Вразумление, самосотворение и биография

В 1904 году он вступил в эсеровскую студенческую группу. Это решение пришло в курительной комнате, где он принимал участие в обсуждениях и спорах об острых проблемах российского общества и в чтении литературных новинок, что продолжались в дешевых чайных и ресторанах, которые звались не иначе как «питомники студенческого алкоголизма». Там он и приобщился к этой российской судорожной дрожи радикально революционного терроризма. Ведущим ее мотивом была революционная месть. Из дома вести были ужасные, и Сергей решил направить туда свои усилия по освобождению от беспредела нового местного начальства.

В 1905-1906 годах терроризм стал массовым и беспощадным. Летом 1906 года по Поволжью прокатилась волна террористических актов. В июне 1906 года за слабую работу с революционным движением и нерешительность в руководстве карательными отрядами министр внутренних дел П. Столыпин снял с должности симбирского губернатора, князя Л. Яшвиля. В конце июля в Симбирск приехал генерал-майор К. Старынкевич, известный как ярый монархист. Был объявлен режим жесточайшего политического террора, введены в действие военно-полевые суды, стали проводиться обыски и аресты, при полном запрете собраний и демонстраций. В ответ поволжские эсеры стали готовить покушение на Старынкевича. Полиция и жандармерия, получившие на этот счет агентурную информацию, проводили повальные обыски и зачистки, но предотвратить убийство не сумели.

После того как Сергей 9 января 1905 года вытащил своего институтского друга из толпы раненых, кричащих и умирающих людей, и когда на руках его друг умер, он поклялся мстить. Это потом он станет инициатором и придумщиком психологической атаки против губернатора Симбирской губернии, отправив тому посылку с белым саваном, попутно наладив за Старынкевичем наружное наблюдение. От чиновника в канцелярии губернатора он получил сведения о распорядке дня и перемещениях Старынкевича по городу. К совершению теракта была привлечена боевая эсеровская дружина из уездного города Алатырь, которой руководил бывший крестьянин, а тогда учитель. Местные не могли сами изготовить бомбу, и, как студент-химик, он осуществил техническую подготовку. Так сложилось, что в августе того года, при испытании адской машины погибла его соратница по борьбе и новая любовь Роза. Теперь он – двадцатиоднолетнее дитя самых низших слоев российского общества, знал, что его главный и единственный враг – самодержавие. Он удручен и озлоблен.

Около трех часов дня 21 сентября 1906 года сам бросил бомбу в Старынкевича, который скончался от полученных ран. Среди жертв того взрыва оказались и случайно находившиеся в том месте, в том числе и какая-то женщина. Господь, который не оставлял его с младых ногтей, похоже, ждал от этого молодого энергичного юноши чего-то другого. Доучиться в этот год не довелось. Жандармский надзор ничего, кроме участия в политической стачке вместе с еще пятью студентами их института, что прошла 7 февраля в Петербургском университете, предъявить ему не смог. А на том собрании ему пришлось быть одним из ораторов, заявивших, что после событий 9 января самодержавие должно быть уничтожено. Там была принята резолюция о немедленном объявлении студенческой забастовки. Сам для себя он осуществлял политическую забастовку, двинувшись в родные места поднимать народ на борьбу с царским режимом. С произошедшим в Симбирске убийством Старынкевича его никто связать и не пытался, а все остальное даже на ссылку не тянуло, не то что на каторгу. Институтское начальство прилежно выслушивало мнения жандармов и просто пнуло его из стен института, несмотря на их собственные хвалебные мнения о его способностях в химии. При этом начальство институтское от себя добавило, что если бы их выпускник Дмитрий Менделеев был так же озабочен судьбами крестьянства, а не наукой, то общество до сих пор бы жило без фундаментального закона природы, который был им открыт в 1869 году. На это Сергей отреагировал по- своему:

– Адрес старца известен, потому можно спросить, что же ему сейчас дороже: тот фундаментальный закон или наука о спиртах, которая водочкой пришла к крестьянам? – Профессура была возмущена, и вердикт ее был суров.

***

Направился Сергей в Симбирск, в родные края. В местной эсеровской организации его уважали и воспринимали как дельного профессионала. Мало, что он проявил себя, метнув бомбу в Старынкевича, так еще кто-то знал, что именно его взрывчатку положили под дачу Столыпина, и она 12 августа 1906 года унесла жизни 27 человек и сотворила 33 раненых. Личная трагедия гибели Розы, члена их организации, Сергея как-то очеловечивала и делала своим. Эта боевая группа не сидела без дела, реакция наступала, кровь и слезы сочились из всех щелей провинциальной жизни. Какое-то время его студенческая фуражка мелькала в дешевых распивочных Симбирска, а потом пришло задание изготовить бомбу, да еще и приличной мощности. По законам боевой группы, каждый, даже косвенно принимавший участие в подготовке акта возмездия, имел право знать, против кого он будет направлен. Это прибавляло участникам собственной значимости и патриотической убежденности. В этот раз с пояснениями не спешили, а работы было много. Но бомба по уже опробованному рецепту к маю 1907 года была исполнена. Распоряжение Азефа, одного из руководителей боевой организации, правда, никем не больше не подтвержденное, было жестким – ликвидировать Г. Распутина, который к этому времени начал систематически общаться с царской семьей. Не было ни эпитетов, ни пояснений, был просто приказ казнить.

У Сергея вдруг образовалась неделя времени, и он аж физически почувствовал необходимость побывать в родном уезде Терпигореве. Положение там было отчаянное и страшное: подмеси к хлебу и травяные щи, в деревнях было продано и заложено все, что можно было продать и заложить. В Горелове на 10 дворов – четыре лошади и три коровы, половина земли была у помещиков и купцов, которые торговали и землями, и хлебом. Солдатчина, подати, невежество, которое сознательно навязывалось управителем, десятки тифозных больных, голодный мир и воскресная молитва.

