Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Павлов
Престижное удовольствие: Социально-философские интерпретации «сериального взрыва»
© Павлов А. В., 2019
© Оформление. ООО Группа компаний «РИПОЛ классик», 2019
Введение в поп-культурную грамотность
Летом 2014 года в российский прокат вышел фильм «Домашнее видео» Джейка Каздана с Джейсоном Сигелом и Кэмерон Диаз, играющих Джея и Энни – семейную пару, жизнь которой стала рутиной. Это то кино, про которое, в принципе, знать необязательно. Это то, что обычно называется проходной комедией: посмотрели и забыли. Между тем фильм может быть полезен сегодня хотя бы тем, что в нем произносится одна очевидная, но не признаваемая всеми окончательно истина. По сюжету супруги, чтобы как-то разнообразить свою сексуальную жизнь, записывают «домашнее видео» – любительское порно, которое оказывается в облаке iPad’a. Проблема в том, что муж Джей – большой поклонник продукции Apple и, покупая себе каждый раз новую модель планшета, отдает всем родственникам, друзьям и соседям старые. Разумеется, все планшеты синхронизированы, и теперь у счастливых обладателей iPad’ов, от души подаренных Джеем, есть «домашнее видео» с Энни и самим Джем в главных ролях.
Осознав масштаб трагедии, Джей и Энни начинают обход и мчатся к своим знакомым, чтобы удалить с их планшета пикантную запись. Их друзья, Робби и Тесс, открывают дверь, и мы видим, что они чего-то стесняются, им отчего-то жутко неловко. Джей и Энни, предполагая, что друзья увидели то, чего не должны были видеть, пытаются узнать причину их странного поведения. После того как Робби и Тесс несколько раз проговорили, что очень стыдятся того, что делали только что, в итоге все же сознаются, что смотрели первые сезоны сериала «Во все тяжкие». Они оправдываются своей отсталостью в плане культуры и просят друзей никому об этом не говорить. Что ж, это очень показательный случай для современной популярной культуры. Он важен в двух отношениях.
Первое и очевидное – сегодня сериалы, в соответствии с требованиями нашего времени, не смотреть нельзя. Второе – для каждого сериала свое время. То есть, как видим, с сериалами можно опоздать. И здесь возникает соблазн предположить, что второе следствие как бы аннулирует первое: какой смысл знакомиться с данным конкретным шоу, если оно уже в далеком прошлом, так как последний сезон закончился пару лет назад, и теперь остается лишь смириться с этим и жить дальше? Но на самом деле второе утверждение совсем не упраздняет первое. Потому что некоторые сериалы сохраняются в коллективной культурной памяти дольше, чем другие. И отсюда вытекает третье условие, похожее на первое, но в действительности ему неравнозначное – есть сериалы, которые не просто нельзя не смотреть, а которые стыдно не смотреть. Иными словами, Робби и Тесс стесняются не столько того, что опоздали с просмотром очередного сериала, сколько своего невежества – они не знакомы с одним из самых важных феноменов популярной культуры. О чем с ними вообще можно говорить?
Что ж, настали такие времена, когда нам не нужно больше оправдываться, почему мы смотрим сериалы. Еще в 2000-е годы к сериалам как таковым, по крайней мере в России, было предосудительное отношение. Особенно со стороны поклонников кинематографа. Так, однажды я сильно удивился, когда один мой знакомый, заядлый киноман, с гордостью сообщил мне, что «перешел на сериалы». И хотя к тому времени сам я с удовольствием смотрел «Отчаянных домохозяек», все равно удивился такому повороту событий. Это был важный звонок: не то чтобы сериалы теснили кино, но их просмотр становился практически обязательным. Знакомый тогда отметил, что «Доктор Хаус», «Декстер» и «Побег из тюрьмы» обязательны для просмотра и современному человеку без них никак нельзя. Видимо, сегодня эта истина стала очевидной.
