Штурман Йорика

Максим Фарбер

Штурман Йорика

Холодный ветер от лагуны; грязные, грубые и корявые камни под ногами. Ступни – все в царапинах. Платье, когда-то бывшее светло-серым, теперь заслуживает другого названия. Например, «серо-буро-малиновое».

Нис вот-вот перейдёт грань между явью и миром своих фантазий. Пока она бродит в окрестностях залива туда и сюда, фантазии эти становятся всё более мрачны и кровавы. Девчонке мерещатся пауки с большущими членистыми лапами; каждая фаланга ноги такого прожоры наполнена изнутри чем-то багряным, полупрозрачным.

Пауки набиваются в узкую пещеру (которой нет на самом деле – это лишь видение. Но временами нашей героине кажется, что и она сама в той пещере. Что монстры ползут по её рукам, по телу, по обноскам платья…)

Дочь полоумной бродяжки из Каймании унаследовала от матери склонность жить плохо – и мечтать о чём-то «нездешнем». Вот только мечты эти были много страшней. Нищенка Соль, по крайней мере, надеялась на лучшее. Искренне верила, что прилетит бесхозный ву-джет, и она станет его пилотом…

Нис знала – подобные грёзы сбываются; это самое страшное в них.

…Над мрачным городом, где льёт мутный серый дождь. Над тучей, оглядывая с высоты её изогнутый мягкий хребет – как будто перед тобой жирная гусеница. Над портом, где голые матросы-кайманы, блестя чешуёй, ползают туда-сюда по железным бокам нобль-джетов. Возятся сотый час, стирая водоросли, а подчас – и кал морских собак, с бортов, днища…

Да, тогда она умела летать. Но – никакой тебе романтики. Жизнь «сверху» была не менее унылой (да и вовсе – тошной), чем жизнь в Каймании.

…а потом – снова в город, туда, где море огней, где пунцово-жгучие вывески пополам с противной желтизной, и театры открыты всем взыскующим кордебалета пополам с канканом, и на рваных простынях в «синема» жирногубые тётки взасос целуют тощих лысых клерков, одетых почему-то в чиновничьи мундиры с фальшивыми орденами и звё…

Так, проехали. «Надо же когда-то успокоиться, Нис. Не всё накручивать себя».

…а потом – снова в город, к окраинам, где из-за редких домов вылазят стаи диких псов, с рычаньем преследуют тебя – и твой «Йорик», – а ты летишь над полосой жухлого песка, минуешь кабинки для купальщиков, постепенно вылетаешь обратно к морю… но прожорливые псы ещё гонятся за тобой. Вот они уже вбежали в воду, вот – отхватили планку от днища твоего аэростата… «Ну же, ну же», – молишься ты про себя, – «наддай, миленький! Не погуби. Ведь у тебя одна хозяйка – я…»

Тут молнией в уме вспыхивает жуткое осознание (Боже мой, как не ко времени – уж хотя бы дождался, пока погоня кончится, а тогда и семафорил бы!) «Если джет выбрал тебя, и не за душевные качества, самой тебе пока неведомые, а просто так, – кто сказал, что завтра он не изберёт другую? Так же точно: по прихоти. Неожиданно».

…Ву-джет набирает высоту. Собаки скулят, воют, чувствуя, что жертва ускользнула от них. Тем временем наша героиня, опершись ногой о жёсткую доску, меланхолично выковыривает грязь между пальцами, давит на щиколотке какую-то дрянь – то ли паучка, то ли…

(«А. Вот почему они тебе снятся, моё сокровище!»

Её пленяла эта возможность – смотреть на людей свысока. Быть подругой джета, и больше ничьей. Так же точно пленяет её теперь меррзкое, ррычащее самоназвание, которое хочется упоённо повторять: «сокровищ-ще». И то, что она говорит сама с собой, бедную Нис не беспокоит. Вот уж года три как не беспокоит… наверное).

Пока у неё был «Йорик», жизнь тоже не имела цели. Но, по крайней мере, какое-то подобие цели существовало. Все эти полёты – во сне ли, наяву… Желание обогнать злую стаю с окраин. А теперь псы её не трогают. Было дело – рвали, и довольно-таки жестоко, первый раз, когда она сюда забрела без сопровождения корабля. Но потом всё поняли, и отнеслись презрительно. Бывшая девчонка-штурман им не нужна. «Гау, гау», – рявкнул в лицо нашей героине вожак стаи; должно быть, это значило что-то вроде: «Ты и так уже в дерьме с головы до ног. Куда ещё нам тебя трогать!»