Было по-майски тепло, а Сергея знобило, то тут, то там мелькали грязные тела людей. Он шел к дому, где прошло его детство, там, где рано умерла его мама, и где на земляном полу, всегда пьяный, валялся его отец. Там, где соседка, тетя Шура, у которой муж сгинул в солдатчине, подобрала его на улице и кормила, чем могла вместе со своим Федором, который был на год младше Сергея. Потом они подросли и вместе воровали с господских полей колоски пшеницы и за пазухой носили в дом, где тетя Шура молола их в ступке и жарила сухари на печке. Запах этих сухариков он сейчас остро ощутил, глядя вокруг себя. Лебеды тогда, конечно, было больше, чем сухариков. А где лебеда, там точно уже голодный мор. От дома, где он родился, остались только руины костра, заросшие сорняками. Дом тети Шуры был также до окон заросший, но стоял. Но окон, на самом-то деле, не было, и вместо дверей зиял черный проем. На крыльце сидел кто-то замотанный в тряпки и приваленный таким же тряпьем, руки его были наверху, и одна из них – высохшая, черная – сжимала православный крест, а другая мелко дрожала и изгибалась. Сергея охватила оторопь – это была тетя Шура. По его подсчетам, ей сейчас должно быть чуть больше 40 лет. На него смотрели заплывшие гноем глаза, а ссохшиеся губы пытались что-то произносить. Подошла девочка лет семи, взяла его за рукав и начала рассказывать, что бабушка Шура уже давно умирает, но все не может умереть, сидит на крылечке, вроде как кто-то должен обязательно к ней прийти. Потом еще подошли взрослые, и он слушал их, проклиная себя за то, что живет, ибо за то прощения не бывает, а смерть – не избавление.

***

Подошли еще трое каких-то деревенских, он все смотрел в ее невидящие глаза, а люди говорили и говорили. Рассказывали, как отговаривали ее от той дороги в Симбирск, но тетя Шура хотела найти какую-то работу. Тогда еще и осень не наступила, но было ясно, что зимой голодного мора не избежать. Да все она мечтала, наконец, увидеть, кому на Руси жить хорошо, и вместе с сыном ушла, прихватив с собой лишь узелок с двумя ржаными пряниками. В тот день угораздило же ее глазеть на выезд губернаторский. Тому, наверное, тоже не очень хорошо жилось, ибо взорвали его бомбой в тот день, а бомба та прямо напротив тети Шуры оказалась. Так губернатора убило, коней убило, прохожих покалечило, а ей, болезной, обе ноги оторвало. Любили ее, всей деревней вывезли, а ноги у церкви похоронили. Теперь вот, чуть тепло приходит, сидит на крыльце, и все не умирает, да только и не живет уже давно, все ждет, что кто-то должен прийти. Сергей подумал, что она ждала Федора, а пришел он – ее убийца. И тут она вдруг сказала два последних слова:

– Сережа, сынок, – и душа ее отошла.

Вчерашний студент пошел куда глаза глядят, и остановился только у той самой речушки, за которой деревня Неурожайка. Он плакал, потом спал, потом опять плакал. То рядом была тетя Шура, которая гладила его по голове и говорила, что он будет счастлив, то рядом проезжал генерал-губернатор при всех регалиях и приглашал спеть в два голоса «Боже, царя храни». Потом ему мерещились те 27 убитых, которые пытались тащить 33 раненых, а Роза смеялась и кричала, что любит его и ждет. Потом еще были ангелы, которые пели злыми голосами, да картинка как он, бросая бомбу, за ориентир прицеливания берет фигурку женщины на той стороне проезда, и когда карета поравнялась с ней, мечет. Он ушел с первыми лучами солнца. В ту ночь он не сошел с ума. Вот такое вразумление.

***

По прибытии в Симбирск он недолго пробыл в своей квартире- лаборатории. Сергей вышел оттуда с тяжелым свертком, сел в пролетку и доехал до набережной Волги. Здесь он раскрутил груз обеими руками и выкинул в воду. На той же пролетке он сел в уже отходящий поезд до Москвы. События 1905-1907 годов затронули и Московскую духовную академию; как и остальные три академии, она была охвачена забастовками. «…Разливая яд протестантского реформаторства и политического либерализма1». Одним из требований студентов и преподавателей для демократизации академического строя было возвращение ректорской должности. Ректор МДА Евдоким (Мещерский) никак не мог знать, усидит ли он в своем кресле. Не без помощи забастовочных телодвижений Сергей добился у него приема, и не без хитростей убедил того включить себя в число слушателей академии. Общий бардак и неуверенность по-своему редактировали правила. И так, с 1907 года он стал с высоким прилежанием и без всяких революционных амбиций изучать богословие, был отмечен, и в 1910 году, по исполнении ему 25 лет, рукоположен дьяконом. А через год за успехи и умения в делах церковных отправлен в услужение в приходскую школу и приют, что при церкви апостола Петра в Лахте.

Когда, в 1908 году до него дошли слухи, что Азеф, он же Евно Фишелевич, был изобличен как провокатор и агент Запада, но сумел избежать наказания, пробравшись за границу, явно не без помощи российского правительства, Сергею очень хотелось, чтобы это известие было последним ударом барабана из той, брошенной им жизни. Но случилось большее. Уже по холодам 1911 года ему принесут вести заупокойные и скорбные, мало его касающиеся, но волнительные.

***

При Храме, где служил Сергей, Божьей милостью, давно жила девочка, теперь уже, наверное, лет 17. Она была скромная, исполнительная и боязливая, но работящая и послушная. Все три года своего служения в Лахте Сергей обучал ее грамоте. Это, верно, и послужило причиной, что, по велению настоятеля Храма, в тот год, еще до холодов, она была отправлена в Киев учиться сестринскому делу милосердия. Она вернулась уже по снегу, и вроде стала еще более усушенная, да и глаз по обыкновению не поднимала. Прошла где-то неделя, и эта девочка по имени Ксения напросилась к Сергею с просьбой выслушать ее после вечерней службы. Она, видимо, долго собиралась на этот разговор, ибо так много слов говорить ей было непривычно. В Киеве ее определили в бесплатную больницу – приют при Киевском женском монастыре, где сестры-монахини стали обучать ее нелегкому труду сестры милосердия. Она очень старалась, и уже на втором месяце стала замечать, что у нее получается. Больно уж ей нравилось, когда ее кликали сестричкой. Раненого того привезли в обед, она с утра работала в прачечной, и только заступив на вечернее дежурство, увидела его. На койке лежал крупный молодой мужчина, плотно обмотанный бинтами, а из его правого бока не переставая сочилась кровь. Оперировать врач, наверное, сможет только с утра, а потому ночью он оставался на попечении сестер, но шансов, что он доживет до операции, почти не было. Мужчина бредил, скрипел зубами, стонал и пытался ворочаться на койке. Это был вечер 1 сентября 1911 года. Ближе к полуночи она, подсвечивая себе керосинкой, подошла посмотреть. Ей казалось, что он уже должен был преставиться, но пациент лежал с открытыми глазами, и вдруг, ясным голосом позвал ее:

– Сестричка, ты грамотная?

Ксения ответила утвердительно, тогда раненый попросил перо и бумагу. Она принесла и записала со слов мужчины:

– Мардока Багрова я знаю с тех пор, как тот был членом революционного совета и, одновременно, агитом царской охранки. Его ждал партийный суд и, неизменно, – смертный приговор. Но утром того дня в одном из киевских кафе Багров имел встречу с человеком, который брался разрешить его проблемы. Мардок на ту встречу взял меня с собой подежурить в сторонке. Свидание состоялось, и я узнал того человека, с которым Багров встречался…

Знал он этого товарища со слов самого Багрова, который за день до этого показывал его на одном из политических митингов на Крещатике. Это был Бронштейн (Троцкий). Тот с марта месяца, после ритуального убийства двенадцатилетнего еврейского мальчика находился в Киеве и что-то готовил. Багров очень восхищался Троцким и называл его Ребе. Он не знал, что произойдет тогда в театре, но, когда Багрова оттуда вытащили, и побежала толпа, понял, что это было спланированное убийство. Тогда-то в толпе его и ударили в бок ножом, он успел повернуться и заметил лицо старого знакомого, с которым вместе из Симбирска добирался на хлеба в Киев, а потом и бродяжничал по ночлежкам и приютам. Имя его Федор, а фамилия Конюхин, он откуда-то из Симбирской губернии. На тех словах раненый сник и больше не пришел в себя, а к утру скончался.

Ксения ту бумагу хотела сжечь под котлами с кипящими простынями, но все же привезла до дьякона, которому доверяла, и от которого плохого не ждала. Было понятно, что того мужчину «убрали» как свидетеля утренней встречи. Сергею стало ясно, что убийцей в толпе был тот самый Федор Конюхин, его названый брат и родной сын тети Шуры. В тот вечер он ставил свечи и молился за две жизни: одну, сотканную из голода, вшей и тифа, и вторую, сшитую нитками мести, крови, возвышения и жертвенности. Они не отпускали его от себя, обе не сулили ничего, кроме вырождения, и эта сатанинская игра еще только начиналась. После 13 лет служения за знания церковной жизни, высокой веры, опрятности и совестливости Сергей Горелов в 1923 году был рукоположен иереем и стал «батюшка», «отец» и «Ваше преподобие».

***

23 апреля 1923 года состоялся Второй Поместный собор, больше похожий на коммунистический митинг. Пришло обновленчество – грех, предательство Христа. На следующий день, 24 апреля, Сергей был отстранен от служения и удален из Храма. Но, запретив служение, его не извергли из сана. Епископ Илларион наказал ему ждать отмытой от скверны церкви и сохранить себя для истинного служения, а Лахтинский приход со дня на день будет отнесен к числу обновленческих. Сам же епископ Илларион, богослов, проповедник и духовный писатель, на следующий год будет на Соловках.

В ту зиму Сергей сам себя расстриг, сбрил бороду, расчесался как народоволец, надел светский костюм и с первым теплом двинулся по миру, пока уже поздней весной 1924 года не добрался до Русского Севера. Был теплый летний полдень, когда он в сопровождении местного рыжего подростка-провожатого шел против течения по крутому берегу Емцы. Видно было далеко, и там, у самой воды, поверх перевернутой лодки виднелась фигура с длинным ивовым удилищем, а рядом еще и собака. Это был Гедеон, он в этот май, в теплые часы приноровился ловить ельцов. Рядом бегал лохматый, не вычесанный от зимней шерсти, Перчушка, который не гнушался этих маленьких рыбок, пусть и сырых, но очень жирных. Рыжий провожатый махнул рукой на дом Мелании и скачками кинулся назад, а Сергей пошел дальше, медленно сближаясь с фигурой с удочкой в руке. На подходящего Сергея рыбак никак не среагировал, да и собака не очень насторожилась. Мужчина, сидевший на скелете умершей лодки, даже в профиль был явно не из этих мест. Это было видно не только из-за остатков когда-то фирменного сюртука, а, прежде всего, из-за точно не местной осанки и не менее примечательной бороды. Рукава сюртука у мужчины были подкатаны, а руки, крепкие, с большими ладонями, были развиты явно не на рыбных промыслах и не ремеслом кузнечным. Сергей первым поздоровался. Мужчина воткнул комель удилища в щель между досок лодочного скелета и, повернувшись, поздоровался в той же манере. Удивительное сходство сразу бросалось в глаза, это было сходство с портретом личности, которая преследовала Россию с 1917 года, – Карлом Марксом: гением, учителем, провидцем и т.д. От Гедеона, конечно, не ускользнуло замешательство незнакомца, но представить их было некому, и Сергей, опять же, первый назвался. Мужчина, возраста уже почтенного, не назвался именем основоположника марксизма, а сказал просто:

– Зовите меня Гедеоном, – это вызвало удивление.

Гедеон ухмыльнулся в бороду и прямо спросил:

– Что, еще не встречали человека с таким именем? – Сергей кивнул.

– А значение этого имени понимаете? – Сергей опять кивнул и сказал, что по апостолу Павлу это герой веры, праведный Гедеон, персонаж Ветхого Завета, пятый по счету из Судей Израиля. Гедеон пригласил Сергея присесть рядом и, вроде как, в усы и бороду спросил:

– А с трудами того, кого в моем облике увидели, знакомы?

Сергей кивнул, ощущая себя прижатым. Гедеон спросил:

– Если мою растительность проредить и слегка причесать, скажите, на кого я тогда буду похож?

Сергей снова кивнул и без подготовки выдал:

– На М. Бакунина.

Гедеон улыбнулся, ему точно нравился этот человек, хоть тот и был духовного звания, но по своему имени и при небольшой фантазии тоже смахивал на Сергея Нечаева.

***

Так познакомились эти два совершенно несхожих человека. Их объединяло лишь одно – они оба были гонимые. Их знакомство не изменит действительность и не сотворит подвигов, но оно поможет прозреть желающим прозрения. Сергей хотел проситься поквартировать, он сам себя расстриг и сам себя определил не то ссыльным, не то высланным. Дома устроились за столом, на фоне стопок рукописей. Ульяна притащила здоровенный котел с крупными кусками весенней жирной семги, да ячменные лепешки. Для Сергея это было невиданным изобилием, и он с трудом вкушал, смиренно, как человек, умеющий усмирить свою плоть. Потом брусничный чай и мед лесной, давно хранимый и потому засахарено- белый. Гедеон все же сказал Сергею, что тот видом похож на известную фигуру, он говорил о Нечаеве. Сергей смутился. Когда он был студентом, в курительных комнатах и трактирах обсуждали катехизис революционеров, он, да и не только он, хотел быть похожим на автора-нигилиста из русского революционного активизма. Они тогда все стремились быть Рахметовыми – ригористами, неуклонно следующими своим принципам и внутренним установкам. Во что все это обрядится, станет понятно позже, когда их радикализм обернется бесовщиной.

Гедеон был очень далек от каких-либо мировоззрений и факторов, их формирующих, и равнозначно отдален как от политики, так и от религии. Ему было все равно, кто кем притеснен, кто голоден, а кто жирует. Он, наверное, не был гражданином, как, впрочем, и патриотом. Проба им прикинуться успеха не имела: в 1910 году он издал свою книжку под названием «Борьба с распиздяйством в нижних офицерских чинах». Книжка была замечена, но никого ничему не научила. Это была его первая и последняя попытка поучаствовать в проблемах социума и окружающей действительности. Его призванием была военная стратегия будущего. Мозг мужчины работал по каким-то своим правилам и законам, извлекая картинки из того, что мы считаем будущим. Он был готов выдавать то, что когда-то пытались делать волхвы, которых никогда серьезно и не слушали. Гедеон жил далеко от действительности и в реальном времени не был востребован. Гениальный ум может говорить о любых событиях и людях, рассуждать логично и нелогично, и радости находить в парадоксах, но не уметь вразумить современников. Сергей не отрывал взгляда от стопок с рукописными текстами. Гедеон исподволь наблюдал за ним, и вопрос сам собой пришел. Он обратился так:

– Батюшка, отец, Ваше преподобие…, – Сергей ответил просьбой называть его по имени, не переставая удивляться проницательности этого человека.

Вскоре с реки вернулись сын с невестой, да и сама Мелания. Начались денечки приготовления хариусовой и щучьей икры, копчения и вяления нерестовой рыбы, которую они потом гуртом, с соседями и родственниками, вывозили на продажу и сдавали перепродавцам. Ульяна их предупредила, что дома гость, потому они пришли уже умытые и причесанные. У Сергея сегодня было дежавю везде: хозяйка дома, женщина статная, с толстой косой и красивым чистым лицом была прямо-таки тетя Шура из детской жизни, его названная мама, любая мысль о которой теперь вызывала тянущую боль в груди. Сергей попросился в постояльцы на неопределенный срок, обещая платить регулярно и быть аккуратным. Мелания показала ему нехитрые хоромы, тоже с печкой. Сергей был согласен, и с платой договорились. У него вдруг родилось ощущение, что Господь привел его в дом, и здесь, на краю ойкумены, с ним должно произойти что-то важное. Он сегодня же напросился помочь развесить по вешалам рыбу на подсушку и подкрошить щепы на копчение. Внутри Сергей испытывал тихую радость и волнение, находясь рядом с этой женщиной и вдыхая северный воздух под стрекот первых птиц, прилетевших на гнездование.

