Повесть о родительской любви

– Судя по твоим словам, от Шуры мать искать общий язык с сестрой не требовала?

– Нет, конечно! Она его обожала. Он вообще всем нравится: и маме, и бабушке, и училкам многим, особенно старым. А вы его видели, как он вам?

– Он не нравится Валентине Феликсовне. И мне активно не понравился. Но я тем не менее верю твоим словам: этот Шурик такой херувимчик, такой кудрявенький, прямо не человек, а мечта сексуально голодной пенсионерки.

Кристина резко замолчала: не слишком ли смело она разговаривает с маленькой девочкой. Но маленькая девочка ничуть не смутилась, более того, выразила живейшую радость. И, похоже, окончательно прониклась к собеседнице доверием.

– Ты сказала, что бабушка его любила. А какая – мать их отца или мамы? А вторая что делала? А дедушки у них есть?

– Папина бабушка умерла. Ира тогда ещё плакала, говорила, что она её больше всех любила. Теперь одна осталась, мамина мама. А про дедушек ничего не знаю, не видела и не слышала. А что?

– Ира часто ходила в гости к этой своей бабушке … как её, кстати, зовут?

– Не знаю. А ходила часто, мать её, бабушку то есть, очень любила, часто к ней ездила, Иру с Шуркой с собой брала, иногда отца их.

– А Ира одна часто ездила к этой своей бабушке?

Эльвира долго молчала, рассматривая свои ноги.

– Н-не знаю… Не помню… Она никогда об этом не говорила… Вообще-то её одну мать старалась никуда не отпускать.

Кристина Александровна со вздохом встала.

– Спасибо, Эля, ты мне очень помогла.

Эльвира подняла на неё погрустневшие глаза:

– Вы мне тоже помогли.

Пауза.

– Скажите, а убийцу Иры … найдут?

– Сделаю для этого все, что в моих силах.

После посещения школы Кристина пообедала – где, чем и на какую сумму – для истории не важно. Важно то, что после обеда она посетила отделение милиции, волею судеб надзиравшее за местом обитания семьи Щегловых, где была удостоена краткой аудиенции. Итогом последней стала загадочная фраза (правда, подражательная):

– Иногда отсутствие информации – это тоже информация. И весьма интересная.

Дома был только кудрявенький херувимчик. Он вежливо сообщил Кристине, что родителей дома нету, и быстро закрыл дверь. «Ничего, – подумала с нехорошей усмешкой Кристина, – мы не гордые, подождём на площадке. Может, удасться даже поговорить с кем-нибудь из соседей». Но ни хозяева квартиры, ни их соседи упорно не показывались.

Наконец внизу стукнула дверь, и девушка насторожилась; дрожь пробежала по её телу. Тишину нарушил торопливый стук каблучков; Кристине казалось, что прошли столетья, прежде чем перед её глазами появилась красивая стройная женщина лет тридцати, обременённая двумя сумками – по одной в каждой руке. Настороженно взглянув на незнакомую девицу прозрачными голубыми глазами, дама подошла к квартире Щегловых и стала открывать её своим ключом. Кристина была так потрясена, что застыла у стены с полуоткрытым ртом: в её сознании уже успел поселиться виртуальный образ злобной крикливой тётки, этакий гибрид советской продавщицы и Валерии Новодворской, и вдруг – красивая, интеллигентная молодая дама. Интеллигентная молодая дама уже давно закрыла за собой дверь, а Кристина всё ещё выходила из ступора.

– Я хотела бы знать, где сейчас ваш ребёнок.

– Шура? – Татьяна Анатольевна испуганно посмотрела на внутреннюю стену. – Он в другой комнате.

Кристина Александровна слегка наклонила головку набок и молча уставилась на собеседницу безмятежным взглядом.

Молчание длилось довольно долго. Татьяна Анатольевна заметно нервничала, но ничего не говорила. Кристине пришлось самой сказать:

– Я слышала, у вас есть дочь?

– Да, Ира. Она у бабушки.

– У какой бабушки?

– У своей.

– Я понимаю, что не у моей. У вашей мамы или у вашей свекрови?

– У моей мамы.

– Где она живёт?

Татьяна Анатольевна назвала адрес.

– Когда вы с ней последний раз разговаривали?

– В среду вечером.

– Вечер – понятие растяжимое. Назовите час, пожалуйста.

– Ну … около девяти часов.

– Это ложь, – внятно сказала Кристина. Она застыла, как статуя, не меняя ни позы, ни взгляда. – В девять часов вечера она была уже давно мертва.

– Мама?!

Кристина досадливо встрепенулась. Ловушка не удалась.

– Я говорю не о вашей маме, а о вашей дочери.

Татьяна Анатольевна тоже вздрогнула и уставилась на собеседницу ястребиным взглядом.

– Об Ире? Я … в среду утром мы разговаривали за завтраком. А вечером мы не встретились, потому что после школы Ира уехала к бабушке.

– Когда вы звонили своей маме, то, наверное, поговорили и с ней, и с Ирой?

– Нет. Я спросила у мамы, благополучно ли доехала Ира, а мама сказала, что её ещё нет. Вот и всё.

– Уважаемая Татьяна Анатольевна, на Западе все блондинки считаются дурами. Вы, видимо, разделяете это мнение?

– Нет (смущенно). Почему вы так подумали?

Кристина села поудобнее и набрала в грудь воздуха.

– Будучи студенткой третьего курса, я однажды пообещала вернуться домой в десять часов вечера, а вернулась в половине первого. По возвращении я обнаружила, что моя мать бегает вокруг дома, держась рукой за левую сторону тела, а бабушка пьёт валидол и собирается обзванивать больницы. Во время преддипломной практики мой сокурсник – рост 185 сантиметров, вес 75 килограмм и третье место на чемпионате города по вольной борьбе – однажды без предупреждения остался ночевать за городом, на даче приятеля. Рассвет следующего дня его мать встретила в милиции; когда у неё отказались принять заявление, страдающая мать попыталась дать отказчику пощечину, а затем помчалась в университет, где хватала за рукава всех известных ей сокурсников сына и устроила скандал в ректорате. Потом, правда, когда сынок вернулся, мать в порыве любви надавала ему плюх, но это к делу не относится. А ещё…

– Я не понимаю, к чему вы мне всё это рассказываете, – решительно и с достоинством сказала Татьяна Анатольевна. – Я прекрасно знаю, что такое материнское сердце, и как страдает мать за своё дитя.

– Ещё минуточку внимания, умоляю вас! А однажды девочка Ирочка, тринадцати лет от роду, уехала из дома к бабушке. Её мама в 9 вечера позвонила своей маме, упомянутой выше Ириной бабушке, и узнала, что дитя в пункт назначения не прибыло. Нимало не обеспокоившись этим, мама легла спокойно спать, а на следующий день пошла не в милицию – подавать заявление, а на работу, и через день то же самое. Ни в 10 часов в среду, ни в 11 часов, ни в четверг, ни в пятницу она не звонила в …

– Хватит! – не сдержавшись, закричала Татьяна Анатольевна.

– … В четверг Ирина подруга, не обладающая нежным материнским сердцем, заметила тем ни менее отсутствие девочки в школе, и позвонила ей домой…

– Хватит!!! – заорала Татьяна Анатольевна. – Убирайтесь! Убирайтесь, или я вас убью!

В субботу Кристина вновь входила в Наташин дом, но направлялась не к Наташе с Алисой, а к их соседу.

– Вы работаете кондуктором на троллейбусе номер 10?

– Работаю, – охотно подтвердил старичок-бодрячок, оглядывая Кристину, и глаза его замаслились. – Мог бы и не работать, пенсионер уже, да вот дома сидеть скучно. У меня ещё сил полно!

Последняя фраза была произнесена с чрезвычайно двусмысленной интонацией.

Кристина Александровна живо подхватила предложенный тон:

– Охотно верю, что вы ещё полны сил. Небось и женщин красивых замечаете?

Бодрячок радостно загоготал.

– Замечаю!

– И запоминаете?

– И запоминаю!

Затем ещё более интимно:

– И очень крепко.

– А эта мадама на вашем жизненном пути не попадалась?

Следователь протянула бодрячку фотографию. На лице Кристины играла дурашливая усмешка, но её тело под одеждой напряглось, как у кошки перед прыжком.

Старичок и впрямь не жаловался на память. Он излишне многословно, но точно описал, как в будний день – «не в понедельник и не в пятницу это было, но во вторник, в среду или в четверг – хоть на кусочки режьте, не помню» – эта дама вошла в троллейбус вместе с неизвестным мужчиной – «мужик был серый какой-то, да я на него особо и не смотрел». Дело было поздно вечером, «в салоне полтора человека было, все нормальные люди уже с работы пришли и перед ящиком для идиотов спали», так что кондуктор мог в своё удовольствие любоваться красивой нарядной дамой. «А сошли они в аккурат возле нашего дома».

– Вам известна сотрудница вашей фирмы Татьяна Анатольевна Щеглова?

– Да.

– Ваше знакомство носит приватный характер или вы консультируете её как юрист?

– Мы с ней познакомились через мою жену, которая работает с Татьяной Анатольевной в одном отделе, а служебных вопросов друг к другу у нас с ней как-то не возникало.

– Вы не общались с ней на прошлой неделе или сегодня?

– Сегодня рабочей день ещё только начался, и лично я видел ещё только вахтёра и вас. А Татьяна Анатольевна заходила в четверг, но интересовала её тема, никакого отношения к нашей конторе не имеющая. Она хотела знать, с какого возраста начинается уголовная ответственность, и могут ли несовершеннолетнего приговорить к смертной казни.

Утром во вторник мирный урок математики, проводимый Валентиной Феликсовной в одиннадцатом «Б», был прерван негромким, но настойчивым стуком в дверь. Не дожидаясь разрешения, Кристина Александровна распахнула дверь и прошествовала между рядами – красивая, зловещая и торжественная. За ней следовала свита: два безразличных ко всему милиционера и растерянный историк – классный руководитель 11-го «Б».

– Щеглов Александр, встаньте! Вы арестованы по обвинению в совершении убийства вашей сестры Щегловой Ирины Борисовны.

В классе установилась тревожная тишина. Вдруг, прежде чем Кристина Александровна успела понять, что происходит, и тем более среагировать, Щеглов вскочил с места. Правой рукой он ударил Кристину по щеке, а левой вцепился ей в волосы и с силой рванул вниз. Уже падая, девушка успела схватиться за край парты. Один из милиционеров резко оторвал парня от Кристины; затем на него одели наручники. Бледная, как смерть, но с красным пятном на щеке, тихо, но со сдерживаемым бешенством в голосе, она сказала:

– А это уже сопротивление власти.

Двое милиционеров стремились к «воронку», и Шуряк, зажатый между ними, в полном соответствии с известной теоремой невольно устремился туда же. Безлюдные коридоры и рекреация оглашались кликами гнева и возмущения:

– Сука-а! Меня-я! Арестова-ать!

Кристина Александровна уже закончила свои дела на сегодня и собиралась уходить, когда ей сообщили с вахты о визите гражданки Щегловой.

Татьяна Анатольевна буквально ворвалась в кабинет, и не дожидаясь приглашения, упала на стул. Она дышала, как загнанная лошадь.

– Саша арестован. Это правда?

– Правда.

– Как вы могли! Он же ещё ребёнок.

– Он убийца.

– У вас нет доказательств.

– Есть. Вы что же думаете, я во время следствия в потолок плевала?

– Да-да я знаю. У нас был обыск, вы допрашивали мою маму, соседей, учителей, моих и мужа сослуживцев и ещё неизвестно кого. Но всё равно … как вы могли?! Ребёнка! Арестовать!

– А как он мог? Убить ребёнка, и к тому же девочку?

– Это я её убила. Хотите, напишу заявление, официальное? Она плохо училась, я её ругала, ударила, а она упала и разбила лоб.