Как ни смешно, Нис угадала. Ву-джет оказался таким же неблагородным (в известном смысле – подлым), как любой захудалый нобль-джет. То, что он сделал… «Ой-й, ладно!» Теперь «Бедный Йорик» был для неё мёртв. Окончательно; навсегда. И нечему тут удивляться: джеты выбирают штурманов по своему желанию, а, поскольку у них не только (хе-хе!) ума нет, но и сердца, то… чем они движимы, когда решаются сделать такой выбор – темна вода во облацех.

«Ах, нет», – одёрнула она себя, – «ведь желёзки в его нутре какие-то имеются». Как любая лётчица в этом краю (пусть даже – бывшая!), наша героиня хорошо знала: некогда, до того, как ушли в Ледовый предел, мастера-резчики из лиги Томаса Крафта заложили во все шесть аэростатов по «саквояжу с секретами». Среди магических элементов, помещённых туда, была то ли жидкость, то ли взвесь, позволявшая деревянной «шкуре» чувствовать (горячая, навроде человеческой крови – хоть, конечно, сходство тут больше внешнее). Танис в сто двадцать пятый раз ощутила: к горлу подкатывает комок. Ей живо представился кожистый «саквояж» под шершавыми досками, и вся та полужидкая грязь, что в нём бурлит… Видок не для рафинированных натур, конечно… а сама она полагала себя женщиной утончённой, может быть, даже слишком. Жизнь на задворках не смогла изменить её… Ну, или скажем проще – не до конца.

«Тьфу, как же тянет вырвать!» Не потому, что картина, представшая перед мысленным взором девушки, родила в ней какую-то неприязнь к «Йорику», или ещё что; просто сама по себе была до ужаса неприятной…

***

Как нетрудно догадаться, «Бедный Йорик» имел форму головы. Точнее, каркас не имел – доски, из коих он строился, мастера прибивали в хаотичном порядке (хе-хе, ну и выражение!.. А впрочем… Что-то в нём таки есть. «Полная пустота», «счастливый тры …», – ну ты понял; и прочая «квадратура круга»). А на этих досках была натянута странная кожа. По-видимому, снятая с большого морского животного – может быть, тюленя-исполина, может быть, гиппокампа. И это явно была высушенная (а то и выдолбленная!) кожа с головы…

– «Черепушка», в общем, – сказал ей Мэйв. – Только вот ума, хотя бы капельку, не завезли.

– А в твоём «Джонатане», надо думать, ум есть?

Вместо ответа Мэйв распахнул люк, ведущий внутрь ву-джета. Чтобы Нис полюбовалась на обилие вещей, расставленных в кабине – там была и гитара, и нотный пюпитр, и какое-то странное, чахлое растение в горшке, и много-много курительных смесей, от коих шёл густой пряный аромат…

– Ясно, – хмыкнула девчонка. – Что в голове у капитана – то и у «Джонатана!» Не-ет, я в этом смысле попроще буду. Если мой «Йорик» хочет быть абсолютно безмозглым, то… не стану спорить. Единственное, что есть у него под лобной костью…

– Доской! – хохотнул юноша.

– Да, прости, доской… это я.

И, забравшись внутрь «черепа», она затеплила в крайнем правом окне масляную старую лампу. Встала так, чтобы Мэйв, взлетая, увидел её; кокетливо подбоченилась…

А потом подняла своё судно ввысь. «Я тогда была столь наивна, что гордилась этим: надо же – пилотирую. Самолично… Ка-ак звучит! Но вообще, если подумать всерьёз, тут есть чем гордиться…»

Было лишь одно «но». Тот факт, что «Йорик» ей грубо отомстил…

***

Вдруг кто-то вышел из круга света, лежавшего от неё в пяти шагах и тускло озарявшего пляж. Девчонка на миг вернулась в «здешнюю» реальность; поняла, что сбилась с дороги, и неплохо бы попросить о помощи. Если, конечно, не получит сапогом по заду (а если получит – так и что?!)

От нечего делать она стала любопытственно изучать мужчину. Высокий; плотный. Чернокудрый, одет в нелюбимые её цвета – пунцово-жгучее с жёлтым пополам. Изо лба у него торчали серо-зелёные антенны в добрый локоть длиной. «Мантид, должно быть. По отцовской линии… А вот матушка вполне могла быть человеком – и, кстати, это объясняет, почему он до сих пор не съеден!» Куцый плащ с меховым подбоем, пышный и противный. Грузноватое сложение (в любой другой период своей жизни она бы сказала, что такая мощная туша „придаёт ему важность“. Сейчас – просто думала «чего он та-акой толстый»).

