Сквозь дебри и пустоши

– Кто «он»? – девочка перевела взгляд туда, куда вперилась белая, как свадебная скатерть, Тари, но ничего не увидела. – Там никого нет! Да что с тобой, Тари?!

Невидимый ребёнку остов лося подошёл к водительской дверце, сквозь стекло глядя на Тамари огненными всполохами в пустых глазницах.

«У тебя сложная задача, – сказал он до боли знакомым женским голосом. – Такой, как твоя сестра, ты стать всё равно не сможешь. Но хотя бы старайся быть на неё похожей. Старайся изо всех сил».

– Мама? – беззвучно произнесла Тамари, едва разлепив пересохшие губы.

«Лучше бы ты погибла тогда, в ту ночь, – продолжил лось, – но ты даже…»

– Замолчи! – кричит Тари и зажимает уши ладонями.

Но это не помогает, – она всё равно слышит чудовище, и голос у него теперь мужской:

«Напрасно, Тари. Ты знаешь, что напрасно. Я никогда не смогу простить, что смерть выбрала она…»

– А не я?! – перебивает Тамари срывающимся криком. – Ты бы хотел, чтобы это была я, а не она!

Девушка с силой открывает дверь фургона, отпихивая ею лосиный скелет. От удара отламывается кусочек рога и падает на асфальт, лось отступает на шаг.

– Вы бы все этого хотели! – она выскакивает из машины, толкает скелет руками и не чувствует боли, когда режет их в кровь острыми обломками лосиных костей: чудовище разваливается под её ладонями, но Тамари не останавливается и крушит его неожиданно хрупкие мослы и рёбра. – Чтобы из нас двоих вскрылась я, да?! Но я посмела оказаться сильнее, чем она! Хоть в чём-то лучше неё! – она пинает остатки скелета ногами, раскидывая их по дороге. – И вы не можете простить мне этого!

Откуда-то сверху, с верхушек сосен, пикирует, влекомая запахом крови, летучая крыса. Тамари откидывает её рукой, но падальщик бритвенно-острыми зубами успевает срезать с её предплечья лоскут плоти. Следом падает ещё одна крыса. И ещё. Их сотни, это настоящий дождь из голых кожистых крыльев и хвостов, заточенных когтей и зубов. Он кромсает, режет, раздирает – каждая крыса хочет утащить себе кусочек тёплого человека, и Тамари не успевает от них отбиваться.

– Я ещё жива! – визжит девушка, пытаясь защитить от укусов хотя бы лицо. – Я не падаль, поганые вы черти, я жива!

И вдруг стая падальщиков резко взмывает вверх и уносится туда, откуда прилетела, словно кто-то спугнул их. Тари открывает глаза, отводит от лица изглоданные ладони. Боли она не чувствует. Она вся в крови. Шоссе, фургон, обочины и даже деревья на несколько метров вокруг тоже в крови. Кровь чавкает под ногами, стекает с капота машины, капает с веток. Кругом сплошная кровь, густая и вязкая, и весь мир вокруг плавает в бордовом мареве.

«Ты чудовище, Тари. И это не лечится».

Она оборачивается на голос и видит перед собой не мать, как ожидала, и даже не лося, а Берена – без бороды, коротко стриженного, в военном камуфляже, без повязки на глазу. Он тоже весь в крови.

– Почему ты меня не спас? – шепчет Тари сорванным голосом. – Почему ты меня не спас?

***

Берен спрыгнул с мотоцикла едва ли не на ходу, подбежал к бившейся в конвульсиях на шоссе у фургона девушке, осторожно приподнял её. В нос ударил знакомый запах жжёных орехов – яд волчаницы.

– Да ё-о-о!.. – вовремя прикусил язык, вспомнив, что здесь ребёнок. – Малая, принеси воды, – бросил он перепуганной девочке, выглядывающей из-за его плеча. – Быстро!

Эльса метнулась обратно к машине. Берен скинул жёсткую неудобную косуху, бухнулся на асфальт, перехватив Тари так, как обычно баюкают задремавших детей. «Лишь бы не слишком поздно!»

Её дыхание было рваным и хриплым, глаза закатились, а стрелка лекарства на адреномере неуклонно ползла вниз.

– Давно она упала? – он забрал бутылку из рук Эльсы. – Минуту, две, три?

«Ай, что за фигня – спрашивать такое у зарёванного ребёнка! Откуда ей знать про минуты?»

– Дай мне таблетки из правого кармана, – он кивнул на куртку, пытаясь разжать стиснутые челюсти Тамари, чтобы влить ей в рот хоть немного воды. – Быстрее!

Если припадок длится дольше трёх минут, помогут только блокаторы сознания. Если дольше пяти – бесполезны даже они: Тамари уйдёт слишком далеко и больше не вернётся. Возможно, сердце её выдержит и будет продолжать биться, но разум покинет её, навсегда заблудившись в дебрях собственных страхов.

Егерь схватил протянутую баночку, зубами сорвал с неё крышку и вытряхнул в рот девушке последнюю таблетку. От воды Тамари закашлялась, едва не выплюнув лекарство, но Берен задрал её подбородок, гладя свободной рукой вниз по шее, – так же, как своей лисице, когда давал ей пилюли. Это сработало, девушка проглотила таблетку, и через несколько секунд судороги ослабли. Она не пришла в себя, и её ещё потряхивало, но уже было понятно: блокаторы подействовали. Только сейчас Берен ощутил, как сильно колотит его самого. «Проклятая эмоциональная связь!»

Когда он, простреленный чужим ужасом и отчаянием, разворачивал байк, он ещё надеялся, что это что-то другое. Но теперь сомнений не осталось: он чувствовал Тамари, причём чувствовал не во сне. «Вот дерьмо!» – мысленно ругнулся егерь. Это была первая живая грапи, с которой у него возникла эмоциональная связь. Наверняка появилась прошлой ночью, когда девушка спасла ему жизнь. «Вот дерьмо!» – повторил Берен. Он так и сидел на дороге, прижимая к себе хрупкую, до сих пор вздрагивающую фигурку, спрятавшуюся за чёрным водопадом кудрей.

– Что с ней случилось? – сквозь всхлипы спросила Эльса. – Что случилось с Тари?

Девочка стояла перед егерем, заливаясь слезами. Он и забыл, что она здесь. Испугалась, наверное, до полусмерти. Вон и коленки дрожат, аж подпрыгивает подол тёмно-синего в белых цветочках платьица.

– Тамари умудрилась напороться на шипы волчьих кустов, – ответил Берен, и голос его прозвучал неожиданно хрипло, будто он сам только что ревел тут в три ручья на пару с Эльсой. – Яд попал в кровь, он очень сильный и быстрый, вызывает галлюцинации и… то, что ты видела.

– Она поправится? – девочка то и дело вытирала ладошкой мокрые щёки и пыталась дышать глубоко и ровно, как учили взрослые, чтобы успокоиться, но слёзы всё катились и катились не останавливаясь.

– С ней всё будет хорошо. Лекарство, которое мы ей дали, выключает все сны и кошмары. Она придёт в себя через какое-то время, не переживай.

– А ты? Ты поедешь с нами? – с надеждой спросила Эльса.

Берен тяжело вздохнул, посмотрел на лежащую на его плече Тари. Стрелке, показывающей уровень лекарства на её адреномере, оставалось совсем чуть-чуть до критически низкого деления, отмеченного красным. Он не слишком хорошо понимал в этой штуке, но знал, что картриджи с блокаторами адреналина заправляют только в госпиталях, а это значит, что запасного у грапи с собой быть не может.

– Куда я теперь денусь.

Глава 7

Длинный больничный коридор. Вдоль стен – обтянутые потёртым дерматином кушетки на железных ножках. Металлическая каталка с облупленной краской и наверняка скрипучими до зубной боли колёсиками. Закрытые двери с задёрнутыми с той стороны шторками на окошках. Всё какое-то серое, как в старом чёрно-белом фильме.

На одной из кушеток сидит мужчина в камуфляже. Мокрые от пота волосы растрёпаны, ноги расставлены на ширину плеч, локти упёрты в колени. Лицо его спрятано в ладонях, но меж растопыренных пальцев видна гримаса боли. Заметив Берена, он встаёт. Взвивается на ноги, словно расправившаяся пружина. Взгляд ледяной и обжигает не хуже жидкого азота.

«Умерла», – понимает Берен.

Командир одним движением преодолевает разделяющие их пару шагов, и его крепкий кулак врезается Берену в челюсть. Этот удар полон ненависти, помноженной на неизбывное горе, и настолько силён, что Берен с трудом удерживается на ногах. Чувствует, как расходятся свежие швы, и повязка на лице начинает пропитываться кровью.

«Ей было всего девять, – цедит командир, взяв себя в руки. – Она была всего лишь маленькой девочкой!»

«Она бы убила другую девочку, которая тоже чья-то дочь», – тихо отвечает Берен.

«Да похрен мне на другую! – рявкает командир, и эхо многократно отскакивает от больничных стен, словно пинг-понговый мячик. – Надеюсь, она тоже не выживет, – едва слышно добавляет он, и голос настолько ядовит, что можно использовать вместо цианида. – Ты нарушил прямой приказ. Пойдёшь под трибунал. И уж лучше с двумя мёртвыми девочками, чем с одной», – мужчина криво усмехается, и о том, что это всего лишь усмешка, а не судорога лицевых мышц, Берен догадывается не сразу.

«Со всем уважением, товарищ майор… отдавая приказ, вы руководствовались личными мотивами и эмоциями. Не я один тому свидетель».

Командира опять перекашивает. Он приближается к Берену вплотную, буравя того переполненным яростью взглядом, конвульсивно сжимая и разжимая опущенный кулак.

«Как жаль, – шелестит он, обдав солдата корвалольным запахом, – что она не оба глаза тебе выдрала! Пусть она преследует и терзает тебя до конца твоей паскудной жизни, Берен! Пусть не даёт тебе спать ни единой ночи, ни единой минуты. Она – и все те, кого ты убил!»

За полчаса дороги Эльса, треща без умолку, успела рассказать ведущему фургон Берену практически всю свою коротенькую биографию. Егерю было доложено, что живёт она с папой, а тётя Тари живёт с ними. А ещё в доме живут несколько человек папиных работников, с одним из которых дружила Тари, но теперь уже не дружит. Что папа у Эльсы не грапи, и дедушки – тоже, а маму она не знает, так как та умерла сразу после её рождения. Что Тари она очень любит, но всё равно скучает по маме и это, наверное, очень глупо – скучать по тому, кого не знаешь. Что иногда в гости к ним приезжают дедушки, а бабушек Эльса не видела: папу воспитывал только его отец, а бабушка по материнской линии не хочет приезжать из-за Тари – они не ладят.

– Ты ведь не убьёшь её, правда? – Эльса вскинула на Берена чёрные, как перезревшая вишня, глаза. – Я знаю, что делают твареморы, когда грапи становятся опасны… А ты поехал с нами потому, что увидел: у Тари заканчивается лекарство. Я заметила.

– Ты очень наблюдательна, кхм… – от такого вопроса у Берена аж голос осип, пришлось прокашляться, – очень наблюдательна для восьмилетней девочки!

Хорошо, что можно смотреть не на Эльсу, а на дорогу.

Берен не мог отпустить ребёнка с той, которая в любой момент перекинется и нападёт, если в его силах защитить девочку от грапи. Но Эльса права: «защита» отряда зачистки весьма радикальна.

– Ну я же просто маленькая, а не глупая, – пожала плечами девочка. – Пообещай мне, пожалуйста, что не причинишь ей зла.

Берен тяжко вздохнул.

– Она может не оставить мне выбора, – нехотя ответил он.

Эльса долго молчала, сосредоточенно глядя на замызганную плюшевую игрушку у себя на коленях.

– Тари хорошая, – наконец произнесла девочка, – очень хорошая! Я точно знаю, что она никому никогда не навредила. Да и обращалась она очень мало…

– Дело не в ней. Ты же понимаешь?

Ребёнок кивнул.

– Она перестанет быть человеком, едва выпустит крылья, – продолжил Берен, – и никакая «хорошесть» тут уже не сработает. Мне жаль. Не её вина, но таковы обстоятельства, – добавил он, заметив, как насупилась Эльса.

– Тари говорит, что никаким обстоятельствам не под силу нас изменить. Мы меняемся сами: поддавшись им или, наоборот, несмотря на них. Когда мы обращаемся, наша человеческая душа не отлетает прочь, она где-то там, под этим крылатым обличьем. Просто она не может дышать из-за накативших на неё кошмаров. Но я уверена, что Тари будет бороться до конца.

Берен ничего не ответил. Ни разу за все годы службы в отряде зачистки он не видел, чтобы грапи остановились сами. Их либо останавливали, либо падал адреналин, и тогда они перекидывались обратно. Но чтобы тварь с крыльями хотя бы секунду поразмыслила прежде, чем разорвать кого-то, – такого не случалось.

Отбирать надежду у ребёнка было слишком жестоко, поэтому егерь просто промолчал.

***

Первым, что увидела Тамари, открыв глаза, был какой-то механизм. Секундой позже она сообразила, что это – мотоцикл Берена, а сама она лежит на топчане, укрытая стареньким пледом, в покачивающемся фургоне. Рядом, прижавшись тёплым боком к её животу, спал лис, свернувшись калачиком. Стоило ей шевельнуться, как он подскочил и издал своё пронзительное «ах-ах-ах». Тари вздрогнула: по такому визгу можно подумать, что она тут с лисы шкуру спускает! Фургон тут же остановился. В окошечко перегородки между кузовом и кабиной показалась смуглая мордашка Эльсы.

– Она проснулась! – радостно завопила девочка едва ли не громче лисы.

Дверь фургона отворилась, и внутрь вошёл Берен, неуклюже сгорбившись под низким потолком. Тари села, освобождая место на топчане, и вопросительно уставилась на мужчину.

– Волчаница. Ты оцарапалась о шипы волчаницы, её яд вызывает сильные галлюцинации, – пояснил он.

– Сколько прошло времени?

Тамари лихорадочно рылась в памяти, словно в собранной кем-то чужим дорожной сумке, отыскивая последние воспоминания: все ли на месте? Вот беспокойный вечер, вот выстрел, пробивший глаз лосю, вот разговор с Береном в кабине фургона… Следом – бессонная ночь и тоскливое утро, пара банок консервов, случайное прикосновение тёплой ладони к её пальцам. «У него свои дела, Эли». А дальше – пустота. Стрелка лекарства на адреномере была почти на нуле, и Тари вполне могла перекинуться и кого-нибудь сожрать. Вкусив человеческой крови, грапи забывают последние несколько часов своей жизни до момента обращения. Или несколько дней – это уж как повезёт.

– Около часа, – ответил Берен на её вопрос.

Тамари облегчённо вздохнула: значит, обошлось.

– А ты здесь как оказался? – она недоверчиво прищурилась.

– Приехал на мотоцикле, – уклончиво ответил Берен, – и вовремя, – он кивнул на её адреномер.

– То-то говорят, что не бывает бывших твареморов, – хмыкнула Тари, – ты прям шкурой чуешь, где могут пригодиться твои навыки!

– Не о тебе сейчас речь, – мужчина бросил взгляд на заглядывающую в окошко Эльсу.

«Не забывай, кто она есть, Амиран! В пору не защищать её, а от неё спасаться», – прозвучал в ушах голос матери. Тваремор был прав. Вот только признать его правоту вслух у Тари духу не хватило, поэтому она просто кивнула.

– Перебирайся назад, маленькая обезьянка! – улыбнулась она Эльсе. – Будешь лису развлекать, чтобы ей нескучно было в дороге.

– Это лис, его зовут Макс, – деловито сообщила девочка.

Тари пересела в кабину. Ехали молча. И она, и Берен сосредоточенно следили за дорогой, хотя ничего интересного там не было: потрескавшийся асфальт да лес с обеих сторон. Однако Тари всё-таки бросила пару незаметных взглядов на егеря, припоминая, что же рассказывала о нём Аркадия.

Подруга познакомилась с ним на трассе, когда её машина сломалась по дороге в госпиталь, и помочь ей остановился здоровенный одноглазый мужик на байке, представившийся новым местным егерем. С той-то встречи Кади и потеряла голову.

«Мать моя, ты б видела эти кубики! А его руки – о-о-о!» – сладострастно выдохнула Аркадия, откинувшись на водительское сиденье и пару раз нажав на клаксон для усиления эффекта.

Они сидели в её легковушке, припаркованной на обочине неподалёку от поворота на Виленск – здесь можно было спокойно поболтать, потягивая из термосов чай и закусывая его бутербродами. Правда, в термосе Аркадии чай обычно бывал с градусами: плюсы её доступа к медицинскому спирту.

«Не люблю качков», – поджала губы Тамари, отряхивая ладони от крошек.

«Пф-ф, да ты никого не любишь, кроме своего Сола! Который, к тому же, и не твой вовсе. Пора бы уже прекратить пинать эту дохлую лошадь, она тебя никуда не повезёт! Тем более, что делаешь ты это уже больше по привычке, а не из каких-то там чувств. Я ж вижу. Давно пора плюнуть и жить свою жизнь, крутить романы и совершать глупости – время-то уходит. Вот стукнет тебе тридцать, пожалеешь о прохлопанном времени! – Аркадия демонстративно вздохнула. – Веселиться надо, детка! Только это и осталось в нашем грёбаном мире. А Берен не качок, просто отлично сложён, и тело у него – что надо!»

«А ты уже и проверить успела?» – подначила подругу Тари.

«Да я б успела, но он какой-то тугой на разгон. Я и так, и сяк… Другой бы уж давно клюнул, а этот непробиваемый какой-то!»

«Может, ты просто не в его вкусе?»

«Я?! Окстись, подруга! Давно ль ты видела такие ноги? – Аркадия закинула длинные стройные ножки на приборную панель. – Они не могут не нравиться! Впрочем, как и всё остальное. Но не дрейфь, я своего добьюсь! Во мне проснулся охотничий инстинкт, так что красавчику теперь точно не уйти!» – Аркадия задорно расхохоталась, тряхнув длинной чёлкой, и было в её смехе что-то особенное, намекнувшее собеседнице, что, шутки шутками, а кроется за этой «охотой» нечто большее, чем простое развлечение.

Тамари улыбнулась ей в ответ.

«Тебе он и правда так запал? Или это просто азарт и ещё одни кубики в коллекцию?»

«Ох, как запал, подруга! – Аркадия мечтательно опустила ресницы. – Тут даже не в кубиках дело. Я, знаешь ли, дельных мужиков за километр чую. Этот – дельный! – „Не то, что твой Сол“ – добавил быстрый взгляд разноцветных глаз, брошенный на Тамари. – А даже если бы и в коллекцию, что с того? Это, – Аркадия сделала недвусмысленные движения бёдрами, – отлично помогает от тоски, одиночества и страха. Я тебе как доктор говорю. Хочешь, даже рецепт выпишу? – девушка притворилась, что пишет на воображаемом бланке, диктуя по слогам: „Кра-сав-чик, четыре раза в неделю, перед сном“» – она оторвала невидимый рецепт и протянула его Тари.

Тамари усмехнулась, взяла несуществующую бумажку и изобразила, будто комкает её в пальцах и выбрасывает в окно машины.

«Вот-вот, – кивнула Аркадия, – вот так со своим Солом и сделай! Сколько лет можно по нему сохнуть?»