***

Назавтра день был теплый. Ульянка вытащила свой горшок с проросшим в длину карандаша деревцем, и глазела на него. Гедеон встал с зарей, он старался писать при дневном свете, чтобы не тратить керосин. Сейчас он вновь работал с картами, которые вычерчивал сам, нанося на них меридианы и параллели, государства, острова и проливы. Все это он помнил до последней извилины рельефов и закорючек заливов. Когда утром это увидел Сергей, он был поражен – как человек одним карандашом мог нанести на бумагу карту мира не только с материками, но и с отметками глубин и высот? Человек тот явно был не от мира сего. Гедеон чертил и писал, но тут прибежала Ульянка с криком:

– Деду! Бабочка села на мое дитя, не будет ли она его кушать?

Гедеон ответил, не поднимая головы:

– Нет, детка, бабочка его только поцелует.

Сергея разрывало на части, ему хотелось пойти на улицу и почувствовать себя в чем-то полезным, а оттуда уже тянуло запахом ольхового копчения. В то же время он не мог оторвать взгляд от руки, которая выводила карандашом на чистом листе европейский континент. Гедеон не противился, что ему заглядывали через плечо, ему это не мешало, ведь основную работу по Второй мировой войне он уже закончил. Сейчас пришло понимание, что все написанное можно уместить в десять, ну в двадцать предложений. Операций, определивших исход этой войны, было девять. Интерес у Гедеона к тем, теперь ему во всем ясным событиям, зримо угасал. Он, безусловно, был убежден, что движение человеческого общества по планете определяется не техническим прогрессом и каким-то хорошим политическим строем, а войнами, которые есть проявление свойственной человеческой природе агрессии. Государство создает базу для агрессии в форме войны. Если война является неотъемлемой частью человеческой натуры, то полностью избежать ее никогда не удастся. По заключениям Гедеона, со Второй мировой войной закончатся на земле войны за рабов, что вел римский Пантеон, и начало которых восходило к правлению Октавиана Августа. С Третьей мировой войны начнется новый цикл, который ему был особо интересен. Это будет цикл бомбы. С этой точки начнет раскручиваться очередная стратегия, и это было то, над чем сейчас работал его мозг. Это и называется военной стратегией будущих войн.

Прошла, наверное, неделя, и как-то, под горячий кисель, они начали говорить об этом. Гедеон не отрицал, что Христос разрушил Рим, он действительно уничтожил то государственное устройство, но суть бытия, которая стремилась к паразитированию над человеком или народом, никуда не делась. Весь организм человеческий стремился к выживанию в виде одного посыла – порабощение себе подобных, что, конечно, очень далеко от заповедей любви. Бог дал людям возможность самим избавиться от недугов рабовладения, на то ушли две мировые войны под штандартами с орлами и звездами. Нет войн справедливых или несправедливых, даже убивший единожды, из самой справедливой мести, становится убийцей. У крови есть группы и свойства, но нет ни национальностей, ни государственной принадлежности, ни политического статуса. Мотиваций, оправдывающих убийство, не существует. Результаты войн надо оценивать не по количеству убитых и раненых с той или иной стороны, а по объему пролитой человеческой крови. По приблизительной математике Гедеона, в Первой мировой войне без раненых погибло 12 миллионов, а во Второй погибнет 71 миллион. Если это количество умножить на средний объем крови у человека, а это пять с половиной литров, то получается 456 тысяч 500 тонн крови, это 9130 керосиновых железнодорожных цистерн. Гедеону это было совсем не нужно, он просто так подсчитал и, огласив это, оглушил Сергея. Тот сначала лишился дара вести разговор, только сопел и царапал ногтем мизинца сосновую доску стола. Потом, собравшись, с натугой спросил:

– А что еще за Вторая мировая война? Это откуда?

Гедеон ответил без жеманства, сказав, что такая война будет, а за ней и еще одна будет обязательно; Сергей почувствовал, что надо подышать. Во дворе дымилась коптильня на фоне клонящегося солнца, Перчушка лежал на прогретых за день досках, Ульянка сидела на завалинке и расчесывала гребнем волосы. Тысячи цистерн крови не вмещались в рельефы его умственных способностей, все слипалось в какую-то кучу, и Сергею вдруг показалось, что он не в той реальности, а этот лохматый человек вовсе и не человек.

***

Вернулся Сергей в дом с блуждающим взглядом, он вроде смотрел на Гедеона, а вроде и нет, но тот сказал, что надо. Объяснил, что Сергей не Хома Брут и находится не в гоголевской деревне, а он не Пан Сотник, а всего лишь профессор военной академии и даже статский советник в недалеком прошлом. Военная стратегия – это его профессия и суть.

– Вот у тебя же, Сергей, есть профессия?

Сергей, вдруг, неожиданно для самого себя начал рассказывать, как непросто он шел к рукоположению в батюшки, как старался быть нужным церкви, и как все это к сегодняшнему дню состоялось. Гедеон был внимательным, и в конце так, как бы отстраненно, сказал, что любой брошенный Храм обязательно превратится в языческое капище. В тот вечер они стали ближе.

Мелания к вечернему киселю принарядилась, надев блузку с вырезом и бусы. Еще, вроде как и без повода, кулебяку испекла. Сергей за ужином сидел с ней рядом и все боялся случайно руки ее коснуться. Под чай даже появился новый заварник, красный в белый горох. Во дворе убийственно пахло цветущей черемухой, а песчаный берег утопал в розовых цветах шиповника. Жизнь людям была дарована Богом, и украсть из нее весну не могли ни войны, ни вероотступники. На Русском Севере пела и расцветала жизнь.

Сергей понимал, что лишь Божьей волей он попал в этот дом, и по той же воле сидит за столом с гением. Гением, которого не восславят и не вспомнят, ибо «нет пророка в своем отечестве». Гедеон вдруг почувствовал себя за академической кафедрой и рассказал единственному увлеченному слушателю о том, чего еще не было: о битве за Москву зимой 1941 года, о сражении при Эль-Аламейне, о Сталинградской битве и штурме Берлина; он рассказывал еще, еще и еще. Мужчина называл фронты, корпусы и дивизии всех сторон и участников, анализировал ошибки и просчеты атак и контратак, называл имена маршалов и фельдмаршалов. Не удержавшись, рассказал о прологе третьей войны, то есть о тех двух бомбах – «Малыше» и «Толстяке», – которые в августе 1945 года в один миг упокоят 140 тысяч жизней. Римский Пантеон проглотил своих последних жертв и подавился. Вторая мировая война окончилась.

Сегодня, в 1924 году, все эти рассказы Сергей воспринимал как откровение, постоянно повторяя про себя, что все по воле Божьей, сам уже не понимая, как же могли быть по воле Божьей те 9 тысяч цистерн с человеческой кровью. Все слилось воедино и, не перевариваясь совсем, ложилось тяжелым грузом в сознание. Гедеон, видя, что даже для одного слушателя это совсем неудобоваримо, пытался его как-нибудь разговорить, абстрагируясь от того, что будет. Вот, например, «О добродетелях».

Тем вечером они были на берегу с ведром теплой воды, Сергей поливал, а Гедеон скреб голову и бороду. Мокрым он походил то ли на бравого пирата Южных морей, то ли на забытого людьми жителя необитаемого острова, но явно выглядел моложе и даже озорно. Подошла Мелания, тоже с ведром теплой воды, и поливала уже Сергею. Она за эти две весенние недели даже улыбнулась пару раз, видимо, время пришло. Так вот, «О добродетелях». Тема власти для Гедеона была нелюбимой, но разряжала собственные представления о будущем. Сергей предложил по своему студенческому регламенту дискуссию, и мужчина ее принял. Темой стали добродетельные деяния русских правителей здесь, на Русском Севере. Вот, что поведал Гедеон: как известно, на Русском Севере не было крепостного права, черносошному поморскому крестьянству еще Иваном Грозным была дарована свобода. Они были государственными людьми, ведь первые верфи были заложены там вовсе не Петром, а еще Грозным. Именно на тех верфях строил корабли Иван Годунов. Петр I лишил их этих свобод, а также запретил поморам ловить рыбу и бить морского зверя. Впервые туда пришел голод, когда в пищу шли и гнилые деревья, и белый мох. Над местными коренными народами – самоедами, то есть ненцами – Петр просто глумился, даря их иностранцам как диких зверюшек. Промыслы он передал своим прибыльщикам и монопольным компаниям. Гедеон сказал, что Петр I – это главный исторический миф России.

***

Тиражировался миф о царе – просветителе, демократе, вожде, который прорубил окно в Европу и повел Россию к светлому будущему. Позже, примерно по той же схеме будут создаваться культы последующих правителей-диктаторов: вокруг одного – о его любви к рабочим и детям, другого прославят как великого спасителя, полководца и ученого, третьего – как великого реформатора, демократа и спортсмена, и т.д. Эти мифы возникали не в народной среде, их создавали специальные государственные структуры. На государственные средства им ставили памятники, придворные поэты и писатели воспевали их в своих произведениях, а в то же время цензура и карательные органы следили за тем, чтобы никто эти мифы не пытался разрушить. Цель любого культа личности – внедрение в людское сознание мифа о народной природе власти. И, как правило, чем мощнее был культ личности, тем чудовищнее личность оказывалась в реальности. Царь-плотник, который «из своих», пытаясь сотворить Петербург как главные морские ворота России, уничтожил все Поморье и разорил Архангельск. Но надо помнить, что если бы не тот самый Архангельск, то царь-добродетель еще долго бы играл в Воронеже своим потешным флотом. Тот флот, что он затем построил, начал разваливаться еще при его жизни, а потом окончательно помер. Кто сейчас помнит о тех двух тысячах золотых червонцев, которыми он выкупил у турков собственную персону, или о налогах, которые он вводил на мытье тела или цвет глаз? Дискуссии не получилось, Сергею стало как-то не до возражений. Он опять в мыслях пытался вернуться к воле Божьей и божественному происхождению власти. Лишь упомянув апостола Павла, услышал в ответ следующее:

– Апостол Павел, имя которого Савл из Тарса, не входит в число 12 апостолов Христа. Он был воинствующим фарисеем и участвовал в преследовании первых христиан. Основным источником информации о его жизни является новозаветная книга «Деяния святых апостолов» и, отчасти, послания самого апостола Павла. Отец Павла принадлежал к колену Вениаминову, однако имел римское гражданство, которое от него перешло и к сыну. Такой привилегии римляне удостаивали только самых верных своих прислужников. В «Послании к римлянам» апостол Павел пишет: «всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены», – Гедеон цитировал все без единой ошибки. – Это «Послание к римлянам» имело большие шансы быть зачитанным императору. Это было обращение к язычникам, которые распяли Христа и продолжали убивать его последователей, а этот апостол призывал к полной лояльности по отношению к власти богоборческой и диктаторской.