– Меня зовут Нис, – она протянула руку. (Правда, мужчина её не принял, и девушка, смутившись, отдёрнула свою ладонь. Но он и это предпочёл проигнорировать). – Вернее, Танис. Танис Смуглоличка…

– «Грязноличка», сказал бы я, – пробормотал мужчина, и смешно пошевелил антеннами, будто сомневаясь, стоит ли доверять бездомной нищенке. – Мы и сами тут… кхе-кхе… не слишком в чистоте себя блюдём. Но всё-таки держимся, не пропали ещё. Даже – тусуемся, здесь вот, неподалёку. Хочешь к нам? Сегодня как раз вечеринка…

Она не ответила ни «да», ни «нет». Как-то уж очень всё равно было. Ну, тусовка. Так и что?.. По-любому, это – чужие люди, не слишком нужные ей. Да и Король (про себя она обозвала этого лидера прибрежной банды бомжей, почему-то, Королём) – в общем, Король вёл себя не совсем как надо. Усердно трещал антеннами, словно выискивал в окружающем воздухе что-то, способное скомпрометировать Нис. Какие-нибудь доказательства, что она – не та, кем кажется. («И то: я ведь не сказала ему всей правды»), – думал девушка, идя за бомжом. – («Не призналась, что лётчица!»)

Песочный пляж понемногу переходил в галечный; а вот и отвесные утёсы, которые Танис хорошо помнила – часто, во время оно, летала над ними. В нише между двумя скалами горел костёр; низкорослый урод-мутант, чем-то напоминавший большого облезлого кота, прыгал с одной лапы на другую, чтоб согреться.

– Коро-оль, – позвал другой бомж, чьи уши отвисли до земли, как у собаки. («А, значит, его и вправду зовут Король! Интересно получается!»)

– Ну, чего тебе, Худой?

– У нашей принцессы успех на Ютубе, – вступил в разговор третий житель побережья, с громадным багровым зобом и таким же багровым пятном на голове. – Сняла пару клипов, где засветилась с твоим… э… ребёнышем. Под бодрое «пам-парам-пам-пам».

– Я про неё не хочу даже слышать, – сказал Король. – А про ребёнка – тем паче, – но по его лицу было видно, что он доволен.

– Какой… э… спектакль сегодня замутим, ваше величество?

– Для красавицы ле-э-эди, – Король, издевательски растягивая слова, ткнул грязным суковатым пальцем в сторону офонаревшей Танис, – предлагаю поставить «Отелло»!

– «О! Тело!» – рассмеялся и поправил его урод.

Они начали суетиться, деля между собой роли («Ты будешь Маврой, а я Дезде… Ну этой, которую придушили!») Потом – запестрели костюмы, замелькали маски, доставаемые из пыльных старых чемоданов. Зобастый, сам тоже довольно-таки мощный плотью, в облачении ренессансной мадонны орал на весь закуток между скалами: «Кто зде-есь? О! Тело! ТЫ!!» – и кидался в объятия Королю, чья рожа была, за неимением морилки, смазана прибрежной грязью.

Худой и Большой, не обращая никакого внимания на актёров, трындели о своём («А гетры-то, гетры-то у принцессы в клипе – видал?! Знаешь, где достала? В цыганском таборе, с год назад, выменяла»).

Нис, как положено, прикидывалась, что находит во всём этом удовольствие. Улыбалась, даже смеялась, следя за комикованием Зобастого. Била в ладоши…

Но внутри – вся тряслась. То ли от бесслёзных рыданий, то ли просто – начинался очередной спазм. С тошнотой, с тяжёлой головой, с давлением в венах… «Откуда эти спазмы, чёрт их побери?» Ну да, шатаясь в хлипкой одежонке по окрестностям зимнего моря, нетрудно всякую вирусню подхватить… Может, даже не одну.

«Ёлки-палки, когда всё это кончится? Когда я смогу уйти?!»

