Помоги проекту - поделись книгой:
Н. КАЛЬМА
Стеклянный букет
Здравствуйте, мои дорогие читатели!
Наверное, мы с вами старые знакомые. Многие из вас читали мои прежние книги. Например, «Черную Салли», «Дети Горчичного рая», «Вернейские грачи», «Джон Браун», «Заколдованная рубашка». Читали? Видите ли, когда писатель встречается со своими читателями, это всегда бывает очень дружеская встреча. Вот вы раскрыли сейчас эту новую мою книгу. Почти во всех историях, которые вы здесь прочитаете, говорится о трудной человеческой судьбе. Но если человек (взрослый он или маленький — все равно) стоек, благороден и полон сердечной теплоты, перед ним нет преград: он преодолеет все препятствия на своем пути и заслужит дружбу и любовь людей. Это вы должны запомнить крепко.
Пожалуйста, напишите, понравилась ли вам книга.
Адрес такой: Москва, А-30, Сущевская ул., 21, издательство «Молодая гвардия», массовый отдел.
1
Грелка
Настоящая-то школа уплыла два года назад, когда Беппо Альди был еще маленький и не учился. Да, да, уплыла! Вместе со всеми скамейками, партами и даже кафедрой учителя! Это случилось, когда разлилась и вышла из берегов большая река, возле которой стоит деревня Беппо. Многие дома тогда уплыли по реке, и люди остались без крова. Беппо помнит, как мать ночью вытащила его из постели, завернула с головой в платок и с плачем унесла куда-то. А когда она развязала платок, то оказалось, что их дом стоит на месте, но похож на дырявую лодку: протекает от малейшего дождя и насквозь продувается ветром. Эх, если бы жив был отец Беппо — столяр Альди! Он бы живо починил дом! Но отца вместе с другими партизанами убили фашисты. А мать простудилась в ту весну, когда разлилась река, и вот уже полгода кашляет и почти не может двигаться.
Беппо спрашивает:
— Мама, нужно тебе что-нибудь?
— Ничего мне не нужно, Беппо, мальчик, у меня все есть.
Беппо знает: мать говорит неправду. Ничего у них нет. А соседка Джанина твердит, что маме нужно есть побольше мяса и масла, жить в сухом, теплом доме, держать ноги в тепле, укрываться толстым одеялом. Да где же взять все это? Они и так задолжали Кастро за крупу и уголь, задолжали, как все другие бедняки в деревне. Все боятся этого сухого, черного как жук человека с острыми глазами. Даже учитель синьор Белли боится Кастро, потому что и он задолжал торговцу за разные товары, и ставит его сыну — Марсилио хорошие отметки.
Когда Беппо приходит в лавку Кастро, тот вызывает сына:
— Погляди, Марсилио, на этого попрошайку. А ведь отец его был гордец, воротил нос от меня, не хотел даже знаться.
Марсилио, долговязый, неряшливый мальчишка, спрашивает:
— Когда же ты расплатишься с нами?
— Я скоро буду работать, — бормочет Беппо, — вот только поучусь еще год…
Марсилио хохочет:
— Да кто же возьмет на работу такого заморыша?! Ты только посмотри на себя!
Но Беппо незачем смотреть на себя. Он и так знает, что мал ростом и так худ, что мальчишки дразнят его «ножиком».
Кастро пересыпает между пальцами белый рис, похожий на жемчуг.
— Да, твой отец был гордец, — говорит он. — Голь, а не желал даже шапку снимать передо мной…
Беппо понимает, что ему больше нечего ждать.
Сегодня в школе холоднее, чем всегда. А может быть, это только кажется Беппо?
Вот Марсилио тепло. У него и у других мальчиков побогаче в ногах стоят принесенные из дому круглые железные грелки. В грелках — полным-полно горячих углей. Беппо тоже принес в школу грелку. Холодная и пустая, стоит она под скамейкой, и Беппо кажется, что ноги его ощущают холод железа. Вот если бы хоть немного углей… Одна такая грелка могла бы согреть мать, прекратить этот страшный кашель… И Беппо, думая об этом, почти не обращая внимания на гримасы Марсилио.
Дребезжащий колокольчик прозвонил перемену. Мальчишки бросаются наружу, чтобы побегать и поразмяться. Беппо осторожно оглядывается. Никого. Даже учитель вышел из класса. Тогда Беппо подцепляет ногой свою грелку и ловко пододвигает ее к грелке Марсилио. Эта самая большая грелка. Беппо очень торопится. Он становится на колени и, обжигая пальцы, открывает крышку. Ух, сколько пылающих, золотых углей, как они перемигиваются, каким славным жаром пышет от них!
Круглые ручки почти раскалены, но мальчик все-таки хватается за них, и угольки, как золотые монеты, сыплются в его черную грелочку.
— А, так вот чем ты занимаешься, тихоня? Воровством! — раздается над ним торжествующий голос Марсилио. — Полюбуйтесь на него!
Беппо поднимается. Щеки у него пылают, как будто их опалил жар углей.
Марсилио зовет учителя:
— Синьор Белли, у нас в школе завелся воришка. Он хотел обокрасть меня. Вы накажете его или сказать отцу?
— Нет, нет! Незачем беспокоить синьора Кастро, — поспешно говорит учитель. — Мальчик будет примерно наказан.
И он тут же пишет и пришпиливает на грудь Беппо большой лист бумаги, на котором выведено крупными буквами слово «вор».
— Садись посреди класса и не смей уходить, пока все не увидят, кто ты такой, — говорит учитель Беппо.
— И потом пусть идет с этой надписью по деревне, — подхватывает Марсилио. — Пускай все увидят, что за мальчишка у их героя Альди.
Беппо сидит посреди класса. Теперь каждый, кто входит, сразу замечает мальчика и надпись у него на груди: «Вор». Беппо кажется, что надпись прожигает ему кожу до самых костей. У него кружится голова, и он не смеет взглянуть туда, где осталась его грелка. Высыпали оттуда угли или нет?
Марсилио зовет мальчишек в класс: ему не терпится показать им Беппо с надписью и рассказать, как тот обокрал его.
— Ты понимаешь, я вхожу и вижу: он крадет мои угли… — говорит он каждому.
Одни школьники молчат, другие — из компании Марсилио — прыгают перед Беппо, высовывают языки, щиплют его:
— Вор! Воришка! Хотел обокрасть, да не вышло! Попался, воришка!
Даже синьор Белли находит, что это слишком. Но он боится, до смерти боится Кастро и не смеет отшпилить надпись. Он только раньше обычного кончает урок и велит школьникам расходиться по домам. Беппо все еще сидит посреди класса.
— Ты тоже можешь уходить, — сурово говорит ему учитель. — Только не смей снимать бумажку, иначе синьор Кастро накажет тебя еще сильнее.
Но Беппо все еще медлит.
— Чего же ты ждешь? — спрашивает учитель. — Я сказал: ты можешь идти. Ах, ты, верно, боишься, что тебя увидят на деревне?! Не бойся, на улице дождь, ты никого не встретишь, — добавляет он великодушно.
— Нет, я не боюсь, — говорит Беппо тихо. — Я… я хотел бы взять… грелку.
Учитель, видимо, поражен.
— Ты хочешь взять грелку с теми углями, что ты украл? — переспрашивает он.
Беппо кивает.
— Для матери, синьор. Она очень кашляет, синьор. А синьор Кастро…
Беппо не договаривает.
Теперь краснеет учитель. Он так краснеет, как будто и на него падает отблеск украденных углей.
Торопливыми пальцами он срывает с куртки мальчика позорную надпись. И сам подает Беппо его грелку.
— Беги скорее, пока она еще теплая, — говорит он.
_____
Стеклянный букет
— Доброе утро, Чезарина!
— Чеза, как дела?
— Зайди ко мне после обеда, Чезарина. Я сделал для твоего брата свистульку.
Всем было приятно видеть круглое серьезное лицо девочки, ее спокойные черные глаза и толстые косички за спиной.
Завод в Мурано давно славился своими стеклянными изделиями. Из Венеции на остров Мурано приезжают иностранцы специально для того, чтобы купить голубые переливчатые вазы в виде дельфинов или морских коньков, прозрачные стеклянные раковины, тонкие бокалы, напоминающие диковинные водоросли, флаконы, отсвечивающие золотом и лазурью, зеркала, украшенные гирляндами стеклянных цветов.
Все эти вещи делают знаменитые на весь мир муранские стеклодувы.
Отец Чезарины, Паоло Нонни, был лучшим стеклодувом, которым гордился весь завод. Когда Паоло брал своими длинными коричневыми пальцами стеклянную трубку, нагревал ее на синеватом огне и начинал дуть в нее, трубка волшебно превращалась то в зеленоглазого осьминога, то в диковинную, стоящую на хвосте рыбу, то в мутно-белый морской коралл.
Управляющий заводом, синьор Казали, очень кичился тем, что у него работает такой искусный, известный далеко за пределами завода стеклодув. Он даже позволял Паоло то, чего ни за что не разрешал другим рабочим: брать стеклянную массу и выдувать в свободное время все что ему вздумается. Часто после работы Паоло оставался на заводе и делал подарок для своей жены — большой букет стеклянных цветов.
Долго-долго работал Нонни над своим букетом и когда, наконец, показал его товарищам, в стеклодувном цехе все стихло. Люди стояли тесной кучкой и, затаив дыхание, разглядывали стеклянные цветы.
Бледно-зеленые стеклянные листья обвивались вокруг молочно-белых лилий, в глубине которых искрились и дрожали золотые тычинки. Капли росы блестели на лепестках лилий. Рядом алели рубиново-красные маки с черными, точно уголь, сердцевинами. Голубовато-прозрачный дельфин, отливающий золотым и розовым на плавниках и на хвосте, держал цветы в разинутой пасти.
— Паоло, ты большой художник. Ты даже сам не понимаешь, парень, какой ты большой мастер! — сказал старый стеклодув, дядя Алатри. — Сколько лет я живу на свете, а еще не видел такой работы…
Прибежал взволнованный синьор Казали: ему уже сообщили о букете.
— Ты, конечно, продашь его мне. Скоро юбилей владельцев завода, и я поднесу им твой букет, — обратился он к Паоло.
— Букет не продается. Я сделал его в подарок моей жене Лючии, — сказал Паоло.
— Послушай, на что твоей жене такая вещь? Ведь вы живете в лачуге, на канале, я знаю. Ей даже некуда поставить твой букет, — пытался его уговорить управляющий.
Но на все уговоры стеклодув только упрямо качал головой. Он бережно отнес букет в шкафчик, где хранились образцы работ цеха.
Лючии не пришлось получить подарок Паоло. Фашистское правительство Италии решило помочь в войне немецким фашистам. Рабочих на заводе заставили выделывать аптекарскую посуду и стекла для самолетов. А Лючия целыми днями стояла в очереди за хлебом. Никто не думал в эти дни о стеклянном букете.
Наконец Италия совсем изнемогла в этой войне и прекратила военные действия. Для всего народа и для Паоло и его жены это было счастливое время: Паоло снова вернулся к любимой работе, а Лючия могла заняться домом и детьми — Чезариной и Беппо.
Приближался день рождения жены, и Паоло заботливо обтер запылившийся букет, который так и простоял все это время в шкафу на заводе. Но в день рождения Лючии черные фашистские самолеты закрыли ясное летнее небо. Фашистская Германия мстила своей бывшей союзнице Италии за то, что она вышла из войны.
Остров задрожал от грохота бомб. Запылали дома. Чезарина и ее братишка Беппо, игравшие на улице, с плачем побежали домой.
— Мама, мама! Где ты? — отчаянно звала Чезарина.
Дети не нашли ни дома, ни матери: Лючия погибла под развалинами.
В тот же вечер Паоло Нонни отвел детей к старому дяде Алатри, а сам ушел бойцом в партизанский отряд. Отважные итальянские патриоты боролись с немецкими фашистами и со всеми, кто поддерживал фашистов в Италии.
Вскоре почти все молодые рабочие ушли воевать. На заводе остались только самые старые стеклодувы во главе с дядей Алатри. Старик заботился о детях Нонни, как о собственных внучатах. Приходя с работы, он всегда находил время заняться с Чезариной чтением и письмом. Он сам варил детям луковую похлебку, чинил игрушки Беппо и латал ботинки девочки.
Проходили месяцы, а о Нонни все не было вестей. Только ходили слухи, что где-то на севере с отчаянным мужеством сражается против фашистов партизанский отряд, в котором есть командир — храбрец и умница, по кличке Стеклодув.
Наступил конец войны. Многие рабочие вернулись на завод. Но между ними не было Паоло Нонни. Партизанский командир Стеклодув остался лежать под свежим холмом далеко от родного Мурано.
Старый дядя Алатри сам сказал Чезарине о гибели отца. Девочка не заплакала. Она взяла на руки малыша Беппо, унесла его куда-то за дом и долго-долго сидела там, спрятавшись и не отзываясь на зов старика. Вечером она вернулась и подошла к дяде Алатри.
— Дядя, возьмите меня на завод, — сказала она, и старику показалось, что за этот день Чезарина выросла. — Теперь я — старшая, и я хочу научиться работать.
Чезарину поставили подносчицей в стеклодувный цех: она должна была подносить мастерам стеклянную массу, разжигать огонь и, кроме того, подметать и убирать цех. К вечеру все тело девочки ныло от усталости, но она была счастлива: ведь теперь она сама, на собственное жалованье, могла кормить Беппо!
Только управляющего она боялась и старалась не попадаться ему на глаза. Однажды синьор Казали явился в цех и прямо направился к шкафчику с образцами, где все еще стоял букет Паоло. Ведь в каморке Алатри негде было его поместить.
— Теперь, когда стеклодува Нонни нет, его работа принадлежит заводу, — объявил он, неловко вытаскивая из шкафа стеклянный букет.
Хрупкие лилии и маки в его руке задрожали и зазвенели, точно жаловались на грубое обращение.
Раздался ропот. Рабочие не скрывали негодования.
Седой дядя Алатри, похожий на старого сокола, подошел к управляющему.
— Прошу прощенья, синьор. Теперь, когда нашего Нонни с нами нет, работа принадлежит его детям и больше никому, — сказал он тихо, но так, что все его услышали.
Он взял из рук ошеломленного управляющего цветы и протянул их тоненькой черноглазой девочке:
— Возьми их, Чезарина, и поставь на место. А когда ты научишься работать, ты заберешь этот букет домой и, глядя на него, будешь вспоминать своего отца.
Синьору Казали очень хотелось придраться к чему-нибудь, накричать, показать свою власть. Однако ни отобрать букет, ни прогнать Чезарину он не решился: очень уж мрачно поглядывали на него стеклодувы.
Вообще после войны Казали растерялся. Раньше ему достаточно было прикрикнуть на рабочих, пригрозить увольнением — и все перед ним смирялись. А теперь на заводе появились коммунисты и комсомольцы, на стене завода кто-то нарисовал углем огромные серп и молот, и синьор Казали предпочитал пока не ссориться с рабочими.
Он ушел из цеха, бормоча что-то злобное, и стеклодувы торжественно поставили букет в шкаф.
Поделиться книгой: