Блад: глубина неба

— Эй, парень! Эй!

Шентэл встрепенулся и не сразу понял, где находится. Видимо, задремал. Он сидел на полуразвалившихся ступеньках, ведущих в заросшую беседку в дальнем конце сотлистонского парка. Уже совсем стемнело, лишь на горизонте ещё светлела розовая полоска заката. Вдалеке, сквозь листву, пробивались оранжевые светлячки фонарей, подсвечивающих тротуары. Избитое тело привычно ныло, правую половину лица стягивала маска подсыхающей крови.

Шентэл не помнил, как вырвался от отца и как добрался сюда. Помнил лишь, как пытался закрыться от летящих в лицо кулаков, помнил грязную неразборчивую отцовскую брань и тихие причитания мамы. В общем, всё как всегда.

Мальчишка моргнул, прогоняя остатки дремоты. Перед ним стояла пара длинных ног, обутых в старые ботинки. Он поднял голову, пытаясь в сумерках различить черты обладателя обуви, но тот сам присел подле него на корточки.

— Эка тебя разукрасили! — удивился молодой человек, доставая из кармана платок.

Юноша был едва ли старше двадцати, с ухоженными руками, не знавшими тяжёлой работы, и тёмными, чуть вьющимися волосами.

— Позволишь помочь? — спросил он и, не дожидаясь ответа, принялся вытирать кровь с лица Шентэла. — Нос не сломан, это хорошо, — ободряюще улыбнулся молодой человек, аккуратно ощупав переносье парня, — но вот этот разрыв под глазом мне не нравится. Хорошо бы его зашить, иначе останется шрам. Я учусь в медакадемии. Могу тебе помочь. Только для этого ты должен пойти со мной, хорошо?

Мальчишка долго и безучастно смотрел на студента, и тот начал подозревать, что паренёк глухой либо просто не понимает его.

— Ты со всеми так разговариваешь? — наконец произнёс Шентэл. — Как с бездомными щенками?

Студент оторопел: не ожидал от избитого ребёнка столь холодного, едкого замечания, а потом добродушно рассмеялся:

— Не-е, парень! Только с теми, кто выглядит, как бездомный щенок! Меня, кстати, Арни зовут, — студент протянул руку, — и я правда могу тебя залатать.

Мальчишка пристально взглянул на нового знакомого, и у того мелькнула мысль, что у детей не может быть, не должно быть такого взгляда: внимательного, недоверчивого, с холодным циничным прищуром.

— Винтерсблад, — наконец представился он, пожимая протянутую руку.

***

Общежитие медицинской академии располагалось в старом массивном здании недалеко от центра Сотлистона.

— Ого! — присвистнул Шентэл, запрокинув голову разглядывая каменный фасад, украшенный рустовой кладкой по углам, карнизами и барельефами в виде звериных морд с разинутыми пастями.

— Что, слишком монструозно? — усмехнулся студент. — Его хотели снести и отстроить новое, поскромнее, как большинство домов Сотлистона. Без этих вот вычурностей.

Но мальчишка лишь слегка покачал головой:

— Оно очень… независимо. По сравнению с остальными. Оно — само по себе и не подчиняется общим правилам. Неудивительно, что его хотели уничтожить.

— Тебе нравится? — расхохотался студент. — Может, ты хотел бы здесь жить? Крутые лестницы с истёртыми ступенями, продуваемые всеми ветрами чердаки, гигантские отсыревшие подвалы со множеством закоулков, всё такое… Говорят, особо нежные натуры тут встречали привидений! Боишься привидений? У-у-у!!! — юноша вскинул над головой руки и пошевелил растопыренными пальцами, пытаясь развеселить слишком серьёзного мальчика.

Шентэл усмехнулся шутке уголком рта как-то снисходительно и по-взрослому, словно из вежливости. Эта усмешка заставила Арни почувствовать себя глупо, и он поспешил перевести разговор на другую тему.

— Моя комната в третьем этаже, милости прошу! — он распахнул перед гостем тяжёлую дверь парадного входа.

Внутри было темно, пахло тёплым сырым подвалом, влажной штукатуркой и старыми бумагами.

— Не споткнись, держись за перила, — шепнул сзади Арни, — на ночь в коридорах гасят свет.

Глаза мальчишки быстро привыкли к полумраку, и он увидел высокие потолки, длинные коридоры и ведущую наверх лестницу с коваными перилами. Его ладонь приятно скользила по тёплому, отшлифованному множеством рук дереву поручня, пока он поднимался с новым знакомцем на третий этаж. Этот мир был совсем другим! Он иначе выглядел, иначе пах и звучал, он отличался даже на ощупь от того затхлого, тесного мирка, в котором жил Шентэл. Здесь был воздух. И даже из подвала несло не плесневелой вонью, а паром от горячей воды.

Арни открыл дверь в свою комнату, прошёл в неё первый.

— Да горжерет литотомический! — тихонько ругнулся он, запнувшись обо что-то в темноте.

Потом зашуршал в дальнем углу, уронил нечто, по звуку напоминающее книги, наконец нашёл переключатель, и над их головами засветилась тусклая лампа.

— Вот теперь проходи, располагайся! — пригласил студент. — Мои соседи уехали на все выходные, хоромы в нашем распоряжении!

Шентэл вошёл, окинул взглядом небольшую захламлённую комнату с тремя кроватями и широким столом. Весь он, от края до края, был завален какими-то вещами, переполненными пепельницами, грязными тарелками с засохшими остатками еды, а под столом стояли ряды пустых винных бутылок. На тянувшихся вдоль стен полках теснились книги, на одной из кроватей неаккуратным ворохом были свалены тетради, папки, карандаши и мятая одежда.

— Да, снаружи всё выглядело краше, — хмыкнул юноша, освобождая один из стульев от хлама, — садись! — широким жестом он сдвинул с угла стола посуду, расстелил чистую салфетку и открыл ящичек с хирургическими инструментами.

Внутри ящичка были идеальный порядок и чистота.

— Придётся чуть-чуть потерпеть, будет больно, — предупредил Арни, дезинфицируя иглу. — Делай вдох, когда я буду прокалывать, ладно? Так легче. Готов?

Мальчишка закрыл глаза и глубоко вдохнул. Одновременно с его вдохом игла прошла сквозь кожу с одного конца раны и вышла с другого, протягивая за собой нить. Вж-ж-жих, как свист кнута, рассекающего прохладный воздух.

***

Вж-ж-жих! — взметнулся кожаный кнут. Ащ! — хлестнул он блестящий от пота бок вороной кобылы. Полночь вскинулась на дыбы и зло, обиженно заржала. Конюх, державший в одной руке кнут, в другой — повод, не выдержал рывка, рухнул носом в пыль и пару шагов протащился на пузе за шарахнувшейся в сторону лошадью.

— Ах ты, тварь паскудная! — выругался он, поднимаясь на ноги. — Моя б воля — пристрелил бы тебя давно! Погоди, господин Норман тоже плюнет на твою скорость и примет меры! Толку-то от скаковой, если никто на ней усидеть не может! Ну и что, что самая быстрая! А злющая-то, сука! Да ни один жокей на тебя не полезет ни за какие деньги, это надо совсем с ума свихнуться! Ведьма ты, а никакая не Полночь. Только жрёшь да срёшь, чёрт бы тебя побрал! — продолжая бурчать себе под нос, конюх повёл кобылу в стойло, взмахивая кнутом перед её носом: хитрая тварь то и дело норовила схватить мужчину зубами. — Эй ты, парень! — крикнул конюх долговязому мальчишке, идущему мимо с ведром навоза. — Поставь ведро и отведи-ка её на место, пока я не отходил эту паскуду плёткой!

Шентэл взял повод. Стоило только конюху отойти, он ласково похлопал лошадь по шее, и ту словно переключили: перестав беспокойно пританцовывать, она мирно ткнулась носом в плечо мальчишке и послушно пошла за ним следом.

— Ты смотри-ка, как спелись! — кивнул на парочку второй конюх. — Оба злющие, а меж собой поладили!

Шентэл завёл Полночь в стойло, погладил лошадь по белой звёздочке на лбу.

— Ты бы всё-таки потише была, девочка, — прошептал он, прижавшись лбом к шёлковой, влажной от пота шкуре, — с тобой уже не первый год сладу нет, а если и в этом сезоне Норман не сможет выставить тебя на скачках, плохо дело. Завтра приедет очередной наездник. Веди себя хорошо, ладно?

Полночь несогласно замотала головой, но, почувствовав огорчение отступившего на шаг мальчишки, шутливо ухватила его зубами за рукав и потянула к себе: «ладно, мол, не серчай!»

— Дурочка! — тихонько усмехнулся он, обнимая кобылу за шею. — Как же я буду, если тебя продадут? А продадут обязательно, если и этот чёртов жокей не согласится скакать на тебе!

Лошадь тихонько всхрапнула.

— Я знаю, знаю… Но меня-то ты катаешь. Представь, что этот жокей — тоже я. Только ему придётся воспользоваться седлом и сбруей.

То ли Шентэлу удалось уговорить норовистую кобылу, то ли новый жокей оказался ей по нраву, но с ним она вела себя довольно смирно, и Норман наконец-то смог записать Полночь на скачки. Начались тренировки, всё шло по плану, и хозяин уже потирал руки в предвкушении больших выигрышей, которые принесёт ему быстроногая лошадь.

Вечером накануне первого заезда Шентэл заглянул после работы к Полночи. Кобыла заметно нервничала, раскачиваясь в стойле, словно большой часовой маятник.

— Ну, ну, что ты, девочка, что ты! — мальчишка успокаивающе погладил лошадь по носу. — Не волнуйся, завтра всё будет хорошо, вот увидишь!

— А ну, парень, иди-ка отсюда, не нервируй мне лошадь! — раздалось за его спиной.

Попритихшая на миг Полночь резко высвободила морду из ладоней Шентэла и вновь заметалась в узком стойле от стены к стене. В дверях стоял жокей, взвинченный и нетрезвый.

— Нет, сэр, — спокойно возразил Шентэл, — поверьте, я угомоню её. Но вам лучше уйти, Полночь не любит запах спиртного. Сэр.

— Ты кто такой, малец, чтобы мне указывать? — кожу вокруг глаз жокея прорезали тонкие острые морщинки, а его колючий взгляд прошил мальчишку насквозь.

Но если наездник планировал напугать Шентэла игрой в гляделки, он сильно ошибался: его узким, быстрым глазкам было не под силу вызвать в мальчишке и тень того страха, который нагонял на него тяжёлый, немигающий взгляд отца. Зато подвыпивший жокей заметно раздражал Полночь.

— Простите, сэр, сейчас вам лучше уйти, — как можно твёрже и спокойнее повторил Шентэл.

— Я те сейчас уйду! — вспыхнул мужчина, решительно хватая не уступавшего ему в росте мальчишку за шиворот.

И в этот момент нервно отплясывающая Полночь исхитрилась развернуться и лягнуть жокея в колено. Что-то хрустнуло, нога мужчины подломилась и согнулась под странным углом. Конюшню огласил душераздирающий вопль, но его быстро перекрыло раскатистое ржание, в котором Шентэлу послышалось явное злорадство.

— Чёртова тварь! Чёртова тварь! Да что б тебя пристрелили! — выл жокей, пока сбежавшийся народ выносил его из конюшен.

— Вот дерьмо! — только и сказал переполненный безысходностью Норман, провожая взглядом экипаж, увозивший в госпиталь единственного наездника, который согласился участвовать в скачках на Полночи. — Если сниму эту фурию с забега, потеряю взнос. А скакать на ней теперь некому. Эй, Мэрфи, не желаешь выручить? — обратился он к старшему тренеру.

— Увольте, сэр! — усмехнулся мужчина. — Я жить хочу, у меня трое детей!

— Я могу! — неожиданно для себя подал голос Шентэл, и все конюхи обернулись на тощего тринадцатилетнего мальчишку.

Воцарилась тишина, лишь в конюшнях тихонько всхрапывали кони.

— А что, — первым подал голос старший конюх, — парень знает подход к этой нечисти, в седле хорошо сидит. Пусть попробует! Кубок не возьмёт, но и взнос не сгорит. Вы-то ничего не теряете, господин Норман.

Щеголевато одетый Норман раздумывал, покачиваясь с пятки на носок и пощипывая себя за мочку уха.

— А если убьёшься? — спросил он, взглянув на Шентэла.

— Я живучий, — парировал тот.

— Что думаете? — обратился он к тренеру и остальным конюхам.

— Да пусть попробует! Всё равно с этой кобылой сладу нет, третий год нервы нам тянет.

— Ну ладно, — наконец кивнул Норман, — но про поломанного жокея не болтать, а мальчик будет выступать под его именем.

От Винтерсблада ничего особо и не ждали. Его задачей было не угробить лошадь и не убиться самому, но он, к своему же удивлению, пришёл первым. Не потому, что был хорошим наездником, а потому, что самая быстрая лошадь забега оказалась его лучшим другом.

Он получил с выигрыша кругленькую сумму, а Норман вдохновился лёгкой победой и предложил Шентэлу отработать жокеем под чужим именем до конца сезона. И мальчишка согласился: деньги, которые обещали ему за каждый заезд, он мог утаить от отца и потратить на обучение. А он должен учиться, если хочет жизни лучшей, чем сейчас, если хочет наконец-то выбраться из этого дерьма, а не терпеть пьяные побои Шилдса до самой смерти отца.

***

— А ты молодец! — удивился Арни, закончив шить. — И бровью не повёл!

— А ты не даёшь частных уроков? — с места в карьер спросил мальчишка.

— Ну-у-у… — замялся студент, — я, знаешь ли, не очень лажу с детьми…

— А мне бы согласился преподавать? Я быстро схватываю! Когда в школу ходил, опережал остальных учеников. И я заплачу, у меня есть деньги! — с готовностью выпалил Шентэл.

— А что тебе нужно? Школьный курс? Не проще ли учиться в школе?

— Я должен работать, — парень заметно сник, — но я тоже хочу поступить в медицинскую академию, как ты! Подготовишь меня, чтобы я смог пройти вступительные испытания? — мальчишка смотрел на Арни с надеждой, и благодаря ей в его глазах впервые промелькнуло что-то детское.

— Ладно, — усмехнулся студент, — приходи как-нибудь вечерком, я обычно здесь. Подумаем, что можно сделать!

Шентэл вернулся в общежитие, не прошло и недели. Из комнаты Арни доносилась музыка и смех, и мальчишка долго раздумывал, прежде чем постучать, но потом всё-таки решился. Дверь отворилась, выпустив в коридор клубы табачного дыма и звуки музыки, льющейся из фонографа. Вслед за ними из полумрака выступила фигура Арни.

— О, Винтерсблад! — слегка хмельно улыбнулся он, болтая в бокале резко пахнущий напиток. — Проходи, я познакомлю тебя со своими друзьями!

Внутри было очень душно. В полумраке комнатки можно было разглядеть четверых молодых мужчин и двух фривольно одетых девушек. Все они курили, пили вино и громко смеялись, что-то обсуждая. Говорили все одновременно, и Шентэлу их язык, перемешанный с музыкой из фонографа, сначала показался каким-то птичьим: так быстра и неразборчива была их речь. Но они прекрасно друг друга понимали и умудрялись вести несколько диалогов одновременно, отвечая одному собеседнику в тот момент, когда вполуха слушали другого.

— Господа! — громко воскликнул Арни, и все лица повернулись к нему. — Господа, познакомьтесь: это Винтерсблад, мой новый друг.

Компания радушно загомонила, кто-то похлопал Шентэла по плечу, а одна из девушек расцеловала его в обе щеки, обдав приторно-сладкой волной духов и оставив на коже отпечатки помады.

— Я по поводу занятий, Арни! — мальчишка попытался перекричать музыку и гомон вмиг забывшей о нём компании. — Я, наверное, не вовремя?

— Нет, что ты, — замахал свободной рукой студент, — ты очень вовремя! Повеселись!

— Но… но как же занятия, Арни?

— Да-да, кончено! Мы всё решим, не переживай!

В руке мальчишки откуда ни возьмись появился до краёв наполненный пузатый бокал, а он сам оказался на дальней кровати, что стояла у стены, зажатый среди гор сваленных на неё книг и конспектов.

— Так ты согласен учить меня? — крикнул Шентэл, хватая за рукав Арни, который уже отворачивался от него, чтобы вернуться к своей компании. — Скажи, «да» или «нет», и если согласен, я приду в другой раз, когда ты не будешь так занят.

— Да что ж ты заладил, горжерет ты литотомический! — Арни рассмеялся хмельно и добродушно, а потом вытащил из кучи книг на кровати толстый том «Естественных наук» и сунул его мальчишке. — Вот, возьми, почитай для начала. А потом что-нибудь придумаем! Ты же после работы? Вот и расслабься! Если хочешь стать студентом, нужно уметь не только вкалывать, но и веселиться!

Арни вернулся к своей компании. Шентэл сидел на кровати, сквозь завесу сигаретного дыма глядя на веселье будущих врачей, на их беззаботные, радостные лица, на тонкие фигуры сидящих у них на коленях развязных девушек.

Он во что бы то ни стало поступит в медицинскую академию! Профессиональным жокеем ему всё равно не стать (он вырастет слишком высоким и тяжёлым для этой работы), поэтому будет врачом. Врач всегда найдёт себе дело.

Мальчишка пригубил напиток из своего бокала, и горло неприятно обожгло, но жжение быстро сменилось ощущением, будто он плавает в тёплой ванне. Шентэл сделал ещё глоток, чуть побольше, и поперхнулся. Прокашлявшись, глянул: не заметил ли кто его конфуз, но студенты были заняты своими разговорами.

Мало-помалу бокал Винтерсблада пустел. Из ненавистного отцовского дома он сможет уйти сразу, как поступит в академию. Он будет жить в этом прекрасном общежитии с высокими потолками и крутыми лестницами, и отец уже ничего не сможет ему сделать…