Помоги проекту - поделись книгой:
Когда тебе перевалило за шестьдесят лет, любое неожиданное происшествие начинает вызывать невольное раздражение. Вот и сейчас, когда в двери постучали — настойчиво, но не слишком громко, Вилли поморщился, после чего двинулся открывать дверь.
Он был одет в свой любимый домашний халат с большими карманами. Кроме тепла, сей предмет гардероба давал небольшую уверенность в безопасности: в его огромных лопастях?? прекрасно поместился небольшой револьвер. Встречать неизвестного посетителя без оружия… такой глупости от него даже на старости ожидать не приходилось. Петер, слуга и телохранитель, сорокалетний вестфалец, увидев сигнал хозяина пошел открывать дверь, сам хозяин стоял рядом, но немного сбоку, страхуя бодигарда. Сначала Петер поинтересовался: «Кого принесла нелегкая?» и тут же получил ответ, который Вильгельма удивил. Он давно не слышал этой фразы. «Это я, Карл, племянник, привез привет дядюшке Отто от дядюшки Алекса». По кивку Вилли бодигард открыл дверь, в которую ввалился хорошо известный хозяину человек. Вот только быть его в Потсдаме не могло по определению. Худощавый человек среднего роста с копной седеющих курчавых волос, роскошными усами и небольшой бородкой, которые тоже тронула серебром седина. Лицом он был весьма похож на графа Андраши, канцлера Австро-Венгерской империи. Конечно же, это был не Дьюла, ни старший, ни младший. Вилли ждал.
— Вилли, не держитесь за револьвер. Я не опасен для вас. Нам надо поговорить. Это действительно весьма важно.
— Хорошо… только как?
— Как я попал к вам? Профессионал он и в Африке — профессионал. Хотите знать, где у вас на границе протекает? Понимаете, дело настолько срочное и важное, что я действовал внаглую… Пересек границу с Австрией в карете с гербом Андраши и фальшивыми документами на имя Андраши…
— Сукин сын! Идите за мной.
Вошедший так и не понял, было последняя фраза проявлением гнева или восхищения. Конечно, он появился в Германии другим путем, но зачем господину Штиберу знать его маленькие секреты?
Хозяин дома опустился в свое любимое кресло недалеко от камина. Гость сел напротив, придвинув свое кресло ближе к огню. Они были внешне неуловимо похожи: оба круглолицые, с густыми курчавыми волосами, вот только Вилли не носил бороды, и волосы его седина покрыла намного щедрее. Да, еще фигура была не столь спортивной. Всё-таки возраст давал о себе знать. Мнимый граф Андраши, он же полковник Генерального штаба Российской империи Николай Николаевич Белов, дальняя родня прусским фон Белофф был спокоен, впрочем, его визави тоже не показывал признаков волнения. Жизнь научила создателя спецслужб Германской империи не спешить, ибо спешка хороша в ловле блох, в тайных делах сие ведет к провалу. Ошибаться же на его месте не должно!
— Итак…
Когда прибывший из России полковник налил себе немного водки (Вильгельм не отказывал себе в удовольствии выпить хорошего крепкого алкоголя), и выпил, тогда хозяин намекнул ему одним словом, что пора перейти и к делу.
— Меня привела к вам крайняя нужда, Вилли. Ситуация такова, что я являюсь личным посланником государя Михаила II. И у меня находится пакет с письмом и документами, которые должен прочитать лично Его Величество в присутствии только канцлера Бисмарка.
— Почему это послание не может быть отправлено обычным дипломатическим каналом? — Штибер нацепил на нос пенсне, которое иногда снимал, но в минуты раздумий эта операция — одеть-снять очки-протереть стекла позволяла взять несколько лишних секунд на обдумывание.
— Материалы слишком секретны. Более того, у меня инструкции, которые требуют, чтобы после прочтения сии бумаги были сожжены.
— Вот как… — недоверчиво хмыкнул Вильгельм.
— Это письмо способно изменить весь расклад политических сил в Европе. Может быть, даже в мире. Это крайне важно для наших стран. Поверьте!
Вильгельм задумался. Он в свое время сделал много для России. Делал он это не столько по зову сердца, сколько по просьбе его покровителя, всемогущего канцлера Бисмарка. Отто несколько раз вытаскивал Штибера из весьма сложных ситуаций. Вилли часто пользовался в своей работе методами, далекими от понятий чести, характерных для его времени, более того, многие его приемы были незаконными, с точки зрения любого государства, не только того, против которого были направлены, но и собственного. Ни Пруссия, ни Германия не могли допустить, чтобы правда о некоторых деяниях людей господина Штибера выплыла наружу. Он слишком часто пользовался услугами низов общества. Он слишком часто преступал закон. Но при этом он был максимально эффективен. Так, он один раз предупредил Александра II, императора России, о покушении во Франции, тайну того, почему промахнулся Березовский Вильгельм унесет с собой в могилу.
— Знаете, мой дорогой друг, я ведь отошел от дел…
Официально Вилли был отправлен в отставку в семьдесят девятом, но, будучи не при официальном чине продолжал заниматься любимым делом и сейчас, фактически, создавал контрразведку Германской империи. На произнесенную фразу гость отреагировал искренним смехом. Белов в свое время поддерживал связь со Штибером, когда тот консультировал жандармов России, помогая наладить слежку за социалистической эмиграцией. Российских коллег впечатлила эффективность, с которой тайная полиция Пруссии загнала в угол Маркса и его кампанию.
— Вилли, я хорошо знаю, какую структуру ты сейчас создаешь. Не надо мне говорить о том, что ты сейчас пишешь мемуары. Тем более. заняться воспоминаниями тебе, скорее всего, не позволят. Организуй мне тайную встречу…
— Да, Карл (это был оперативный псевдоним Белова), ты наглая сволочь. Впрочем, это не новость.
Белов довольно улыбнулся. В устах Штибера это означало согласие и комплимент в одном флаконе.
* * *
Санкт-Петербург. Ново-Михайловский дворец
6 марта 1880 года
Я приехал на эту встречу в весьма расстроенных чувствах. Меня последние дни не покидало ощущение, что ситуация выходит из-под контроля. Моего контроля. До сих пор я, будучи вторым лицом в империи, овеществлял собой власть и решал многие вопросы по своему разумению, порой ставя его в противовес мнению монарха. Александр Николаевич несколько увлекся либеральными преобразованиями, не видя того вреда, которые они несут нашему обществу. Приходилось притворяться, высказывая полнейшее одобрение повелениям Государя, делать все, чтобы потом спустить их на тормозах, запутать в бюрократической паутине, заволокитить и отправить ко дну. Когда это получалось лучше, когда хуже. Но мои единомышленники, входившие в ближний круг наследника, Александра Александровича, всячески меня поддерживали. Большим успехом стало то, что удалось отдалить от дел управления Константина Николаевича, правда, большая доля в котором принадлежала интригам Николая Николаевича старшего. Но умение использовать чужие интриги в интересах собственных и государства — дорогого стоит!
К сожалению, к власти пришлось привести Михаила Николаевича. Хотя бы по той причине, что, взрыв в Зимнем дворце смешал не только обломки династии, но и все политические расклады в государстве. Я поддержал человека волевого, но не показавшего никакой склонности к управлению страною. Несколько более прямолинейный, нежели необходимо, грубоватый, но при этом весьма исполнительный служака. Были все шансы, при моем опыте работы, остаться у руля Российской империи и продолжать управлять, используя Михаила как фигуру декоративную. Увы, с самых начал император показал свой норов. Он действует чрезвычайно быстро и слишком уж самостоятельно. Более того, меня не покидает ощущение, что все больше Михаил Николаевич отодвигает меня от принятия решений. Он действует вопреки моим программам и убеждениям. А его последняя выходка — нанести свой первый частный визит Путилову! Да, сей промышленник человек выдающихся способностей, но… но он принадлежит к партии Мраморного дворца, считается человеком Константина Николаевича. Это уже скандал! Недопустимый скандал!
Я был в столь взвинченном состоянии, что презрел правила приличия и после обмена приветствиями высказал государю свое удивление визитом к Путилову. На что Михаил II мне совершенно спокойно ответил:
— Уважаемый Пётр Александрович, хочу напомнить вам, что с господином Путиловым я знаком давно: в свое время я поверил ему и результатом стало появление Обуховского завода, решившего значительную часть проблем с нашей артиллерией. О нашем сотрудничестве я не сожалел ни минуты! Вам должно было быть известно, что последний проект Морского порта, который Николай Иванович ведет за собственные средства серьезно рассорил брата Константина и Путилова. Так что членом партии Мраморного дворца его считать не следует. А нам подобная мощная фигура ой как может пригодиться!
При этих словах Государя я стал успокаиваться. Но если бы я знал, как далеко зайдет наш разговор, я бы выпил полфунта валерьянки, может быть, смог бы его пережить без лишних седых волос, которых после сего разговора прибавилось на моей голове.
— Вы ведь хотите знать, к чему я готовлю Державу Российскую, и почему держу в тайне многие свои замыслы?
Я согласно склонил голову. Многое из деяний Государя было для меня загадкой. Я убеждался, что за его некоторыми поступками, в коих не было, на первый взгляд, логики, была своя, непонятая мною подоплека. Посему обратился в слух, ибо от этого разговора, я понял сие в этот момент, зависело — буду ли я работать с сим Хозяином земли Русской, либо мне будет проще уйти в отставку, дабы сохранить свою честь и достоинство. В том, что помыкать и руководить из-за спины Михаила II я не смогу, я уже убедился.
— Дважды Россия в истории своей сталкивалась с коалицией всех европейских держав, дважды сие приводило ее к катастрофическим поражениям. Я имею ввиду Ливонскую войну при Иване IV и Крымскую войну, в которой и я принял посильное участие.
— А нашествие Наполеона? — удивился я.
— Мы были противу французов не одни, с нами была Британия. В первую очередь ее финансы и оружие. В Ливонскую войну за поляками стояли турки и французы, а за шведами — англичане. Сейчас есть угроза того, что мы вновь окажемся в противостоянии со всей Европой. Есть два одинаково плохих для нас варианта: Германия-Австрия-Турция при нейтралитете Британии и Франции, это ежели Германия повернет свои взоры на Восток и захочет усилиться за наш счет. Либо противостояние союза Франция-Россия при нейтралитете или даже союзе с островитянами против той же оси наших ближайших соседей. И не знаю, чего следует бояться более: противостояния всей Европе либо войну с союзниками, которых только врагу пожелать.
— Михаил Николаевич, но откуда у вас такие сведения? Я говорил позавчера с канцлером, а вчера с его товарищем, они видят развитие событий в Европе несколько иначе.
— Канцлер Горчаков — выдающийся дипломат, но его видение России в едином концерте европейских держав — идеалистические бредни, что несут только вред. Во главе нашей политике должен быть прагматизм и неустанное продвижение интересов Империи. Разбить Турцию, почти дойти до Константинополя… и позорно отступить на поле боя, не получив Проливы, а потом и просрать все победы на мирной конференции!
Я был ошарашен и грубостью Государя, и его оценкой нашей внешней политики. Нет, я знаю, что Михаил, как истинный солдафон, бывает не сдержан в выражениях, но за время работы в Государственном совете он показал себя как человек щепетильный в протоколах и этикете, эмоционально даже холодноватый. И тут такой пассаж!
— Прошу прощения за грубость, вырвалось. Когда я думаю о том. сколь много солдат и офицеров мы положили на полях сражений, с каким трудом завоевывали победы, чего стоят подвиги Шипки и Плевны! И что? Что получила Россия в результате этой войны?
— Но освобождение Болгарии и создание…
— Даже это нам удалось профукать. Если бы на престол Болгарии посадили Константина или Николая, нет, все-таки Константина… Тогда да… Но даже сего малого достичь не удалось! Братушки оказались в орбите германо-австрийских интересов. Мы — с носом!
Я склонил голову. Увы, Государь прав. Итоги Русско-Турецкой войны назвать удовлетворительными мог только отъявленный льстец.
— Итогом войны должно стать получение экономических преференций. Если этого нет — война проиграна, каков бы ни был результат сражений.
— Извините, Государь, вам не кажется таков взгляд на войну несколько… слишком прагматичным…
— Добавьте еще и циничным, Пётр Александрович. И вы будете правы. Но если радеть о пользе государственной, этот взгляд единственно верный. К сожалению, будущая европейская война может стать для нас иной, абсолютно иной. Это будет война за существование России как государства, и русских — как православного народа. Война против всей Европы.
И Государь перекрестился на икону Спаса и стал шептать слова молитвы, я присоединился к сему горячему порыву, ибо понимал, что сказанное императором — результат его тяжких дум и анализа фактов, которые мне пока что неизвестны. После молитвы Михаил II продолжил.
— Конечно, мы будем делать все, чтобы предотвратить таков ход событий. Каждый из нас, мужей, облеченных властью, будет работать для цели предотвращения сего страшного события. Ежели оно станет неизбежным, мы должны быть готовы. Скажите мне, что есть главным врагом нашего государства?
Я попытался навести собеседника на требуемый ему ответ, спросив:
— Внешний либо внутренний.
— Петр Александрович, не надо сих маневров, говорите, как думаете…
— Либеральные умонастроения, подрывающие основы нашей государственности.
Я постарался ответить быстро, но при этом как можно тверже и увереннее. Увы, в глазах Государя одобрения своей мысли я не увидел.
— Умонастроения… это да… это важно, Петр Александрович! А вот я вижу главным врагом нашего государства –тотальную бедность, даже нищету большей части нашего населения. Нет, не думайте, что я буду вещать про то, что господь создал людей равными друг другу и прочую социалистическую чушь. Равенства между людьми нет и не будет. Но смотрите сами… Нам надо за ближайшие пятнадцать-двадцать лет совершить всей страной рывок и догнать промышленную Европу. Англия, Франция и Голландия свою промышленность развивают давно и самыми быстрыми темпами, Пруссия, став общегерманским лидером, наращивает свою промышленность все более и более ускоряясь! В промышленного гиганта грозит превратиться победивший в Гражданской войне Север. Отстающие страны -–такие как закостеневшие в былом могуществе османы, австрийцы, испанцы, обречены на поражение и прозябание. У нас тоже промышленность находится в зачаточном состоянии. Вы не спорите с этим?
— Это задача, конечно же, весьма важная, Государь.
— Не чувствую в ваших словах уверенности. — их там и не было. Михаил Николаевич подошел к окну, выходящему во внутренний дворик его дворца, после чего продолжил:
— Я подхожу к вопросу с позиции исключительно военной. Наша промышленность должна дать армии все, что ей необходимо. И оружие, и боеприпасы. Худо-бедно, часть проблем решаем. Но потребности растут с каждым днем. Нам вскоре понадобятся миллионные партии винтовок, и огромные запасы патронов к ним, но через пятнадцать-двадцать лет наши заводы должны будут выпускать новые миллионы винтовок, потому что эти — устареют! Может быть, и ранее. Огромные партии вооружений лягут тяжким грузом на складах. А это — металл, дерево, это огромные часы рабочей силы, потраченной на их производство. Я не говорю о строительной программе флота. Современная инженерная мысль такова, что что только что спущенный на воду новейший броненосец уже морально устарел, потому что на вервях Англии, Франции, Германии или Италии уже заложили более мощный и современный корабль! А не мне говорить, во что обходится державе каждый броненосец. Каждый! Я это говорю к тому, что военная промышленность — это тягло, непосильный груз для государства, который не приносит прибыли, а изначально убыточен. Ибо безопасность требует денег. Мне порой кажется, что найди я на Урале сказочную гору из чистого золота, так военные ее превратят в пыль за несколько лет. Промышленность должна производить огромный набор товаров, которые будут покупаться населением страны, тогда она сможет выдержать военные расходы. Это вполне взаимосвязанные вещи. Но у нас основная масса населения — крестьяне. И их покупательная способность — на крайне низком уровне. Покупка обычного топора для семьи — огромное событие. Пашут деревянной сохой! Просто потому, что на железный плуг денег нет. Великий король Франции Онри IV мечтал о том, чтобы по воскресеньям в каждой крестьянской семье на столе был куриный суп. У нас же большая часть населения находится в состоянии постоянного голода, недоедания! Отсюда и качество здоровья призывников, откуда же его взять? На крайне необходимо поднять покупательную способность именно этой громадной массы населения. Ибо аристократия уже привыкла к дорогим и качественным заграничным вещам, которые может себе позволить. Наш средний класс — дворяне и мещане не поддержат нашу промышленность своим рублем из-за своей малочисленности, про рабочих не говорю, их положение пока что мало отличается от крестьянского.
— Кому же
промышленность
будет продавать свои товары? Ведь выгодны исключительно крупные производства, где издержки минимальны. В нашем случае, будет построен завод невоенного производства, то склады оного будут завалены топорами и плугами, а их никто покупать не будут и предприятия разоряться?
— Вы правильно уловили суть проблемы, Петр Александрович! Даже наладив производство товаров, мы столкнемся с кризисом перепроизводства, ибо качество отечественных товаров ниже иностранных и на свои рынки никто из сильных государств нас не пустит. Там свои Путиловы заправляют! Но… Россия уникальная страна, и уникальна она, в первую очередь своим положением. Всем остальным для развития торговли с колониями нужен флот — нам нет. Мы можем колонизировать пространство, непосредственно прилегающее к нашим границам! Расширяя сферу влияния государства на прилегающие пространства на Востоке. Не обязательно захватывая их. Но… Нам надо тянуть нити железных дорог. Прошу вас, посмотрите!
Государь прошел к стене, у которой располагалась простенькая ширма из красной ткани. Он отодвинул ее. На стене висела довольно большая карта империи, на которой были очерчены линии. Я подошел ближе и присмотрелся. Красные линии на Дальнем востоке тянулись от Кореи, захватывая Маньчжурию и Северный Китай, через Тибет выходя к Индии. Вся Средняя Азия до границ с Афганистаном, Персия оказались в этой черте.
— За сию карту любая разведка готова выложить миллионные суммы. — заметил я вполголоса. К границам этих красных линий шли линии черного цвета. Понятно, тут планировалось проложить железные дороги.
— Да… сие план стратегической экспансии российской империи на Восток. Нам будут на этом пути мешать, но он позволит решить многие проблемы… кроме одной: у нас катастрофически не хватает на все сии планы людей! Рабочей силы! Значительная часть населения выращивает хлеб, которым и себя-то прокормить может с трудом! А армию? А армию рабочих? Не говоря о всем населении России-матушки? Скажите, сколько раз за вашу бытность в правительстве принимались решения о создании государственных запасов зерна на случай голода и неурожая? И где эти запасы? Что было сделано в этом ключе? Правильный ответ — практически ничего! Почему? Да потому что не нужно! Зерно выгребается торговцами и отправляется за границу. Пусть свои голодают… Крестьяне продают с таким трудом выращенный продукт за бесценок. А потом жрут лебеду! Смертность детская в крестьянских семьях знаете какова? Из семи детей до пяти лет доживают двое, в лучшем случае трое! Так вот, Пётр Александрович, я скажу вам о своей мечте, и она намного сложнее, чем мечта короля Онри… Я хочу, чтобы каждая смерть ребенка до пяти лет была чрезвычайным происшествием! Слышите меня, чрезвычайным!
Я смотрел на Государя, видел, как пальцы его рук вгрызлись в спинку кресла, с которого он встал, ибо большую часть своей речи Михаил Николаевич произнес стоя. Я видел, как он весь сжался, готовый дать бой всему миру. И я впервые почувствовал, что все, произнесенное тут Императором Всея Руси — истинная правда. И нечего тебе, Петр Александрович во власть играться. Бери и впрягайся в тяжкий труд. Потому как есть у государства не просто Государь, а ЛИДЕР… Второй из Романовых, насколько я понимаю нашу историю. Второй после Петра.
Глава одиннадцатая. Очень сложный материал
Глава одиннадцатая
Очень сложный материал
Санкт-Петербург. Ново-Михайловский дворец
6 марта 1880 года
Почему мне вспомнилась цитата из Джима Рона? Потому что не прав был этот хитровыделанный мормонский проповедник. Нагромоздил кучу красивых фраз. А вы подумайте — что это получится за лидер — ни рыба, н мясо, хитрюган и интриган, который будет прикрывать низменные помыслы красивыми фразами? Но если это мормонский лидер, то я тогда испанская принцесса! В любом случае, подобного г…на из меня не получалось. Как-то из характера, как углы из плохо выточенного шара, вылезают принципы, несообразные этому времени. Вот и с Валуевым как-то несколько раз прорвало. Конкретно так прорвало. Надо быть сдержаннее, господин попаданец, а то и попасться можно! Еще раз прокляв свой длинный язык, пошел поговорить с семьей. Был у меня такой план: постепенного вовлечения сыновей в дела управления государством. И вот тебе, батенька, полный афронт и сплошное разочарование. Такого провала Штирлиц не ожидал. Когда я зашел в комнату отдыха, первое, что я увидел — абсолютно равнодушные взгляды детей. Всех. Сандро и младшего не брал специально. А эти? Им было абсолютно неинтересно то, что происходило за этой дверью. Они не то, чтобы не поняли, о чем там говорили, они и не пытались понять! Черт! Я что, от них многого хочу? Или они просто не понимают, что с недавних пор стали не просто великими княжатами, а цесаревичами? Ну, один из них точно, остальные — в потенциале. Что именно на них будет строиться династия и благополучие Державы? Я спросил не устали ли они, Николай тут же сослался на рану и отпросился, ушел. А потом — молчание и ни одного вопроса. Вопрос возник у меня, когда все дети покинули комнату по секретному ходу на второй этаж. Я спросил Ольгу:
— Скажи, дорогая, мы правильно воспитывали наших детей?
Есть моменты в жизни, когда решается судьба человека. Сегодня я ехал в Ново-Михайловский дворец на аудиенцию к Его Императорскому Величеству, и приглашение сие жгло мне руки, а предстоящий разговор точно так же огнем изводил душу мою. Будучи человеком твердых принципов, я был готов принять за них всё — отставку, ссылку, даже смертную казнь! Но вот встречи с Государем побаивался. Надо сказать, что Михаил Николаевич, тот, которого я знал, и знал, доложу я вам, неплохо, куда-то исчез. Я не узнавал в императоре того неспешного, самоуверенного, выдержанного человека, по-солдатски прямолинейного, с которым часто работал в Государственном совете, будучи сенатором. Увы мне, скорее всего я просмотрел те перемены, которые случились с ним, когда Михаил Николаевич возглавил Госсовет. Он и раньше отличался усидчивостью, вдумчивостью, трудоспособностью. Думаю, таким образом он пытался скрыть некую ограниченность интеллекта, присущую монаршим родственникам. Зато апломба и самомнения у него было как у всех Романовых — в избытке. Однажды, в раздражении, я поинтересовался, в чем смысл его трудов в управлении государством, и получил ответ истинного солдафона: «В точном исполнении воли царственного брата Александра». И что ту сказать? Действительно, как исполнитель воли монарха он был на своем месте. Но как только оказалось, что власть сосредотачивается в его руках, как Михаил Николаевич, тот, старый добрый младший брат царя куда-то исчез! Появился человек жесткий, даже жестокий, целеустремленный, идущий к решению поставленной задачи напролом. При этом он сумел так исказить закон, что его приход к власти выглядит вполне легитимным! Да, господа, с моим характером долго на своем сенаторском месте не усижу, да и из Государственного совета вылечу, к гадалке не ходить. Я понимаю, что Валуев постарался, собрал Земский собор настолько быстро, насколько это вообще было возможно! И не придраться — делегаты были от всех земель и всех сословий государства Российского. И требования закона соблюдены — на голосование выставили три кандидатуры — двух Михаилов: Николаевича и Александровича, внука покойного государя, а также еще одного брата царя — Константина. На последнем настоял опять-таки будущий наш Государь. Чего он этим добивался? Выявить оппозицию? Зачем был подобный риск. Мое мнение же оставалось неизменным: я считал, что наследником престола надо объявить Михаила Александровича, ибо «Закон о престолонаследии» иной трактовки событий не допускал. С точки зрения закона и никак иначе! Конечно, Михаил Николаевич в таком случае обязан был стать регентом и выводить страну из кризиса, случившегося сим несчастным взрывом во дворце. До последнего сомневался, что сие дело рук людских. Увы мне. Ошибся. Опять ошибся. Вот и на Соборе… Кто тянул меня за язык? Но я встал и подал свой голос за Михаила Александровича. Не просто подал — а выступил с речью и обосновал свое мнение и действие. Увы! Не я стал главным скандалом Собора! Отнюдь! Мои лавры нарушителя общего мнения сорвал гофмейстер двора Алексей Николаевич Толстой. По совместительству своему он еще и старшина Английского клуба, но в том клубе состоят и Валуев, и Тимашев, и Гурко — люди, которые поддерживали кандидатуру великого князя Михаила Николаевича. А тут встает гофмейстер Толстой. Фигура. Конечно же, заметная, но не слишком-то. Не тяжеловес в политике, отнюдь. И предлагает кандидатурой малолетнего Альфреда Эдинбургского, при регентстве его матери, Марии Александровны, дочери Александра Николаевича и ее мужа, Альфреда, герцога Эдинбургского, графа Ольстерского и Кентского, второго сына королевы Виктории. После чего сей «государственный муж» произнес длительный спич о пользе таково соединения двух наших держав, с перспективой унии, после которой объединенной монархии никто в мире противостоять не сможет, ибо некому будет! По традициям Земских соборов такое «выкрикивание» кандидата вполне себе допускалось, за него так же должны были голосовать депутаты. Было еще несколько выступлений, целью которых было исключительно затягивание сего собрания. Но вскоре прошло голосование, оно-то и расставило все на свои места. Не без моей поддержки внук покойного царя, Михаил Александрович, набрал сто сорок три голоса, за великого князя Константина Николаевича проголосовали тридцать депутатов ровно, за Альфреда шестеро. Понятно, что подавляющее число голосов были на стороне Михаила Николаевича. Я присягнул Государю, ибо мое личное мнение ничто противу мнения всего Земства Земли Русской. Но вот по второму вопросу о созыве Поместного собора Русской православной церкви я опять был против, опять выступил с пламенной речью, и опять оказался в подавляющем меньшинстве. И как мне после сего воспринимать приглашение на личную аудиенцию к Его Императорскому Величеству?
Кого мне напоминает господин Победоносцев? Да, точно, это он! Он более всего напоминает такого человека, как Суслов, который член Политбюро ЦК КПСС. Чем? Пожалуй, что всем! И даже внешне есть какое-то неуловимое сходство: оба несколько худощавы, подчеркнуто аскетичны в одежде, скупы в эмоциях, тонкие, поджатые в гримасе непроизвольного интеллектуального превосходства губы, высокие лбы. Вот только с шевелюрой у Константина Петровича намного хуже нежели у Михаила Андреевича, да лицо последнего попроще, более пролетарское, что ли, Победоносцев же по-аристократически утончен. А в остальном, главное, в характерах своих и влиянии на судьбы государства схожесть просматривается. Оба пытались «законсервировать» ситуацию, были подвержены букве законов или цитат классиков, оба тормозили движение государства и ненавидели любые преобразования, особенно либерального толка. А скольких людей они раздавили своим упрямством, не умением прислушиваться к мнению собеседника, нежеланием отойти от догм, которые трактовались ими как единственно верные убеждения? И что мне с ним делать? Этот вопрос не давал мне покоя. Но инициативу в беседе господин сенатор решил взять на себя, что говорило о его высшей степени нервного возбуждения.
— Ваше Императорское Величество, осознавая те противоречивые чувства, кои могли вызвать в вашей душе мои выступления в Государственном совете, Сенате и на Земском соборе, прошу вас принять мою отставку со всех постов и разрешите мне удалиться в Баден-Баден для поправки здоровья!
Решил наш дорогой зайти с козырей. Ну, и мы не лыком шиты… Посмотрим! Делаю тон речи как можно более холодным:
— В отставку захотели? Ну что же, думаю, даже прошение подготовили в папочке, что держите в руке, так ведь? Скажите, господин Победоносцев, вы враг Государству или просто дурак?
От такой отповеди Константин Петрович ошалел, глаза его, казалось, выдавятся через линзы очков наружу, а рот открылся, и господин сенатор несколько раз судорожно глотнул воздух, не находясь, что ответить. Надо добивать!
— Но все говорят, что вы один из умнейших мужей Державы. Значит, дурак отпадает. Так что враг? Выбирайте — мой личный или государства Российского!
— Но ваше… императорское… в моих словах никогда не было и не будет личной к вам…
— Стоп! Константин Петрович! Прошу обратить внимания, что если ваши последние выступления не вызваны личной ко мне неприязнью (а если и так, признается он — держи карман шире), то остается лишь один исход –вы враг Российской Империи. Вывод сей следует только лишь из того, что деяния ваши направлены государству во вред!
— Но как же так! Я всегда был и остаюсь патриотом России! И все деяния мои…
О как! Голос прорезался, твердость появилась! Оскорбленная невинность…Ничего! Добавим:
Поделиться книгой: