Дом вверх дном

Рэй вдруг подумал: "Знал ли об этом кто-то, когда заколачивал погреб?". О доме, плавающем в нигде, о живых ветвях и прожорливых стенах. Привычный мир с треском и грохотом переворачивался вверх дном.

– Ты уверен, что это корень зла? – первым обрел дар речи Гонсалес.

– Я уже ни в чем не уверен… – вздохнул Рэй.

– Что… – Гонсалес запнулся. – Что ты хочешь с ним сделать?

Корень вдруг замер. Замерли серебряные светлячки, беспокойные ветки и даже сама бездна.

– Сжечь? – предположил Рэй.

– А тут всё не полыхнет? – возразил Гонсалес.

– Разумно.

– Но что тогда?..

Рэй собрался было ответить, как “Врата Соломона” снова переменились. Огоньки в бездне погасли, ветки корней налились красным и затрепетали точно змеиные языки. Сморщенный ковёр подобрался к юному хозяину дома и бросился коброй. Рэй не успел даже вскрикнуть, как плотная ткань окутала его и, уронив на пол, потащила прямиком к зияющей дыре.

– Брось его, тварь! – Гонсалес подскочил к барахтающемуся кокону и треснул по нему ломом.

– Ой! – Рэю досталось, как и ковру, но все же он получил свободу. Ковер с силой выплюнул Рэя, развернувшись, и тот откатился в сторону.

Под диваном что-то лежало. Рэй потер ушибленный бок и протянул руку. Пальцы ощутили знакомый холодок. Но стоило им зацепить находку, как короткие ножки дивана крякнули и подогнулись, захлопывая капкан. Гонсалес принялся яростно лупить диван, но он оказался крепче ковра.

– Подними его! – крикнул Рэй. Боль исказила лицо, он чувствовал, как начинают хрустеть кости, но не мог отпустить то, что держал.

С трудом протолкнув лом, Гонсалес навалился на него всем телом. Кто-то закричал. Рэй, диван или Гонсалес – было не разобрать. Тяжелая мебель пошатнулась, чуть поднялась – Рэй вырвался и вскочил на ноги, прижимая к груди блокнот.

– Бежим! – скомандовал Гонсалес, и парни бросились к двери. Диван грохнулся обратно, ковёр приготовился к новому броску. Дом не собирался сдаваться.

Красные гибкие корни медленно потянулись из бездны в комнату. Они с тихим шорохом расползались по голому бетону, будто наполненные горячей кровью пульсирующие сосуды.

Дверь не брал даже лом. “Врата Соломона” запечатали себя со всех сторон. Дом, как прожорливая мухоловка на болоте, плотно сомкнул зубы, лязгнув всеми засовами. Он ощетинился стенами, полом и потолком. Черепица на крыше вздыбилась, из трубы повалил чёрный дым и, пронзая воздух, устремился ввысь.

– У меня есть идея! – Рэй оставил бесплодные попытки одолеть дверь. – Выиграй мне минуту!

– Что?

– Это безумие, но может сработать.

– А это не безумие?! – Гонсалес отбросил ломом ковёр, который снова ринулся в атаку.

Рэй открыл блокнот. Между обложкой и разрисованными листами был зажат огрызок карандаша, а на форзаце тонкой струйкой чернела надпись “Здесь живёт Эллейн. Здесь её надежда”. Рэй отыскал пустую страницу и принялся рисовать. Капля пота выступила у него на лбу. Рэй высунул кончик языка, как делал всегда на пике сосредоточенности.

Кровавые корни заполнили почти всю комнату. Они неспешно продолжали свой путь, обвивая окна, мебель, всё, что стояло между ними и вкусным ужином в виде двух оказавшихся в западне мотыльков-мальчишек.

– Ты спятил?! – Гонсалес на секунду обернулся.

– Поверь мне! – Рэй, не поднимая головы, добавлял в рисунок последние штрихи.

Вдруг корни остановились. Ковёр безжизненной тряпкой рухнул на диван и сжался в комок. Рэй с видом победителя убрал карандаш за ухо и протянул Гонсалесу блокнот.

На картинке “Врата Соломона” торчали как репа: перевернутый вверх тормашками корпус ушёл под землю, а корни, чахлые и беспомощные, болтались в воздухе.

– Держись крепче, – посоветовал Рэй и ухватился за балку, выступающую над дверью. Гонсалес, сунув тетрадь в карман, последовал его примеру.

– Ну ты даешь, – хмыкнул он.

Дом угрожающе затрещал.

Погребённые заживо

Окна задрожали и лопнули как мыльные пузыри. Последние языки заходящего солнца облизали “Врата Соломона”: оранжевый луч пробрался в гостиную, ощупал лица мальчишек и убрался восвояси, подальше от беды.

О том, что мебель будет падать, Рэй не подумал. Он представлял себе всё как-то иначе, если вообще представлял. На стены второго этажа градом посыпались книги. Следом раздался звон и металлический лязг антикварных часов.

“Отец точно убьёт меня, – мелькнула запоздалая мысль. – Если раньше не убьёт что-то другое”.

Диван, еще несколько минут назад мечтавший оторвать Рэю руку, безвольно прокатился по полу наперегонки со столом и встал “на дыбы” у стены, выбивая остатки стекол из окна. Штукатурка там, где он упал, тут же расцвела лиловым синяком. Огромной витрине повезло чуть меньше: сначала она завалилась на бок, а после перевернулась, как брошенный кубик, выплюнув все свои внутренности. Дом закряхтел, заскрежетал и заохал. А после стали сжиматься стены.

В обнаженные рамы хлынули потоки грязи. “Врата Соломона” черпнули её ковшом, и комната наполнилась влажной, пахнущей илом землей. Рэй никогда не думал, каково это – быть похороненным заживо, но теперь, кажется, узнал. Он читал о таком в книгах, но даже представить не мог всего ужаса черноты, которая надвигается на тебя гигантской волной. Отчаяние свернулось в душе и принялось скрести когтями всё громче и громче, подчиняя тело горячей панике. Темнота медленно, но верно завладевала каждым уголком сознания дома и запертых в нём людей.

– А ты не мог поднять его в воздух? – возмутился Гонсалес. И от этого замечания Рэю неожиданно стало легче. Дом закончил вращаться и встал вверх тормашками. Приземление смягчила тина, и теперь оба парня были по пояс в вязкой густой жиже, которая всё ещё заливалась в окно с хлюпаньем, жадными глотками. Рэй нащупал витрину и вцепился в неё, будто ищущий спасения на плоту в грозном море.

– Нужно найти люк.

– Отлично, – отозвался Гонсалес. – Только я не летучая мышь, чтобы видеть в темноте!

В ответ на его слова по всей комнате тут же засияли десятки серебряных огоньков. Они плавали, тихо покачиваясь, в гладкой чёрной субстанции вперемешку с комьями грязи. Свет отражался от поверхности как от зеркала. Тут и там копошились дождевые черви, цепляясь за свои жалкие жизни. Комната казалась маленькой, сломанной и совершенно покинутой.

– Это бездна! – догадался Рэй. Он поднял глаза к полу – дыра в звенящую ночь зияла в центре. – Помоги мне подвинуть шкаф.

Гонсалес, что-то бормоча себе под нос, подобрался ближе.

– Ненавижу замкнутые пространства… – Он опустил руки в бездну и взялся за шкаф с другой стороны.

– На счёт три… – скомандовал Рэй. – Раз, два…

Бездна сопротивлялась. Она была вязкой и тягучей, как свежий мед. Воздух в доме становился затхлым, забиваясь в глотку и нос, заставляя слезиться глаза. Рэй хорошо знал это ощущение: попытка вырвать себя из ночного кошмара, когда разум оказывается в западне, а липкие пальцы сна, не пуская, тянут в разные стороны. Даже если гроб не заколочен, поднять крышку, сдвинув почву хотя бы на дюйм, не так-то просто.

Рэй взобрался на витрину, когда она оказалась точно под дырой в полу. Бездна отпустила его, смачно чавкнув, и теперь стекала с одежды упругими струями. На месте старого погреба фундамент был похож на узкий полый короб и теперь, когда земля не заполняла его, вел прямиком на свободу.

– Подтолкни меня.

Рэй пополз, упираясь в стены спиной и ногами. Несмотря на прохладу ночи, он ощущал жар. Бездна на потолке гостиной искрилась и переливалась, готовая в любую секунду снова принять Рэя в свои объятия. Он старался не думать об этом, сосредоточившись на работе мышц, боли и напряжении. Свежий осенний воздух манил наверх, обещая спасение из погребённого и поверженного дома.

***

Корень зла, лишенный питательной бездны, из последних сил цеплялся за ясень. Его красные переплтённые ветви слабо подрагивали, сжимаясь от холода, при каждом порыве ветра. Тысячи тонких и хрупких капилляров-ответвлений впивались в фундамент дома, который торчал над лоснящейся жижей. Серебряные огоньки внутри вспыхивали и гасли, вторя звездам, ныряющим в облака.

– И что теперь? – спросил Гонсалес, выбравшись из ловушки четырёх стен. Рэй что-то шепнул ему на ухо. Гонсалес кивнул с бесстрастным лицом. Он замер, раздумывая о чем-то важном, а после сорвался с места и бросился к ясеню.

Всё произошло в считанные секунды. Корень зла опоздал. Одно из красных щупалец потянулось за секатором, торчащим из кучи чахлых листьев, но человеческие пальцы оказались проворнее. Гонсалес схватил оружие и бросил его Рэю. Тот, не теряя времени, подскочил к дому и с глухим ржавым щелчком перерезал одну ветку.

Гонсалес упал на колени и зажал уши так, что вены на его руках вздулись, как жирные дождевые черви. Рэй посмотрел на искаженное ужасом лицо, не понимая, что происходит, а после до его слуха донёсся шёпот.

Сотни голосов звучали одновременно. Бестелесные, не имеющие источника звука, они долетали со всех сторон. Цепляясь за ветер, опаляя кожу, шёпот забирался под одежду и пробирал до самых костей.

Всё длилось недолго и смолкло внезапно, оставляя после себя зловещую тишину.

– Что это было? – Гонсалес тяжело дышал. – Ты слышал вопль?

– Вопль? – удивился Рэй. – Нет, только шёпот.

– Не нравится мне всё это…

Рэй нахмурился, пожимая плечами. Он и сам будто очутился на сеансе плохого фильма ужасов и сейчас смотрел на всё со стороны.

– Смотри! Он бледнеет! – вдруг крикнул Гонсалес, указывая на корень. Хватка ветвей ослабела, а цвет потускнел, став из красного алым.

– Давай, – Гонсалес поднялся на ноги и кивнул Рэю, зажимая уши. – Покончим с этим!

Рэй решительно лязгнул секатором. Шёпот снова заполнил его сознание, как бездна заполняла дом.

“Вернёшься, ты еще вернёшься…”

“Оставайся здесь!”

“Будь проклята!”

“Дети и дети детей…”

“Никто не должен знать!” – они прорывались сквозь белый шум, касаясь шеи, ушей и самого сердца. Женские, мужские, старые, молодые, незнакомые и…

“Смирись с этим!” – голос отца разрезал воздух и устремился ввысь вместе с последним корнем.

Солнце ленивым жуком неспешно вползло на горизонт, хватаясь за провода и крыши тонкими лапками лучей.

“Смирись с этим, – отозвалось эхо в голове Рэя. – Будь мужчиной!”

Сердце бешено колотилось. Рэй спрыгнул на землю, бросил секатор и поднял глаза. Корень зла стремительно высыхал, дёргаясь и агонизируя на ветвях ясеня. Коричневый и колючий он был похож на сколопендру, которую разрубили пополам. Ножки беспомощно дрыгались, пытаясь ухватиться за воздух. С ясеня опадали последние жёлтые листья. Оклик Гонсалеса оторвал Рэя от этого мерзкого и одновременно умиротворяющего зрелища:

– Эй!

Рэй замер, не в силах пошевелиться перед лицом новой напасти.

Серебряные огоньки исчезли. Как и фундамент дома. По ртутной блестящей глади золотым пятном расползался восход. Мутные серые пузыри появлялись и лопались на поверхности, булькая, как закипающий куриный суп – “лучшее средство от простуды” по мнению Эллейн. “Врата Соломона” вместе с голосами, образами, слезами и волнениями неспешно уходили на дно потревоженной бездны. Если, конечно, у бездны было дно.

Свет в окнах

– Мне жаль, – с сочувствием произнёс Гонсалес.

Рэй стоял, не двигаясь, и даже не моргая. Его хрупкая надежда снова увидеть мать пускала предсмертные пузыри в темноту бездны. В груди у Рэя занялась воронка: безжалостный вихрь, уносящий с собой воспоминания, минуты, моменты, которых и так было слишком мало. Будто всё это теперь не имело значения. Утекало в дыру размером с дом.

– Эй! – Гонсалес хлопнул себя по карману, а после по лбу, как если бы он напрочь забыл, но вдруг вспомнил о чем-то, о чем забывать не следовало, и достал потрепанный, чуть запачканный чёрной слизью блокнот. – Это поможет?

Рэй схватил блокнот и принялся яростно листать в поисках пустой страницы, но тщетно – последним свободным местом был лишь форзац.

Дом еще булькал в бездне, а значит, решать нужно было сейчас, пока не стало слишком поздно. Рэй взялся за карандаш. Через несколько минут дорогая сердцу надпись скрылась под умелыми штрихами. “Здесь живёт Эллейн. Здесь её надежда” удивительным образом вписалась в картину “Врат Соломона”, таких, какими они были в самые счастливые времена.

Рэй изобразил “Врата Соломона” покрытыми шапкой снега. Ясень украшала гирлянда, которую Рэй и Эрни собрали однажды из лампочек, светлячков и магии электричества. Над входной дверью висела омела, а по краям подъездной дорожки, важно уперев руки в бока, стояли садовые гномы. В окнах горел пусть и черно-белый, но самый уютный рождественский свет.

Внезапно бездна вспенилась и выбросила сноп снежинок. Они устремились к небу и исчезли в нём. А следом, к удивлению парней, посыпались отовсюду – снизу-вверх. Гонсалес захлопал ресницами и вдруг разулыбался, совсем как дитя, впервые за всё время. Рэй улыбнулся в ответ, но тут же снова перевел взгляд на бездну. Она замерла грозная и величественная, будто море в штиль.

– Это всё, что она может дать. – Знакомый голос раздался за спиной у Рэя. Он обернулся, не веря своим ушам, напрочь забыв об утонувшем доме. Эллейн, всё еще бледная, растрепанная, но совершенно счастливая смотрела на сына, раскинув руки. Рэю показалось, что всё вокруг замедлилось. Под падающим в небо снегом, он бросился в объятия матери, с которой так и не успел проститься.

От Эллейн пахло сладким пудингом. Её ладони были были теплыми, а в волосах кололись снежинки. Эллейн отстранилась от сына, привычным жестом убрала челку с его высокого лба.

– Ты повзрослел, – она излучала покой. – И, кажется, завёл нового друга.

Гонсалес подошел ближе и протянул Эллейн руку:

– Мэм. Рад с вами познакомиться.

– Спасибо, что помогал Рэю. Вы спасли меня. Вы оба.

Рэй украдкой, словно боялся, что стоит ему отвернуться и Эллейн исчезнет, оглянулся на бездну.

– А как быть с домом? Он утонул и…

– Только его отражение, – ответила мать. – Оно обязательно объявится. Где-то.

– Кстати, где мы? – вмешался Гонсалес. – И как нам попасть куда-то ещё?

– Есть множество путей, ведущих сюда и отсюда. Один из них прямо перед вами,

– Эллейн кивком указала на бездну.

– Нырнуть туда?! – хором удивились Рэй и Гонсалес.

– Вовсе не обязательно, – Эллейн рассмеялась. – Бездна – это дверь, достаточно представить её таковой.

– Но… – Рэй поднял блокнот, показывая его матери. – Я изрисовал здесь всё. – он потупился и добавил: – Прости.

Эллейн коснулась чёрной обложки кончиками пальцев, впитывая остатки жизни, и ответила: