Помоги проекту - поделись книгой:
Пение старообрядческое – подлинно молитвенное пение, не заслоняющее смысл богодухновенных слов пестротой нелепых мелизмов и не оскорбляющее слух навязчивой душевностью. В те времена, когда по всей Руси в храмах насаждалась оперная «итальянщина», именно старообрядцы наряду с древнерусской иконописью сумели пронести сквозь века и сохранить до наших дней еще одно бесценное сокровище наше – древнерусское знаменное пение. Древнерусское церковное пение, каким оно было на Руси до никоновских реформ, сохранилось только в старообрядчестве, и именно оно по своему духу, тональности и всему строю как нельзя лучше отвечает идее
3.2. Старообрядческая книжность
Одной из величайших заслуг старообрядчества перед русской и мировой культурой является не просто сохранение многих памятников древнерусской книжности, но и творческое продолжение ее лучших традиций. Как отмечал В. Г. Сенатов, «гонение на старую книгу способствовало тому, что она из храмов переселилась в частные дома приверженцев старины. Эти последние всякими способами, не щадя ни сил, ни умения, ни средств, старались приобрести гонимые книги, припрятать их и сохранить. И почти вся русская старопечатная и древнеписьменная литература чрезвычайно быстро распространилась среди русского народа, преимущественно среди низших классов его – купечества и крестьянства. Это явление имеет необыкновенно важное значение и может считаться почти единственным в истории. Оно означает, что почти все монастырские и церковные библиотеки поступили в свободное обращение среди народных масс»[59].
Самым первым и главнейшим последствием введения новых книг явилось то, что старая книга перешла в народ. «Эта книга, попавшая в частные дома и убогие хижины, быстро привела чуть ли не к сплошной грамотности всей старообрядствующей массы. В данном случае не было школьного образования в нашем современном смысле, а произошло чисто народное, стихийное распространение грамотности. Деды, имеющие внуков, отцы, озабоченные о родителях и собственных детях, матери, кормящие грудью, девицы-красавицы, молодцы-удальцы – все находили возможным отрываться от своих злободневных занятий, научались грамоте и трепетно читали священные строки святых книг. По старообрядческим актам конца XVII столетия, всего через 20—30 лет после начала „раскола“, можно судить, что уже тогда старообрядцы имели книг множество и грамоту разумели. В XVIII веке, в первой четверти его, старообрядцы даже ощущают недостаток в книгах, особенно учительного и религиозно-бытового характера»[60].
У старообрядцев всегда существовало особое отношение к книге. В старообрядческом духовном стихе об Иоанне Крестителе есть такие слова:
Сослал Господь Бог три дара,
Уж как первый дар – крест и молитву,
Второй дар – любовь и милостыню,
Третий дар – ночное моленье,
Четвертую заповедь – читательную книгу.
В. П. Рябушинский замечает по этому поводу: «В высшей степени характерно здесь сопоставление читательной книги с крестом-молитвой, любовью-милостыней и ночным молением. Но при этом книга выделяется в особую категорию: она не дар, а заповедь, не самоцель, а нечто подсобное для высшего, чем она сама, для даров Божиих; однако книга, очевидно, настолько нужна и близка душе древлеправославного человека, что, даже говоря о важнейшем, он об ней не забывает. Вот эта уважительность к читательной книге, конечно священной, кроме многого и другого, резко отмежевывает старообрядцев от других русских религиозных групп, претендующих на обладание „духовным“ христианством, т. е. от хлыстов, скопцов, духоборов и т.д.»[61]
Возникшая острая нехватка дониконовских богослужебных книг в среде старообрядчества вызвала их усиленную переписку, которая практиковалась на протяжении XVII – XX веков. Появляется такое уникальное явление русской культуры, как старообрядческая рукописная книга. «Старообрядческая рукописная книга является совершенно особым типом рукописной книги, опирающейся как на древнерусские традиции книгописания, так и на традиции отечественного книгоиздания. Старообрядцы не только стремились придать переписываемым ими рукописям внешнее сходство с печатными, но начиная с 1667 года стали называть рукописные сборники книгами, стремясь уравнять их в глазах читателей с официальными изданиями… Старообрядческая книга в ее завершенном виде появилась не сразу. Лишь со временем, когда ходившие по рукам „тетради“ стали объединяться в одном переплете, выявился неожиданный публицистический эффект такого объединения. Умелый тематический подбор придавал таким компиляциям самостоятельное смысловое значение. Так родился тип старообрядческой книги, определяемый как сборник. Существует множество старообрядческих сборников, принадлежащих к разным видам, главными из которых являются: литературно-публицистический, богословско-учительный, догматический, богослужебный и др. При этом следует отметить, что деление старообрядческих рукописных книг на виды и жанры не должно быть, да и не может быть жестким. Именно синтез жанров является одним из признаков старообрядческой литературы»[62].
Каждому из этапов старообрядческого движения можно найти соответствие в определенном периоде литературного творчества старообрядцев. При этом исследователи выделяют десять периодов, литературные памятники которых обладают характерными для своего времени чертами. «При всей условности этой периодизации она дает возможность обозреть круг старообрядческих сочинений, назвать имена писателей-староверов, тематику их работ, сравнить литературную и книгописную деятельность старообрядческих центров»[63].
Так, особенностями
Но, пожалуй, самым известным из старообрядческих писателей этого времени является протопоп Аввáкум Петров (1620—1682). Сочинения «огнепального протопопа», общее число которых было более 80 (некоторые из них до нас не дошли), можно разделить, помимо его автобиографии, на три части: 1) истолковательные беседы, 2) челобитные и 3) полемические и учительные послания к отдельным лицам и группам единомышленников.
Несомненно, самое известное произведение протопопа Аввакума – это его автобиографическое «Житие», написанное в 1672—1675 годах по «понужению» его духовного отца инока Епифания. Обычно жития писались после смерти святых подвижников на основе преданий и воспоминаний непосредственных участников событий. Здесь же в качестве жития были представлены собственноручно написанные Аввакумом воспоминания о своей жизни. В биографической части «Жития» Аввакум пространно повествует о событиях нелегкой судьбы, выпавшей на его долю и на долю всей его семьи, рассказывает о различных этапах своей многотрудной жизни, о вынесенных тяготах и мытарствах, о необыкновенных видениях и чудесах, бывших с ним, живописует сложную обстановку религиозных споров в русском обществе середины XVII века. Он создает выразительную галерею лиц разных сословий (от царя и патриарха до крестьян), которые непосредственно соприкасались с автором на разных этапах его жизненного пути.
«Житие» протопопа Аввакума представляет собой совершенно новую страницу в истории русской литературы в целом. Будучи строгим традиционалистом в церковной области, Аввакум выступает в области литературы как новатор. Прежде всего, на фоне предшествующей литературной традиции выделяются его стиль и поэтика. Язык Аввакума – подчеркнуто разговорный («занеже люблю свой русский природный язык, виршами философскими не обыкл речи красить»). Он лишен утонченных изысков, но при этом удивительно точен, правдив и впечатляюще образен. Аввакум широко использует народную речь даже в сюжетах, затрагивающих вопросы догматики. По ходу довольно пространного повествования он свободно варьирует приемы рассказа, внутреннего диалога и полемики.
«Житие» сохранилось в трех авторских редакциях, две из которых дошли в автографах (один найден В. Г. Дружининым, другой – И. Н. Заволоко). Существует также найденный В. И. Малышевым Прянишниковский список – отредактированный в XVIII веке текст самого раннего варианта «Жития», не дошедшего до нашего времени, и две позднейшие переработки произведения.
Этот выдающийся памятник древнерусской литературы и одновременно старообрядческой богословской мысли был опубликован лишь в 1861 году. До этого «Житие» распространялось в рукописных списках, которые тайно переписывались в старообрядческих монастырях и скитах. Главное произведение Аввакума представляет величайшую ценность и как свидетельство о жизни священномученика и исповедника древлеправославной веры, и как исторический источник, характеризующий русское общество середины XVII века в его отношении к Никоновым «новинам». Творчество протопопа Аввакума оставило заметный след в русской литературе и культуре XIX – XX веков. О нем неизменно высоко отзывались такие разные писатели, как Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, В. М. Гаршин, И. А. Гончаров, Н. С. Лесков, Н. Г. Чернышевский, И. А. Бунин, Д. Н. Мамин-Сибиряк, А. М. Горький, С. В. Максимов, Л. М. Леонов, А. Н. Толстой и другие. Аввакумовское «Житие» было переведено на многие языки мира.
В те же годы, что и «Житие», Аввакумом была написана «Книга бесед». В ней нашли отражение его взгляды на современные события. «Книга бесед» включала в себя 10 глав: 1. Повесть о страдавших в России за древлецерковная благочестная предания; 2. Об образе Креста Христова; 3. Об иноческом чине; 4. Об иконном писании; 5. О внешней мудрости; 6. О днях поста и мясоястия; 7. О старолюбцах и новолюбцах; 8. Толкование на 87—88 зачало Послания к римлянам и 23 зачало Евангелия от Иоанна. 10. Беседа о наятых делателях. В старообрядческой среде «беседы» Аввакума объединялись в сборники, но ни один из них не содержит полного текста. Эти беседы Аввакум по мере написания отправлял вместе с сопроводительными письмами своим единомышленникам – «всем горемыкам миленьким на всем лице земном», «старице Мелании с сестрами и подначальною Анисьею», «тричисленной единице» (Морозовой, Урусовой и Даниловой).
В 1673—1676 годах появляется еще одно крупное произведение Аввакума – «Книга толкований», адресованная его земляку и любимому ученику Симеону Ивановичу Крашенинникову (иноку Сергию). В нее вошли толкования на псалмы, на книги Притчей, Премудрости Соломоновой, пророка Исайи, а также оригинальное аввакумовское сочинение «Что есть тайна христианская, и как жити в вере Христове». Сквозь призму ветхозаветных текстов Аввакум показывает события современности и тем самым дает им духовную оценку.
Значительную часть литературного наследия протопопа Аввакума составляет его эпистолярное творчество. Взгляды Аввакума на современность и на современников нашли отражение в челобитных царям Алексею Михайловичу и Феодору Алексеевичу, в посланиях и письмах семье, Ф. П. Морозовой, Е. П. Урусовой и М. Г. Даниловой, царевне Ирине Михайловне, игумену Феоктисту, юродивому Афанасию (иноку Авраамию), Маремьяне Феодоровне, Ксении Ивановне и Александре Григорьевне, Алексею Копытовскому, отцу Ионе, старице Капетолине, Борису и «прочим рабам Бога Вышняго», «отцам святым» и «преподобным маткам», «отцам поморским», «верным», «горемыкам миленьким» и т. д.
Для
Духовными руководителями и писателями Выговской пустыни в этот период были созданы сотни оригинальных сочинений, среди которых знаменитые «Поморские ответы» Андрея Дионисьевича – грандиозный свод знаний по богословию, церковной археологии и палеографии, направленный в защиту старой веры от нападок синодальных миссионеров. На Выгу создавались также философские и исторические сочинения («Виноград Российский» и «История об отцах и страдальцах соловецких» Симеона Дионисьевича, «История Выговской пустыни» Ивана Филиппова и другие).
Литература
Грандиозный труд под названием «Щит веры» (1789—1790) был создан поморцем Тимофеем Андреевым. Это сочинение представляет собой ответы старовера-беспоповца на 382 вопроса старообрядцев-поповцев. В отличие от «Диаконовых» и «Поморских ответов», авторы которых отвечали на вопросы синодальных миссионеров и были тем самым связаны необходимостью самоцензуры, в «Щите веры» многие положения беспоповской доктрины излагаются значительно подробнее и определеннее. Детально рассматривается положение церкви, вынужденно лишившейся священства; подробно излагаются все новшества и искажения в вероучении и деятельности новообрядческой церкви (автор насчитывает 131 разновидность таких искажений по сравнению с дораскольной церковью!). В произведении дается обоснование практики совершения таинств крещения и покаяния мирянином при отсутствии православного священнослужителя. Автор «Щита веры» демонстрирует глубокие познания не только в святоотеческой литературе, каноническом праве и истории Церкви, но и в современной ему филологии и историографии. Он обращает углубленное внимание на круг проблем, называемых на современном философском языке взаимосвязью сущности и явления, формы и содержания, а также на герменевтику, принципы истолкования текстов.
Другое фундаментальное беспоповское сочинение «Меч духовный» было создано в 1771 году наставником новгородских федосеевцев Алексеем Самойловичем (1691—1771) и также направлено против старообрядцев-поповцев. Автор, по некоторым сведениям, обучавшийся в семинарии, был достаточно неплохо знаком с европейской схоластикой и философией. Это явствует как из структуры произведения с его стремлением к схоластической систематизации, так и из использования аристотелевских четырех причин в методике построения доказательств.
Особой плодовитостью отличался писатель-поморец Павел Любопытный (псевдоним Платона Львовича Светозарова, 1772—1848). Около 30 лет он прожил в Петербурге. Здесь началась его литературная деятельность и была создана бόльшая часть сочинений. Список трудов Павла Любопытного превышает сотню названий. Среди них – письма, речи, эпитафии, полемические произведения (в частности, его приверженность к древнейшему «наонному» пению отразилась в стихотворном послании к Андреяну Скачкову, где он ругает последнего за пение «наречное»). Однако наибольшую известность Павлу Любопытному принесли его исторические труды: «Словарь 86 отменных и важных мужей староверческих церквей» и «Каталог, или библиотека писателей староверческой церкви». Для создания этого монументального произведения автору потребовалось около 15 лет (1813—1828). Сочинение разошлось в рукописных копиях, а с 1861 года не раз публиковалось в журналах и книгах.
Если
В целом можно отметить, что старообрядческая литература седьмого периода изучена наиболее слабо. Быть может, отсутствие внимания к данному периоду со стороны историков связано с тем, что старообрядчество в это время почти полностью отошло от форм социального протеста. Деятельность старообрядцев в это время была направлена, в основном, на решение внутренних проблем: взаимоотношения между согласиями, отношение к официальной церкви, догматические споры и т. п. «Однако даже беглый обзор старообрядческой книжности того времени показывает, что рукописная традиция не только сохранила большинство старых жанров и памятников, но и обогатилась новыми, весьма интересными. Староверие выдвинуло из своих рядов замечательных писателей, историков, библиографов»[64].
Среди самых известных имен этого периода – Дионисий Васильевич Батов (1825—1910), Андрей Александрович Надеждин (1836—1909), Иван Иванович Зыков (1837—1913), Лев Феоктистович Пичугин (1859—1912), Терентий Акимович Худошин (1858—1927), Иларион Кабанов (Ксенос) (1819—1882), Онисим Швецов (епископ Арсений Уральский; 1840—1908), Иван Усов (епископ Иннокентий Нижегородский; 1870—1942), Владимир Михайлович Карлович (ум. 1912), Прокопий Максимович Безводин, Владимир Макаров и другие.
В этот период широко развернулась полемика между представителями поморского (беспоповского) и белокриницкого (поповского) согласий по поводу каноничности белокриницкой иерархии. Вместе с тем вторую половину XIX – начало XX века можно считать временем самоутверждения старообрядцев основных согласий как единственных носителей старины. Именно поэтому появилось большое количество всевозможных «Родословий», в которых авторы стремились показать преемственность духовного родства для того или иного толка от первых старообрядческих учителей. Примером таких исторических сочинений могут считаться «Родословие часовенного согласия» инока Нифонта (конец XIX века), «Родословие поморской веры на Урале и в Сибири» (1860-е годы), «Родословие филипповского согласия» (конец XIX века), «Родословие часовенных Зауралья» черноризца Валентина (1870-е годы, дополнено в 1910-х годах), «Исторические очерки уральского старообрядства» А. Т. Кузнецова (опубликовано в 1915 году, но бытовало также и в рукописных списках) и т. п.
В «золотой век» широко развернулась издательская деятельность в различных старообрядческих согласиях. В 1905 году староверы впервые в истории получили возможность легального книгоиздания. Данный период характеризовался расширением географии типографий внутри страны (Балахна, Нижний Новгород, Саратов, Старая Тушка, Уральск и другие), повышением профессионализма печатников, увеличением размеров самих типографий, внедрением в производство новейшей техники и самостоятельной ее модернизацией. Некоторые старообрядческие издания этого периода, без сомнения, можно отнести к вершинам полиграфического искусства своего времени. Широко был развернут выпуск периодики, отражавшей не только нравственно-религиозные, но и социально-политические воззрения старообрядцев («Старообрядческая мысль», «Старообрядческий вестник», «Старообрядческий пастырь», «Старообрядческий поморский журнал», «Щит веры», «Старообрядец», «Церковь», «Голос Церкви», «Старообрядцы», «Слово Церкви», «Вестник Всероссийского Союза христиан поморского согласия», «Уральский старообрядец» и другие). Количество подобного рода изданий с 1905 по 1918 год по предварительным подсчетам составляет более двадцати.
Наконец,
«Удивительно, – пишет исследователь, – что эти люди, не только не получившие специального образования, но зачастую не имевшие возможности даже закончить школу, в силу природных талантов, раскрываются как глубокие мыслители, философы, историки. Их произведения, хотя и несут отпечаток современной жизни, созданы по канонам литературы XVII – XIX вв. Спектр интересов старообрядческих писателей достаточно широк: здесь и эсхатологические труды, сочинения по истории раскола и отдельных согласий, полемические и нравоучительные произведения, поэтические опусы и т. п.»[66].
Но, конечно же, особый интерес в XX столетии, поставившем человечество на грань уничтожения, вызывала эсхатологическая тема. Здесь продолжалась идущая еще с XVII века полемика о том, как нужно понимать грядущего антихриста – чувственно (как конкретную личность, воплощающую в себе все зло мира) или духовно (то есть как массовое отступление от христианских принципов в жизни и нравственности). С 1950-х годов известны эсхатологические сочинения Афанасия Григорьевича Мурачева, явившегося продолжателем идей о. Симеона. А в 1970—1980-х годах живущий в Нижнем Тагиле старообрядческий писатель, подписывающий свои сочинения именем Иродиона Уральского, создал ряд работ, в которых критиковал коммунистические заблуждения человечества, предсказывал их скорое забвение. Затрагивал Иродион Уральский и вопросы о Третьей мировой войне (которая, по его мнению, должна была начаться в 1991 году), о повальной компьютеризации, о распространении кредитных карточек, о заговоре международного банка и т. п.
Оппонентом А. Г. Мурачева и Иродиона выступил Ананий Клеонович Килин, долгое время живший на Урале, а ныне живущий на Кубани. В 1991—1996 годах Килин написал ряд сочинений, главную мысль которых можно кратко выразить в следующей цитате: «Следует обратить внимание на разницу между духовным и чувственным понятием, ибо во многих местах Писания его скорее подразумевается, чем констатируется, но самый принцип четко выражен. Здесь-то и кроется одна из глубинных причин отвержения духовного понятия. Ибо они низвели праведность толкования до уровня простого ритуала, а осуществление пророчеств не мыслят иначе как в земном царстве будущаго… Они ждут как большого отступника, то есть безбожника, но не хотят видеть, не видят, не чувствуют, что мир полон и переполнен отступлением и безбожием». Для обоснования своих идей А. К. Килин использует широкий круг источников – от книг Священного Писания до публикаций в издаваемом в Орегоне (США) журнале «Путь спасения», при этом, как отмечает исследователь, «старообрядческий писатель мастерски владеет разными полемическими жанрами – послание, диалог-беседа, философско-богословские сочинения и т.п.»[67].
Сложным проблемам эсхатологии посвящены произведения старообрядцев Г. Ф. Логинова («Изъяснение о временах жизни людей на земли и о воцарении Антихриста», «Изложение о открытии семи печатей агнецем», «Изложение о разделении церковном, единой церкви старообрядческих поморцев… и о воцарении Антихриста в церкви»), А. М. Каргаполова («О последних днях мира», «Вопросы и ответы вкратце»). Деятельность двух этих старообрядческих наставников приходилась на 1970—1980-е годы. Помимо упомянутых сочинений А. М. Каргаполов оставил немало работ, написанных в жанре поучения, – «Беседа о патриархе Аврааме», «Нравоучительная беседа о поведении во время поста», «О поведении по дороге в моленный дом», «О поведении в моленной» и другие. Перу Г. Ф. Логинова принадлежит также ряд сочинений по истории поморского согласия в городе Кургане с 1955 по 1970-е годы, «О разделе церковном старообрядцев поповцев». Им же написано несколько критических рецензий на прочитанную атеистическую литературу: «Опровержение на книги З. Косидовского „Сказания евангелистов“ и Воропаевой К. Л. „Жил ли Христос?“», «Отзыв на книгу Е. М. Ярославского „Библия для верующих и неверующих“».
Из других исторических работ старообрядцев второй половины XX века можно выделить составленную в конце 1950 – начале 1960-х годов поморским наставником из села Таватуй (Свердловской области) П. И. Санниковым «Краткую историю о христианской вере», которая охватывает период от первых лет христианства до Первой мировой войны. М. А. Басалаев (филипповец из Пиляндыша, Кировская область) не только переписал «Родословие филипповского согласия», но и создал свою «Историю» – сочинение «О вере в Шурминских пределах».
Своеобразно и в то же время глубоко традиционно творчество выдающегося печорского старообрядческого писателя Стефана Анфиногеновича Носова (1902—1981). Он создал цикл из 19 видений, сопроводив их 12 «пояснениями» – комментариями, в качестве предисловия к ним поместил автобиографические записки; написал воспоминания о своем деде Луке Васильевиче Носове, в которых содержится интереснейшая информация о быте и промыслах печорских крестьян; записал бытовавшие на Печоре пророчества некоего А. П. Ханзина, предсказавшего Первую мировую войну, революцию и Вторую мировую войну; составил, написал и переплел 22 рукописных сборника текстов религиозного содержания. Кроме того, сохранилась обширная переписка С. А. Носова: 109 писем к печорскому старообрядцу Е. И. Осташову, два – к основателю древлехранилища ИРЛИ (Пушкинский дом), доктору филологических наук В. И. Малышеву, пять – к доктору филологических наук из Сыктывкара А. Н. Власову.
«Главная особенность оригинальных сочинений С. А. Носова – видений, записок и писем – их ярко выраженный личностный характер и отчетливая ориентация на стиль и образность произведений протопопа Аввакума, имя которого неоднократно упоминается в ряду таких религиозных писателей, как Иоанн Златоуст, Ефрем Сирин, Иоанн Богослов и др. Не имея за плечами систематического образования, С. А. Носов, тем не менее, свободно ориентируется в сложных религиозных текстах отцов Церкви, отдавая предпочтение эсхатологическим сочинениям. Природная одаренность позволяет ему создать произведения с глубоко самобытным образом главного героя – самого автора. Факты собственной биографии С. А. Носов тщательно перерабатывает, составляя из них повествование, в котором этикетные для христианской литературы апокалиптические мотивы накладываются на современную автору (и читателю) действительность»[68].
Известны также стихотворные произведения старообрядцев второй половины XX века – М. В. Нечеухина («Моя родословная», «Благовещение», «Стих на смерть Дуси»), И. А. Благинина, Ф. И. Аникина и других.
Все эти факты говорят не просто о бережном сохранении старообрядцами наследия Древней Руси, но и о творческом продолжении ее традиций в сильно изменившихся условиях современного мира.
3.3. Традиции книгописания и книгопечатания в старообрядчестве
Говоря о старообрядческой книжности, нельзя не сказать и об искусстве оформления книг, о таком уникальном явлении, как старообрядческое книгописание. Именно старообрядцам принадлежит честь сохранения книгописания наряду со многими другими древнерусскими традициями. Особую роль здесь сыграли старообрядческие духовные центры, прежде всего, Выговская поморская пустынь, о которой нам приходилось говорить уже не раз.
Созданный здесь так называемый поморский стиль складывался постепенно. На раннем этапе развития выголексинской книжности большое влияние на оформление рукописных книг оказывала эстетика дониконовской печатной книги, особенно издания Московского печатного двора. Конец 10-х – начало 20-х годов XVIII века – время становления собственной писцовой школы и орнаментики характерного поморского стиля, а примерно к концу XVIII века утверждается своего рода «канон» в оформлении поморских книг. Этот канон становится образцом для всех общин поморского согласия, распространяясь на весь Север, Вятку, Урал и в Сибирь. Особенностью его является сложившаяся в течение XVIII века в поморском согласии манера письма – так называемый поморский полуустав и особая четкая манера написания крюков и «солей» (помет, обозначавших высоту звука) в певческих рукописях, а также возникший на основе роскошного московского барокко второй половины XVII века тип украшений с его цветовым решением. Поморский орнамент отличается особой изящностью проработки. При раскраске использовались благородный зеленый и малиновый тона с чередованием золота. Черные контуры рисунка подчеркивают его стилистическую основу – книжную гравюру. Титульный лист, как правило, украшался барочной заставкой-рамкой, иногда занимавшей целый книжный разворот. Внутри заставки вязью или характерным для поморских рукописей орнаментированным полууставом сообщалось название певческого сборника, иногда помещались миниатюры. В оформлении заставок и титульных листов преобладал крупный лиственный барочный узор из завитков, вазонов, виноградных лоз. Справа от заставки-рамки нередко помещалось изображение цветка («финика»), иногда стебель цветка, растянутый во всю длину листа, изящно удерживала рука. На вершинах рамки и цветка изображались птицы («соколики») с ягодами в клювах. Начало каждого нового раздела рукописи отмечалось менее сложной в художественном изображении заставкой и киноварным инициалом (заглавной буквой), украшенным фантастическими переплетениями свободных штрихов с цветами и листьями. В таком виде поморский орнамент дошел и до наших дней. Этот декор дополнялся также акварельными, тонко выполненными в пастельных тонах миниатюрами с портретами духовных отцов Выговской обители – Андрея Дионисьевича, Симеона Дионисьевича, Ивана Филиппова.
В поповских согласиях в XIX—XX веках весьма распространенным книжным стилем становится так называемый «гуслицкий». Он сложился в Гуслицкой волости Богородского уезда еще в конце XVIII века. К 1860-м годам письмо певчих крюковых книг стало сосредоточиваться в некоторых гуслицких селениях: Беливо, Понарино, Мисцево, Петрушино, Запольцо и Завольной. В Беливе писанием (прежде всего певческих книг) занимались инок Илия, который всех превзошел в правильности напевов, Ларион Шитиков, Иван Иванович Шитиков, Карташев и Кабанов. В 80-х годах здесь работали мастера Федор Григорьевич и Матвей Григорьевич Батулины, которым принадлежат лучшие по исполнению образцы. Известно, что жили они в большой бедности и рано скончались (ок. 1893 года). Федор Батулин писал оригиналы для литографического шеститомного издания полного круга церковного пения, изданного А. И. Морозовым. Здесь работали артели, выпускавшие в несколько рук в течение одного года не менее 100 экземпляров в год.
В отличие от детализированного поморского, гуслицкий орнамент использует более свободные конструкции широколистных трав, которыми с помощью тонкой штриховки придавалась объемность в извивах. Выполнялся он яркими многоцветными красками с обилием золота. Что касается почерка гуслицких рукописей, то от поморского полуустава он отличается некоторой вытянутостью, наклоном букв и большей их толщиной. «У инициалов нет длинных орнаментальных веток-отростков, а лишь один пышный стебель-цветок вьюна, расположенный рядом с инициалом. Внутренняя часть букв, объемных и широких, декорирована золотыми и цветными завитками орнамента. Самая заметная особенность, характеризующая гуслицкий орнамент – цветная штриховка, употреблявшаяся художниками для моделировки объемов или при раскраске элементов украшений. В заставках, инициалах и книжной миниатюре гуслицкой школы часто применялись яркие синий и голубой цвета. Таких сияющих синих красок в сочетании с обильным золочением нет ни в одной из старообрядческих рукописных школ»[69].
Обычно заставка-рамка «гуслицкого письма» занимала титульный лист полностью. Цветок же помещался на обороте справа или слева от текста первого песнопения, который начинался огромным, в половину листа, а то и в лист орнаментированным инициалом. Разделы книг обозначались заставками из вьющихся широких листьев. Тексты писались круглым, слегка вытянутым полууставом с четким разделением на слоги. Книги заключались в пышные переплеты из тончайшего сафьяна с золотым тиснением. Обрезы покрывались золотом и чеканным узором.
Эти типы книжного оформления послужили образцом для писцов местных центров. На местах рядовые старообрядцы, не имея возможности их купить, копировали тот или иной стиль, создавая при этом в более огрубленном виде свои списки. Так, федосеевцы со временем выработали свой, более упрощенный по сравнению с поморским, стиль оформления книг. Во второй половине XIX – начале XX века появляются замечательные образцы орнаментики и иллюстрирования. Там же, где традиция замирала, особенно в поповских согласиях, художественное оформление, например, в крестьянской среде низводилось до уровня примитива.
После создания рукописи и сверки текста книга переплеталась по-старому: корки переплета почти всегда ставились деревянные и обтягивались телячьей кожей, иногда бархатом или сукном, застежки выполнялись из металла. Переплеты книг украшались орнаментом, сделанным при помощи тиснения горячим способом, при котором иногда применяли листовое «золото» (бронза и поталь) и серебро.
Старообрядцы старались придерживаться эстетики дониконовской печатной книги не только при оформлении рукописных книг, но и печатных, которые им время от времени удавалось издавать в подпольных или заграничных типографиях на протяжении XVIII—XIX веков. Абсолютная монополия государства на книгопечатание не позволяла старообрядцам издавать литературу, отвечавшую их духовным запросам, в России. Это привело к тому, что на протяжении полувека, начиная с никоновских реформ, старообрядчество вынуждено было обходиться дореформенными изданиями, дополняя их сочинениями, переписанными от руки. Поражающие воображение современного читателя рукописные мастерские Выголексинского общежительства во многом были вызваны элементарной нуждой. Однако сокращение фонда дониконовских изданий в связи с износом в процессе обращения, а также целенаправленной политикой правительства по их изъятию и уничтожению, трудоемкость воспроизводства книг путем переписки заставили ревнителей старины искать пути к печатному способу изготовления книг.
Со временем, укрепившись в Литве и Польше, старообрядцы завели там свои собственные типографии, и здесь старые книги перепечатывались и тайно, и явно, и даже с разрешения «его крулевского величества» – перепечатывались не просто слово в слово с дониконовских, но и перенос в перенос. Первые положительные результаты в деятельности старообрядцев на поприще книгоиздания относятся к самому началу XVIII века. После публикации нескольких изданий (прежде всего самые «ходовые» богослужебные книги – Часовник и Псалтырь), количество которых едва превысило десяток за тридцать с лишним лет, выпуск их прервался. Новая волна книгопечатания начинается с конца 60-х годов XVIII века. В это время складываются основные центры старообрядческого книгопечатания за границей – Могилев, Вильно, Супрасль, Почаев, Гродно, Варшава. «За срок не многим более 10 лет, к середине 80-х годов, в процесс книгоиздания были включены практически все типографии, работавшие в XVIII веке на старообрядческий рынок. В последней четверти XVIII века старообрядческое книгопечатание приобрело широкие масштабы, количество изданий, выпускаемых каждой типографией, исчислялось десятками»[70].
Наконец, после указа императрицы Екатерины II от 1 февраля 1783 года, дозволявшего частным лицам иметь «вольные типографии», появляются первые старообрядческие типографии и в России. В посаде Клинцы Черниговской губернии купцами-поповцами Василием Яковлевичем Железниковым, Дмитрием Степановичем Рукавишниковым, Федором Карташевым были открыты старообрядческие книгопечатни, печатавшие богослужебные книги с подлинников дониконовского издания. В целом, благодаря деятельности Ф. К. и А. Ф. Карташевых, было выпущено в свет более 110 изданий старообрядческих книг, а в типографии Рукавишникова и Железниковых напечатано около 40 изданий. Кроме перепечаток дораскольных книг у Карташева делались еще «венчики» и разрешительные молитвы, возлагаемые на умерших. В 1797 году император Павел I отменил разрешение Екатерины, и старообрядческие типографии прекратили свою деятельность. Однако у Карташева в Клинцах хранилось все печатное оборудование вместе с недопечатанными книгами. Два года спустя малороссийский военный губернатор Миклашевский возбудил по этому факту против содержателей типографий уголовное дело, которое длилось до 1823 года. Станки и оборудование у Карташева отобрали, а в 1801 году император Александр I, после ходатайства единоверцев о печатании для них книг с подлинных дораскольных образцов повелел: «Типографии в посаде Клинцах быть по-прежнему, но с тем, чтобы напечатание оных книг производилось с ведома и дозволения правительствующего Синода, и для того назначить Синоду способных надзирателей и поднести о сем доклад». В дальнейшем клинцовская типография Карташевых была увезена в Москву и передана единоверцам.
Если в XVIII – начале XIX века владельцами и арендаторами старообрядческих типографий, а также заказчиками книг являлись купцы, то во второй половине XIX – начале XX века это были в основном крестьяне и мещане. Как правило, они располагали мелкими типографиями с одним или двумя печатными станками, которые в прямом смысле слова находились в хорошо замаскированных подпольях. Зачастую полиции удавалось обнаружить их только в результате доноса. Быстро сформировалась и сеть распространителей книжной продукции. Важную роль в этой системе играли переплетчики. Они брали у печатников книги не только для переплета, но и значительные их партии для реализации. Часто книги издавали небольшими тиражами не на абстрактный рынок, а на конкретный заказ. Заявки шли в центр России из самых разных отдаленных районов страны.
Вместе с тем старообрядцы активно осваивали новые формы книгоиздательства. В последней четверти XIX века среди старообрядцев получило широкое распространение производство книг гектографическим способом, на стеклографе и другими способами тиражирования. Создание типографий, гектографических мастерских, литографий нельзя считать абсолютно самостоятельным делом их владельцев. Все участники этого процесса были связаны между собой, а некоторые организаторы типографий, возможно, получали и материальную помощь. Отличительной особенностью печатной продукции этого периода стало появление оригинальных авторских сочинений в жанре исторического исследования, о направленности которых говорят их названия: «Историческое исследование, служащее к оправданию старообрядцев» (в трех томах) В. М. Карловича, «Истинность старообрядствующей иерархии противу возводимых на нее обвинений» А. В. Швецова и другие. Многие из этих сочинений в отличие от подавляющей массы книжной продукции старообрядцев печатались гражданским шрифтом.
Возможность легального книгоиздания старообрядцы получили только в 1905 году. С этого времени расширяется сеть типографий внутри страны (Балахна, Нижний Новгород, Саратов, Старая Тушка, Уральск и др.), повышается профессиональный уровень печатников, увеличиваются размеры самих типографий, внедряется в производство новейшая техника, производится ее самостоятельная модернизация. Некоторые старообрядческие издания этого периода относятся к вершинам полиграфического искусства своего времени. Широко разворачивается выпуск периодики, отражавшей не только нравственно-религиозные, но и социально-политические взгляды старообрядцев (как уже указывалось выше, количество подобного рода изданий с 1905 по 1918 год по предварительным подсчетам составляет около 20).
Так, в 1907 году Г. К. Горбуновым была создана знаменитая типография Преображенского кладбища в Москве, центра федосеевского согласия. Уже в первый год своего существования типография выпустила в свет более десятка изданий. Изначально при ней существовала своя переплетная мастерская. За время существования типографии (до 1917 года включительно) с ее станков сошло свыше 80 названий книг. Репертуар изданий был очень широк. Наряду с традиционной богослужебной литературой печатались крюковые книги (Обиход, Ирмосы, Октай), лицевые (среди них такие шедевры полиграфического искусства, как «Апокалипсис трехтолковый», «Григорьево видение», «Прение живота со смертью»). С подлинного оригинала 1723 года были изданы «Поморские ответы» с фототипическим воспроизведением автографов выгорецких пустынножителей.
В 1908 году получил разрешение на заведение типографии в селе Старая Тушка (Вятка) Л. А. Гребнев, который известен не только как издатель, но и как иконописец, гравер, переплетчик и оформитель рукописных книг, сочинитель духовных стихов, автор некоторых изданных им книг, учитель древнего крюкового пения. Компаньонами Гребнева в учреждении новой типографии были братья В. Т. и Е. Т. Семеновых, жившие в Казани. В начале 20-х годов XX века Гребнев составил альбом орнаментики для Новотушкинского музея. Этот альбом включает в себя оттиски клише орнаментики, сохранившихся после конфискации в 1918 году. Из подписей, сделанных Гребневым следует, что его типографские материалы комплектовались путем покупки «из прежде существовавших типографий», заказов в граверной мастерской Н. А. Ермолова в Москве, причем рисунки предоставлялись самим Гребневым, у Я. Ксерлинга в Казани. Много орнаментального материала изготовлялось прямо в типографии. Эту работу выполняли Гребнев и Е. Т. Семеновых. Семеновых делал клише способом травления на цинке. Сам Гребнев изготовлял клише на дереве и на меди. Гребнев печатал малоформатные издания (в 16—4 долю листа). Его первые попытки печатания больших книг были пресечены закрытием типографии в октябре 1918 года.
Свою типографию организовали и поморцы. Она находилась в Саратове. Вопрос о необходимости создания собственной типографии у старообрядцев поморского брачного согласия впервые прозвучал на первом Всероссийском соборе в мае 1909 года. Еще более остро он был поставлен на первом Всероссийском съезде старообрядческих учителей и учительниц, проходившем летом 1911 года в Двинске. Наряду с изданием книг, съезд признал необходимым выпуск собственного журнала и одобрил предложение саратовцев и двинцев издавать периодику. Саратовские поморцы незамедлительно приступили к исполнению решений съезда. В 1912 году на базе типографии товарищества «Энергия» начал печататься журнал «Щит веры». Первым редактором, а с 1913 года и издателем стал В. З. Яксанов. В том же году при редакции журнала был открыт книжный и писчебумажный магазин «Сотрудник школы». Как отмечалось в рекламе, «при магазине имеется старообрядческая типография и переплетная мастерская». Все это объединение по производству и распространению книг стало называться «Книгоиздательство В. З. Яксанова». Главным каналом распространения старообрядческой литературы, подготовленной к публикации книгоиздательством Яксанова, был журнал «Щит веры». Некоторые книги, как, например, трехтолковый Апокалипсис, «История Выговской пустыни» Ивана Филиппова и др., печатались прямо в журнале. Кроме того, практиковались платные абонементы к журналу, по которым можно было купить книги, и бесплатные приложения к абонементам. В 1915 году деятельность журнала и, видимо, всего книгоиздательства была прервана в связи с трудностями военного времени. Но уже в 1916 году оно возобновило выпуск продукции. Однако этот год стал последним для «Щита веры». Вместо него в 1917 году В. З. Яксанов стал издавать журнал «Старообрядчество и кооперация».
В. З. Яксановым было составлено три сборника духовных стихов. Первый из них вышел еще, видимо, в 1911 году, второй в 1912 году, в нем в приложении даны некоторые стихи, сопровожденные крюковой нотацией, третий сборник был издан в 1914 году. Он содержал 30 стихов, все с крюковой нотацией, и имел иллюстрации. В 1912 году Яксанов совместно с одним из авторитетнейших деятелей поморского старообрядчества Т. А. Худошиным подготовил и издал «Учебное пособие по Закону Божию для детей христиан-старообрядцев» в трех частях. В том же году был напечатан Устав церковный с цветными гравюрами, выполненными в литографии Немирова. Издательством были выпущены Кормчая трехтолковая и Библия, «Исторический словарь» Павла Любопытного и «История Выговской пустыни» Ивана Филиппова, «Азбука веры» Дионисия Батова под редакцией Яксанова и многое другое. Во время Первой мировой войны издательством выпускались книги для старообрядцев-военных. Так, в 1916 году вышли из печати: «Спутник воина-христианина» и «Походная книга для солдат и офицеров старообрядцев». Издательство выпускало книги, напечатанные как кириллическим, так и гражданским шрифтом.
В 1908 году была создана типография старообрядцами беглопоповского согласия, получившая название «Московская старообрядческая книгопечатня». Судя по продукции типографии, ее качеству, оформлению, она располагала своей литографией, копировальными машинами. Там трудились хорошие мастера. Не случайно уже в 1910 году печатня была награждена большой серебряной медалью на выставке в Екатеринославе «за изящество и стильность изданий при недорогой цене». При типографии был организован хор и всех ее сотрудников бесплатно обучали крюковому пению. 1 марта 1911 года открыли собственную переплетную мастерскую. С августа 1910 года в типографии издавался ежемесячный журнал «Златоструй», редактором которого был сначала И. Н. Красильников, с 1911 года – крестьянин Юрьевского уезда Федор Андреевич Лебедев, а с конца 1912 года – мещанин города Коврова Петр Тимофеевич Евстегнеев. Деятельность старообрядческой книгопечатни продолжалась до Октябрьской революции. Репертуар ее изданий был очень широк и разнообразен: от полного круга богослужебной литературы, в том числе, огромного количества отдельных канонов святым и мученикам, до перепечатки памятников древнерусской литературы с рукописей, хранящихся в различных библиотеках. Многие издания типографии богато украшены многокрасочными литографиями. Среди наиболее значительных изданий следует отметить переиздание Острожской Библии со 105 иллюстрациями из древних рукописей, Апокалипсис и Псалтырь, тоже лицевые.
Наиболее широкую сеть типографий после 1905 года создали старообрядцы белокриницкой иерархии. Уже в 1905 году ими было подано прошение на заведение собственной типографии в городе Уральске. Ее создание происходило при содействии, а может быть и по инициативе, епископа Уральского и Оренбургского Арсения (А. В. Швецов), идеолога возрождения книгопечатания у поповцев во второй половине XIX века. Типография начинала свою работу всего на двух ручных станках. Ко времени смерти Арсения (1908) она стала одним из крупнейших старообрядческих заведений подобного рода. К началу 1909 года она имела сложную производственную структуру, существовали самостоятельные отделения: наборное, машинное, корректурное, переплетное, штамповальное и стереотипное. Там же в типографии отливались и оригинальные изящные уральские шрифты, характерные для изданий только этой типографии. В типографии, наряду с церковно-славянским, печатали литературу и гражданским шрифтом. Общее количество изданий, выпущенных за время работы типографии, определить сложно, но для характеристики масштабов ее деятельности укажем, что только за половину 1909 года в ней было напечатано 15 книг, не считая отдельных канонов.
В 1907 году в Москве была открыта типография крупного промышленника, почетного попечителя Рогожского кладбища П. П. Рябушинского. К 1913 году типография являлась одним из крупнейших издательских заведений. Ее оборудование состояло из 2 ротационных машин, 6 типографских паровых станков, 4 типографских ручных станков, 3 американок, 10 наборных машин, 6 стереотипных аппаратов, 2 литографических камней, 1 комплекта форм для литья литер, 53 комплектов матриц, 1676 пудов 33 фунтов шрифта. Старообрядческие издания печатались в типографии как кириллическим, так и гражданским шрифтом. Несмотря на то, что Рябушинский принадлежал к старообрядцам белокриницкой иерархии, в своей типографии он печатал на заказ книги и для других согласий. Так, например, в 1910 году в его типографии была издана книга «О правдивой единости» Захарии Копыстенского по заказу поморцев, у которых к этому времени еще не было своей типографии.
Не позднее 1908 года в Киеве было создано издательство «Знаменное пение» для публикации певческих книг и учебных пособий. Руководил издательством крупный теоретик крюкового пения, педагог Л. Ф. Калашников. С 1902 года издательство выпускало журнал «Церковное пение» (в 1910 году как приложение к журналу «Старообрядческая мысль»). В качестве приложения подписчикам журнала высылались крюковые книги.
Однако этот период свободного книгоиздательства был недолгим. Новое правительство, начавшее разрушение до основания старого мира, естественно, не могло позволить существование таких «рассадников мракобесия», как старообрядческие типографии. В 1918 году началось их закрытие. Многие печатники разделили трагическую судьбу своего поколения, оказавшись в изгнании или в лагерных застенках. Теперь снова становилась востребованной рукописная традиция старообрядчества.
3.4. Старообрядческое храмостроительство
Реформа патриарха Никона коснулась не только богослужебных книг, но и церковного искусства. Так, например, в архитектуре были запрещены национальные русские формы шатровых храмов, тесно связанных с народным зодчеством («церкви вверх», по образному определению летописцев). Ориентировавшийся на греческие образцы, патриарх Никон разрешил строить новые храмы только с византийским пятиглавием. Однако народ продолжал сохранять любимую им форму шатра, и вдалеке от Москвы, прежде всего на Севере, где наиболее сильны были позиции приверженцев старой веры, по-прежнему продолжали возводить шатровые храмы.
Известный знаток древнерусского искусства Игорь Грабарь писал: «Человек, ездивший по Северной Двине, Онеге, Мезени или по Олонецким озерам, на всю жизнь сохраняет воспоминание об этих сказочно-прекрасных церковках-грезах, поднимающихся среди густого елового леса, таких же остроконечных, как ели, таких же, как они, седых. Много таких церквей уже рухнуло, многое сгорело, еще больше искалечено невежественными благодетелями, а иные более ста лет заброшены, потому что принадлежали сторонникам старой веры»[71].
О глубокой мировоззренческой основе шатровой храмовой архитектуры необыкновенно поэтично писал другой знаток древнерусского искусства Иван Никифорович Заволоко: «Шатровые храмы поразительны по красоте, где бы они ни стояли, – на далекой ли Кеми, почти у полярного круга, около Вологды, в Устюге или в костромских лесах. Шатровые храмы поднимаются ввысь от земли. Прямые, строгие и стройные. Нет ничего случайного, отвлекающего внимание на мелочи. Словно лишенные всякой связи с суетливым человеческим миром, стоят эти памятники старины, великанские своими бревнами, кольчугами лемехового шатра, с размахнувшимся крестом на лазури. Древнерусские храмы – это соборное творчество народа, его сила, воля, как бы мускулатура его, уверенные взмахи закаленной неослабевающей от работы руки. В древнерусском храме отразилось религиозное мироощущение русского народа, это свеща – небу, поставленная в образе стройного шатрового храма»[72].
Традиции дораскольной архитектуры получили свое продолжение, в частности, в храмах Выговского и Лексинского общежительств. Об этом красноречиво свидетельствуют старинные гравюры и рисованные лубки, а также редкие фотографии конца XIX – начала XX веков. Архитектурный облик Выговского общежительства сложился уже к началу XVIII века. В центре стояла соборная часовня Богоявления Господня (она была построена в 1710-е годы) – большая постройка, состоявшая из двусветной моленной, обширной трапезной и сеней. Трапезная и сени имели единую кровлю и по два окна, располагавшихся на одном уровне с нижними окнами моленной. Моленная («певческая») имела окна в два уровня. Ее кровлю венчала главка с крестом, которая покоилась на небольшой «бочке» – традиционном элементе выговских храмов. Трапезная отделялась от часовни капитальной стеной. В стене была дверь и два проема, закрывавшихся ставнями. Высота моленной от пола до потолка составляла 4 сажени (8,5 м), ширина – почти 6 саженей (12,8 м). «Представители епархии в середине XIX века свидетельствовали, что часовня имела древнюю форму и по величине была больше православной церкви. Ее утварь в 1739 году состояла из четырехрядного тяблового иконостаса, 49 мелких образов, 2 паникадил, 11 медных лампад и 27 книг»[73]. Рядом с часовней стояла большая колокольня, сруб которой – восьмерик на четверике – завершался ярусом звона под высоким шатром. По периметру располагались больница, жилые кельи, хозяйственные службы. Все это было окружено высокой стеной, за которой располагалась гостиница для паломников. Через реку Выг был построен мост.
В женском Лексинском монастыре главная часовня во имя Воздвижения Честного и Животворящего Креста по своим размерам и оформлению значительно превосходила все прочие часовни первой половины XVIII века, в том числе и Богоявленскую на Выге. В 1728 году здесь была построена новая часовня вместо сгоревшей старой. К часовне прирубили «велию трапезу», а к трапезной с двух сторон «приделы», «в одной стороне для говори псалтырей по усопшим», а в другой стороне для пускания приезжих гостей. Приделы отделялись от трапезной плотной стеной «выше человека», которая завершалась под потолком решеткой, «дабы стоящим в пределах слышати с часовни пение». Оба придела соединялись с трапезной дверями. К трапезной примыкала «немалая» паперть. Часовня соединялась со столовой переходами с перилами. Параллельно со строительством часовни иконописцы из Выговского монастыря и Березовского скита писали для нее иконы. В Крестовоздвиженской часовне был пятиярусный иконостас. В местном ряду иконостаса стояло 10 больших икон (Богородицы Тихвинской в окладе, Распятие Господне с венцом, святого пророка Иоанна Предотечи с венцом, Пресвятой Троицы, святителя Николы Чудотворца, апостолов Петра и Павла, евангелиста Иоанна Богослова с венцом, Софии Премудрости Божией, преподобных Зосимы и Саватия Соловецких, святого пророка Илии). Кроме того, здесь же располагалось 49 мелких икон, 6 из которых были в окладах. Выше шел деисусный ряд с иконами всех двенадцати апостолов. Над ним располагался праздничный ряд с иконами двунадесятых праздников, а еще выше – пророческий и праотеческий ряды. Кроме иконостаса в певческой имелись одно медное паникадило, 10 жестяных лампад, 13 старопечатных книг. Убранство трапезной было более скромным и ограничивалось 13 иконами.
Вместе с тем, бережно сохраняя традиции древнерусского зодчества, староверы создали новый тип построек. «Как это ни покажется странным, именно в условиях гонений происходит становление новых, собственно старообрядческих черт построек. Сформировались такие типы строений, как старообрядческий молитвенный дом, старообрядческая моленная. Именно здесь складываются особенности интерьера старообрядческих церквей, его насыщенность информацией, обилие икон. В условиях гонений сформировались и собственно старообрядческие типы построек: часовня-церковь и церковь без возможности служения литургии старообрядцев-беспоповцев»[74]. Характерной особенностью храмовой архитектуры выговских часовен (а впоследствии это будет характерно для храмов всех беспоповских согласий) становится отсутствие апсидной части (т.е. алтарного выступа) – из-за отсутствия алтарей. По сути, беспоповские храмы – это не церкви в строгом смысле слова, а часовни (иногда весьма внушительных размеров), хотя сами беспоповцы предпочитают другое название – «моленная». «Основной задачей старообрядческой моленной, помимо богослужебной, стала учительная и вероисповедная. Поэтому в интерьере моленной очень большую роль начинают играть текст, знак, информация. Отсюда – обилие в старообрядческих моленных икон, их небольшой масштаб и расположение, также на стенах моленных присутствовал и учительный лубок, в интерьер многих старообрядческих моленных добавились места для сидения»[75]. (Во время чтения поучений на достаточно продолжительной службе разрешалось сидеть.)
Архитектурные особенности старообрядческих храмов во многом связаны с отношением к старообрядчеству правительства. В течение долгого времени (с начала XVIII века и вплоть до 80-х годов XIX века) в различных частях Российской империи было разрешено возведение храмовых сооружений без «оказательства», т.е. без внешних признаков храма – без купола, креста и колокольни. Часто такой храм представлял собой обычную бревенчатую избу, крытую соломой и разделенную на две части (в одной живет наставник, в другой – совершается богослужение), к которой после законодательных актов 1883 и 1905 годов пристраивалась главка с крестом и колокольня. Фактически первой такой старообрядческой моленной явилось «сушило» (сарай для сена) во дворе московского дома протопопа Иоанна Неронова, куда 13 августа 1653 года вынужден был удалиться вместе со своей паствой изгнанный из церкви попами-новолюбцами протопоп Аввакум. «Ибо в иную пору, – говорил огнепальный протопоп, – и конюшня лучше церкви бывает».
Как уже говорилось выше, в конце XVII века многие зажиточные московские люди стали устраивать в своих домах частные моленные, уставленные древними образами. Царь Феодор Алексеевич писал в 1681 году в своем послании к Собору, что многие, оставив церковь, заводят в своих домах «молебища», а на «святую Церковь» «износят страшныя хулы, чего потонку и исписати не возможно». Также достаточно активно использовались для проповеди старой веры многочисленные часовни, разбросанные по всей Москве. «Это были небольшие помещения, вроде палаток. В них ставилось несколько икон и постоянно находился священник для пения молебнов. С открытием раскола, когда многие такие священники перешли на сторону церковных противников, часовни обратились в места публичной староверческой проповеди. В этих часовнях, по словам Феодора Алексеевича, в праздничные дни – „собирался многой народ, оставя святую Церковь и в ней совершаемую божественную тайну“»[76].
Во второй половине XVIII века, в течение непродолжительного периода религиозной терпимости, в некоторых городах были возведены первые каменные старообрядческие храмы. Прежде всего, это архитектурные комплексы Преображенского и Рогожского кладбищ в Москве.
Комплекс Преображенского кладбища (Преображенского богаделенного дома), основанного в 1771 году староверами-федосеевцами, является уникальным памятником архитектуры и культуры старообрядчества. По своему пространственному замыслу комплекс Преображенского монастыря копировал Выговское поморское общежительство, разделяясь на северный (мужской) и южный (женский) монастыри. 25 октября 1792 года московский главнокомандующий А. Прозоровский доносил Екатерине II: «Близ Преображенской заставы, в самом Камерколлежском валу, находится часовня, для которой вал сей заровняли, чтоб более дать место погосту. Сия часовня каменная представляет наружность церкви, около оной довольно каменного жилого строения, в котором они (беспоповцы) содержат богадельню более 1000 человек».
Здания богаделен и часовен Преображенского кладбища были воздвигнуты из кирпича заводов его основателя И. А. Кавылина, причем Илье Алексеевичу удалось привлечь для строительства таких известных русских архитекторов, как В. И. Баженов и Ф. К. Соколов. Сохранившийся до наших дней комплекс зданий «Преображенского кремля», в основном, был выстроен в 1784—1811 года по проекту Ф. К. Соколова. В 1784 году была построена соборная часовня во имя Успения Пресвятой Богородицы, в 1805—1808 годах – надвратная Крестовоздвиженская часовня на мужской половине. В 1805 году на женском дворе появилось шесть каменных корпусов с моленными: Покровской, Всемилостивого Спаса, Преображенской (над вратами), Богоявленской (и преподобного Зотика) в больничных палатах, Успенской (а также Иоанна Богослова и Николы Чудотворца) и Ильинской. В 1811 году было закончено строительство Крестовоздвиженской часовни на женской половине. Палаты были обнесены белыми кирпичными стенами с зубчатыми башнями по углам, напоминавшими стены главной русской святыни – Московского Кремля.
Архитектурная стилистика Преображенского богаделенного дома представляет собой весьма самобытное явление: Успенский храм и кладбищенская часовня выполнены в стиле неоготики екатерининской эпохи; стилистика пятиглавой надвратной часовни на мужской половине ближе к русскому зодчеству XVII века, а Крестовоздвиженская соборная моленная – типичный образец московского барокко XIX века. Особенностью архитектуры комплекса является различие в подходе к стилистике бытовых строений и сакральных. «В бытовых строениях характерно подчеркивание существования во всех каменных палатах моленных, не только декором, но и планировочно. Для сакральных – подчеркнутая преемственность с древнерусской архитектурой, выраженная зачастую декоративными средствами без соотнесения со структурой здания»[77]. В декоре построек мужской половины и Крестовоздвиженской моленной можно проследить общие черты. Это стилизованная форма шатра, а также форма кокошника. Шатер и кокошник в том или ином виде (обрамление окон, декоративное продолжение карниза и т.д.) встречаются в декоративном убранстве всех сакральных построек. По всей вероятности, изображение шатра должно было напоминать о запрещенных Никоном шатровых завершениях древнерусских храмов.
Для украшения моленных изнутри использовались только древлеписанные, дораскольные иконы. В храмах Преображенского кладбища стараниями Ковылина была собрана огромная коллекция редчайших древних икон, которые до сего дня не перестают удивлять знатоков и искусствоведов. Старинные иконы и утварь он скупал повсюду, где только мог, в том числе и в новообрядческих монастырях и церквах, стремившихся избавиться от «сомнительных» старых образов и обзавестись иконами, написанными в новой «итальянской» манере. В 1802 году через Министерство внутренних дел Ковылину удалось приобрести идущий на слом храм Сретения в Кремле (XVI век) вместе со всеми старинными иконами и убранством. В 1806 году, когда началась перестройка Потешного дворца царя Алексея Михайловича в Кремле, Ковылин купил парадные резные ворота дворца, украшенные белокаменными изображениями львов. Эти ворота были перевезены на Преображенку и установлены при входе в женскую обитель. После революции 1917 года ворота были разобраны и перевезены в Коломенское.
Стены внутри соборной часовни, лишенные каких-либо росписей, сначала были украшены старинными иконами в драгоценных окладах, пожертвованными членами общины. Но и такого благолепия показалось недостаточно. Староверам хотелось, чтобы их моленная напоминала настоящий дораскольный православный храм с высоким древнерусским иконостасом в несколько рядов, что со временем и было сделано.
Постепенно складывался храмовый комплекс на Рогожском кладбище – духовном центре московских старообрядцев-беглопоповцев. Построенная ими в 1771 году первая деревянная часовня во имя Чудотворца Николы уже в 1776 году была перестроена в пятиглавый каменный храм. В 1790 году началось возведение огромной летней церкви во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Проект первоначально был заказан архитектору М. Ф. Казакову, однако впоследствии старообрядцы заменили его планом, снятым ими с церкви Рожества Богородицы в Бутырской слободе. По обширности ему не было равного в Москве, однако петербургский митрополит Гавриил донес императрице Екатерине II о постройке храма, утверждая, что старообрядцы – народ опасный и что они своей постройкой большого храма «унижают господствующую церковь». В результате началось расследование, и храм разрешили достроить только в урезанном виде. Вместо пяти глав оставили только одну маленькую, алтарные выступы сломали, из-за чего уменьшилось внутреннее пространство храма (алтарную часть вынуждены были перенести внутрь), а само здание понизили. С внешней стороны храм стал выглядеть как огромный простой дом. Зато внутри он поражал великолепием настенной росписи и редкостными по древности иконами. Несмотря ни на что Покровский собор, строительство которого было закончено в 1793 году, до сих пор остается одним из самых обширных храмов в Москве. В 1804 году по проекту архитектора И. Д. Жукова был построен обширный зимний храм во имя Рожества Христова, выполненный в неоготическом стиле. В первой четверти XIX века между Никольским и Покровским храмами была также возведена небольшая звонница.
В Петербурге во второй половине XVIII века появляются часовни Малоохтинского и Волковского кладбищ, а впоследствии – подворье Выговского общежительства («Долговская моленная») на Моховой улице. В архитектуре старообрядческих храмов этого периода умело сочетаются традиции и новации. На Малоохтенском кладбище в 1792 году на деньги купца М. И. Ундозерова была построена каменная поморская моленная во имя Св. Илии Пророка «с высоким куполом и колокольней», в 1802 и 1809 годах прирезаны дополнительные участки, появилась богадельня, а позже и больница.
В 1784 году попечитель петербургской федосеевской общины купец Ф. Ф. Косцов выстроил на Волковском кладбище мужскую каменную богадельню, которую в 1807 году дополнила женская, состоявшая из нескольких двухэтажных зданий. В одном из них находилась моленная для мужчин, в другом – для женщин. Мужская богадельня вместе с моленной перешла в 1847 году к синодальной церкви, а женская осталась у федосеевцев. Федосеевское отделение Волковской богадельни стало главным духовным центром этого старообрядческого согласия в Северо-Западном крае. В 1871—1872 годах богадельня была перестроена по проекту архитектора И. А. Варнека и получила небольшую главку с восьмиконечным крестом. Сама моленная, именовавшаяся «собором», размещалась на первом этаже и имела четырехъярусный иконостас из красного дерева с образами в богатых серебряных ризах. В 1884 году федосеевцы начали возводить на берегу Волковки по плану Ф. И. Габерцеттеля и А. О. Томишко новое трехэтажное здание в «русском стиле» в память Александра II («Александровское отделение»). Поскольку расположенная в центре здания моленная была увенчана куполом, ее долго не разрешали открыть, хотя богадельни уже действовали. Это здание (правда, без купола) сохранилось до наших дней.
В течение 1815—1816 годов старообрядцы построили часовни с главами и колоколами в Чугуеве, Боровске, Фатеже, деревне Курловой Курской губернии, богаделенный дом с часовней в Саратове, женский монастырь с церковью под Саратовом. Правительство Александра I позволило оставить все эти и другие строения, однако было приказано снять главы и колокола. На следующий год появился указ, запрещавший строительство старообрядческих часовен, церквей, богаделенных домов и монастырей. Указ желаемого действия не возымел, и строительство было продолжено. Тогда 26 марта 1822 года правительство дополнительно издало распоряжение: «О тех раскольничьих церквах, которые давно построены, не входить ни в какое дальнейшее рассмотрение и оставлять их без разыскания… Вновь же строить не дозволять ни по какому случаю». В том же году император при утверждении этого постановления сделал редакционную поправку: «Все раскольничьи церкви, молитвенные дома и часовни, построенные до 1817 года, оставить неприкосновенными без разыскания; вновь строить запрещено».
В царствование Николая I, поставившего своей целью уничтожение староверия, были разгромлены духовные центры (Выг, Иргиз, Стародубье), а в Москве запечатаны алтари (у старообрядцев-поповцев на Рогожском кладбище) или закрыты храмовые здания (у беспоповцев-федосеевцев и поморцев). При этом часть зданий была насильственно обращена в единоверческие храмы и монастыри.
В конце XIX века, когда ситуация несколько смягчилась, появился ряд сооружений в Риге (нынешнее здание богадельни с храмом Гребенщиковской общины было освящено в октябре 1896 года, а после 1905 года к храму пристроили и огромную колокольню с золоченым куполом, выстроенную по проекту архитектора А. Р. Шмелинга), в Вильно (Вильнюсе), Орехово-Зуеве и других городах.
Однако настоящий расцвет храмового строительства в старообрядчестве пришелся на его «Золотой век». После выхода законодательного акта 17 апреля 1905 года «Об укреплении начал веротерпимости», а в особенности – Высочайшего Указа правительствующему Сенату «О порядке образования и действия старообрядческих общин» 17 октября 1906 года старообрядцы получают возможность не просто строить новые храмы, но строить их в соответствии с церковными канонами и со своими эстетическими идеалами. Как отмечал известный искусствовед П. П. Муратов, теперь «старообрядчество получило возможность открытого существования. Ему было разрешено строить церкви, и постройка старообрядческих храмов, благодаря обильно притекавшим пожертвованиям, сразу же началась во многих городах. Там, где к постройке храма имел отношение старообрядец, любивший и ценивший древнюю икону, явилась возможность церковного украшения в ином духе, чем тот, который был привычен для русского общества, посещавшего наши бесчисленные елизаветинские, екатерининские и александровские церкви…» Уже к началу 1910 года в Российской империи было образовано и официально зарегистрировано 1300 старообрядческих общин. За непродолжительный период (фактически от выхода указа 1906 года об общинах до революции 1917 года) старообрядцами по всей России было построено около 1000 храмов, устроено несколько новых монастырей. При этом в старообрядческом храмовом зодчестве специалисты выделяют несколько устойчивых линий использования типов церквей, которые проявлялись как своего рода архитектурные «темы». Это тема надвратной церкви, тема домовой церкви, тема трапезной церкви, тема соборной церкви, тема ярусной церкви, церкви-башни[78].
Любопытно, что, получив возможность строить новые храмы, старообрядцы (особенно в Петербурге и Москве) зачастую выбирали только входивший тогда в моду и вызывавший далеко неоднозначную оценку у людей искусства «неорусский стиль». «Под неорусским стилем понимается направление в архитектуре и искусстве конца XIX – начала XX вв., возникшее на стыке русских стилей XIX в. и эстетики модерна. От русских стилей был унаследован интерес к отечественной культуре прошлых эпох, стремление глубоко изучить и понять ее закономерности и возродить в современном искусстве ее дух, стилистику, традиции. Технические новшества и эстетика эпохи модерна позволили при этом отойти от буквального копирования исторических прототипов, от „археологизма“ в воспроизведении деталей, дали возможность свободного оперирования исходными формами и мотивами, их стилизации, что привело к появлению совершенно оригинальных произведений, в которых стремились воплотить не букву, но дух, идею, идеал древнего искусства»[79].
Одними из первых, кто воспользовался преимуществами, дарованными указом 1905 года о веротерпимости, стали петербургские староверы-поморцы. Они принялись за построение своего нового центрального храма на Тверской улице на участке, пожертвованном Верой Ивановной Кокоревой, вдовой попечителя поморской общины, крупного финансиста, общественного деятеля и публициста Василия Александровича Кокорева. Проект церковного здания был разработан известным зодчим, городским архитектором Дмитрием Андреевичем Крыжановским (1871—1942). Закладка нового храма состоялась 6 августа 1906 года в праздник Преображения Господня, а 22 декабря 1907 года построенный храм был уже освящен во имя Знамения Пресвятой Богородицы. Храм на Тверской улице стал самым крупным поморским храмом в Российской империи.
Храм был построен в стиле северных новгородских и псковских церквей. Весь архитектурный комплекс состоял из храма, соединенной с ним особой галереей пристройки, ризницы и надворных построек. Застроенный участок был отгорожен от улицы массивным, довольно низким каменным забором с небольшими просветами. Тем самым храм был несколько отодвинут от линии тротуара, что как нельзя лучше отвечало впечатлению, которое и должна была производить постройка поморской общины – не столько приходского, сколько, скорее, монастырского характера.
Образцом для оформления интерьеров храма Знамения на Тверской стали моленные и собор Преображенского богаделенного дома в Москве. Четверо членов Совета общины специально делегировались для их осмотра. В результате осмотра и в соответствии с пожеланиями членов общины и учредительницы В. И. Кокоревой было принято решение, что большинство икон в храме должны быть старинными, написанными не позднее второй половины XVII века, и только в необходимых случаях новыми, написанными в стиле древнего письма. Значительная часть икон была перенесена из старой моленной на Лиговской улице. С целью подбора и приобретения икон для храма были осмотрены хранилища торговцев древними иконами на Нижегородской ярмарке и в Москве, известных торговцев Большакова, Силина и других, а также собрания известных коллекционеров, в частности А. И. Егорова, наследников Е. С. Егорова, наследников И. М. Ивакина, о. Исаакия Носова. Часть икон, в частности зааналойный крест, были возвращены властями из тех, что были прежде конфискованы у старообрядцев. Приобретались также иконы старообрядческой поморской иконописной школы XVIII – XIX веков.
Изнутри храм был выполнен строго, в традициях поморцев: стены моленной, лишенные росписей и иных украшений, гладко оштукатурены и окрашены белой клеевой краской. Глаз отдыхал на этом широком, полном воздуха и света пространстве. Тем рельефнее выделялись три резных иконостаса из серого дуба в древнерусском стиле (работа мастерской Д. В. Дудакова по рисунку архитектора), устроенных на капитальных стенах и уставленных в пять ярусов иконами старинного письма. Общая площадь иконостасов и киотов – около 400 кв. аршин (196 кв. м). Общая вместимость – 427 икон. Почти все иконы местного ряда среднего иконостаса представляли собой весьма редкие экземпляры древнего новгородского и псковского письма. Среди прочих ярусов и на клиросах имелись образцы письма московского и корсунского. Между древними образами размещались (преимущественно в верхних ярусах) иконы с изображениями апостолов, пророков и праотцев, написанные уже в начале XX века, но с соблюдением непременного условия: чтобы стиль письма был сохранен древний и чтобы иконописцами были исключительно староверы. Новые иконы были написаны старообрядцами поморского согласия иконописцами братьями Сусловыми.
Кроме иконостасов, в тех же серых тонах из резного дуба были выполнены клиросы, киоты и пристенные скамьи. Хоругви и бронзовые, под старое серебро, паникадила изготовила московская фабрика Оловянишникова в духе древнерусских образцов по рисункам архитектора и художника С. И. Вашкова. Согласно требованиям общины, освещение, производимое лишь с помощью восковых свечей, менялось среди служб, весьма продолжительных. Во избежание необходимости пользоваться зажигательными шнурами, лестницами и прочим, паникадила были снабжены противовесами, помещавшимися в центральной главке, и могли опускаться и подниматься одним человеком без особых усилий.
Поделиться книгой: