История и культура индийского храма. Книга I. Рождение храма

Паллиппадей в честь Раджараджи Чолы в Удаялуре

Примечательно, что те паллиппадей, о которых сегодня что-либо известно, были созданы чольскими царями и связаны с культом Шивы. Т. Г. Аравамудан предполагает, что они могли быть построены в тот период, когда при дворе Чолов наставники секты Лакулиша пользовались огромным влиянием (Aravamuthan, 1988: 50). Однако на сегодняшний день неизвестно, являлось ли строительство паллиппадей инициативой Чолов или же инициатива принадлежала секте Лакулиша. Несмотря на то, что множество средневековых надписей говорят о храме Шивы как о паллиппадей (Rao, 1993: 29), до конца не ясно, можно ли связывать паллиппадей только лишь с шиваитским культом или же такого рода храмы могли быть посвящены помимо Шивы и другим богам. Ведь имеется пример того, что в северной Индии царь Баладитья воздвиг храм Вишну, чтобы почтить память своей покойной жены (Elgood, 2000: 178). Но в то же время у нас нет никаких оснований полагать, что данный храм относится к тому же самому явлению, что и тамильские паллиппадей.

Одна из частей тамильской «Рамаяны» Камбана называется Palli-y-adai-padalam, и, по мнению Т. Г. Аравамудана, такое название не совсем соответствует содержанию песни. Он высказал предположение, что правильным прочтением должно быть Palli-padai-padalam, поскольку песнь имеет отношение к кремации тела Дашаратхи (Aravamuthan, 1988: 50–51). Вместе с тем, песнь не упоминает какой-либо памятник на месте кремации. Речь идет именно о месте кремации, а не погребения. Но Т. Г. Аравамутан считает, что для Камбана данный термин являлся вполне уместным и предполагал ситуацию, когда тело кремировалось, но при этом в честь умершего не воздвигался никакой памятник – будь то в виде статуи, храма или же того и другого. Следовательно, захоронение останков не является необходимым условием для появления храма типа паллиппадей. Он не обязательно возводился в том месте, где были захоронены останки или было кремировано тело, а мог быть построен в честь покойного в любом другом подходящем месте и назван его именем (Aravamuthan, 1988: 51–52). К примеру, надпись из Мелпади сообщает, что Раджараджа I пожелал построить паллиппадей в честь своего деда Аринджишвары. Царь Аринджая Чола (вторая половина X века) умер в Аруре, а его внук спустя годы построил храм в селении под названием Мелпади (Ramanayya, 1930: 2; Aravamuthan, 1988: 49).

Иногда на паллиппадей устанавливали один лишь Шива-лингам, поскольку возведение храма затратно и требует немалых средств (Ramanayya, 1930: 2). Лингамы также устанавливали на местах захоронения шиваитских гуру (Aravamuthan, 1988: 48). Имеются также свидетельства того, что каменный лингам мог быть установлен в честь женщины. К примеру, известно об установлении лингама в память царицы Ганга-деви. Причем назывался он Гангешвара, а не Гангешвари, как можно было бы ожидать (Aravamuthan, 1988: 53).

Термин «паллиппадей», относящийся к месту захоронения человеческих останков, сегодня практически забыт, хотя, как утверждает С. К. Р. Рао, сам обычай устанавливать камень или лингам на месте сожжения тела распространен в Индии до сих пор (Rao, 1993: 30). С. Г. Дариан также сообщает, что практика возводить паллиппадей существует в Южной Индии и сегодня, хотя мало кто может позволить себе строительство настоящего храма. Это остается привилегией богатых. Остальные устанавливают скромные лингамы (Darian, 1978: 102).

Иногда на месте сожжения тела или погребальной урны высаживают дерево. Такие деревья известны как чайтья-врикша (caitya-vṛkṣa, от санскритского слова citi, означающего кремацию), и считаются священными. С. К. Р. Рао связывает такие деревья с храмовыми, которые сегодня известны как стхала-врикша (Rao, 1993: 30).

Практика сооружать шиваитский храм на месте кремации или захоронения останков характерна не только для Тамилнаду. Есть данные, относящиеся к другим регионам. Например, известно о существовании в Катхияваре небольшого шиваитского храма, построенном на месте сожжения тамошнего раджи – там, где захоронены его останки. В храме был установлен лингам, изображение жены Шивы – Парвати, а также Ганги (Darian, 1978: 102). По мнению Х. Элгуда, храм Матангешвары, находящийся в Кхаджурахо, тоже является образцом погребальной архитектуры (Elgood, 2000: 178).

Некоторые захоронения или гробницы святых людей (samādhi, brindāvana), находящиеся в разных частях Индии, и сегодня функционируют как храмы. А в качестве примера из современной жизни можно вспомнить знаменитый Акшардхам[30], возведенный в честь Сваминараяна, который был, скорее, социальным реформатором, нежели святым.

Хотелось бы также упомянуть довольно распространенную практику захоронения на территории храма людей, которые считаются святыми. Этот обычай следует рассматривать как отголосок той давней идеи, которая привела когда-то к появлению храмов типа паллиппадей, где в единое целое оказалось возможным объединить заупокойный культ, представления о божественном и сакральном. В качестве примера погребения на территории храма святого человека можно привести Карур, где был похоронен известный шиваитский гуру Карувур-девар. И это, разумеется, не единственный случай. Т. Г. Аравамудан приводит любопытный список мест (как часть поэтического произведения), где во внешних дворах храмов, как считается, захоронены восемнадцать сиддхов, хорошо известные из тамильской литературы. В Тиллее захоронен Тирумулар, в Алагармалее – Рамадева, в Анантасаянаме – Кумбхамуни, в Тируварунее – Идейккадар, в Вайтишваранкойиле – Дханвантари, в Еттукуди – Вальмики, в Аруре – Камаламуни, в Палани – Бхоганатха, в Тируппаранкундраме – Матсьямуни, в Тирупати – Конкана, в Рамешвараме – Патанджали, в Шияли – Нандидева, в Сетупати – Бодхагуру, в Шанкаранкойиле – Памбатти, в Джйотирангаме – Саттеймуни, в Мадурае – Сундара Анандадева, в Маявараме – Кудамбар, в Пойюре – Горакша (Aravamuthan, 1988: 94).

Об этой же практике, существующей в другой части Индии, в Раджастхане, сообщает и М. Уиллис. В качестве примера он приводит шиваитский монастырь и прилегающие к нему могильники, расположенные на окраине Джайсалмера в западной части штата. Здесь на прихрамовой территории хоронили религиозных наставников и святых, а в некоторых случаях совершалась кремация [31]. По мнению М. Уиллиса, такого рода сооружения были впервые созданы буддистами (Willis, 2009: 135).

* * *

Существовали и иные способы обозначить места захоронений, тоже имеющие отношение к происхождению многих храмов. На Юге Индии довольно часто встречаются так называемые камни героев, отмечающие места гибели или захоронения отважных воинов. Героическая смерть иногда выпадала и на долю простого человека, пожертвовавшего своей жизнью ради блага других. Согласно Р. Нагасвами, в разных частях Индии найдены тысячи таких камней. Только в Тамилнаду было обнаружено более 600 памятников, относящихся к разному времени, вплоть до IV века н. э. И в ряде случаев события, связанные со смертью героя, информация о времени и людях, которые воздвигли камень, зафиксированы письменно (Nagaswamy 2, 1994: 29). К примеру, камень героя, возведенный в 625 году во времена правления паллавского правителя Махендры I, увековечивает павшего героя и его верного пса. Оба погибли, защищая свой коровник от грабителей. Подробности этого происшествия, а также имя героя и собаки начертаны на камне древним тамильским письмом (Nagaswamy 2, 1994: 31).

Камень героя, XVII век, Тамилнаду

Иногда смерть местных героев превращалась в религиозный культ, который имел огромное значение для целых регионов. Например, по всей Южной Индии и на Шри-Ланке имеются храмы и святилища, воздвигнутые для героев Надугала и Вираккала, которым поклоняются под разными именами как народным божествам (Elgood, 2000: 178). А в центральном Тамилнаду поклоняются Мадурейвирану – герою XVII века, который доблестно защищал страну, но был казнен правителем (причиной казни стала любовная история). По словам Р. Нагасвами, романтический элемент и трагический конец героя от руки правителя, за которого он сражался, создали вокруг него такой ореол, что вскоре его дух был признан самым могущественным божеством, а его храмы были возведены чуть ли не в каждой деревне (Nagaswamy 2, 1994: 29).

Такого рода примеры содержатся и в литературе. Обратимся к тамильской классике. В произведении «Дживака Чинтамани» рассказывается о том, как слуга по имени Сутанджанан, друг Дживаки, погиб на поле битвы, чтобы обеспечить победу своему хозяину. И благодарный Дживака построил в память о своем друге храм, разместив в нем освященную скульптуру Сутанджанана, сделанную из золота. После этого Дживака организовал ежедневное богослужение в храме, учредил большой праздник, сочинил драму о жизни павшего героя и устроил ее представление в храме. Х. Элгуд отмечает, что в Южной Индии издавна существовал обычай возводить храм в честь героя, которого обожествляли и которому поклонялись, а его жизнь изображалась в танце, являясь частью праздника (Elgood, 2000: 178).

В очень многих деревнях можно встретить маленькие храмы и святилища, обустроенные в честь героя. Часто камни стоят под тенистыми деревьями, а перед ними размещены длинные мечи, копья, трезубцы, а также терракотовые лошади, украшенные в народном стиле. Отличительной особенностью культа Мадурейвирана является именно такая лошадь, стоящая перед ним или несущая его. Люди свято верят в то, что после заката его дух садится на лошадь и шествует по деревне, защищая их по ночам. Считается, что дух героя постоянно пребывает в каждом памятнике, он вызывает страх, но вместе с тем любим и почитаем как защитник общины. По мнению Р. Нагасвами, культ героев, которые отдали свои жизни ради своей страны или общины, оказал заметное влияние на развитие деревенских богов, и изучение этого культа способствует пониманию социального происхождения деревенских храмов (Nagaswamy 2, 1994: 29).

Другим фактором в развитии деревенских храмов было почитание женщин, погибших при героических обстоятельствах. Например, смерть целомудренной жены, совершившей сати и взошедшей добровольно на погребальный костер своего мужа, считалась героической. Говорят, что дух женщины, умершей при подобных обстоятельствах, могуществен, он защищает праведных и жестоко наказывает правонарушителей. Такая женщина после смерти глубоко почитается как Ма-Сати, а ее изображение высекается на камне, который устанавливается на месте сожжения (Nagaswamy 2, 1994: 30).

Важно то, что храмы появляются в связи со смертью реальных людей, умерших мученической смертью или из-за несправедливости. К примеру, происхождение богини Канакадургаммы (Канака-Дургаммы) связано с вполне реальной личностью. Как гласит легенда, Канакадургамма была сестрой семи братьев-брахманов, которые довели ее до самоубийства – она бросилась в колодец и утонула. Люди деревни стали почитать ее как Шакти и на месте ее кремации со временем появился храм. Девушку из деревни Подили тоже довели до смерти собственные братья, и через некоторое время деревенские жители стали ее почитать в качестве местной богини. Похожая история некогда произошла с женщиной-шудрой по имени Лингамма, которая тоже была доведена до отчаяния и бросилась в колодец. Ее обвинили в краже драгоценностей из дома, где она работала. После смерти она несколько раз приходила во сне к работодателю с требованием учредить ее культ и в случае невыполнения требования грозила бедствиями. Видимо, поначалу ее требование было проигнорировано, и в деревню пришла холера. Но потом в честь нее действительно был построен храм. Подобная история и у других женских культов – у Лодатаммы, Гонти и т. д. (Ramanayya, 1930: 27–28). По словам Н. В. Раманайи, немало таких храмов находится в Андхре: храмы Канакадургаммы, Подиламмы, Тотакураммы, Котаппакондасвами и др. (Ramanayya, 1930: 7).

Можно вспомнить и историю Каннахи – героини древнетамильской поэмы «Шилаппадикарам», которая тоже превратилась в богиню и почитается во многих храмах Южной Индии и Шри Ланки. Когда ее супруг Ковалан увлекся танцовщицей Мадави, Каннахи не упрекала мужа, а терпеливо ожидала его возвращения. Когда же он спустил на танцовщицу все свое состояние, Каннахи отдала ему последнее, что имела – золотые браслеты силамбу, чтобы муж смог поправить свои дела. Из-за этих браслетов в Мадурае Ковалан был казнен по ложному обвинению. В горе Каннахи вырвала свою левую грудь и бросила на землю, а образовавшееся из груди пламя стало сжигать Мадурай. Но божественная покровительница города попросила Каннахи пощадить ни в чем неповинных горожан. Вместе с гневом верной жены утих и пожар. Вскоре с помощью Индры Каннахи вознеслась на небо, где воссоединилась со своим супругом. В последней главе поэмы рассказывается о том, как черский царь Сенгуттуван установил в своей стране культ Каннахи: он предпринял военный поход до Гималаев, выбрал там подходящий камень, омыл его в священных водах Ганги и приказал сделать из него скульптуру Каннахи. После введения ее культа в стране Чера прекратились засухи и наступило процветание. Так возник культ паттини (там. pattinī, санскр. patnī), который сегодня распространен на территории Тамилнаду, Кералы и Шри-Ланки.

Со временем произошло слияние культа паттини с различными культами местных богинь и сегодня Каннахи известна под несколькими именами: Паттини, Каннахи Амман, Кодунгаллур Бхагавати, Кодунгаллур Деви, Кодунгаллур Амма, Аттукаль Бхагавати, Аттукаль Деви, Аттукаль Амма и т. д. На Шри-Ланке Каннахи как паттини чтут не только тамильские индуисты, но и буддисты. На сегодняшний день существует несколько храмов этой богини. Один храм находится в Мадурае, где произошли трагические события и имело место вознесение Каннахи. Здесь она почитается как Шри Челлатамман Каннахи. Еще один довольно древний храм расположен на границе Кералы и Тамилнаду в местечке Гудалур. Он известен как храм Мангала Деви Каннахи. На Шри-Ланке храм Каннахи находится в древнем поселении племени нагов под названием Тамбилувил, примерно в одиннадцати километрах от Аккарайпатту. Здесь Каннахи считается Матерью-богиней нагов и ее называют Нага-Мангалей.

С течением времени Каннахи стала восприниматься как богиня правосудия, справедливости и возмездия. Иконографически она изображается с браслетом силамбу в руке, а иногда с двумя. Часто силамбу располагается на алтаре рядом с ее изображением. Также Каннахи можно увидеть в виде небольшой скульптуры рядом со скульптурой Ковалана – ее мужа, который держит ее за руку. Недавно в Ченнае на берегу океана была установлена огромная скульптура Каннахи. В одной руке она держит браслет силамбу (cilampu), из-за которого был невинно казнен ее муж, а другой рукой указывает на невидимого злодея, которому не уйти от наказания (Андреева, 2018: 428–430).

Есть в Южной Индии и храмы поэтессы Аувейяр: в Тажакуди, в Муппандаль, в Куратиярей (Padmanabhan, 1985: 431–432). Такое же происхождение у многих мужских культов и их храмов. В качестве примера можно привести имя Котаппы Кондасвами, который ассоциируется с Шивой и чей культ довольно широко распространен в Андхре (Ramanayya, 1930: 29).

У некоторых дравидийских народов считается, что хорошие люди после смерти становятся героями, поэтому их почитают, им поклоняются. А злых духов опасаются, их боятся и стараются не портить с ними отношения, ведь они могут стать причиной болезни и голода. Поэтому ежегодно в Индии появляются новые храмы, посвященные злым духам и людям, умершим насильственной смертью (Ramanayya, 1930: 7). Обычно такой дух умершего называется бхутам, что отражается даже в практике поклонения. Например, церемония поклонения героям Надугалу и Вираккалу называется бхутам аттам (танец духа), во время которой дух, то есть бхутам, призывается в живого человека и тем самым оживает (Elgood, 2000: 179). По сообщению С. К. Р. Рао, святилища для бхутов расположены на побережье Карнатаки и Кералы (Rao, 1993: 30), но в прошлом, надо полагать, культы такого рода являлись характерной особенностью во многих частях Индии.

Слово «бхут» (санскр. bhūta, там. pūtam) в санскрите и ряде других индийских языках обозначает призрака, духа, хотя в тамильском языке это, скорее, божество. Бхуты и их святилища (pūtakkōyil) неоднократно упоминаются в древнетамильской поэме «Шилаппадикарам» (V–VI вв.) [32]. В тексте говорится, что на базарной площади, разделявшей город на две части, располагался жертвенник, «у которого в месяце читра в полнолуние приносили дары бхуте, некогда отвратившего беду от властелина с победоносным копьем. С тех пор по повелению Царя богов туда кладут вареный рис, сладкое мясо с изюмом, жирный плов, цветы, льют кипящий рисовый отвар. Там женщины, одержимые духом Анангу, танцуют танец демона и танец любви; там бесстыдные девушки и жены мараваров поклоняются бхуте и совершают жертвоприношения, крича во всю силу голоса, чтобы голод, болезни и вражда покинули всю великую землю их могучего повелителя, прося дождей и урожая» (Повесть о браслете, 1966: 49). Судя по описанию, это именно дух, который с течением времени стал восприниматься как божество. Видимо, термин pūtam можно рассматривать как пример слова, которое изначально использовалось для обозначения духа умершего человека, вокруг которого образовался целый культ и который со временем стал считаться божеством[33].

Как видим, традиция возведения многих храмов Южной Индии оказалась тесно связана с заупокойными культами, уходящими своими корнями в глубокую древность. По словам Х. Элгуда, храмы развивались из более ранней традиции каменной погребальной архитектуры (Elgood, 2000: 156). Ее следы можно встретить и сегодня, в виде каменных кругов с тремя камнями внутри (как в Амаравати), которые до сих пор используются для захоронений[34] (Ramanayya, 1930: 8).

О такого рода сооружениях рассказывает и Р. Нагасвами. Он справедливо предлагает рассматривать установление камней героев и почитание мертвого героя в качестве спасителя, помощника и покровителя общины как продолжение доисторического культа возведения мегалитических гробниц, которые часто имеют форму дольмена с тремя вертикальными плитами, установленными в виде небольшой камеры и увенчанными камнем-крышей. Фигура героя, как правило, бывает высечена на задней плите внутри камеры. Герой при этом изображается по-разному, но практически всегда в сцене сражения. Он держит в руке копье, меч или лук и стрелы (Nagaswamy 2, 1994: 29). Сходное описание древних сооружений, обнаруженных в Южной Индии, дает и Т. Г. Аравамудан. Они состоят из четырех каменных плит: три плиты образуют три стены, одна сторона оставлена открытой, четвертая плита служит кровлей, а в центре установлен лингам. Здесь же вырезаны фигуры павшего героя (или героев) и его супруги, совершившей обряд самосожжения (satī) (Aravamuthan, 1988: 52).

* * *

Согласно М. Сторм, увековечивать героическую смерть возвели в обычай Чолы, когда на месте гибели героя стало принятым устанавливать героические камни (vīrakkal) – от чольского периода осталось много таких камней (Storm, 2013:225). Но, похоже, данная практика была известна в Южной Индии задолго до Чолов. Во многих случаях возведение храмов в качестве погребальных памятников продолжает практику, которая началась в Индии с мегалитических захоронений, и продолжателем этой традиции является буддийская ступа (stūpa)[35].

Г. Жуво-Дюбрей определяет ступу как полусферический памятник, который использовался в качестве могилы для останков Будды и его учеников (Jouveau-Dubreuil, 1922: 7). Ступы часто располагались в непосредственной близости от более ранних захоронений, и ярким примером тому является Амаравати (Elgood, 2000: 178). Примечательно, что практически каждая ступа содержит какую-либо реликвию в виде чьих-то останков. Например, ступа в Санчи содержит реликвии двух знаменитых учеников Будды – Сарипутты и Моггалланы (Rao, 1993: 30), а останки самого Будды были разложены по восьми ступам (Elgood, 2000: 178; Jouveau-Dubreuil, 1922: 8).

Многие специалисты считают, что индуистский храм обязан своим происхождением буддийской ступе. Такого мнения придерживается, к примеру, Н. Л. Павлов. Он утверждает, что в процессе превращения ступы в храм и замены святилища индуистским алтарем сама ступа как бы перемещается наверх, становясь завершением храма и постепенно перерастая в башенку (Павлов, 2001: 164). Далее развитие вертикальной структуры индуистского храма идет по двум направлениям – по северному и южному. В северной части Индии там, где преобладало влияние ведийской культуры, башенка вытягивается по вертикали и принимает форму чечевицы, получив название шикхара (санскр. śikhara – букв. «гора», «вершина») (Павлов, 2001: 164). А на дравидийском Юге вертикальная часть храма развивается преимущественно как ярусная система.

Несмотря на то, что многие специалисты склонны рассматривать индуистский храм в качестве прямого наследника буддийской ступы, существует также точка зрения, согласно которой сама ступа произошла от ведийской гробницы под названием агнидрия (agnidriya), что означает «дом священного огня» (Jouveau-Dubreuil, 1922: 25). Агнидрия – это полусферическое сооружение с дымоходом и с очагом. Причем дымоход расположен на том же месте, что и хармики в буддийской ступе, и данный факт убедил Г. Жуво-Дюбрея в происхождении этой верхней части ступы от трубы агнидрии (Jouveau-Dubreuil, 1922: 26).

Ведийская гробница агнидрия (иллюстрация из книги Г. Жуво-Дюбрея "Vedic Antiquities", 1922, с. 27)

Ссылаясь на Э. Б. Хавелла (E. B. Havell), Г. Жуво-Дюбрей объясняет особую форму буддийской ступы тем, что до Будды прах арийских вождей был объектом культа. В ведийский период родственники собирали фрагменты костей умершего человека после погребального костра и помещали их в урну, которая помещалась в могилу. Такое захоронение напоминало хижину, в которой при жизни обитал вождь. Она была сделана из дерева и бамбука и имела полусферическую форму (Jouveau-Dubreuil, 1922: 7–8). Над урной воздвигался памятник и совершалось жертвоприношение предкам – питримедха (pitṛmedha). При этом арийские племена, возводя ступы в честь вождей, не создавали прецедент, а действовали, по мнению Г. Жуво-Дюбрея, в рамках давней традиции (Jouveau-Dubreuil, 1922: 9).

Подобного рода погребальные хижины устраивались и в пещерах, которые также являлись местом хранения погребальных урн (Rao, 1993: 32). Об одной такой находке, сделанной еще в начале прошлого века в Падиньяттамури в Керале, рассказывает Г. Жуво-Дюбрей. Гробница представляла собой полусферическую хижину из латерита, покрытую древесиной и глиной, с центральной деревянной колонной. Там было все необходимое для комфортного проживания умершего: кровать, стол, стул, очаг, много гончарных изделий, железные предметы, кухонные принадлежности и т. д. (Jouveau-Dubreuil, 1922: 16–20). Для его кормления устраивались шраддхи (śraddhā) (Jouveau-Dubreuil, 1922: 29). При этом исследователь обратил внимание на одну важную деталь: латеритовые пещеры, обнаруженные в Керале, имеют полусферическую форму и являются идеальной имитацией хижин (Jouveau-Dubreuil, 1922: 29). В связи с этим можно вспомнить, что у некоторых племен Южной Индии точно так же существуют погребальные хижины (Rao, 1993: 29).

По словам Г. Жуво-Дюбрея, обнаруженные в Керале ведийские гробницы помогли по-новому взглянуть на происхождение самых ранних буддийских памятников (вихара и чайтья), которые вырезались в скалах в больших количествах. В данном случае буддийские монахи следовали давней ведийской традиции (Jouveau-Dubreuil, 1922: 28).

* * *

Существует точка зрения, согласно которой индуистский храм представляет собой расширенную версию ведийского алтаря. Интересна точка зрения Субхаша Кака, который рассматривает алтарь для ритуала агничаяна (agnicayana) как прообраз индуистского храма и индийской архитектурной традиции, а квадратный уттараведи (uttaravedi), или небесный алтарь, содержащий в шестом слое кирпичей изображение золотого Пуруши, как эквивалент храма. Уттараведи символизировал человека (yajamāna), от имени которого проводился ритуал, а также Пурушу и весь Космос. И с этой точки зрения небесный алтарь тождественен храму (см. Kak S. Time, Space and Structure in Ancient India).

Некоторые исследователи отмечают определенную тождественность многих элементов ведийского ритуала и храмовой структуры. По мнению Н. Л. Павлова, если сопоставить, с одной стороны, вертикальную структуру ведийского жертвенного столба юпа, символизирующего ось мира, с другой стороны, – ваджры и, с третьей, – колонны индуистского храма, то можно легко обнаружить их принципиальное подобие (Павлов, 2001: 243–244). А С. Керсенбом-Стори, опираясь на исследование Рави Вармы, приводит любопытную схему соответствий структуры жертвенной площадки для проведения ведийских ритуалов – ягашалы (санскр. yajñaśālā) – и структуры агамического храма (Kersenboom-Story, 1987: 94):

• юпа (yūpa) = дхваджастамбха (dhvajastambha)

• уттараведи (uttaravedi) = балигриха (baligṛha)

• дашапада (daśapada) = балипитха (balipīṭha)

• хавирдана (havirdāna) = место для приготовления пищи

• садас (sadas) = мандапа (maṇḍapa)

• агнихотрашала (agnihotraśālā) = гарбхагриха (garbhagṛha)

• центральный алтарь веди (vedi) = мурти (mūrti)

• патнишала (patnīśālā) = изображение Шакти божества храма.

Несмотря на то, что между индуизмом и ведизмом имеется существенное различие, некоторые специалисты усматривают определенное сходство даже между мурти агамических храмов, с одной стороны, и ведийским жертвенным огнем, с другой стороны (Kersenboom-Story, 1987:93). Такое сходство, или даже единство, структурной основы сакрального пространства ведизма и индуизма может свидетельствовать о влиянии ведийской ритуалистики на становление индуистского храма, то есть о преемственности двух религиозных систем. А Вертоградова В. В. обратила внимание на тот факт, что в «Шатапатха-брахмане» жрец, руководивший сооружением системы алтарей, называется тем же словом, что и архитектор, строящий храмы, – стхапати (sthapati) (Вертоградова, 1975: 313).

* * *

Определенную роль в происхождении и развитии храма могла сыграть и практика поклонения якшам. Есть точка зрения, согласно которой якши – это автохтонные божества, которым некогда поклонялись на открытых местах или возле водоемов. В древней Индии якши были связаны с культом плодородия, причем связь эта проявлялась через символику воды[36]. А. Кумарасвами полагал, что якши имеют неарийское происхождение (Coomaraswamy, 2001: 36). Уже в древности в литературных памятниках встречаются два термина для обозначения двух групп божеств – вайдика (vaidika) и лаукика (laukika) (например, у Патанджали в «Махабхашье») (Banerjea, 1956: 337). Несомненно, якши относятся к группе лаукика, то есть народных божеств, почитаемых широкими слоями населения[37].

Как сообщает А. Кумарасвами, для поклонения якшам возводились храмы, и здесь присутствовал стандартный индуистский набор – мурти, алтари, подношения. То есть поклонение якшам включало использование всех тех элементов, которые стали общими для традиции бхакти перед началом кушанского периода. Само же слово yakṣa являлось, по сути, синонимом терминов deva и devatā, и существенной разницы между ними не было (Coomaraswamy, 2001: 36). В некоторых текстах о Шиве говорится как о якше (Bermijn, 1999: 15, 161). Согласно буддийским и джайнским источникам, в Каши в древности был распространен не столько культ Шивы, сколько поклонение якшам и нагам (Bermijn, 1999: 15). Даже Будду в отдельных случаях называли якшей[38] (Coomaraswamy, 2001: 36).

* * *

Многое указывает на то, что храм изначально понимался и, вероятно, строился как дворец. Об этом говорят некоторые санскритские термины, являющиеся общими для обоих типов строений, например: «прасада» (prāsāda), «мандира» (mandira) и др. В Тамилнаду тоже дворец и храм обозначаются одним словом – kōyil, или kōvil. По словам С. Паркера, в отличие от вертикальной структуры северо-индийского храма (стиль нагара), который напоминает очертания лингама, южноиндийский храм (стиль дравида) его строители определяют как «койиль» – словом, которым обозначается как храм, так и дворец. «Дворцовый» смысл этого слова указывает на то, что здание представляет собой большой дом (Parker, 2008: 146).

Как отмечает С. К. Р. Рао, придерживающийся точки зрения, согласно которой храмы были построены по модели дворцов, в храмовом пространстве божество, находящееся в гарбхагрихе, рассматривается в качестве царя, обитающего в своих покоях. Как и у царя, у божества имеется своя семья (parivāra), а храмовое богослужение включает также царские ритуалы (rājopacāra) (Rao, 1993: 7).

Действительно, наблюдается большое сходство в области царской и храмовой ритуалистики. В индуистском храме пуджа (pūjā) очень напоминает встречу царя, а часть под названием абхишека (abhiṣeka), которую совершают над мурти, в ведийской религии совершалась во время обряда царского посвящения раджасуя (rājasūya). Абхишека называлась «абхишекой великого Индры» и осуществлялась по аналогии с обрядом посвящения Индры на небесное царство.

Уподобление царя божеству было характерно и для Юга, в частности, для Тамилнаду. Вероятно, это произошло после проникновения в Южную Индию брахманизма. Со временем тенденция сближения образа царя и образа божества только усиливалась. В период правления династии Чола храм стал уподобляться дворцу, а дворец – храму. Храм отныне строился не только как сакральное место, но и как дворец для божества. Не просто дом, но именно дворец. Шел процесс слияния «образа жизни» божества в храме и царя во дворце. Слияние дворца и храма происходило как на идеологическом уровне, так и на материальном, и выражалось в общей обрядности и ритуальной пышности двух пространств. Материальное благополучие храмового божества было так же необходимо, как и материальное благополучие царя. Божественный Господин, обитающий в храме, теперь подобно царю стал содержать двор, принимать посетителей, выслушивать их требования и просьбы, просыпаться под звуки приятной музыки, совершать омовения, облачаться в нарядные одежды, развлекаться и наслаждаться обществом красавиц. Так царь и Бог стали называться одним словом – kō, а храм и дворец – словом kōyil, или kōvil.

* * *

Существует еще одна любопытная версия происхождения индуистского храма. Н. Р. Лидова, проанализировав «Натьяшастру», пришла к выводу о тесной связи храма с древнеиндийским театром-храмом, или «домом для натьи». Развитие театрального искусства она связывает с процессом формирования новой ритуально-мифологической системы в середине I тыс. до н. э., и важной частью этой системы была религиозная драма – натья, представление которой предварялось ритуалом.

Сравнив ритуалы «Натьяшастры» и агам, Н. Р. Лидова заключила, что они «принадлежали к единой системе ритуального мышления, определившей как основы теологии, так и конкретные черты богослужебной практики. Очевидно, что сценическое и агамическое поклонение было основано на общем архетипе, который условно можно назвать архетипом пуджи» (Лидова, 1992: 60). При этом архетип пуджи принципиально отличается от архетипа яджни.

Принято считать, что в ведийский период, как и в период брахманизма, не было храмовых строений – в отличие от индуизма, где они обязательны. Точно так же обязательным является специально возведенное здание для натьи. Однако факт отсутствия каких бы то ни было следов театральных помещений, описанных в «Натьяшастре», иногда вызывает сомнения в их существовании. Тем не менее, Н. Р. Лидова полагает, что автор трактата о натье, Бхарата, говорил о вполне реальных постройках, которые в первую очередь предназначались для совершения пуджи, и лишь во вторую очередь – для представления мистерии. То есть изначально «дом натьи» имел статус храма (Лидова, 1992: 106). И «Натьяшастра» описывает три вида таких строений: квадратные, прямоугольные и треугольные в плане. При этом каждое могло иметь минимальные, средние и максимальные размеры. Однако фактически «Натьяшастра» предписывает строить лишь прямоугольные здания, размеры которых не превышают 64 локтей в длину (примерно 29 метров) и 32 локтей в ширину (около 15 метров). А это площадь порядка 400 кв. м.

Судя по описаниям, чаще всего театральное здание было двухэтажным и имело небольшие окна. Строилось оно из кирпича, а сцена и колонны – из дерева. После завершения строительства стены выравнивали, штукатурили, покрывали известковым раствором, затем украшали фресками и орнаментом, после чего внутри помещения устанавливали многочисленные скульптурные изображения из дерева. «Натьяшастра» (II, 76) рекомендует украшать здание театра изображением свивающихся лиан, эротическими мотивами, а также композицией салабханьджика[39] (sālabhañjikā), известной как «женщина-и-дерево».

Н. Р. Лидова обратила внимание на тот факт, что предписания «Натьяшастры» относительно постройки театральных зданий очень напоминают предписания возведения индуистских храмов, содержащиеся в шильпа-шастрах и агамах. «Натьяшастра» (2.80) говорит, что театральное здание подобно горной пещере и поэтому называется гуха (guhā), то есть пещера. Шильпа-шастры тоже описывают подобный тип здания – это храм-гуха, один из двух главных типов индуистского храма. Совпадают даже их параметры – оба типа зданий основаны на едином строительном модуле в 16 локтей. И оба представляли собой прямоугольное строение с одним залом, длина которого вдвое превосходила ширину. Храм-гуха, как и театр «Натьяшастры», строился из кирпича и был в основном одноэтажным, хотя некоторые имели два этажа. По мнению Н. Р. Лидовой, все вышесказанное может свидетельствовать лишь об одном: храм-театр и храм-гуха являлись одним и тем же культовым сооружением. Иными словами, «домом натьи» мог быть любой храм-гуха. А остатки таких построек археологам как раз хорошо известны (Лидова, 1992: 107–108).

Таким образом, согласно Н. Р. Лидовой, театральное здание «Натьяшастры» представляло собой особый тип храма, предназначенный для представления мистерии – натьи, которая, подобно европейской литургической драме, являлась своеобразным дополнением к обязательному каноническому богослужению. Идея храма-театра довольно долго существовала в индийской культуре и средневековые нат-мандиры (театральные или танцевальные залы), входящие в состав многих храмовых комплексов, являются поздним ее воплощением. Именно в таких вот нат-мандирах в средневековый период храмовые танцовщицы исполняли свои ритуальные танцы, а во время религиозных праздников, собиравших множество народа, здесь даже совершалась пуджа. Что касается многочисленных танцовщиц и музыкантов, апсар и гандхарвов, украшающих внешнюю часть индуистских храмов, то это может быть результатом древней мистериальной практики, описанной в «Натьяшастре» (Лидова, 1992: 109). В пользу данного предположения может свидетельствовать куттумбалам – храмовый театр, являющийся характерной особенностью храмовой архитектуры Кералы.

* * *

Итак, можно выделить несколько возможных источников, сыгравших ключевую роль в процессе происхождения и развития индуистского храма как архитектурного сооружения. Все они, по большому счету, могут быть разделены на две неравные группы. К первой группе можно отнести различные культовые сооружения, возводившиеся на местах захоронения важных персон на протяжении длительного периода времени – начиная от ведизма и буддизма, и вплоть до наших дней. Подобная практика была известна еще в глубокой древности и существовала на обширной территории п-ова Индостан в виде разнообразных, но близких по своей сути традиций. Сюда можно отнести культы павших героев, выдающихся людей, невинно осужденных или мучеников, а также святых. Сегодня такого рода культы характерны в основном для деревенских святилищ. Однако в рамках реалий Южной Индии и, в частности, Тамилнаду, речь не всегда идет именно о деревнях, поскольку до недавнего времени тамильский ур (ūr) представлял собой нечто среднее между городом и деревней. И когда какие-либо уры превращались в города, то, соответственно, эволюционировали местные культы и разрастались храмы. К тому же очень часто локальные божества объявлялись аспектами одного из главных богов или богинь индуизма и становились частью большой традиции.

Ко второй группе могут быть отнесены такие источники как расширение ведийского алтаря, эволюция мест поклонения якшам, адаптация идеи дворца и преобразование театрального помещения, описанного в «Натьяшастре». И учитывая тот факт, что храмы, существующие в пространстве индуизма, имеют различный статус, различное устройство и связаны со множеством различных культов, можно заключить, что они не имели единого источника происхождения, но выросли из огромного многообразия традиций и культов, существовавших на территории современной Индии и влиявших друг на друга на всем протяжении многотысячелетней истории.

Образец стиля нагара: храм Кандарья-Махадев

Глава II. Типология храмов

Термины для обозначения храма

В Индии храмы называются по-разному, в зависимости от региона. На Севере страны чаще всего это именно мандир (санскр. mandira). В Тамилнаду для обозначения храма могут использоваться как тамильские слова, так и санскритские. Например, кшетра (санскр. kṣetra) – священное место; девастхана (санскр. devasthāna)[40] – место Бога; девалая (санскр. devālaya) – обитель Бога; ратха (санскр. ratha) – колесница; куди (там. kuṭi) – дом, жилище, селение; коттам (там. kōṭṭam) – место, местность, поселение, страна и др.

Слово kōṭṭam довольно старое и встречается еще в поэме Иланго Адихаля «Шилаппадикарам» (Venkataraman, 1973: 5). Тем не менее, самым широкоупотребительным словом для обозначения тамильского храма в последнее тысячелетие является «койиль» (kōyil), или «ковиль» (kōvil), которое тоже встречается в «Шилаппадикарам». Оно относится не только к храму, но и к месту проживания царя, то есть к царскому дворцу (букв. дом царя / дом бога). Как уже было сказано выше, поскольку царь постоянно уподоблялся богу, то оба стали называться одним словом – «ко» (kō), а храм и дворец – «койиль» (kōyil) или «ковиль» (kōvil).

В раннечольский период, как минимум до XI века, для обозначения храма чаще всего использовалось слово «тали» (taḷi), которое, вероятно, происходит, от санскритского «стхали» (sthalī). Однако с конца чольского периода в обиход вошло тамильское kōyil. Именно в этот период термины, в которых слово kōyil было одним из компонентов, стали применяться в отношении к некоторым служащим храма. Например, к девадаси, где оно особенно часто встречается в выражениях «иккойиль» (ikkoyil) – «этого храма», или «шрикойиль» (śrīkoyil) – «священный храм». Появление и широкое распространение в позднечольский период слова kōyil может рассматриваться как показатель новой эпохи.

Следует отметить, что иногда какой-нибудь известный храм может называться просто словом «койиль»/«ковиль», без указания имени божества. Примером может служить знаменитый храм Натараджи в Чидамбараме. Уже в древности он был настолько известен, что в гимнах Tēvāram его называют просто словом kōyil, а в надписях более позднего времени – tirukkōyil (Aiyer, 1946: 18).

Тем не менее, обычно в название каждого храма входит имя того божества, которому посвящен конкретный храм. Не бывает просто храма Шивы или Вишну, но есть храм конкретного образа божества, связанного с конкретной местностью. Если храм посвящен Шиве, то это может быть храм Брихадишвары, Кумбхешвары, Аруначалешвары, Панчанадишвары, Маникантешвары, Адипуришвары, Шветараньешвары, Каркотакешвары, Дандишвары, Гангаджатадхарешвары, Кайласанатхасвамина и т. д.

Соответственно, если храм посвящен Вишну, то он может называться храмом Сарангапани, Венкатешвары, Ранганатхи и т. д.

Стили храмовой архитектуры

В индийской храмовой архитектуре существует три основных стиля, которые различаются между собой по форме и имеют свою географию распространения. Такие тексты как Mānasāra и Suprabhedāgama говорят о существовании стилей нагара (nāgara), дравида (drāviḍa) и весара (vēsara). Стиль нагара считается североиндийским, в отличие от стилей дравида и весара, которые ассоциируются исключительно с Югом. Внешние различия между северным и южным стилями храмовой архитектуры значительны.

Тексты по индийской архитектуре называют конкретные области распространения трех стилей. Стиль нагара преобладает на территории, находящейся между Гималаями и горами Виндхья, стиль весара – между горами Виндхья и рекой Кришна, а дравида – между Кришной и Каньякумари. Но иногда можно встретить и обратное утверждение: между Кришной и Каньякумари помещают стиль весара, а между горами Виндхья и рекой Кришна – стиль дравида (Rao, 1993: 48).

Развитие стиля нагара часто связывают с царством Чалукьев[41], хотя данный термин может также относиться и к архитектуре Кадамбов. Происхождение этого стиля не совсем ясно, но его всегда соотносят с Севером. По предположению Ф. Х. Грейвли и Т. Н. Рамачандрана, имеется в виду факт расположения царства Чалукьев на севере по отношению к областям, для которых характерен стиль дравида (Gravely, Ramachandran, 1934: 23). Существует также точка зрения, согласно которой стиль нагара получил свое название от слова nāgarī – письменности, имеющей хождение в Северной Индии (Acharya, 1939: 310).

Храм Дурги в Айхоле – пример стиля весара

Северо-индийский храм нагара представляет собой в плане квадрат с несколькими выступами (rathaka) по сторонам, благодаря чему основание получается в виде креста. Верхняя часть имеет вид башни (śikhara), которая постепенно сужается к центральной точке, а ее вершину венчает круглая и немного приплюснутая, ребристая по краям плита (āmalaka). По мнению Р. Чаттерджи, именно крестообразный план основания и сужающаяся кверху башня могут считаться основными характеристиками храма нагара (Chatterjee, 2017: 17).

Название стиля дравида связано с крайним Югом Индийского субконтинента, со «страной дравидов», то есть с территорией современного штата Тамилнаду. Для храмов дравида характерна вертикальная надстройка в виде башни (vimāna), которая завершается восьмиугольной или шестиугольной вершиной (śikhara) (Gravely, Ramachandran, 1934: 22). Согласно Р. Чаттерджи, пирамидальная многоярусная вимана является одной из отличительных черт данного стиля (Chatterjee, 2017: 17). А С. К. Паркер самой главной особенностью дравидийского храма считает не виману, а его способность к расширению за счет добавления более сложных периферийных элементов: концентрических стен (prākāra), огромных павильонов (maṇḍapa), которые часто бывают с множеством колонн, а также надвратных башен, или гопурамов (gōpura) (Parker, 2008: 146). Хотя гопурам появился в храмовой архитектуре Южной Индии достаточно поздно.

Основание (adhiṣṭhāna) у храмов дравида многоугольное, обычно шести- или восьмиугольное (Rao, 1993: 48), у храмов нагара – квадратное или крестообразное, а у храмов весара – апсидальное. Mānasāra говорит, что апсида характерна для основания обоих стилей – дравида и весара, но совершенно не свойственна стилю нагара (Gravely, Ramachandran, 1934: 22). Тем не менее, считается, что стиль весара представляет собой сочетание стилей нагара и дравида. По словам Р. Чаттерджи, средневековые храмы Северной Индии и крайнего Юга отличаются друг от друга основанием и вертикальной частью, а на Декане, который находится между этими областями, развился гибридный стиль, позаимствовавший элементы и особенности двух первых стилей – нагара и дравида (Chatterjee, 2017: 17). Например, характеристики обоих стилей сочетает храм Папанатхи в Паттадакале, расположенный между Северной и Южной Индией. В таких местах как Паттадакал или Айхоле храмы дравида и нагара строились бок о бок, что не могло не привести к процессу смешения двух стилей и к появлению отдельного гибридного стиля – весара (Chatterjee, 2017: 33). Пожалуй, одними из самых известных образцов стиля весара являются храм Дурги в Айхоле и храм-ратха Накулы-Сахадевы в Махабалипураме, имеющие апсидальное основание.

Храм Брихадишвары в Танджавуре – образец храмовой архитектуры в стиле дравида