Было понятно, о чем говорит Гедеон: о тех, от кого бежит Сергей, а бежит он от власти безбожной и от тех, кто этой власти поклонился, к кому не взывают 40 закопанных живыми на Смоленском кладбище священнослужителей и поруганные мощи 48 гробниц. Закончил Гедеон тем, что церковью будут править не от имени Христа, а указаниями людей, которые найдут компромисс с осатаневшей властью. Дискуссия провалилась. Гедеон погрузился в начертание карт, а Сергей долго смотрел, как Мелания полощет на реке белье, а потом решил пойти и помочь подняться с тряпками.

Солнце клонилось к закату, молодые в уголке шептались и хихикали, Ульянка сидела рядом с Гедеоном и по слогам читала все тот же букварь, а на речном берегу, на старой лодке, в сумерках виднелись две фигуры, сидящие на расстоянии друг от друга. Вскоре все собрались за сосновым столом, пришел час киселя, да к нему пресных шанежек. Все было тепло и по-доброму. Гедеон, обладая даром видеть будущее на многие годы, совсем не обладал даром предчувствия. Ему казалось, что он живет в мире, который у него теперь будет всегда, да и не хотел мужчина ничего другого, забыв, верно, что ясновидцев, по большей части, всегда сжигали на кострах.

***

Утром Гедеон увидел, что Сергей в зеркале рассматривает свою нечаевскую бородку. Ему явно по-весеннему приукраситься хотелось. Гедеон усмехнулся и выдал речь:

– Помнишь ли, Сергей, о раскольнической закваске великого выходца из этих мест, М. Ломоносова, который говорил, что представители всех сословий платят особую пошлину, покупая право носить бороду, а священник – «любезный брат» – имеет от императора право на беспошлинную бородатость? – Было понятно, что это сказано в продолжение вчерашней дискуссии. Гедеон взял у Сергея зеркальце и, взглянув на себя, начал так:

– Вот я помню тот день и год, когда отказался от бритья, а тот, наверное, с юных волос ничего подобного не совершал, – и тут же спросил сам у себя:

– А может я и умру как он, в 64 года?

Маркс был младогегельянцем, с той философией он и творил свои революционные атеистические методы, хотя был уверен, что Гегель все рациональное в своем учении мистифицировал. Кстати, Маркс изучал Гегеля по книгам, которые раньше принадлежали так ненавистному им Бакунину, и на которого, как заметил Сергей, Гедеон тоже был похож. Лекция была изумительна и, к счастью, затягивалась. Вся эта чушь о законах эволюции, революциях и формировании общества была высосана из Гегеля. Сергей не читал немецкой идеологии и тем более «Манифест», и ему было сложно сейчас следить за мыслями Гедеона. Тот явно это почувствовал и сказал, что сейчас расскажет об интересном – отношении Маркса к России и народу, частью которого они являются:

– Точно могу сказать, что этот Мордехай – предтеча той самой Второй мировой войны, глашатай зарождающегося германского империализма. Они вместе с его соратником и соавтором выражали лютую ненависть к России, русским и большинству славян. Русские были «реакционным» народом, который мешал немцам ассимилировать славян. Эти слова у них записаны на бумагу: «Ненависть к русским была и продолжает быть у немцев их первой революционной страстью». В своей «Тайной дипломатии» Маркс утверждал, что «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжает играть традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями московского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира». В реальности, русские были единственной силой, которая соперничала с немцами за культурное влияние на славян. Маркс писал, что «Настоящие московиты, то есть жители Великого княжества Московского, большей частью монголы или финны. Название Русь изуродовано московитами, они не славяне и вообще не принадлежат к индогерманской расе, они пришельцы, которых требуется прогнать». Им виделось это не иначе как противостояние цивилизованного запада и варварского востока. К сегодняшнему дню ничего в тех мыслях не поменялось. Если первая война не решила всех проблем влияния и дележки, то и вторая не решит, а в третьей главным козырем будет бомба.

Приготовленную рыбу надо было везти в город, чтобы она не пересохла, да и в икорке чтобы не вылезло соли больше положенной. Сборы были хлопотные. Сергей тоже собрался; тут вдруг обнаружилось, что у Мелании скоро день рождения, да и у Ульянки тоже близко. Собирались на двух подводах, да еще и с невесткиным братом – Федотом, здоровенным и добродушным парнем. Коль поехал Сергей, Мелания осталась дома, там, в городе, уже как сложится, но обернуться можно было за 7-10 дней. Такие возвращения всегда были праздником, но в ту весну все вышло по-другому.

***

Гидеон, чертя границы и контуры новой войны, подписывал каждую карту «Бомба». Сергей в редкие у того перерывы пытался убедить профессора, что его дар не может быть утоплен в повседневности, и он должен послужить. Только вот кому и чему может этот дар послужить, он не смог даже сам для себя объяснить. В один момент убеждаемый смог ему ответить так, что продолжать уговоры не хотелось. Ответ был не эмоциональный и не требующий подтверждений, но очень даже убедительный. Он спросил у Сергея, как тот считает, что если будет провидец, что заявит о гибели всего живого по причине того, что вода неожиданно поменяет свой удельный вес, поверят ли ему? И второе: если людям долго внушают, что сахар – это яд, а один будет настаивать, что белый кристаллический сахар – единственный барьер на пути к предстоящей мировой пандемии, поверят ли ему? Возразить было нечего. В тот день Гедеон на дворе выложил короб из полешек, обложил его своими рукописными папками и, не колеблясь, запалил. На вопрошающий взгляд Сергея сказал, что это всего лишь 10 предложений, а он уже вступил на новый путь эры сражений, он должен был описать то, что сам для себя назвал бомбой.

Киприан притащил свежую новость: у дома местного уполномоченного ОГПУ стоит автомобиль – грузовик и там уже сутки гульба по полной, а солдат здоровенный нерусской наружности ходит с винтовкой, пугает штыком девок и хватает их за подолы. Шофер, тоже пьяный, спит в машине, а главный, весь в портупеях и с большим пистолетом на боку, из дома не показывается, с местными уполномоченными там резвятся, самогон им носят раз за разом, да сала и балыков симужных на закуску. Тут все всех знали, а зачем те приехали – не знали, видимо, тайный визит, но пока только пьют и безобразничают.

Приехали телеги, коней до завтра распрягли, да кормиться поставили, а телеги загружали до самых сумерек, все перекладывали, увязывали да приноравливались. Настроение было на подъеме, даже Перчушка прыгал вокруг телег, предчувствуя их дальнюю дорогу. За вечерним киселем все были торжественны и смешливы, даже Мелания вдруг заулыбалась, и в ее больших серых глазах снова начала появляться жизнь. Сергей все бегал причесываться, подливал Мелании да крошил ей шаньги.

Утром, чуть засветло, запрягли лошадок да тронулись. Гедеона не разбудили, он всю ночь с коленом промаялся, к утру лишь уснул, а раскачался к обеду. Мелания покормила его жирным рыбным супом, а он усадил ее рядом и по-отечески спросил, нравится ли ей Сергей. Она не ответила, мужчина накрыл ее ладонь своей и сказал без нравоучительных ноток:

– По всему – человек хороший, добрый и совестливый.

Мелания, смущаясь, ушла во двор. Она готовилась идти на речку полоскать белье. Гедеон смотрел на нее и думал, что у него так ничего толкового с женщинами и не получилось. Он редко о таком рассуждал, а потому легко успокоился и сел за свою ворожбу. Сегодня он должен закончить вычерчивать карту с расстановкой государств союзников и противников, готовых вцепиться друг в друга. А уже завтра откуда-то появятся даты. Он – стратег войны, наделенный даром Божьим читать войны. Пришла Ульянка в платьице, чулочках и потертых сандаликах:

– Деду, я, вроде, заболела, – сказала она.

У девочки был небольшой жар, наверное, застыла вчера, бегая по еще очень холодной воде. У нее наступил возраст почемучки, и она спросила:

– Деду, я знаю, что люди врут друг другу, а птички тоже врут?

Гедеон смотрел в ее маленькие черненькие глазки и понимал, как важен ответ. Он объяснил, что люди врут во благо, а птички и во благо не врут. Девочка закивала, она, наверное, и сама так думала.

***

Карту он уже закончил. Подумав, на ее полях написал: США, Россия, Франция, Китай, Индия, Пакистан, Израиль и Северная Корея. Вдруг громко залаял Перчушка, лай был мрачный и тревожный, как те раскаты грома из детства. По крутому берегу Емцы, прямиком к Мелании, сидящей на корточках у воды, ехал военный грузовик «Паккард». Он остановился, двое пошли наверх к дому, а у машины остался тот самый здоровенный инородец, привычно пьяный, и еще шофер, который тут же прилег на руль. Инородец подошел к Мелании, она поднялась, тот пытался штыком поднять ей подол, женщина отшатнулась. Тогда воин, держа винтовку наперевес, попытался другой рукой схватить ее за грудь, за что получил мокрой тряпкой. Пытаясь увернуться, он споткнулся на пьяных ногах, полетел вперед и наствольный штык вошел в грудь женщины. Она опустилась на землю уже мертвой. Инородец вытащил штык, ее льняная белая рубаха превратилась в кровавый саван. Тот начал хмыкать и приплясывать, пинать женщину ногами в обмотках и щупать груди. У местного уполномоченного, что был в потертой кожанке, в руках был сосновый дрын, которым он сразу попотчевал собаку. Гедеон сидел за столом, разговаривать с ним и не стали, приезжий комиссар, похоже волостной, положил на стол бумажку, подтверждая свои полномочия. Второй поволок профессора из-за стола, ударив его за сопротивление палкой по здоровому колену. Теперь идти мужчина точно не мог, и потому вниз его катили пинками и улюлюканьем. Перчушка пытался на них кидаться, и чудом увернулся от выстрела из нагана. Подбежали шофер с инородцем-красноармейцем, затащили Гедеона в кузов и, не дав сесть, кинули на доски. Тот не издал ни звука во время этих процедур. Машина тронулась, было не видно, но, похоже, Ульянка бежала следом, был слышен ее пронзительный голос:

– Деду, маму убили, деду, не бросай меня! – а потом только затихающий тревожный лай собаки.

Инородец со штыком сидел рядом, наблюдая, чтобы враг и головы не мог поднять, потому и не увидел верст этак через 20 две подводы, которые «Паккард» с легкостью обогнал. За второй подводой шел Сергей, увлеченно и напористо рассказывая Киприану, что, если будет война, то мы обязательно победим.

В деревне видели, что приезжал грузовик и слышали выстрел. Через какое-то время прислали на разведку мальчишек. Меланию омыли, переодели, мужики срыли могилку. Долго искали Ульянку, когда нашли, она была уже сильно хворая. Хотели с кладбища соседи себе забрать, так она развернулась и убежала. Через день стала жутко выть собака, она выла всю ночь, утром пришедшие к дому увидели скамеечку, на которой лежал букварь, а поверх его стоял тот самый горшочек с маленьким мандариновым деревом. Ульянка повесилась на тонкой веревочке. Висящая в петле, она казалось крошечной, а один сандалик упал с ножки и лежал боком. Бабы завыли, стоя на коленях, крестились и молились. Но мир не впал в ступор и не упал в обморок, над Русским Севером солнышко шло к зениту и согревало всех одинаково.