мире живых песни и здравицы восхваляли этот мир, наставляли прихожан, что каждому воздастся по заслугам его. А здесь? Объясняли, чем именно ты заслужил то, что получил? Призывали смириться с несвоевременной кончиной? Возносили хвалу Создателю? Но разве сам Создатель не должен жить в Вечном Мире?

Навстречу Мирасу и Амаль вышел мужчина в полном расцвете сил. Распахнул руки, как дорогим гостям, будто долго ждал и, наконец, дождался. Однако парню оказалось тяжело довериться ему, так и вспоминались служители Храма, умывшие его и разодевшие, будто принца, но напоившие ядом.

— Рад вам! — мягким голосом приветствовал служитель. — Омойте руки и ноги ваши, испейте воды из нашего колодца, дабы узреть то, что привело вас к этому порогу.

— Мы и без воды знаем, что нас привело, — резковато ответил Мирас на приветствие. — Нам нужен совет, как избавиться от брачных обетов.

Служитель Храма склонил голову к плечу и задумался, внимательно глядя на парня и девушку, в том мире бы сказали, что он изучает их души, видит незримое, что же можно было сказать тут — не ясно. Затем, служитель сделал приглашающее движение, зовя Амаль и Мираса войти внутрь.

Мужчина вел их через величественные залы с колоннами, через молебные и трапезные, они спускались по лестницам, а потом проходили темными узкими коридорами, пока, наконец, не оказались в помещении, полном прозрачных шаров, наполненных мерцающей в полумраке жидкостью.

— Возложите руки, на какой хотите, — смиренно предложил служитель.

Амаль и Мирас переглянулись, ни один не понимал, чем это поможет. Однако мужчина молча стоял и выжидающе смотрел на молодых людей.

Девушка осторожно коснулась ближайшего к ней шара. Сначала жидкость внутри него помутнела, а потом сквозь белесый плотный туман стала появляться картинка: кусочек неба в раме окна, балдахин над кроватью и маленькая узорная фляжка, приподнятая неверной рукой. Послышался вздох, короткий и слабый, глоток… А после — мрак.

Амаль с ужасом оглянулась на служителя, но тот лишь ободряюще кивнул и глянул с кроткой улыбкой на Мираса. Тот долго бродил между шаров, не в силах выбрать свой, но потом все-таки решился и возложил руки на один. Когда туман внутри него рассеялся, появилась похоронная процессия. Девушка узнала мачеху, поддерживаемую с двух сторон ее родными дочерями, слуг, и уже примерно догадалась, что именно сейчас увидит. Она замотала головой, но Мирас, как завороженный вглядывался вглубь шара. И вот, рука его приподняла расшитое покрывало, а под ним Амаль узрела свое лицо, жуткое и в жизни, и в смерти.

— Боже! Это не!.. — эхо принесло отголоски истошного крика, в котором можно было узнать голос юноши.

— Вот, какой ты увидел меня? — пробормотала девушка сквозь слезы.

— Ты гораздо красивее, — возразил Мирас, но так тихо, что его слова пропали втуне.