Наша героиня не стала обращаться к мысли, вправду ли сможет . Реально; своими ногами. Главное – чтоб её отпустили. Чтоб, так сказать, разрешение было дано… «А там, дальше – неважно! Ежели грохнусь без чувств, значит, быть по сему. Полежу тушкой под утёсами пару дней; большое дело…»

Тем временем Король уже облапил своего дружка за шею. Со знанием дела (или даже – со вкусом ) давил его сонную артерию, приговаривая: «Так, так». Багровомордый стенал, выкрикивал что-то нечленораздельное и, в минуты, когда напарник всё же отпускал его, орал надтреснутым козлетоном: «Вы по-ойте мне иву, зелё-ёную иву!» Танис снова улыбнулась и фыркнула, прекрасно понимая, что в её теперешнем состоянии… ну и т. д. Король, очевидно, тоже всё это знал, но притворялся, забавлял девушку (просто – по инерции).

Потом Дедздемона резко – бедром – оттеснила протагониста за кулисы. Сняла парик; сама приняла облик Отелло. Пафосно произнесла: «Я с поцелуем отнял жизнь твою и сам умру, пав, поражённый, к твоему одру!» И – навсегда уже, кажется, стала Зобастым.

Нис вспомнила драмкружок в столице архипелага. Как-то мама Ассоль притащила её туда. Они видели матросиков, танцующих чечётку вопреки всем замыслам Шекспира. Видели доктора Фройнда, колющего Отелле транвилизатор. Нис подивилась, насколько у Зобастого, чёрт-те дери, лучше получается. Сегодня она даже готова на ночь с ним остаться, не за что-то, за просто так…

Но тут появился выгнаннный (уже, вроде) Король.

– Пойдём-пойдём, лапонька, – буркнул вождь бродяг. – Разговор интересный есть.

Тощий и Зобастый прыснули от смеха. Чуть не взвизгнули, восторгаясь, как их обдало крепкой, нажористой волной девичьего страха. Впрочем, Танис давно уже не обращала внимания, если кто-то питался её испугом. Она спокойно отдалась в руки бандита, ибо сопротивляться могла плохо – голод, холод и недуг (а также сонливость) сделали своё. Король потащил апатичную, почти дохлую, но такую желанную девчонку за уступы скал…

В городе было пестро от вывесок, холодно, ибо шёл дождь, и (как нелепо это ни звучало) душно. Не от жары – от человеческого пота. Лесса прокладывала головоломные виражи с одних неоновых авеню к другим; аэростат отталкивался от балконов и террас, будто от трамплинов, и взмывал к тёмным, набухшим страшной тучею небесам; горб тучи высился у Лессы над макушкой, и грозил холодом. Девица чуть не орала в голос от восторга. Её радовал этот полёт – долгий, мятежный и дерзкий, одинокий (не считая любимого джета!) И её радовало, что мало кто на земле видит «Шута». Ну так – пятно тёмное, разве что… А значит, ей пока дана свобода, и на глупых, грязных простолюдинов она способна плевать с вышины!..

В дальнейшем – мало ли что будет, но верный джет её не покинет; тут Олеся была стопудово

убеждена. А стало быть, ей выпала хорошая жизнь, полная издевательств над другими, блистательной борьбы, саморекламы – в этом довольно-таки грязном, захудалом мирке… Как минимум ещё лет десять. Там – посмотрим, ибо всё когда-нибудь приходит к ко…

Всё когда-нибудь кончается, кончилось и путешествие Нис. Король привёл её в комнату …точнее, Нис думала, что это – комната… которая была, по-видимому, частью пещеры в скале. Увидев (и ощутив ступнёй) настеленные на полу зверячьи шкуры, тряпки, а также выброшенные кем-то за ненадобностью грязные газеты, девчонка, как говорится, сто пудов уверилась, что за судьба её ждёт – и в тихой ярости закатила глаза. Нельзя сказать «она не привыкла» – за последние года три нашу героиню пользовали все, кому не лень. «Но – опять всё то же самое, с начала до конца? Чёрт подери, опять?.. Даже без самого что ни есть захудалого „спасиба“…»

– Ну вот и умница, – хмыкнул грузный бомж. – Правильно делаешь, что не психуешь понапрасну… гы-гы. – Он коснулся жёсткими усиками её лба; видимо, на языке Мантидов это что-то обозначает, она только не знала – что. И выпустил из объятий, давая упасть в не столь уж тёплые (потому что – мокрые) шкуры. «Господи, они что, писают на них?!»

Пока Король разоблачался, Нис не глядела на него. Она тупо уставилась в потолок, не думая вообще ни о чём. И, когда почувствовала его объятия,– тоже не думала. Её тут как будто не было. Вовсе.

– Здорово, – хмыкнул Король. – Слушай, просто здорово! Давно я не встречал такой… э-э-э… нормальной реакции у своих подружек.

Нис молчала.

Потом был сон. Вязкий, мутный (чтоб не сказать – «смутный»), прерывистый и не давший на самом деле отдыха. Открыв глаза среди ночи, она увидела рядом с собой храпевшего во всю глотку Короля. И предпочла снова погрузиться в дрёму.

Зыбкую. Страшную.

«Что лучше – жить, зная, что бывший симбионт к тебе жесток – или жить, забывшись в смутных грёзах… и не знать вообще ничего?»

А потом очнулась от пинка под зад.

«Ну вот. Я так и думала, что это в итоге воспоследует!»

– Иди от нас, – ухмылялись актёры (да, и смешной Петух тоже!) – Обратно, где песчаная гряда. Авось ещё какой-нибудь джет за тобою да прилетит; но мы в роли его выступить – пардон за каламбур! – не можем.

– Я те говорил, – прошептал Тощий в ухо Королю, – штурманша, пусть когдатошняя, нам всё равно не пара! Не-ежненькая слишком.

Танис вспыхнула:

– Это как, пардон мон ф… франсе? Я порядком огрубела, тут бродя.

– Вот и хорошо. Бродяжничай дальше. Будь ближе к жизни. Когда загрубеешь окончательно – приходи. Мы и примем тебя, гы-гы, в уборщицы! Чтоб мыть нужник, нам персонал, – это слово он произнёс, чересчур грассируя, – ой как требуется!

Сплюнув со зла, девушка поплелась прочь. «Да у вас персонала и нет на деле», – вертелось в её мозгу. – «Все вы – мойщики отхожих мест. Чужих, смердючих притом».

Труппа (или, вернее сказать, тусовка) громко орала, провожая навигаторшу….

Слушая шум ветра на берегу, Нис больше не чувствовала, что это – её верный, хоть и молчаливый, товарищ. Она представляла себе равнодушное существо, которое при всём желании не станет ей помогать. И – наглухо закрыла от него сознание.

Неподалёку от скал, где шумела компания придурковатых «нефов», на песке сидели какие-то гря…

***

Когда «Йорик» стоял в доке, на ремонте, были страшные ливни. Но, несмотря на это, Нис всё равно к нему приходила. Промокнув, как мышь. Припадала к жёсткой коже, обнимала свой аэростат, ныла – почти сладострастно (благо никто всё равно не видел). И разговаривала с ним. Долго, не заботясь, услышит ли ответ.

«Шут» был для неё как ребёнок. Глупый, эгоистичный, не любящий маму. Но всё равно – её детище. В какой-то мере он и сейчас оставался таким, просто наша героиня стала умнее.

Умнее и пессимистичнее. «Ох, Танис», – говорила она себе временами, – «это всё понты! На деле-то – давай уж правду – ты б хотела прошлое вернуть. Ыгымс?»

Ну а кто не хочет. Вот только жизнь – вечное настоящее. И её жизнь теперь – отнюдь не будни навигатора, а…

***

…грязные люди. С загорелой кожей. Один выкладывал вокруг себя непонятный символ – кольцо водорослей. Другие усердно собирали эти водоросли, наклоняясь над морскими волнами. Старухи (босые, как и она сама) по водорослям плясали, уныло напевая «Нэшка, нэшка, Нинимуша!» и «Юх, юб-юх!». Выглаживали эту мокрую, спутанную массу, превращая её в блестящие щитки…

Главный краснокожий позволил Нис подойти поближе. Коснуться его туго сплетённых волос, покрытых белыми клочьями перхоти. Нис улыбнулась – ей нравилось такое псевдо-доверие. После всего, что было раньше, это уже милость. И она принялась расчёсывать главного краснокожего…

Он урчал от кайфа. Сладостно ныл, как будто – величайшее удовлетворение в его жизни. Многочисленные молодухи – стройнушки, в основном – толпились за спиной у начальника вместе со своими малышами, тоже чумазыми и невероятно курчавыми. Девчонке пришлось (разделавшись с главным) заняться ими всеми. Пестрели белозубые улыбки на гладкой бурой коже – словно не в меру зрелые дыни полопались, демонстрируя хищные ряды своих семечек. Под эти непрекращающиеся оскалы, млечно-чеширские лыбы и буйный поток басовитого подддакиванья с угыгыкиваньем, Нис работала; потом – подошла какая-то грузная старушенция, молвила «мэд-вэй-ошха!» (чё ешё такое?!) и протянула жёсткий кусок лепёшки. С маисом. «Ты теперь у них своя, Нис. Не отказывайся от угощенья!»