Аномалия №26

Lars Gert

Аномалия №26

Однажды, весьма устав от шумной городской жизни, преисполненной выхлопных газов автомобилей и гула их моторов, густого дыма труб ТЭЦ, от всего этого смога, гама и суеты, мы решили переехать в пригород, который добрые люди нам посоветовали, порекомендовали, предложили. Решение наше было взвешенное, окончательное и бесповоротное; никогда не поздно что-то менять в своей жизни, даже если на двоих нам уже сто двадцать лет. Мы уже пенсионеры, по выслуге лет, и хочется уже некоторого покоя и тишины; детей воспитали, пора немного и для себя пожить, расслабиться – кто знает, сколько нам осталось.

Вначале мы планировали просто приобрести дачу; однако, поскольку мы намеревались жить на новом месте круглый год, то купили квартиру (точнее, нам её на юбилей вручили дети, дай Бог им крепкого здоровья, любви и счастья в семейной жизни). Туда-то мы сейчас и вселимся, даст Бог; и обретём мы, наконец, долгожданный покой, уют, комфорт и умиротворение.

Мы собрали все свои вещи, пожитки, сбережения (а также кота), и выехали в юго-западном направлении. И пока мы ехали, чего только не случилось по пути. Сразу.

Для начала, мы долго стояли в огромной пробке: есть в нашем городе один крайне проблемный перекрёсток, где постоянно, вечно и напряжённо стоят машины. И вот: что же мы видим? Произошла авария, автокатастрофа, и перед нашими глазами на асфальте лужи крови, и два или три легковых автомобиля просто всмятку. Но гнали мы от себя плохие мысли; вряд ли это какое-то дурное предзнаменование, ведь подобное случается каждый божий день – да, практически ежедневно, и не только в нашем городе.

Дальше – больше. Мы проехали мимо очистных сооружений, где стоял настолько мерзкий запах, что мы чуть не задохнулись; это было ужасно. Потом – пост, на подъезде к которому машина снизила скорость, а вот через дорогу нашим глазам предстало мусульманское кладбище…

Вообще, люди мы не суеверные; всякое бывает в жизни. Но что-то всё к одному, хотя и кладбище-то выглядело далеко не заброшенным – напротив, не у каждого при жизни имеются такие хоромы, а тут прямо дворцы, скажем так; ухоженные и даже красивые.

После того, как кладбище осталось далеко позади, на иссушенную палящим июльским солнцем степную местность неожиданного обрушился сильнейший град – небо мгновенно затянули свинцовые тучи, сразу стало пасмурно и прохладно. Мы ощутили дискомфорт, потому что тяжело переносим перепады температур, да и в целом возраст даёт о себе знать, хотя ну прям совсем уж стариками мы себя не считаем. Типичные горожане, ведущие здоровый образ жизни на протяжении многих лет.

Наконец, мы подъехали-таки туда, где собирались провести остаток жизни, но открывшийся вид что-то совершенно нам не понравился, не внушал доверия. Ладно, думаем: дарёному коню в зубы не смотрят; возможно, это первое впечатление такое негативное.

В примерно сорока километрах от города, на 26 разъезде лежит посёлок городского типа, некогда населённый репрессированными людьми, которых ссылали в степь как врагов народа осваивать целину. Они проживали в бараках и высаживали тополь. Это была вся информация, который мы владели на данный момент. Всё это было, как говорится, давно и неправда; отныне это больше не село «сорок лет без урожая», но процветающий аул, имеющий статус районного центра. Что ж, посмотрим, что нас здесь ждёт; искренне надеемся, что переехали мы сюда не зря.

Как это всегда бывает, красивые придорожные заведения с притягивающими взгляд вывесками сменились серостью, затхлостью, не ухоженностью глубинки; небрежное отношение чувствовалось во всём: окурки, весь прочий мусор, шатающаяся без дела пьянь и рвань. Мы почти сразу же ощутили на себе косые взгляды, ибо они тут же, на свой особый нюх поняли, что мы не местные. Никаких угроз, но какой-то неприятный осадок всё же остался. Мы же лишь пожали плечами, и, выйдя из машины (предварительно расплатившись с любезным водителем, трещавшим о том, о сём всю дорогу), подошли к дому под №13, и стали подниматься на четвёртый этаж вместе с котом и прочим скарбом (львиную долю вещей ещё ранее, с месяц назад, перевезли дети).

Поднявшись, мы были несколько смущены и сбиты с толку, взирая на дверь своего нового жилища: мы стояли перед квартирой №66, к которой мелом кто-то приписал ещё одну шестёрку.

Мы вытащили ключи и вставили один из них в замочную скважину.

– С левой или с правой ноги заходить? – Повис в воздухе накуренного подъезда вопрос. Впрочем, какая разница…

И мы зашли, и расположились, хотя были удивлены, что кот наш повёл себя крайне странно и неадекватно – точно злых духов из преисподней увидел. Мы были наслышаны байками про то, что кошки чуют всё потустороннее, и что их уши улавливают ультразвук и инфразвук. Повторимся, мы люди городские (а потому совершенно не суеверные); не придали мы значения и в этот раз. Может, зря?

С внутренней стороны на двери сверху кто-то вывел ручкой, синей пастой три заглавные буквы «А»; таким образом, это выглядело как слитно написанное ААА. Что бы сие значило, нам невдомёк. Всё ничего, но мы нечаянно, неожиданно и больно укололись, поскольку в двери мы обнаружили несколько здоровенных цыганских игл – почти совсем проржавевших, но от того не менее острых (что твоя булава, приятель).

Прибираясь в квартире (хоть и сделали дети ремонт), под линолеумом мы обнаружили старые советские рубли и несколько игральных карт, одной из которых была пиковая шестёрка, а другая – туз (кажется, той же масти). Люди мы не азартные, в картах совсем не разбираемся; нас больше волновала не символика, не изображения, а простой вопрос: зачем класть подобные вещи под пол? Некоторые наши знакомые утверждали много позднее, что это с целью порчи. Да ну, бросьте: всё это сущий бред! Или… Нет?

За газовой установкой мы нашли бумажный свёрток, в котором лежали использованные спички. А выкинуть в урну предыдущим владельцам – нет, не судьба? Хм, бескультурье налицо. Просто мы в вопросах чистоты очень щепетильные люди: мы во всём ценим и требуем абсолютный порядок. Нет, это не есть паранойя или какая-то психическая наклонность (мы наслышаны о людях, страдающих таким синдромом, при котором тщательно моют руки по четыре раза). То, что мы делаем – это элементарное соблюдение нормальности.

Этот день прошёл именно так. Ничего сверхъестественного (за исключением всего вышеописанного). И ночь была бы точно такой же, ничем особо не выдающейся, если бы не бесконечный лай собак. Они точно переговаривались между собой. Та, что рядом, через дорогу, обменивалась репликами с той (или даже несколькими) псинами, которые обитали в новых, «своих» домах, относительно недавно построенных. «Домах на земле». Всё ничего, но эти псы буквально захлёбывались своим лаем, будто что-то или кого-то увидали. Это не было страшно, но нервы помотало, щекотало. Оставшуюся часть ночи ближайшая к нашему дому собака уже вела монолог, протяжно, заунывно завывая, как оборотень воет на луну. Это было и жутко, и неприятно. Тоскливо так выла, что нам самим хоть волком вой.

Отдельного внимания заслуживает здание напротив – это был одноэтажный сарай-гараж, именуемый местными жителями «КСК». Совершенно убитое сооружение, на крыше которого… Росла трава. Видимо, из-за сырости и старости. Напротив него было другое здание, куда привозили в баллонах газ – подъезжала машина, и рабочие буквально швыряли друг другу эти баллоны. Как они все там ещё не взлетели на воздух, мы без понятия – наверное, это неправильно, что такие учреждения находятся в непосредственной близости от жилых построек.

Здание приёма газа упиралось в длинное, вытянутое, полуразрушенное, почти развалившееся кирпичное строение, которое когда-то было котельной, отапливающей все прилегающие дома. Теперь же в том воздухе витал какой-то недобрый эфир; мёртвое здесь всё, мёртвое…

Между теми двумя домиками – газом и КСК – высилось ещё одно кирпичное строение; вертикальное, и столь же древнее. Мы сразу окрестили его «вавилонской башней», хотя в действительности эта башня когда-то была водонапорной. Сказывали местные много позже, что дурная молва окружает, обволакивает ту башню: несколько десятков лет назад один молодой человек спрыгнул оттуда из-за безответной любви. Его возлюбленная якобы сказала ему: если он её действительно любит, то-де пусть спрыгнет с той башни. И он спрыгнул, и закономерно разбился насмерть, а та девушка только в самый последний момент поняла свою глупость. Но на похороны она не явилась, и уехала отсюда далеко. Ещё, говаривали языки, в башне той винтовая лестница, и сколько уже навернулось оттуда. И пауки-сенокосцы, и мокрицы, и прочая гадость обитает внутри тех злосчастных стен, ибо сырость крайняя, ужасная. Так делились впоследствии с нами старожилы (ибо мы ведь только начали тут жить), но мы отмахивались от их баек, как чёрт от ладана, потому что считали это россказнями, местным фольклором. Детскими страшилками на ночь, если хотите.

Наутро, ни свет, ни заря, к нам пожаловал сосед, и предложил рыбу – дескать, он рыбак, поздравляет с новосельем, и не испить ли ему одну-другую вместе с нами в нашем новом убежище. Подчеркнём, что люди мы городские; воспитанные, и без приглашения гостей не приемлем. Непрошенных, нежданных. Не выносим, когда люди навязываются. Возможно, у них здесь так принято? Что ж, пусть свыкаются с тем, что мы живём по несколько иным правилам. Ситуация получилась крайне неудобная, вышло крайне некрасиво. Сосед понимающе кивнул, но, по всей видимости, жутко разобиделся. Однако, с первого раза такие люди, как правило, не понимают, и уже вечером он, постучав к нам снова, предложил теперь уже мёд, и пригласил теперь уже к себе в гости. Мы не на шутку рассердились. Поблагодарив его за всё его радушие и гостеприимство, мы более доходчиво объяснили, что нам ничего не нужно, и мы никуда не пойдём. Сосед изменился в лице, и затаил обиду, хотя виду не подал. Но мы жизнь прожили и научились раскусывать подобных людей, а потому ждали подвоха – который не преминул приключиться.

– Ваша очередь убираться. – Заявил нам сосед. – У нас в подъезде всё распределено.

«Да ради Бога», подумали мы, и всё сделали в наилучшем виде: отмыли всё злосмрадие, все харчки и блевотину, подмели до блеска и утилизировали все окурки. Мы даже не погнушались очистить лестничную площадку от чьих-то каловых масс и испражнений – вот таким вот засранным оказался подъезд, в котором приютилась наша несчастная квартира.

Однако позднее мы подметили, что убираемся в подъезде чаще других: только мы метём да моем с хлоркой, а все остальные и с места не сдвинутся. Мы решились на небольшой скандал, в котором обвинили соседей в том, что они злоупотребляют нашими услугами, что лично мы не курим и не сорим столько, сколько это делают они; что гостей к себе не водим, и сами ни к кому не ходим. Что живём тише воды, ниже травы. На том и порешили – каждый остался при своём мнении; в любом случае, мы чужое дерьмо выгребать не будем. Мы понимаем, что живём не одни, но всё же надо и честь знать, совесть иметь. Несправедливо это как-то получается: кто-то гадит, а кто-то – убирает.

Другие же соседи, которые жили под нами, были не лучше: для них было нормой часа в три ночи включить музыку, и издавать характерные звуки; звуки близости. И плевать, что они здесь живут не одни.

Третьи соседи, через стенку, были ужасающе и беспробудно глухи: настолько глухи, что на всю катушку включали свой телевизор, который не выключали часами. Мы наслышаны о том, что некоторые люди боятся тишины; им лишь бы что шумело, любой механический шум. Им так спокойнее, ибо при полной тишине у таких людей якобы начинают возникать в голове какие-то нехорошие мысли, а шум телевизора, радио или музыки их от этих дурных мыслей отвлекает. Но мы являлись обратным вариантом: нам наоборот, хорошо, когда ночью идеальная тишина и идеальная же темнота, ибо так лучше спится; освещение и звуки лично нам мешают сосредоточиться на сне.

Соседи сверху оказались хуже всех: это была многодетная и шумная семья. Абсолютно беспардонные родители-хамы, чьи дети могли весь день напролёт носиться, как угорелые, по квартире, без перерыва, и при этом орать, как потерпевшие. Видимо, про игровые приставки, смартфоны, мультфильмы они и не слыхивали. Или просто пойти на улицу и бегать там; земля всё стерпит. А вот уши наши… Безусловно, это утомляет; мы так своих детей не воспитывали – они отлично учились в школе и вузе, обладают многими хорошими человеческими качествами. Мы привили им это, ибо воспитывали, как следует. Расхлябанности, несобранности, вседозволенности, недисциплинированности, невоспитанности, аморальности, безнравственности, попустительства, развязности в нашей семье не было.

Также, их мамаша, являясь стереотипной домохозяйкой, носу не казала вон, сутками напролёт стирая, из-за чего угол нашей ванной комнаты пожелтел, а труба была мокрой. Пылесосила она, как это ни странно, не после ухода гостей, а перед; пылесосила с утра, наверняка зная и подразумевая, что к вечеру уже будет и пыль, и грязь. И ладно, если бы она делала это молча: но она совершала сие действо в музыкальном сопровождении сабвуфера с низкими частотами, от громыхания которого тряслись стёкла нашей квартиры.

Так мы и жили, пока однажды не приняли решение больше не вывешивать своё постиранное бельё на балкон (он у нас был не застеклён). Дело в том, что мы не первый уже раз замечали харчки, жвачки, пластилин; и сами соседи сверху бросали на наш несчастный балкон окурки, прищепки и даже свои же, постиранные вещи (никогда не тревожась за судьбу их, не приходя за ними – спрашивается, на кой стирали тогда). Много позже некоторые люди говорили нам, что подкинутые вещи есть недобрый подклад, но мы лишь посмеивались: какой подклад, в самом-то деле? В современном мире живём, где довлеет научный подход. В общем, натянули мы бельевую верёвку прямо в квартире – так и сушили свои вещи. А что делать? Ругаться с соседями бесполезно, а делать двойную работу после их действ не станем.

С утра пораньше в КСК происходила сварка, отчего в окно без прищура и отвода глаз в сторону не взглянешь. Тракторист подбегал к трактору, натягивал какую-то верёвку и потом с силой её дёргал, дабы завести этот самый трактор. «С толкача» они это звали, хотя трактор никто не толкал. Трактор таки заводился, но тут же ехал как-то сам по себе, точно он отдельный организм, живущий независимо, самостоятельно. Тракторист буквально на бегу вскакивал в кабину – но бывало и так, что трактор догнать не удавалось, и он закономерно въезжал куда-либо, однажды въехав в громадные металлически двери «загона», где трактора и содержались. Там было ещё два трактора – причём, один «с ковшом», но такой, что при езде всегда казалось, что он вот-вот развалится. Что характерно, на каждом из трёх тракторов была надпись «аварийный», что как бы намекает.

Однажды зловещая кирпичная башня загорелась: её крыша самопроизвольно задымилась. Как так произошло, нам неведомо; более того, через некоторое время она перестала дымиться сама по себе, и даже не пришлось никуда звонить, вызывать определённую службу. Всё это было как минимум странно – учитывая и рой птиц над башней. Радовались, что это были чайки; не вороны, и то ладно. Но чайки эти издавали порой такой смех, что становилось не по себе… А когда они очень низко пролетали, вслед за этим почти всегда лил дождь. И не просто дождь, а ливень! Да такой, что наклон был почти горизонтальный: вода лилась через балконную дверь (между прочем, плотно прикрытую). Честно говоря, мы разводили руками. И даже немножко устали. Вот уже второй месяц, как живём в посёлке, а уже сожалеем, что переехали. Но всё это была ещё простая бытовуха; основное было впереди.

Люди, живущие в этом селе, не понравились нам своей чрезмерной участливостью; они были излишне любопытны. Склонны к зависти, и все, как один, сплетники. Обсуждали всех и вся.

Так, мы однажды пошли в магазин. Мы вышли по своим делам. Просто что-то купить, кое-какие продукты. Для себя, на свои кровно заработанные деньги. Но некоторые, рядом стоящие зеваки, обыватели, покупатели докопались с такими вопросами, как:

– А зачем вам это? А куда вам столько? У вас что, гости сегодня? Куда вам целый килограмм яблок?

И мы страсть, как разозлились на это, мой друг. Да какое же им дело, что и сколько мы берём? Кто им сказал, что мы за один присест съедим столько яблок? Может, мы взяли впрок; может, нам это на месяц (если долежат). Это наше дело. Мы ни в чью жизнь не вмешиваемся: почему нам устраивают допрос? Ведь это не праздное любопытство, а именно допрос. Именно так оно и выглядело, и было сие уже не впервые. Господи, куда мы приехали? Кошмар.

По утрам мы совершали пробежку вокруг дома (ведь мы ведём здоровый образ жизни). Но сельчане смотрели на нас так, будто мысленно крутили пальцем у виска. Видимо, у них это не принято. Зато у них было принято нечто другое:

– А куда это вы идёте? А почему вы так рано поднялись? А почему вы так оделись? А для чего вы бегаете?

Даже просто мусор вынести было невозможно:

– О-о-о, Вася-я-я… Куда это ты собрался? А что несёшь? А как твои дела? А что делать будешь? А пошли туда-то и туда-то, сегодня у тех-то и у тех-то застолье.

Какая им разница, куда и зачем мы идём? Нам вот всё равно, как у них дела, если честно. Живём своей жизнью и никого не трогаем. Складывалось такое ощущение, что мы – герои плохого детектива; нас выслеживают и контролируют каждый шаг. Что-то вынюхивают всё время, и это стало тяготить.

Как-то раз та соседка, что через стенку, принесла нам каких-то съестных гостинцев. Что же у них у всех за привычка такая… Неудобно отказывать бабушке, взяли. На свою голову. Ибо болели потом так, что еле выкарабкались. Точно так же случилось и в другой раз, и на сей раз дарительницей оказалась соседка со второго этажа, о существовании которой мы даже и не подозревали. Опять мы заболели, отравившись, ибо всё было несвежее. Лень было до мусоропровода дотащить? Мы же не свиньи. И зареклись мы не брать ничего чужого в дом; хочешь, не хочешь, а потихоньку начали мы верить в мистику. Теперь, кто бы что ни давал, ни предлагал, мы под всяческим предлогом отказывались: неизвестно, с какими проклятьями, с какой чёрной энергетикой это дано; наша аура, наше биополе и так уже ослаблено. Это ещё хорошо, что мы в самые первые дни своего проживания здесь отказались и от рыбы, и от мёда, которые приносил нам сосед по лестничной площадке!

Окна другой нашей комнаты (да, у нас двушка) выходили на «центр», заросший тополем. Там стела с «вечным» огнём и ДК. Этот ДК также являлся источником всякого шума: то оттуда вещали через колонки, что нужно (в очередной раз) прививаться от коронавируса; то реклама каких-то там шуб со скидкой (в разгар лета!). Там же, как выяснилось, проводились выпускные вечера, парады и прочие мероприятия. И мы были вынуждены прикрывать форточку, ибо действует на нервы. А с закрытой форточкой жарким летом в не проветриваемом душном помещении…

Гуляли мы однажды на улице, и увидели, как один гадкий ребёнок (не один ли из тех, что живёт над нами?) строит из кирпичей некий «ангар», и пытается замуровать там котёнка. В другой раз на наших глазах этот зверёныш то ли метко брошенной палкой, то ли рогаткой попал в летящего по небу воробья. И защемило от увиденного сердце: лежит бездыханный воробушек, а малолетний изверг продолжает его мучить, выворачивая наизнанку и обнажая сердце и кишки. Мы жалели, что не вмешались в прошлый раз, когда бездушное отребье упрятало перепуганного кота в кирпичный домик; теперь же мы чуть не прибили мучителя, но он успел улизнуть. Да, возможно, насилие порождает насилие; просто от увиденного волосы встали дыбом. Разумеется, мы бы даже не отшлёпали трудного ребёнка, как следует (а не мешало бы), но пригласили бы участкового, чтобы разобрался, ибо сии действа немыслимы просто.

Когда окотилась чья-то кошка, дети вышли на улицу, вынеся вёдра, и топили в них несчастных, беззащитных котят, совершенно никого не стесняясь. И мы накинулись было на них, но один из них (по всей видимости, самый старший, и самый неуправляемый) как-то странно взглянул на нас. И мы поднимаемся в другой раз к себе домой, а гадёныш бьёт об бетонную стену нашего кота, держа того за хвост… Так погиб наш единственный кот; верный друг и помощник, услада и домашний питомец.

Терпению нашему пришёл конец, и состоялся серьёзный разговор, после которого нам пообещали (для виду?), что ту семейку возьмут под контроль, а их детей – на учёт. Дай-то Бог… И всё нам непонятно: отчего же такая ужасная ненависть ко всем кошачьим? Откуда в них это? Такие маленькие дети, но уже такие архиизверги.

Не стало кота – осмелели и мыши: до такой степени, что каким-то образом прогрызли сзади тумбочку, в которой мы хранили крупы и всё такое. И вонь от них несусветная, ужасная! Дело даже не в том, что мы прямо непримиримые враги грызунам, или что они начали портить наше имущество – просто они переносчики всякой гадости, вот ведь в чём дело. Мышей мы, слава Богу, потравили, и завели нового кота.

Душа ушла в пятки, когда как-то днём прилетел чёрный голубь, и со всей дури пытался влететь к нам, словно и нет преграды, барьера в виде стекла балконной двери. Он – слеп? Разве не видит стекла? Или он пытается что-то сообщить, донести до нас? Но что именно? Дважды, дважды прилетал чёрный голубь. Беспокойно ходил, не оставляя попытки влететь – даже трещинка в стекле от его клюва осталась. Что за напасть…

Самое страшное произошло позже: раньше мы как-то особо не присматривались, но теперь стали замечать по ночам некое свечение в одной из стен: она самопроизвольно светилась определённым цветом – между жёлтым и зелёным, да ещё и в форме человеческого силуэта.

Мы познакомились поближе с одним местным мужчиной средних лет – тем самым шофёром, который и привёз нас сюда. Разговорились. И мы пришли к выводу, что он, похоже, единственный адекватный, вменяемый человек в этом чёртовом посёлке. И вот что он однажды нам поведал:

– Вы думаете, вы единственные, кто подмечает все те странности, что творятся в этом селе? Ошибаетесь и заблуждаетесь. Я скажу вам вот что: село это стоит на костях; здесь очень негативный фон. Люди, что жили в бараках много лет назад – они в них и сгнили. Их не хоронили; тёмное время было, и много воды утекло. Сейчас на месте бараков – жилые дома. Отсюда и многие проблемы, но чревато это гораздо большим. Вам ещё повезло: иные слышат голоса, потому что по домам или подле них бродят не упокоенные души. Сами же дома построены из радиоактивных плит: даже приезжали специалисты в своё время, так показания их приборов аж зашкаливали! Радиоактивный фон сильный. Не Чернобыль конечно, но ПДК превышает. Отсюда и проблемы со здоровьем, эндокринной системой, мигрени, нарушения сна. Пары если и женятся – почти сразу же и разводятся; исключение составляют те, кто продал душу дьяволу: они – часть того или иного дома (включая ваш 13-ый). Дома эти старые; проблемы с подачей воды, отоплением, большая слышимость и вообще, в целом ошибки при самом проектировании (вы заметили кривизну стен?). Но многие старожилы, тем не менее, и не думают покидать эти дома: как я уже говорил, они уже их часть. У них имеется возможность съехать, но они никогда этого не сделают, потому что у них идёт сильнейшая подпитка отрицательной энергией, которая наполняет их, и парадоксально дарует им счастье, а врагам их – всевозможные трудности. Если вы уже сюда вселились, но желаете съехать (причин предостаточно, верно?), так просто дом на костях вас не отпустит: он вытянет с вас всё, вы потеряете всех. Вам будет очень трудно избавиться от него, продать квартиру другим людям. Говорю как человек, который знает всё это не понаслышке.

– Как вы здесь живёте…

– Так и живём. Сам я езжу на труповозке: перевожу умерших на кладбище – то есть, именно я везу людей в их последний путь, последний маршрут. Выгружаю гроб, и всё на этом. И вот что я скажу: было дело как-то глухой, глубокой ночью; надеюсь, мне только показалось, что я услышал в своей кабине сзади, в кузове какие-то стуки, скрип и прочее, точно в гробу живой, а не труп. И было такое не раз и не два. Я в страхе великом оборачивался, ибо мне чудилось, что там, позади меня, кто-то вздыхает и шевелится.

И он закурил, дабы снять нервное напряжение. Надо сказать, мы не выносим табачный дым – но мы так были увлечены его рассказом, что вообще ни на что другое, кроме его слов, не обратили своего внимания.

– Однажды наша бельевая верёвка разодралась надвое. – Немного помолчав, молвили мы. – И это странно, потому что верёвка была очень крепкой. Буквально на ровном месте, вместе со всем постиранным бельём на пол.

Водитель задумался.

– Назовите день и час, и я скажу, что произошло.

– Это было месяц назад ровно в полдень (такого-то числа).

– Ровно в полдень в селе сдохла страшная ведьма, колдунья Бобриха. Ужасная женщина. Тучная, крашеная блондинка литовского происхождения. Она ходила по селу, протягивала кому-нибудь 100 бумажными, и после этого человек болел (а то и умирал). Она ходила в церковь, и всю службу как бы про себя, едва слышным шёпотом повторяла: «Прости, прости…». Она владела гипнозом, и заставляла людей служить себе: так, уехавшие в Германию были вынуждены высылать ей бандероли, иначе она прокляла бы весь их род до седьмого колена – один ослушавшийся погиб там, в страшной аварии, у другого – разрыв сердца, хотя он никогда на него не жаловался.

– Страшные вещи вы говорите; жуть просто, что рассказываете.

– Полагаю, вы мне не верите?

– Не то, чтобы… Просто всю жизнь прожили, а тут такое.

– Попомните ещё мои слова. – Вздохнул наш новый знакомый, и уехал по своим делам.

Между тем, у нас с санузлом было всё хуже и хуже; всюду открылась течь. На холодную и на горячую воду пришлось трубы менять. Конечно же, радости это не доставляло. Всё рушилось и горело, как на огне. Да, к мистике всё это вряд ли имело отношение, но всё же. Латаешь тут – ломается там; сделал здесь – рвётся в другом месте.

Случилось так, что по своей неаккуратности мы порвали обои в одном месте. Новые обои. И вдруг заметили, что наклеены они были не на чистую, голую, отшпаклёванную стену, а на другие, более старые обои… Под которыми обнажился слой ещё одних обоев – которые, в свою очередь, прикрывали собой целую мозаику из тяп-ляп наклеенных плакатов, постеров с какими-то страшилищами. Последним был самый древний слой, и то были старые, престарые газетные листы; уже изрядно пожелтевшие, выцветшие, наполовину истлевшие. Но кое-что нам удосужилось прочесть: это были статьи про каких-то маньяков, серийных убийц, а также исключённых из партии членов. Там было про Ангар-18, про какие-то паранормальные явления, про аномальные события и происшествия; про Тунгусский метеорит, про разлом коры и прочую дребедень. Про что там только не было! Целая настенная библиотека. Так мы и сидели, на табуретках, как два маразматика, взирая то друг на друга, то на разодранные нами же стены, ибо чрезмерно велико теперь было желание добраться до истины, докопаться до сути.

Вскоре мы заметили ещё одну странную вещь, которую поначалу не брали в расчёт: похоже, что над нами бродит некая сущность. Мы реально слышали чьи-то шаги! Бесспорно, пятый этаж был жилой – мы упоминали про многодетную семью. Вот только, проживая здесь не первый уже день, мы научились различать, как у кого какая дверь открывается и запирается; наловчились очень внимательно прислушиваться к любому шороху. И мы чётко уяснили, что, даже когда все покидали ту квартиру (на работу, в гости, банальная прогулка, ещё что-либо), то обязательно оставался кто-то. Или что-то. С психическим здоровьем у нас всё в порядке; нам не мерещилось, не чудилось, не казалось. Эти шаги – не плод чьей-то больной фантазии, но факт. Это нечто перемещалось преимущественно только по какой-то одной комнате (и именно над той комнатой, где мы находились чаще). Оно не пользовалось ни водой, ни светом (характерные щелчки и шум мы бы сразу услышали); оно не ходило в туалет. Оно не издавало ни звука – только шаги. Эти шаги явно были человеческой природы – кошка так ходить не станет (к тому же, зная нелюбовь той семейки к кошачьим, это было бы странно). Также, иногда, ближе к вечеру в особо прохладные дни, в отсутствие своих соседей, мы слышали, как кто-то бросает у них в квартире на пол какие-то металлические шарики; это настораживало нас, и мы не знали, что и думать.

У этой семьи было трое детей: двоих, с явным диагнозом СДВГ/гиперактивность, мы знали и по их крикам, и по их беготне, и даже в лицо. Но третьего, третьего ребёнка родители словно стеснялись! Точно прятали от потусторонних глаз, как если бы прятали от сглаза. Но мы точно знали, что третий ребёнок существует! Потому что он часто плакал, и к своим почти трём годам до сих пор не разговаривал, не ходил и тем более не бегал. Откуда у нас такая информация? Мы не типичные представители этого посёлка – стакан к стенке мы не приставляем. Но слышимость была столь значительной, что всё слышно было и так (особенно, когда приходили к ним столь же шумные гости, и иногда говорили нечто вроде «чего стесняешься, надо хоть иногда его на улицу в коляске…»).

Настал день, когда между нами и той семьёй назрела очередная ссора, и выплеснулась наружу, ибо они нас чуть не затопили (а мы только-только всё вновь побелили). Мы поднялись наверх, и стали с ними ругаться. Мы не повышали тон, мы не использовали бранных слов, обсценную лексику; мы достаточно вежливо, сдержанно попросили этих людей следить за своей стиралкой и, в случае чего, подкладывать тряпку и выжимать её, раз у них бежит труба, а сантехников они не вызывают. Тогда-то мы и увидели третьего ребёнка – обезображенного урода с огромной, сплющенной, как горизонтально лежащая дыня, головой.

Мы сопоставили увиденное и услышанное, и предположили, что либо одно из трёх: либо у «младенца» есть шагающий брат-близнец; либо это какое-то бесполое существо, гермафродит, которого по каким-то своим, одним им известным причинам, укрывают наши соседи; либо это вовсе есть сущность, и тогда это вовсе дурдом. Всё это сомнительное дерьмо, в котором нам пришлось оказаться, сильно смахивало на рассказ Говарда нашего Лавкрафта «Ужас Данвича». Двадцать первый век, а на дворе что деется… Вот что значит провинция, глубинка: никто ничего и не узнает!

Всё это, безусловно, лирика; наши бредни и домыслы, ибо мы не знали наверняка. Гораздо более нас смущал другой факт: через дорогу, рядом с КСК, слева от него по отношению к нам (а по сути, ему в тыл, ибо оно стоит перед нами боком) примостилось агентство ритуальных услуг… Вот так соседство! Рядом – юрист и нотариус; как говорится, «не отходя от кассы».

На днях мы снова пообщались с тем водителем.

– Почему этого посёлка нет ни на одной карте, и даже в Интернете в Яндекс-картах? Никакого местоположения абсолютно, ни один навигатор не может указать путь.

– Раньше тут было нечто вроде ГУЛАГа – думаю, поэтому; 26-ая точка, закрытая зона. Сейчас здесь воинская часть (ракетные войска), поэтому всё по-прежнему засекречено насмерть. Даже при переписи указывают цифру не в 14 000 жителей (как оно есть на самом деле), а всего лишь в 6 000; остальные – «мёртвые души».

– Так вот почему у нас аналоговая антенна барахлит…

– Совершенно верно: их радар глушит временами ТВ-сигнал (хоть и не совсем) – отсюда и помехи в виде «снега» на изображении, и в целом оно менее чёткое.

– Кстати об изображении: по ночам мы наблюдаем…

– Свечение, верно? Фосфоресцирующего трупа. Вот за это самое.

– Кошмар какой! – Ужаснулись мы. – Да как же это?

– Всё очень просто. – Шофёр перешёл на тон ниже, говоря полушёпотом. – Давным-давно, ещё при строительстве вашего аномально странного дома №13, в котором вы ныне проживаете, двое работников, напившись, поссорились между собой, и один убил другого; и, чтобы скрыть следы своего преступления, он буквально вмонтировал труп в железобетон, пока бетон ещё был жидок.

С нами творилось такое, будто нас неожиданно окатили с ног до головы ледяной водой из огромной бочки, либо двинули лопатой, либо земля ушла из-под ног, либо всё вместе взятое.

– Но откуда вы… В мельчайших подробностях…

Наш знакомый усмехнулся – только вряд ли это был смех; скорее, горечь, а спазм лицевых мышц спроецировал это в ухмылку.

– Много слышал, много видел, много знаю. – Уклончиво ответил он. – Дом ваш пользуется дурной славой – больше, нежели любой другой дом в ПГТ. И квартира ваша неоднократно проигрывалась: она была и притоном, рассадником блуда, и пристанищем цыганского табора, и казино. Это дом терпимости. Здесь нет места счастью, но царит в ней дыхание смерти, и развод – одна из основных плетей её. Если вы останетесь в ней – либо разведётесь, либо заболеете, либо умрёте; одно из трёх.

Говоривший эти слова произносил их так, словно это само собой разумеющееся, как непреложный факт. С одной стороны, это пугало, с другой – интерес лишь возрос.

– А другие квартиры? Например, сверху.

Если даже у этого сравнительно невозмутимого человека, только и делавшего, что озвучивавшего байки, занимавшегося констатацией фактов лицо побелело, что твоё полотно – что говорить об иных?

– Я догадываюсь, о чём вы. – Изрёк он. – Да, к той квартире привязана сущность.

Потом он поспешил резко сменить тему разговора, а потом и вовсе заторопился восвояси, сославшись на важные дела.

Но на следующий день водитель пришёл сам, и осведомился, не желаем ли мы продолжить – мусолить байку за байкой. Хотя смешного в его предложении было мало, ведь под «байкой» подразумевался очередной факт, а не нелепица.

Так, шофёр поведал нам об одной условнице, которая сидела за убийство: она убивала всех маленьких детей, вводя иглы им в темя. Но и это ещё было не самым страшным: эта женщина бежала, предварительно убив начальника тюрьмы, вырезав ему пах. Она до сих пор на свободе, её так и не поймали.

Рассказал он и про одну девочку, что бродила однажды в одиночку по кладбищу, и, будучи голодной, взяла с чьей-то могилы конфеты – просто, чтобы поесть. В тот же день у неё умерла мать, и сама она сильно заболела.

– Думаете ли вы, что это простое совпадение? – Осведомился рассказчик.

– Мы уже боимся думать. – С тревогой отвечали мы.

– … Как не совпадение и то, что однажды, прямо на день рождения одной женщины умирает один мужчина. И всё бы ничего, но тридцать лет назад их кое-что связывало: она полюбила его, но он не ответил взаимностью. Быстротечное время ушло, и никто бы не вспомнил, если бы не этот самый случай.

Мы понуро, подавленно молчали, не зная, что на это сказать.

– Я и сам, – Продолжал водитель труповозки. – Был однажды на кладбище не как шофёр, но как убитый горем: умер мой друг, он служил на флоте. И вот, на его могилке, на памятнике лежит бескозырка: никто не спёр, молодцы; чтут память, не святотатствуют, не нарушают этикет. Иду обратно. Смотрю – а она вновь неподалёку. На соседней могиле. И так – опять и опять. Точно преследует меня! По пятам. Я не поленился и вернулся туда, к могиле друга. И что вы думаете? На памятнике бескозырки действительно уже не было!

– Расскажите нам ещё что-нибудь! – Упросили мы рассказчика-водителя, а самих нас трясло, как грушу. – Вот наши соседи, например…

– Вы не думайте, что только ваши соседи – монстры. – Опять уклонился водитель, когда речь зашла о тех, кто непосредственно нас окружал. – Мои вот соседи сделали следующее: они плеснули мне под дверь водой от покойника, и спустя время у меня умерло трое.

– Как это – водой от покойника? – Поразились мы.