Этот эпиграф показывает, какую оценку дала K-pop музыке Дженис Мин – генеральный директор журналов Billboard Magazine и Hollywood Reporter – во время ее программной речи на музыкальном фестивале MU: CON в Сеуле в 2014 году. Поначалу такое утверждение может показаться верным для большинства поклонников K-pop музыки – современной молодежи, продвинутых медиапользователей, ориентированных на будущее. Молодые корейцы уже способны начать жизнь с чистого листа, уезжая подальше от родителей, бабушек и дедушек, чье прошлое пришлось на неспокойные годы войны, разделение страны, построение демократии и экономические потрясения. Для большинства поклонников K-pop музыка нисколько не ассоциируется с политическими или историческими трудностями. Она присутствует здесь и сейчас и создает невероятные связи с остальным миром.
Но у K-pop музыки есть другая сторона – история, отражающая специфику Кореи, давшей начало такой неповторимой форме массовой культуры. Первоначально на создание этой книги меня вдохновила популярность K-pop музыки, растущая в новом тысячелетии в геометрической прогрессии. Хотя при анализе конкретных ситуаций (кейсов) я буду приводить примеры преимущественно из прошлого 10-летия, когда K-pop музыка начала приобретать всемирное распространение, я считаю, что каждый момент в настоящем коренится в прошлом. Прошлое, независимо от того, помним мы его ясно или предпочли напрочь стереть из памяти, продолжает существовать, отбрасывая тени, определяющие контуры современной K-pop музыки. Поэтому в этой главе мы рассмотрим различные преобразования, сформировавшие идеологические и технологические основы K-pop, и более глубоко исследуем социальный, политический и культурный контексты, а именно формирование халлю (hallyu) (корейской культурной волны), в которой K-pop музыка занимает видное место[61].
Hallyu (韓流) – это сложное слово, которое буквально обозначает «Корея» (韓) и «поток» или «течение» (流). Значение, заключенное во 2-м символе – «поток» или «течение», – означает нечто, что трудно сдерживать и стабилизировать. Подобно быстро меняющемуся тренду, оно уплывает, не успев застыть, и поэтому означает «скоротечность и эфемерность». Термин стал широко известен в конце 1990-х, когда начал употребляться в мире, говорящем на китайском языке. В частности он вошел в обиход в 1997 году с выходом в эфир корейской ТВ-дорамы What Is Love на кабельном ТВ, получившей всеобщее признание[62]. Термин халлю (hallyu) стал широко применяться и фактически открыл эпоху халлю (hallyu) в новом тысячелетии после широко разрекламированного концерта группы K-pop айдолов H.O.T. в Пекине (2000 год)[63].
Но вопреки этой распространенной точке зрения Чан Гю Су, историк корейской индустрии развлечений, считает, что термин халлю (hallyu) был официально введен в обращение Министерством культуры, спорта и туризма Республики Корея, а не китайскими СМИ, чтобы продвигать популярные корейские песни в той части мира, которая говорит на китайском языке[64]. Неудивительно, что любое этническое государство использует культуру для продвижения своей мягкой силы. Чан считал, что южнокорейские чиновники не знали о японском происхождении термина и использовали японскую фразировку, дав определение культурному буму, который корейское правительство рассматривало как воплощение национальной гордости. Опираясь на тщательное исследование первоисточников, содержащих упоминание, что термин халлю (hallyu) появился в Китае, Японии и Корее в конце прошлого тысячелетия, Чан утверждает, что в основе термина лежит модель из японского языка, которая использовалась повсеместно в Азии для обозначения популярности национальной культуры: такие фразы, как гонконгская волна (Hong Kong wave; 香流) в 1980-х, японская волна (Japanese wave; 日流) в 1990-х и китайская волна (華流) в 2010-х, обеспечивают контекст, в котором смог появиться термин корейская волна (Korean wave; 韓流)[65]. Таким образом, корейская культурная волна, несмотря на запрограммированную этноцентрическую гордость и местные черты, переплетается с межнациональной культурной политикой – на это указывает сама этимология. В настоящее время вопрос происхождения не важен, использование иностранных терминов для продвижения корейской культуры или наоборот – обязательный аспект глобальной культурной политики.
В век, когда культурные потоки и влияния носят мультинаправленный, транснациональный характер и так переплелись, причину глобального взлета интереса к корейской культуре невозможно объяснить только одним желанием этнического государства, как бы сильно ни старалось корейское правительство продвигать культурное влияние своей страны[66]. По словам Чана, многие факторы способствовали усилению корейской волны: увеличение затрат на производство и продажу гонконгских фильмов, чрезвычайно популярных на азиатском рынке в 1980-х, вызвало потребность в создании более доступной продукции с альтернативным контентом. Японские станции спутникового ТВ и тайваньские станции кабельного ТВ росли в геометрической прогрессии – возникла потребность в создании бо́льшего количества программ и шоу с разнообразным содержанием для заполнения эфирного времени. И, наконец, девальвация корейской валюты вследствие кризиса Международного валютного фонда (МВФ) (1997–2001 годы) сделала корейский мультимедийный контент доступным на международном рынке[67]. Эти запутанные факторы в совокупности создали условия, когда Корее выпал счастливый шанс оказаться в центре внимания.
Халлю (hallyu), по большей части являясь эстетикой пост-МВФ[68], вобрал аспекты неолиберального образа жизни, эмоционального влияния, общественных отношений, этнонациональной гордости, государственнического проекта и межнациональной культурной политики, объединившихся в головокружительном темпе развития южнокорейской поп-культуры. Эти сложные и часто противоречивые исторические силы заставили многих ученых, изучающих корейскую культуру, выделить в халлю (hallyu) различные грани: Чхве Чон Пон назвал его «национальной кампанией» или «корпоративно-государственным проектом». Джон Лай видит южнокорейскую государственническую культуру, ориентированную на экспорт, как главную силу, приводящую в движение механизмы K-pop культуры[69]. Майкл Фур, Чин Дал Ен, Ли Сан Чун и Абе Марк Норнес, с другой стороны, обращают внимание на пересечение тенденции халлю (hallyu) с глобализацией, гибридностью, динамическим межазиатским культурным потоком и ростом социальных сетей[70]. Джозеф Най и Ким Ена считают, что халлю (hallyu) обладает потенциалом «развиться в другую форму доминирующего культурного империализма в [азиатском] регионе»[71]. Поскольку этим ученым удалось превосходно изобразить исторические аспекты и социокультурные факторы, лежащие в основе создания и поддержания халлю (hallyu), я не собираюсь в этой главе повторять общий обзор, но планирую выборочно выделять достойные внимания идеологические и технические изменения, которые подчеркивают постоянное изменение формы «живого» в K-pop индустрии.
Идеология в K-pop: поколение телепузиков, поколение лайков и медиатрайбализм
Где лежат истоки возникновения K-pop музыки? Некоторые ученые начинают ее отсчет из досовременной эпохи[72]. Другие указывают на японский колониальный период и время после Корейской войны[73]. Эта книга начинается со сравнительно недавнего исторического отрезка – 1990-х годов, когда для Кореи наступил решающий момент и произошло много событий, изменивших динамику отношений между авторитарным государством и свободными личностями. 1990-е годы были отмечены драматическими, грандиозными преобразованиями: появилось гражданское правительство, начался экономический спад, повысилась роль гражданского общества, усилилось культурное разнообразие и разрушился традиционный общественный порядок. Все перечисленные факторы подготовили почву для изменения культурной парадигмы.
Эти перемены во многом произошли в результате «политики глобализации» (segyehwa), провозглашенной 14-м президентом Кореи – Ким Ен Самом. Ким был гражданским лицом, он вступил в должность в 1993 году, одержав победу в демократических выборах, после 30 лет военной диктатуры. 17 ноября 1994 года Ким объявил, что Корея будет следовать принципам глобализации во всех аспектах жизни, подчеркнув, что особенно «обширные структурные реформы ожидают страну в 6 главных областях: образовании, правовой системе и экономике, политике и СМИ, национальной и местных администрациях, окружающей среде и культуре»[74]. В конечном счете именно эти области способствовали появлению и расцвету K-pop индустрии и ознаменовали поворотный момент для корейского правительства, когда индустрию культуры начали рассматривать больше с экономической точки зрения, а не просто как культурную сферу[75].
Историки экономики относятся к этому повороту преимущественно в отрицательном свете, хотя и отмечают пользу глобализации для взлета Кореи. Однако прогресс подпитывался многими безответственными решениями правительства, которые привели к катастрофическому финансовому краху в 1997 году[76]. Историки-культуроведы видят это 10-летие в более розовом свете и считают, что в те годы корейское общество обновилось, подпитавшись более разнообразной, опосредованной энергией, почерпнутой из внешнего мира.
С экономической точки зрения политика глобализации, проводимая Ким Ен Самом, была гибельной для страны. Присоединившись к мировому рынку, правительство открыло Корею для притока крупного иностранного капитала, не подготовив и не обучив местную экономику способам, как приспособиться к этим существенным изменениям. Корейские компании не остались в стороне от процесса глобализации и сделали значительные инвестиции в иностранные рынки. В результате внешний долг Южной Кореи увеличился в 4 раза за 4 года – с 1992 года по 1996 год, – и в 1997 году был объявлен мораторий на иностранные инвестиции.
Параллельно с катастрофическим экономическим кризисом существенные изменения в социокультурной сфере вызвали фундаментальные перемены в традиционном общественном строе Кореи. Во-первых, из-за колоссального финансового кризиса общепринятый уклад южнокорейского общества – патриархальное мировоззрение, происходящее из постулата, что мужчины являются кормильцами семьи, что работать нужно всю жизнь и что старших требуется безоговорочно уважать, – был разрушен, поскольку быстрое исчезновение рабочих мест лишило многих пожилых мужчин возможности трудиться. Это привело к слому традиционной социальной иерархии. Все больше женщин присоединялось к трудовым ресурсам, а у молодежи появилось преимущество быть нанятыми на работу, так как они обеспечивали более дешевый труд. Подъем молодежной культуры, свободный доступ к трудовым ресурсам и самопродвижение – то, что олицетворяет K-pop культуру (вспомните «Клинекс-поп»), – появились в результате этих социальных изменений.
Вопреки – а может быть, благодаря – жесткой логике экономической глобализации, охватившей страну в худших традициях неолиберального хищного капитализма, Южная Корея начала рассматривать мир как возможность реализации своих глобалистких грез и устремлений. Увеличилась мобильность жителей Южной Кореи, наконец рискнувших выехать за пределы страны. До 1989 года граждане должны были получить разрешение от правительства, чтобы поехать за границу. В середине 1990-х, когда зарубежные поездки перестали регулироваться, резко выросло количество путешественников, представляющих средний класс. За период между отменой госконтроля в 1989 году и финансовым кризисом в 1997 году южнокорейцы потратили в общей сложности $8 миллиардов только на одни зарубежные путешествия. Эти данные демонстрируют жажду людей познавать мир и знакомиться с культурой иностранных государств, а также показывают объем финансовых ресурсов во время расцвета глобализации накануне кризиса в 1997 году.
Другим значительным событием в 1990-х, способствовавшим культурной глобализации, было снятие Кореей запрета на японскую культуру, которая ввела много японских продуктов поп-культуры, продвигая корейских исполнителей на японский рынок[77]. Вкус к новой мировой культуре и новым направлениям, особенно среди молодого поколения, со временем оказал огромное воздействие на глобализацию K-pop музыки. Появился новый стандарт в потреблении глобальной культуры в связи с сокращением времени на доступ глобального общества к культурным событиям, что также отразилось на восприятии понятия «живой».
Одновременно с этими переменами наметился рост гражданского общества, особенно к концу режима военной диктатуры. Син Ги Ук и Чхве Чун Нак отмечают, что «отрасли культуры и индустрии развлечений в Корее, включая музыку, телепрограммы и фильмы, испытали возрождение после того, как Корея в 1987 году объявила курс на демократизацию, когда разрешили исследовать темы, ранее запрещенные или осужденные во время авторитарного правления»[78]. В 1980-х студенты колледжей составляли критическую массу в период бурного движения за демократию в Южной Корее. В 1990-х им на смену пришли студенты, ставшие основной массой потребителей поп-культуры, которая навязывала неолиберальную чувствительность индивидуализма и самопродвижения – или то, что антрополог Сон Чи Сук назвала «неолиберальными идеалами возможности занятости, гибкости и самодостаточности»[79].
Ведущие фигуры в K-pop индустрии, такие как Ян Хен Сок и Пак Чин Янг, олицетворяют желание поколения 1990-х, «которое выросло на потреблении широкого ассортимента культурных ценностей из Соединенных Штатов, ассоциировалось с индивидуальным выбором, сорило деньгами и совершало зарубежные поездки по миру»[80]. Родители сегодняшних поклонников K-pop музыки провели бурную жизнь в Корее 1990-х, они боролись за свободу от политических притеснений, стремились к разнообразным культурным проявлениям и испытывали тягу к новизне.
Эту смену культурной парадигмы хорошо передал музыкальный этнограф Роальд Мэлингкей, считавший, что молодежь 1990-х качественно отличается от предыдущего поколения:
Многие молодые люди мечтали вырваться на свободу из повседневного болота, в котором погрязли подростки и студенты колледжей, подвергнутые неравному и ненужному давлению в сфере образования и на рынке труда. «Индивидуализм», в котором их обвиняли, на самом деле был проявлением общего стремления к конструктивным социальным изменениям. Критики обвиняют их в индивидуализме и погоне за западными продуктами и ценностями, они называют это тревожным проявлением потери уважения к традиционным общественным ценностям и указывают на то, что они жили в полном достатке. В отличие от своих предшественников, так называемого Поколения 386, они представляют собой 1-е поколение в этом 100-летии, которое не испытало ни одной из трудностей, от которых пострадало столько корейцев в период насильственного демократического движения 1980-х годов[81].
Среди многих культовых исполнителей этого поколения группа Seo Taiji and Boys (1992–1996 годы) выделяется долгосрочным влиянием на современную K-pop индустрию. По-настоящему изменив условия игры, эта группа ворвалась в популярность как икона для молодежи 1990-х, не являясь влиятельной политической силой, но разделяя желание нового поколения (sinsaedae) жить в менее регламентированной и менее угнетенной стране[82]. В отличие от предыдущего поколения молодежи, составлявшей основу движения за демократию, когда коллективный протест становился предпосылкой для социальных изменений, новое поколение считало, что «можно выражать социальную критику, просто следуя за последними тенденциями»[83].
Группа Seo Taiji and Boys привнесла много знаковых изменений, например, ввела хип-хоп в массовое потребление в Корее, смешав его с уникальной чувствительностью корейской народной музыки и хын (heung). Фанаты-подростки отдавали приоритет визуальному перформансу музыки и танцев, а не тексту песен и мелодии, что объясняется генеалогией K-pop[84]. Это стало частью более широкой тенденции, которую подпитывает возрастающая популярность музыкальных видеороликов в Корее. Под воздействием группы Seo Taiji and Boys формировались культурные тенденции 1990-х. Участники группы отводили центральную роль визуальному аспекту во время своих выступлений – благодаря этому в Корее выросла популярность музыкальных видеоклипов. Мэлингкей видит в этом акценте на визуальность объяснение, почему айдолы подростков приобрели звездный статус:
Звукозаписывающие компании начали создавать много групп, которые были менее инновационными музыкально, но соединяли глубоко романтичные баллады с ритмичными танцевальными треками и обладали симпатичной внешностью. Используя тщательно продуманные, часто сюжетные видеоклипы, музыкальная индустрия смогла конкурировать со многими иностранными группами, которые сейчас появились на музыкальных телеканалах и на больших экранах популярных рок-кафе. Они стали первой рябью корейской волны[85].
Мне довелось провести некоторое время в Корее в годы ее становления в начале 1990-х годов. Я хорошо помню переходный период, когда появилась «первая рябь перед появлением корейской волны». Действительно, то время характеризовалось появлением «культуры экрана». Иностранные музыкальные каналы, такие как гонконгский канал V и MTV, в недавно открытых барах в районе Каннам гоняли по нескончаемому кругу клипы Мадонны со страстными танцевальными ритмами и Майкла Джексона с его сексуальными движениями тазом. Большие экраны в магазинах грамзаписи были во власти платиновых блондинок из датской группы Michael Learns to Rock на лазурном фоне, развивая у зрителя пристрастие к визуальному соблазну, которое тогда у корейской аудитории пока еще отсутствовало. Обольстительные образы мультимедийных исполнителей казались едва мерцающим видением из внешнего мира, когда Корея только начинала качаться на приливной волне глобальной культуры. Но формирование потребителей 1990-х, ориентированных на визуальное восприятие, положившее начало набирающим популярность K-pop музыке и халлю (hallyu), было связано не только с культурной ситуацией в Корее, но также с гораздо более широкими культурными тенденциями в поп-музыке 1990-х во всем мире.
В историю индустрии поп-культуры 1990-е годы бесспорно войдут как эпоха доминирования телеканала MTV, претерпевшего существенные изменения в сетке вещания. Первоначально телеканал был учрежден как «Музыкальное ТВ» в 1981 году. Основная цель MTV в то время заключалась в показе музыкальных видеоклипов в исполнении поп-исполнителей. Сегодня его эфирное время главным образом занимают реалити-шоу, сериалы и комедии со случайными вторжениями музыкальных видеоклипов. Это принципиальное изменение произошло в 1990-х, когда MTV начал сокращать эфирное время на показ музыкальных клипов и заполнять эфир программами с более широкой тематикой развлекательного контента. В результате буква «M» в MTV стала обозначать не только музыку, но и «мультимедиа» и «мультизрелищный». Этномузыковед Тимоти Тейлор прокомментировал, что этот сдвиг в контенте устранил «клеймо распроданного поп-музыканта»[86]. Цитируя инсайдера в музыкальной индустрии Питера Николсона, Тейлор подчеркивает, что «старое клише “на артиста – аншлаг” неприменимо в данной ситуации, потому что гармоничные отношения выстраиваются на правде восприятия поп-культурой музыки и бренда»[87]. Слияние музыки и бренда для защиты интересов потребителей характерно не только для Соединенных Штатов: это также относится к обществу потребления в Южной Корее образца 1990-х, когда страна готовилась использовать поп-музыку как бренд для своего национального продвижения, подобно тому, как продвигают себя корпорации.
Телепузики и способы просмотра
Необходимо рассмотреть еще один фактор: основной костяк поклонников K-pop музыки в новом тысячелетии составляет молодежь в возрасте от 13 до 25 лет, которых я называю Поколением Телепузиков[88]. Они родились в середине 1990-х годов, их детство и отрочество приходится на последующие годы. Чтобы объяснить важность выразительности в генеалогии K-pop музыки, я придумала термин для определения конкретных способов медиапросмотров, распространенных во всем мире. Не только южнокорейских фанатов, но также зарубежных поклонников K-pop музыки в новом тысячелетии объединяют воспоминания о Телепузиках. Это легко объясняется. В эпоху глобализации медиапродукты, создаваемые в 1990-х, распространялись по всему миру почти одновременно, с минимальной задержкой между производством и потреблением[89]. Одновременное потребление Телепузиков в глобальном масштабе создавало ощущение живого контакта среди мировой аудитории, которая построила квазиобщество на коллективных культурных ориентирах, подобно тому, как возникают онлайн K-pop сообщества в наше время.
Почему мы выделяем именно Телепузиков из многочисленных поп-образов и икон культуры, которые пользовались всемирной популярностью среди детей в 1990-х? Как этому телесериалу удалось приобрести культовый статус за понимание способа K-pop потребления? Я использую термин Поколение Телепузиков не только как показатель влияния шоу на поколения детей, но также в качестве метафоры, чтобы научить определенные поколения взглянуть на мир и воспринимать этот мир весьма конкретным образом. В этом отношении Телепузики являются не просто телепрограммой – они демонстрируют пример формирования визуального образа.
В конце 1990-х, находясь в Корее, я тоже получила ударную дозу Телепузиков, когда иногда нянчила 2-х племянниц ясельного возраста. Малышки были бесконечно очарованы этими антропоморфными медиаперсонажами[90]. Телепузики, детский телесериал, предназначенный для просмотра дошколятами, был создан Британской вещательной корпорацией (BBC). 1-я серия вышла 31 марта 1997 года, последняя – 16 февраля 2001 года. Появление программы совпало с повышенным интересом к визуальной культуре 1990-х годов, также воплощаемой на канале MTV, которая сформировалась как доминантный способ общественного взаимодействия, осуществляемого через визуальный канал. Поскольку Телепузики – детская программа, в конце 1990-х ее посмотрели несколько поколений телеаудитории, вместе с малышами сериалы смотрели их молодые родители. В Корее именно эти 2 поколения представляют основных поклонников K-pop музыки: молодые совершеннолетние 1990-х относятся к 1-му поколению поклонников K-pop групп, таких как Seo Taiji and Boys и Sechs Kies, а малыши 1990-х выросли и составили демографическое большинство сегодняшних поклонников K-pop музыки.
Недавно в моей жизни опять всплыли Телепузики. Мои дети начали восхищаться ими, так же как племянницы 20 лет назад. Маленькие зрители, которым даже не исполнилось 5 лет, были заинтригованы не только веселыми Телепузиками, окрашенными во все цвета радуги, но также структурой визуального ряда, представленной в шоу. На мой взгляд, персонажи Телепузиков представляют собой идеальное тело с точки зрения современного поколения, воспитанного на TGIF (Твиттер, Google, iPhone, Facebook). На их круглых животиках расположены экраны, изображающие медиаобразы детей в отдаленных местах. В их головы встроены антенны, позволяющие получать ясные изображения мира, расположенного вне восприятия зрителей. Тела Телепузиков приобретают совершенно новое предназначение – они способны показывать отдаленные образы. А разве не хотели бы представители современного поколения TGIF, «приклеенные» к сотовым телефонам, планшетам и смартчасам, имплантировать портативные экраны в свое тело, чтобы таким образом обезопасить себя от риска потери драгоценных электронных гаджетов?
Другой важной особенностью композиции Телепузиков является сознательный повтор одних и тех же видеоклипов в определенной последовательности. Когда заканчивается один 5–6-минутный видеоклип, изображающий детей дошкольного возраста, которые принимают участие в различных действиях, например рисуют или играют, Телепузики единогласно требуют повторить его снова и снова своими милыми инфантильными голосами. И тот же самый видеоклип немедленно повторяется. Это стимулирование повторного цифрового «заброса» имеет непосредственное отношение к особенностям, с которыми мы имеем дело в процессе цифрового потребления, таким как мгновенный повтор и просмотр без перерыва. Визуальные материалы K-pop музыки, особенно музыкальные видеоклипы и их превью-картинки, разработаны таким образом, что зритель может получать множественные просмотры. Для того чтобы понять основной смысл видеороликов, зрителям приходится смотреть их многократно, так как визуальная информация упакована в каждую секунду, а кадры меняются стремительно.
Я абсолютно уверена, что производители музыкальных видео используют такой прием съемки специально, чтобы заставить зрителей просмотреть видеоролик несколько раз. В цифровой экономике количество просмотров каждого клипа отслеживается и составляет собственную культурную валюту (в дальнейшем мы коснемся этой темы).
В то же время юные зрители смотрят не только видео на одном из животиков Телепузиков, а также видят реакцию самих Телепузиков на видео. Такой сценарий содержит основные элементы реакции на видео, ставшей настолько популярной, что уже сформировалось особое направление в K-pop потреблении. Радость и удивление, которые Телепузики демонстрируют при повторных просмотрах, так же важны, как фактическое содержание, показанное на их экранах. Как отметил медиакритик Сэм Андерсон, элемент открытия составляет основную привлекательность просмотра реакции на видео:
Реакции на видео разработаны таким образом, чтобы в первую очередь поймать момент удивления – момент, когда рушится мир, когда нарушается основной порядок, что-то идет вразрез с правилами и человек подвергается существенной перемене. Это другой источник привлекательности жанра: в культуре, которую определяет всезнание и ироничная отстраненность, подлинное удивление становится все большей редкостью. Удивление становится духовной роскошью, которая сближает нас с чем-то древним. Просмотр реакции на видео является способом опосредованного переживания первоначального опыта[91].
Последнее предложение требует дальнейшего уточнения: «первоначальный опыт», по определению Андерсона, означает то, что мы что-то переживаем впервые. Это – невербальная реакция на живое потребление («живой» в этом случае употребляется в значении «неотрепетированный, неподготовленный»). Интегрированные элементы жизнеспособности как ценного товара в цифровом медиапотреблении – то, что мы наблюдаем в случае с Телепузиками, – во многом определяют опыт просмотра K-pop.
3 основных аспекта Поколения Телепузиков: портативный экран как неотъемлемая часть идеального тела, модель повторяющихся просмотров и реакция на видео (когда видишь, как другие люди реагируют на визуальные материалы) характеризуют фанатов K-pop музыки. Эти черты обусловливают и, в свою очередь, обусловлены постоянным ростом глобальной цифровой сети, обеспечивая идеальные условия для процветания K-pop индустрии. По утверждению критика Чха У Чина, рост цифрового медиапотребления напрямую зависит от рекламной кампании K-pop музыки:
Хотя K-pop выглядит как важный бизнес-проект, корейская поп-музыка не преследует коммерческие цели, выходя за пределы страны. Даже крупные корейские развлекательные компании, такие как SM, YG и JYP, скорее напоминают небольшие венчурные компании на фоне компаний глобальной музыкальной индустрии. Чтобы завоевать рынок США, K-pop исполнители должны привлечь внимание EMI или других глобальных сетей. Чтобы появиться в Японии, они должны работать с такими компаниями, как Avex, Universal Japan или Sony Japan. Вот почему для развлекательных компаний Кореи, стремящихся выйти на глобальные рынки, так важно обратиться к стремительно растущим медиа в интернете, так как они предоставляют компаниям возможность продвинуть себя самостоятельно. В 2007 году JYP первая подключила свой канал на YouTube к глобальному каналу, полностью перейдя на английский язык. 6 месяцев спустя YG и SM последовали их примеру. Вот почему технологии имеют такое значение для компаний, желающих привлечь к себе внимание. Для этих целей у YG имеется собственный отдел по обслуживанию социальных сетей – Social Network Services (SNS)[92].
Действительно, эти 3 главные компании управляют собственным каналом на YouTube со значительным числом подписчиков. С 11 сентября 2017 года число подписчиков канала YouTube развлекательной компании SM Entertainment составило 11,6 миллионов человек; у развлекательной компании YG Entertainment – 3 миллиона; у JYP Entertainment – 4,9 миллионов. Компания SM на Facebook собрала в общей сложности 5,4 миллионов лайков, компания YG – 3,3 миллиона лайков, а компания JYP – 2,1 миллионов лайков. Результаты по Твиттеру следующие: SM – 4,8 миллионов лайков, YG – 5,3 миллионов и JYP – 1,8 миллионов.
Однако этим цифрам не стоит доверять – они не отражают глобальное присутствие конкретных звезд, чья известность далеко превосходит известность компаний, под лейблом которых они выступают. Например, по результатам на 11 сентября 2017 года только у одного бой-бэнда BIGBANG, принадлежащего компании YG, имеется 7,9 миллионов подписчиков на YouTube, что более чем в 2 раза превышает количество подписчиков у самой компании. Чхве Ши Вон из бой-бэнда Super Junior, представляющий компанию SM, имеет 5,8 миллионов фолловеров в Твиттере, что также значительно превышает число подписчиков у компании. Известно, что Чхве обладает наибольшим количеством фолловеров среди корейских пользователей Твиттера, но его результаты кажутся несерьезными и не идут ни в какое сравнение с количеством фолловеров у поп-звезд мирового масштаба. Например, Джастин Бибер имеет 101 миллион фанатов, а результат Леди Гаги – 70,2 миллиона. Но если исключить из онлайн-трафика в англоязычных социальных сетях японское айдол-агентство Johnnys, которое специализируется на производстве бой-бэндов и которое дало путевку в жизнь многочисленным J-pop айдолам, например SMAP или Arashi, присутствие корейских компаний выглядит довольно внушительно, отражая назревшую необходимость K-pop индустрии внедряться на глобальный рынок[93].
Китай представляет еще один цифровой медиаресурс со своим быстро растущим рынком потребления поп-культуры. Здесь используется собственная система социальных сетей, где количество поклонников корейских поп-звезд часто превышает число фанатов западных звезд. Например, в Sina Weibo – китайской платформе социальных сетей, представляющей своего рода гибридную модель между Facebook и Твиттер, – у Чхве Ши Вона, участника бой-бэнда Super Junior, насчитывается 16 миллионов поклонников по результатам на 11 сентября 2017 года. Естественно, такие данные вызывают сомнение, когда начинаешь сравнивать с результатом Джастина Бибера – 304 066 поклонников[94]. Этот показатель отражает совсем другую среду социальных сетей, управляемую американскими медиакомпаниями в отличие от китайских медиакомпаний. На Weibo у группы BIGBANG имеется около 9,2 миллионов последователей (на основании учета результатов на различных сайтах, где имеются ссылки на группу BIGBANG, таких как Big Bang Asia, BIGBANGNEWS и BIGBANG Chinese site), а участник группы G-Dragon на отдельном аккаунте имеет 14,4 миллионов фолловеров. Это показывает, что для K-pop исполнителей одинаково важны и китайский, и американский рынки.
Но цифровой медиаресурс K-pop музыки превосходит любые национальные территории. Из сравнительно недавних K-pop исполнителей группа BTS добилась заметного присутствия в социальных сетях, похваставшись наличием 11,5 миллионов фолловеров в Твиттере (результат от 28 декабря 2017 года) и создав огромное количество ретвитов с их твитами. Они даже вошли в Книгу мировых рекордов Гиннесса в 2017 году, собрав наибольшее число твитов для музыкальной группы.
Я не оспариваю факт, что подсчет количества лайков и числа подписчиков в социальных сетях – поверхностная практика, которая необязательно означает качественные результаты. Однако бесспорно, что эти численные показатели – знаки нашего времени, когда исчезло такое понятие, как плохая реклама. Если верить документальному фильму Поколение лайков, созданному PBS, эти цифры представляют собой огромные маркетинговые активы, буквально переводимые в долларовые показатели, общественное влияние и символический капитал[95]. Измеряемое количество «лайков» в Facebook и на YouTube и фолловеров в Твиттере стало предметом потребления, продуктом, который можно покупать и продавать за определенную цену. K-pop индустрия также следует правилам цифрового века и будет делать все возможное, чтобы заполучить как можно больше фолловеров, готовых все свое время проводить в интернете, чтобы создавать постоянный стрим онлайн-публичности.
Медиатрайбализм: создание и разрушение общественного инстинкта[96]
Корпоративный характер K-pop музыки выражается в том, что формируется онлайн-группа активных фанатов, которая координирует действия пользователей контента, разбросанных в интернете. Хотя систематическое исследование поклонников K-pop музыки не является предметом исследования этой книги, необходимо рассмотреть тему социализации сообщества, чтобы объяснить и понять, как движение K-pop развивается снизу вверх.
Поклонники K-pop музыки в Корее известны групповым взаимодействием и активностью как онлайн, так и офлайн. Они используют свою способность мобилизовать группы через онлайн-коммуникацию, чтобы поддержать своих звезд, например, голосуя за своих айдолов в шоу музыкальных чартов в манере, типичной для Поколения лайков. Их офлайновые активности колеблются от простых действий до сложных. Многие K-pop фанаты заранее согласовывают, как будут поддерживать своих айдолов во время концерта. Они машут лайтстиками (светящимися палочками) с уникальным, фирменным цветом их группы волнообразными движениями, создавая эффект волнения в океане: желтый океан в поддержку BIGBANG, красный – для группы TVXQ и синий – для Super Junior[97]. К более сложным активным мероприятиям относится влияние на общественное мнение и судебные решения по защите интересов их айдолов. Например, в 2009 году трио JYJ рассталось с поп-квинтетом TVXQ и покинуло свой лейбл SM Entertainment в знак протеста из-за несправедливых условий контракта. Их долгосрочное сражение с SM Entertainment было поддержано фанатами, успешно мобилизовавшими усилия в поддержку введения справедливого закона, известного как Закон JYJ. Этот закон касался справедливой организации развлекательных мероприятий[98]. Но обратной стороной поддержки поклонников, которые стараются установить идеальное гражданское общество, является рвение антипоклонников, использующих идентичность своей группы и коллективный голос, чтобы травить и преследовать объекты их неприязни. Самые печально известные случаи касаются судьбы рэперов Табло и Джей Пака, которых корейские интернет-пользователи подвергли зловещей охоте на ведьм, в результате чего их карьера была разрушена[99].
Такие случаи соответствуют теории Коулдри о жизнеспособности группы. Коулдри имеет в виду новый вид жизнеспособности, соединяющей разъединенных в пространстве участников, когда пользователи мобильной технологии участвуют в одновременном взаимодействии. Но уникальность жизнеспособности группы в K-pop состоит в том, что онлайн-взаимодействие между фанатами не заканчивается в виртуальном пространстве, а часто материализуется в офлайн-действия. То же самое касается и обратной стороны, когда коллективные офлайн-действия фанатов находят выражение онлайн. Самый известный пример такого онлайн/офлайн-континуума касается инцидента, когда участницы K-pop группы Girls’ Generation стали жертвами «черного океана» и подверглись бойкоту[100]. Бесспорные лидеры на сегодняшней сцене K-pop музыки, Girls’ Generation в 2008 году были начинающими исполнителями. Группе исполнился всего год со дня дебюта, когда она выступила на Концерте Мечты – ежегодном мероприятии, организованном на Олимпийском стадионе Jamsil, вмещающем 100 000 зрителей. Антифанаты заранее скоординировали план действий онлайн, чтобы противодействовать выступлению Girls’ Generation во время концерта офлайн. Они выключили лайтстики, таким образом создав «черный океан», который продолжался в течение 10 минут. В это время участницы группы Girls’ Generation должны были исполнить несколько ритмичных песен из своего оптимистичного дебютного альбома Into the New World, но им пришлось исполнять веселые песни перед темным и безмолвным залом. Саботаж антипоклонников группы Girls’ Generation продолжался онлайн еще в течение долгого времени после Концерта Мечты.
Вышеупомянутый пример «черного океана» и инциденты охоты на ведьм являются примерами невероятной офлайн- и онлайн-координации фанатов K-pop, но концепции Поколения лайков или Поколения Телепузиков не в состоянии полностью передать сложные последствия социального взаимодействия между поклонниками. Если Поколение лайков выражает онлайн-поддержку и привязанность к айдолам при помощи «кликов», то живая координация, характерная для K-pop поклонников офлайн, не исключает возможности разрушительного коллективного действия. Как заявила в интервью одна южнокорейская несовершеннолетняя фанатка: «Посещение живого концерта K-pop музыки сродни походу на войну с другими поклонниками»[101]. Если Поколение Телепузиков иллюстрирует важность существования уникального многообразия K-pop поклонников, то разрушительные модели коллективного поведения поклонников K-pop иллюстрируют, что процесс просмотра живого K-pop перформанса никогда не может быть нейтральным. Если говорить о подрывной стороне групповой жизнедеятельности, следует рассмотреть понятие «медиатрайбализма» как способа, позволяющего исследовать более темную сторону Поколения лайков или Поколения Телепузиков.
Термин медиатрайбализм, введенный японским ученым-культурологом Уэно Тошией, происходит от городского трайбализма, отсылающего нас к «малочисленным социальным группам, основанным на базе городской молодежной субкультуры. Городские “племена” официально закрепляют отношения между людьми, исходя из их стилей, вкусов и выбора моды в массовых культурах и субкультурах»[102]. Уэно расширяет понятие «городской жизни», выходя за рамки городского пейзажа как физического места, до медиапространства, неразрывно связанного с его физическим смыслом. При этом Уэно идет дальше, утверждая, что никакая субкультура не может существовать без опоры на определенные медиасредства: «Городские племена всегда существуют, координируются и учреждаются с помощью и через различные медиасредства, которые в современных городах основаны на искусственном племенном смысле и ассоциированной солидарности, выраженных в накоплении предметов потребления»[103]. Хотя статья, написанная в 1999 году, предвосхищает появление массовых коммуникационных платформ в интернете, таких как TGIF, она затрагивает решающую стадию развития медиа, когда уже начали размываться границы между возможностью онлайн-доступа и офлайн-связи.
В широком смысле термин Уэно означает способ, с помощью которого можно добиться коллективного социального объединения онлайн и офлайн, но я бы еще добавила, что трайбализм, с его примитивным подтекстом, подчеркивает четкую границу между теми, кто принадлежит группе, и чужаками. Термин помогает лучше понять темную сторону коллективного поведения поклонников K-pop, отстаивающих идентичность на основе племенного соперничества и исключения чужих из группы: как в случае с товарным накоплением, это указывает на собственнические черты в поведении, которые демонстрируют K-pop сообщества в их желании обладать исключительным правом собственности на знания и доступ к K-pop деятельности[104]. Такое положение противоречит радостному и оптимистичному духу хын (heung), который возникает из искреннего взаимопонимания между участниками сообщества, преодолевшими конфликты и объединенными единой целью совместной борьбы. В темных аспектах K-pop общности этот тип трайбализма, основанный на огороженных онлайн- и офлайн-сообществах, может «развеять хын (heung) (heung-eul kkaeda)» своей разрушительной одержимостью.
Уэно предполагает, что причина, по которой медиаплемена приобрели популярность в таком, на первый взгляд, однородном обществе, как Япония, состоит в том, что они «дополняют и замещают классовую и этническую принадлежность»[105]. Уэно больше всего обеспокоен мифом этнической и культурной однородности, определяющей фасад японского общества. Но мы расширим понятие однородности, которая приняла угрожающие размеры и начала характеризовать глобальную поп-культуру, превратилась в силу, которую политолог Бенджамин Барбер описал как давление на страны с целью их объединения в единый однородный глобальный тематический парк – некий McWorld, связанный коммуникациями, информацией, развлечениями и торговлей[106]. Если Уэно рассматривал трайбализм как суррогатную модель, предназначенную сломать и миф, и реальность социальной однородности, то я предлагаю считать, что понятие трайбализм, как оно трактуется южнокорейскими поклонниками, сосредотачивается больше на формировании идентичности на основе исключения и изоляции. Вместо того чтобы создавать разнообразие, фанаты призывают соответствовать сфабрикованной племенной идентичности и не могут противостоять гомогенизирующим коммерческим силам рынка. Как правило, медиатрайбализм соотносится с правилами делового мира, или упомянутого выше McWorld (отсюда «корпоративный» характер поп-музыки). Это диктует наличие определенного плана действий, например необходимость купить какие-то товары, чтобы присоединиться к фан-клубу и получить больше власти в иерархии поклонников через покупательную способность.
Если резюмировать: социализация, созданная живыми взаимодействиями участников K-pop сообщества, глубоко связана с понятиями Поколение лайков, Поколение Телепузиков и противоречивой политикой медиатрайбализма. Если Поколение Телепузиков ознаменовало появление новой когорты фанатов, общительность которых была обусловлена определенными способами визуального восприятия, то Поколение лайков развило и углубило понятие социальной идентичности за счет того, что они начали участвовать в действиях группы онлайн, что привело к формированию групповой жизнедеятельности в классическом понимании. В то время как эти 2 понятия в высшей степени определяют K-pop поклонников как социальный коллектив, понятие медиатрайбализм обращает наше внимание на более темные последствия живого коллективного действия и заставляет нас увидеть полный спектр светотени в K-pop музыке. В конце концов, поколение и племя подразумевают 2 совсем разных способа общественного объединения, сформированных на основе различных идеологических позиций.
Технологическое осуществление «жизнеспособности»: цифровая экономика, цифровое проектирование
В 1990-е годы наступила эпоха преобразований, когда столкновение разнообразных сил вызвало сейсмические колебания в обществе и привело к глубоким изменениям в идеологии и культурных парадигмах. 1990-е годы также стали решающим периодом заметного технического прогресса, легшего в основу сегодняшней K-pop индустрии. Если в предыдущем разделе мы коснулись «корейской» и «корпоративной» природы K-pop музыки, то в этом разделе обратимся к пониманию значения K-pop как «клавиатурной», или «клавишной», поп-музыки и обсудим быстро меняющиеся способы использования медиатехнологий. Этот раздел будет посвящен 3-м прорывным технологиям, с которыми связаны важные этапы в истории K-pop музыки: переходу от телерадиовещания к модели микрокастинга на ТВ и других медиаплатформах; переходу от компакт-дисков к цифровым файлам в производстве и потреблении музыки; и, наконец, появлению интернета и созданию цифрового проектирования.
В 1990-е годы начали развиваться разнообразные средства медиапотребления. Исследователи в области медиа связывают это с переходом от «телерадиовещания» к «кабельному ТВ», то есть от широкого вещания к вещанию, предназначенному для узкой аудитории. Джон Колдуэлл, ученый и медиаисследователь, объясняет, как сетям удалось изменить характер телерадиовещания[107]. Суть широкого вещания состоит в том, что масштабные наземные сети сами определяют содержание ТВ-сетки, предоставив зрителям очень мало возможностей контролировать свои ТВ-предпочтения. С другой стороны, кабельное ТВ, появившись на рубеже 1980-х и 1990-х годов, отвечало стремлению общества «иметь доступ к разнообразию в эпоху многокультурного потребления»[108]. Телерадиовещательная модель является примером навязанной групповой жизнеспособности, так как зрители могли смотреть в определенное время только ту программу, которая была предопределена телеканалами. Но такое навязывание сверху вниз, определяющее, что должны одновременно потреблять зрители, больше не относилось к модели кабельного ТВ, а еще меньше относится к модели микрокастинга, так как сама идея кабельного ТВ и микрокастинга предполагает дробление телеаудитории, занятой одновременным потреблением контента в общем доступе. В связи с этим живой просмотр в реальном времени, включенный в модель общественного вещания, стал носить фрагментированный характер в кабельном ТВ и моделях микрокастинга.
«Кабельное ТВ» в 1990-х в Южной Корее по большому счету имело формат кабельных каналов. Впервые они были запущены в 1995 году и разрушили монополию 3-х главных наземных телеканалов (KBS, MBC, SBS), которые назывались большой тройкой в вещательной индустрии того времени. Но модель кабельного ТВ, появившаяся в 1990-х, быстро трансформировалась в модель «микрокастинг» в новом тысячелетии, когда высокоскоростной интернет и мобильные устройства сделали возможным получение доступа к более разнообразным способам медиапотребления. В соответствии с растущей тенденцией к микрокастингу увеличилось использование интернет-магазинов и социальных сетей, к которым можно получить доступ через смартфоны. Facebook, Твиттер и особенно Google Hangouts преобразовали идею персональной мобильности. Как физическая, так и социальная мобильность снизу вверх стали обязательными целями в мобильных и медиатехнологиях. Они обеспечивают постоянное обновление информации, продуктов и услуг, переданных глобально вне рамок любой отдельно взятой вещательной станции или государства. Эти изменения трансформировали понятие «жизнеспособность»: если модель одностороннего вещания обеспечивала групповую жизнеспособность зрителей, основанную на контроле просмотра программ со стороны производителя, то модель микрокастинга отражала фрагментированную групповую жизнеспособность, основанную на выборе самих потребителей, обеспечивая им доступ к более широкому набору программ в предпочтительное для них время просмотра.
Этот процесс, затрагивающий и производство, и потребление мультимедийного контента, объясняется через термин медиаконвергенция, введенный Генри Дженкинсом:
Медиаконвергенция – это больше, чем просто цифровая революция. Она включает применение более широкого спектра новых медиатехнологий, позволяющих потребителям архивировать, комментировать, изменять и повторно распространять мультимедийный контент. Медиаконвергенция – это больше, чем просто технологическое изменение; она меняет отношения между существующими технологиями, отраслями промышленности, рынками, жанрами и аудиториями[109].
В то время как формы медиаконвергенции становились разнообразнее, менялась культурная динамика между Кореей и Японией. Особенно это проявлялось в изменении технологии музыкального потребления, совпавшего с национальным брендингом поп-музыки.
Вопреки стремлениям многих южнокорейских чиновников, желавших продвинуть K-pop как динамическую силу современной Кореи, термин K-pop вошел в обиход по аналогии с существовавшим термином J-pop. По мнению японского ученого Майкла Бурдо, термин J-pop музыки был «использован в 1988 году как название национальных музыкальных групп на популярной токийской радиостанции FM J-WAVE и получил широкое распространение в 1992–1994 годах»[110]. Это совпало с периодом, когда Корея начала амбициозную политику глобализации. Значительный аспект термина в том, что «J-pop музыка, кажется, не имеет ничего против существования контрагентов: K-pop, C-pop и т. д.»[111], изначально дает понять, что основным рынком J-pop музыки будет не только Азия, но и зарубежные страны. Там термин будет пониматься более интуитивно при сравнении с другими национальными направлениями поп-музыки; аналогично тому, как термин «корейская волна» появился на свет благодаря ранее существующим понятиям – гонконгская волна, японская волна и китайская волна, которые широко используются в Японии.
Само собой разумеется, если поп-музыка какой-то страны будет циркулировать только в пределах ее национальных границ, не обязательно явно указывать страну происхождения как способ идентификации национального бренда. Брендинг особенно необходим, когда поп-музыка и культура широко распространяются за внешние пределы национальных границ. Майкл Бурдо так отзывается о J-pop музыке: «Первоначально термин был стратегией продвижения бренда, который, казалось, должен был вывести и утвердить японскую поп-музыку, независимо от жанра, на мировой арене. В конце концов, обе части названия J-pop составляют буквы английского алфавита, поэтому складывается впечатление, что слово придумано за границей, а не японскими маркетологами, которые на самом деле его изобрели»[112].
В отличие от термина J-pop, выбранного в стратегических целях, чтобы передать ауру иностранного жанра японцами, термин K-pop был введен за пределами Кореи в конце 2000-х годов как понятие, отличающее его от широко известного предшественника. Важным аспектом, ознаменовавшим широкое распространение обоих терминов – J-pop в начале 1990-х и K-pop в конце 1-го 10-летия 2000-х, – стало значительное изменение в «технологической парадигме» (термин ввел Джеффри Фанк)[113], оказавшей глубокое влияние на способ потребления музыки. По мнению Фанка, «технологическая парадигма может определяться на любом уровне многоуровневой иерархии подсистем, где нас, прежде всего, интересуют большие изменения в технологиях, которые многие ученые называют технологическими разрывами»[114]. Чтобы приблизить эти изменения в парадигме к теме нашего исследования, нужно понимать, что в 1-е 10-летие популярности J-pop музыки в 1988–1998 годы наблюдался переход в формате музыкального потребления от долгоиграющих записей (LP) к компакт-дискам (CD). Именно тогда наблюдался бум продаж CD с J-pop музыкой; «показатели сбыта музыкальных записей в Японии удвоились»[115]. Я не слишком преувеличиваю, утверждая, что высокая популярность J-pop музыки во многом объясняется популярностью нового медиасредства – компакт-дисков. Поскольку каждое средство не только предоставляло контент (J-pop в данном случае), но также служило платформой (CD в данном случае), их соединение открыло путь новому, успешному формату потребления музыки. Как отмечает Бурдо, виниловые пластинки нужно проигрывать на общей стереосистеме, а компакт-диски слушают индивидуально: «Поскольку члены семьи все больше предпочитали слушать музыку на отдельных, индивидуальных устройствах воспроизведения, а не общей стереосистеме, и поскольку новая цифровая запись и технологии распределения уменьшили затраты на производство и продвижение записей, рынок массового потребления раскололся»[116]. Переход от долгоиграющей пластинки LP к CD можно сравнить с вышеупомянутым переходом от широкого вещания к кабельному ТВ, а позднее – к микрокастингу.
Бум K-pop музыки также начался во время перехода от CD к цифровым музыкальным файлам, и традиционные продажи CD упали частично из-за финансового кризиса, частично из-за неизбежной смены медиаплатформы. У музыкальных продюсеров не осталось иного выбора, как исследовать различные возможности для развития музыкальной индустрии, чтобы выжить в новое тысячелетие. Поэтому вместо того, чтобы выпускать полный альбом на CD, они ухватились за перспективную возможность и начали выпускать мини-альбомы или синглы, чтобы поощрить более частое, хотя и нерегулярное музыкальное потребление. Южнокорейский музыкальный критик Си Хен Чун отмечает, что «крах продаж альбомов и укрепление музыкального онлайн-рынка» стали самой большой причиной глобального продвижения и утверждения K-pop[117]. K-pop быстро уловил новую тенденцию в музыкальном потреблении – выборе на заказ (подобно меню а-ля карт – блюда по выбору в ресторане). Музыкальная индустрия создала эффективные средства для продажи синглов, стоявших особняком, которые по большей части потреблялись индивидуально, через наушники на мобильном устройстве.
Но с помощью только одних мобильных устройств было бы невозможно осуществить этот переход: изменение аппаратуры, используемой для музыкального потребления, было необходимо поддержать более широкими возможностями доступа к высокоскоростному интернету, а также развитием компьютерного оборудования, позволяющего осуществить мультимедийное музыкальное потребление. Сначала MP3 позволили получать звук через мобильные устройства, затем смартфоны, обладающие бо́льшей онлайн-возможностью получать звук и изображение, а также повсеместный доступ и подключение к высокоскоростному интернету обеспечили мобильное и легкое потребление мультимедийного K-pop. Катализаторами, благодаря которым осуществился переход от широкого вещания к микрокастингу, от долгоиграющих пластинок к цифровым музыкальным файлам, стали как оборудование (так называемое железо), так и программное обеспечение.
Интернет: цифровое проектирование
Q: А что вы думаете о том, что в других странах существует огромное количество звезд, о которых мы даже не знаем?
Paint: Ну, вообще-то я с YouTube. Мне известно все об их жизнях.
Из диалога в онлайн-кинотеатре «Как пользователи YouTube реагируют на K-pop #2», Fine Brothers Entertainment
Paint – популярный персонаж на YouTube – считает, что YouTube владеет собственной территорией, сравнимой со странами и регионами в геополитическом смысле. Это транснациональное место не имеет границ, а новые цифровые сети могут здесь появляться и бурно развиваться с невиданной ранее скоростью. Связи этого воображаемого сообщества охватывают многонациональных пользователей YouTube, Facebook, Твиттера, Google, предоставив им возможность присоединиться к глобальной сети благодаря растущим техническим возможностям для обработки и передачи данных. По состоянию на 2015 год современные технологии позволяют обрабатывать массивы данных, эквивалентные прослушанию «31,773 часов музыки», обмену «3,3 миллионов контентов в Facebook» или просмотру «138,889 часов видео на YouTube» всего за минуту[118].
Возрастающие возможности подключения к глобальной сети вызывают следующие вопросы: как формируется цифровая экономика и как K-pop умудряется не только выживать, но и процветать в этих условиях? Согласно статье в Bloomberg, за один только 2016 год музыкальные видеоклипы K-pop в общей сложности набрали «приблизительно 24 миллиарда просмотров, из которых 80 % приходится на пользователей, проживающих за пределами Кореи»[119]. Почему именно Корея с ее специфическим географическим положением стала одним из эпицентров нового направления в поп-музыке? Какие условия, особенно касающиеся доступности интернета и обмена информацией, позволили ассоциировать именно Корею с главным культурным центром в цифровой век?
По словам географов-урбанистов Эдварда Малецки и Бруно Моризета, «цифровая экономика основывается на 3-х взаимосвязанных технологических тенденциях: во-первых, товаризации быстрой, дешевой вычислительной мощности и хранения данных; во-вторых, доминировании стандартизированных платформ программного обеспечения, позволяющих получить возможность цифрового соединения, в особенности с интернетом; и в-третьих, создании всемирной, интегрированной цифровой сети»[120]. Эти 3 тенденции касаются широкого спектра вопросов, но я сосредоточусь на тех, которые относятся к производству и распространению K-pop контента.
Вычислительные возможности и данные
С точки зрения способности обработки и хранения данных K-pop индустрия больше всего опирается на MP3 и смартфоны, поскольку они легко адаптируются к быстрой обработке и компактному хранению данных. Изобретение MP3, устранившее «несущественную информацию, большая часть которой не воспринимается человеческим ухом», а в случае с CD – получение «максимального хранилища», сделавшее музыкальные файлы более портативными, чем компакт-диски, позволило отказаться от музыкальных файлов на физических носителях[121]. Стивен Витт в своей увлекательной книге «Как освободилась музыка» пишет, что изобретение MP3 спровоцировало беспрецедентный рост музыкального пиратства и нелегальных скачиваний. С изобретением MP3 музыка, рассчитанная на массового слушателя, и так называемая периферическая музыка внезапно начали быстро распространяться по интернету во всем мире как бесплатный товар, готовый к воспроизведению по одному клику компьютерной мышки. Кроме того, как я уже упоминала, пиратство и незаконные скачивания поставили на грань банкротства небольшие бизнесы корейской поп-музыки, вынудив их активизироваться на зарубежных рынках.
Если говорить о Корее и K-pop музыке, нельзя не упомянуть компанию Samsung Electronics, которая снискала международную репутацию ведущего производителя полупроводников еще в начале 1980-х, поместив Корею на позицию предвестника компьютерных технологий. Поскольку производство портативных электронных устройств стремительно росло и становилось все более конкурентоспособным к середине 1990-х, Samsung инвестировал значительные средства в развитие новых мобильных телефонов, таких как серия Anycall (1993–2010 годы) и серия Galaxy (с 2009 года по настоящее время), продвигая бренд, обладающий следующими преимуществами: многозадачность, гибкость, новизна и мобильность. Так как смартфоны могли проигрывать MP3-файлы, связь между оборудованием (смартфоном) и программным обеспечением (музыкальными файлами) стала более компактной.
Не удивительно, что между 2-мя самыми горячими южнокорейскими товарами, произведенными на экспорт в настоящее время – смартфонами Samsung и K-pop музыкой, – существует устойчивая и непрерывно растущая связь. Журналист Сэм Гробарт после посещения главной производственной базы Samsung Electronics в южнокорейском городе Куми заметил:
1-е, что сразу замечаешь в Куми – это K-pop. Кажется, что корейская поп-музыка окружает тебя снаружи со всех сторон, она везде, обычно доносится из внешних динамиков, замаскированных под скалы.
Это легкая музыка со средним темпом, такое впечатление, будто ты слушаешь приятный трек Swing Out Sister в 1988 году. Представитель Samsung объясняет, что музыка специально подбиралась командой психологов, чтобы помочь уменьшить стресс среди сотрудников[122].
Связь между заводом Samsung и K-pop музыкой на первый взгляд прослеживается и объясняется чисто практическими соображениями – для улучшения производительности труда. На самом деле существует более устойчивое взаимодействие между заводом и музыкой – с более глубокими корнями в культуре быстрой трансформации и одноразовом использовании.
Впечатляет устойчивая связь между сотовыми телефонами и K-pop айдолами, особенно если говорить об увеличивающейся ассимиляции понятий, которые раньше однозначно относились только к коммуникации, медиа и развлечениям. Тенденция особенно ощущалась во время кампании по продвижению серии сотовых телефонов Anycall, которые принесли 1-й глобальный успех компании Samsung. Запуская новые модели Anycall, Samsung спонсировал культовые таланты в корейской поп-культуре. Компания организовала группы, которые сотрудничали с работой над созданием альбомов, музыкальных клипов и специальных рингтонов, которые можно было загружать в телефоны по установленной цене. Под тем же названием, что и сотовый телефон, в 2005 году было выпущено 1-е рекламное видео «Anymotion» с участием 2-х K-pop светил: танцевальной дивой Ли Хери и Эриком, участником популярного бой-бэнда Shinhwa. Этот 9-минутный видеоролик показал историю честолюбивой певицы и танцовщицы (в исполнении Ли Хери), которая в конечном счете смогла реализовать мечту и добиться славы с помощью друга (в исполнении Эрика). Хотя это не был чисто коммерческий рекламный ролик, в видео «Anymotion» демонстрировались элегантные модели последней линии Anycall в важные моменты общения между главными героями.
В так называемом «маркетинге развлечений», который с помощью музыки, танцев, видео и т. д. стимулирует потребительский интерес, видеоролики типа «Anymotion» отличаются от коммерческой рекламы тем, что продвигают продукт не прямо, а, скорее, производят впечатление, что их основная миссия в том, чтобы доставить визуальное удовольствие зрителям. На самом деле рекламируемый продукт ненавязчиво включается в соблазнительный сюжет рассказанной истории. По словам представителя Samsung: «Свежий аспект маркетинга развлечений заключается в том, что он помогает продвигать продукты ненавязчиво, как неотъемлемую часть культурного события»[123]. 1-я рекламная кампания оказалась успешной – удалось привлечь «юных потребителей подросткового возраста и 20-летнюю молодежь, которые, как известно, обновляют сотовые телефоны чаще, чем 30-летние потребители и представители более старшего поколения». Samsung выпустил еще 4 сиквела в течение следующих 4-х лет: «Anyclub», «Anystar», «Anyband» и заключительную часть видео с песнями/музыкой под названием «AMOLED», представляющий акроним – аббревиатуру, образованную из начальных букв слов, – active-matrix organic light-emitting diodes (активная матрица на органических светодиодах), а Samsung, как известно, является ведущим в мире производителем именно таких светодиодов[124].
Компания LG, менее крупный корейский производитель смартфонов, также предприняла несколько попыток провести рекламную кампанию с помощью маркетинга развлечений и извлечь выгоду из узнаваемости K-pop на глобальном рынке. В 2011 году, когда компания LG впервые представила новую модель сотового телефона Optimus, она привлекла к сотрудничеству K-pop герл-группу KARA, популярную в Японии. Когда компания попыталась пробиться на южноамериканский рынок, она организовала в Колумбии конкурс K-pop музыки, названный «K-pop by LG».
В этом смысле смартфоны перестали быть просто техническим средством (железом) для мобильных компьютерных устройств и для хранения данных; скорее, они превратились в неотъемлемую часть направления K-pop музыки – национальный источник «мягкой силы». По сути, они стали активными участниками кампании за национальный брендинг, которая одновременно развернулась на промышленном и культурном фронте. Они – основополагающее средство для продвижения национальной «крутизны» в области, где пересекаются творчество и цифровая экономика. Они создают впечатление, что с их помощью реализуются неолиберальные идеи, провозглашающие социальную мобильность.
Платформы с программным обеспечением с возможностью цифрового соединения
В мои цели не входит подробно вдаваться в сферу технологических изобретений, таких как лазерные диоды или оптоволокно, и описывать их важную роль в создании предпосылок для коммерциализации интернета. Мне кажется необходимым рассмотреть вопрос, как принятые в глобальном масштабе платформы с программным обеспечением создают 2-стороннюю связь между K-pop индустрией и международными фанатами, особенно с точки зрения формирования различного подхода к пониманию понятий «живой» и «жизнеспособность» в цифровой век. Хотя музыкальное потребление онлайн в форме стриминга и просмотра музыкальных видео не вписывается в рамки традиционного понимания «живого», подразумевающего физическое присутствие слушателей, легкая доступность музыки онлайн с возможностью выбора музыки и времени прослушивания предоставила слушателям новый бренд понятия «живой», основанный на текущих шаблонных потреблениях в повседневной жизни.
По словам экономистов Дэвида Эванса, Андрея Хаги и Ричарда Шмэленси, программные платформы являются «невидимыми двигателями на основе письменного компьютерного кода», которые подпитывают «многие современные индустрии, включая цифровую музыку, мобильные телефоны, онлайн-аукционы, персональные компьютеры, видеоигры, рекламу на сайтах и поиски онлайн»[125]. Эти платформы, создавшие совершенно новую экосистему, объединившую медиа и технические средства, могут успешно развиваться, только получая обратную связь от пользователей[126]. Как утверждают Эванс, Хаги и Шмэленси: «Программные платформы по своей сути многогранны. Обычно они обслуживают отдаленные группы клиентов, которые получают выгоду, находясь на одной и той же платформе»[127]. Совершенно верно и то, что такой мультинаправленный поток информационного обмена с помощью программных платформ через интерфейсы прикладного программирования (API) породил стремительный рост цифровой экономики за 2 последних 10-летия.
Повсеместное присутствие общих глобальных платформ сделало возможным обмен информацией в реальном времени с помощью таких приложений, как Google Hangouts, YouTube и Твиттер, обеспечивая почти живое взаимодействие в режиме реального времени между производителями и потребителями K-pop музыки. Главные приложения, которыми пользуются потребители K-pop музыки, были введены по всему миру почти одновременно без слишком большой временной задержки: YouTube запустил сервис на корейском языке 23 января 2008 года – спустя всего 2 года после того, как Google приобрел сайт. Однако более важно то, что каналы K-pop музыки, которыми управляют главные корейские компании развлечений, такие как СМ, YG и JYP, стали доступными на английском языке в 2007 году. Корея зарегистрировала Facebook как корпорацию с ограниченной ответственностью в октябре 2010 году, а Твиттер открыл корейское отделение в сентябре 2012 года[128]. Google Hangouts – последнее программное обеспечение, которое будет рассмотрено в этой книге, – был запущен почти одновременно во всем мире в марте 2013 года. Такая близость во времени этих событий, ускоренных многосторонней природой программных платформ, демонстрирует, как бессмысленно отделять центростремительные информационные потоки (направленные из остального мира в Корею) от центробежных потоков (направленных из Кореи в остальной мир), так как главная цель общей программной платформы в том, чтобы обеспечить возможность свободно текущего мультинаправленного соединения.
Высоконадежная связь позволяет получить подобие живой коммуникации (в режиме реального времени), достаточно сильной, чтобы преодолеть традиционные языковые барьеры. Возможно, в этом кроется объяснение, почему высоко тиражируемый в интернете контент делает такой акцент на транслингвальном содержании с демонстрацией визуальных образов и экспрессивных звуков, не привязанных конкретно к одному языку. Но как же всем перечисленным критериям соответствует именно исполнение и музыкальные видеоролики в стиле K-pop музыки! Просто вспомните «Gangnam Style» – наиболее часто просматриваемый видеоклип в истории интернета. Хотя большинство зрителей, посмотревших ролик более 3-х миллиардов раз, не понимают слова песни на корейском языке, чувство живой коммуникации возникает из универсального языка телодвижений и передачи настроения, а также оттого, что весь мир одновременно участвует в воспроизведении видеоклипа[129].
Всемирная интегрированная цифровая сеть
Корея занимает передовые позиции в глобальной гонке по созданию широкополосной сети, так как быстрая и доступная сеть «формирует повсеместное распространение цифровой экономики во времени и пространстве»[130]. Широкополосная сеть служит альтернативой коммутируемому доступу и позволяет получить «доступ в интернет, обеспечивая скорости, значительно превышающие скорости, полученные традиционным способом»[131].
В Корее потребители получают одни из наиболее доступных высококачественных широкополосных услуг в мире. Чан Ин Хо объясняет, как ценовая конкуренция свободной рыночной экономики обеспечивает недорогой сервис в Корее: «Широкополосная сеть принадлежала передовым услугам, отличавшимся от базовых услуг, таких как телефонная связь, в соответствии с юридической системой классификации корейского телекоммуникационного бизнеса, и поэтому не требовала большого вмешательства или регулирования со стороны правительства»[132].
Далее Чан перечисляет дополнительные факторы, объясняющие успех внедрения широкополосной сети в Корее: во-первых, менталитет «быстрее, быстрее/торопись, торопись» (ppalli ppalli), и во-вторых, географические особенности страны. Чан высказывает мнение, что исключительной чертой корейского национального характера является привычка давать «высокую оценку товару не только за то, что он был сделан качественно, но также за то, что он был сделан быстро»[133].