Мы помним, как некоторое время назад сериалы, все подстригая под одну гребенку, пренебрежительно называли «мылом». Теперь же сериалы в представлении тех, кто следит за тенденциями в культуре, настоящее искусство и легитимная сфера популярной культуры. При этом мы забываем, что «мыло» остается «мылом», а сложные сериалы – сложными. Другими словами, некоторые сериалы в действительности могут считаться искусством, но, конечно, не все. Но, так или иначе, сегодня в общении с друзьями и знакомыми нам нужно оправдываться в том, почему мы не смотрим те или иные сериалы, если, разумеется, их не смотрим. Вот где настоящая проблема. Можно ли оставаться приличным человеком, если вы все еще не посмотрели «Молодого папу» или «Мир Дикого Запада»? Ведь именно такие продукты задают тренд, в соответствии с которым сериалы стали считаться «ключевой формой современной культуры», как формулирует это культуролог Арсений Хитров[1]. Впрочем, так рассуждают примерно все, кто любит сериалы. Однако Хитров не идет так далеко, чтобы назвать сериалы «искусством», что очень рассудительно, потому что, утверждая это, мы встаем на очень зыбкую почву и рискуем навлечь на себя гнев эстетствующих консерваторов.
Не думайте, что таких нет. Например, французский исследователь кинематографа Габриэль Борцмейер придерживается довольно догматического взгляда на сериалы, утверждая: «И, к счастью, немногие утруждали себя доказательством того, что сериалы являются искусством, в противоположность тому, что происходило в эпоху завоеваний кинематографа. В определенной степени это связано с тем, что сериалы – не столько медиум, сколько формат, тогда как рассуждения об искусстве приучили нас отождествлять его с уникальностью медиаума»[2]. Борцмейер не просто обнажает свою позицию
Самое ужасное в том, что Борцмейер совершенно некритично оперирует словом «искусство», даже не предполагая, что само по себе оно неочевидно. Еще в 1980-е годы немецкий историк искусства Ханс Бельтинг заявил, что устоявшиеся «идеальные понятия искусства» на самом деле являются исторической мистификацией, и не существует никакой логики развития искусства[3]. А философ Артур Данто пошел еще дальше, заявив, что ситуация в искусстве на момент начала 1980-х годов характеризовалась полной художественной свободой[4] и поэтому «только интеллектуальное решение определяет, что является искусством, а что – нет»[5]. Дело не только в том, что Борцмейер не прав, потому что более проницательные авторы уже высказались об искусстве до него, а в том – и это самое ужасное, – что представлений об искусстве как о чем-то очень важном и давно устоявшемся все еще придерживаются даже интеллектуалы, не говоря уже об обывателях. Однако сериалы свидетельствуют об очень важном сдвиге в культуре: то, что раньше считалось досугом и развлечением, стало чем-то большим. И если учитывать мнение Данто периода 1980-х, то мой субъективный выбор сериалов для этой книги, который в том числе определяется моим личным вкусом, в определенном смысле делает все обсуждаемые мною продукты культуры «искусством», будь то престижный «Карточный домик» или «Эш против зловещих мертвецов», сделанный главным образом для фанатов франшизы «Зловещие мертвецы». Кроме того, респектабельность всему этому придает некоторая целостность анализа и стиля подачи материала, что я всеми силами старался соблюдать.
И поскольку в центре концепции этой книги две вещи – стыд и удовольствие, то она определенным образом наследует моей первой книге, которая называлась «Постыдное удовольствие»[6]. Тогда я пусть и с иронией, но рассуждал о тех феноменах культуры, которые мы любим (получаем удовольствие от их потребления), но при этом стыдимся этого. Теперь же ситуация стала совершенно иной, и она стала возможна благодаря сериалам. Однако категории стыда и удовольствия, которые концептуально объединяют обсуждаемую тему, не единственное, что связывает эту книгу с «Постыдным удовольствием». Оба текста близки друг другу методологически и содержательно. Во-первых, я обращаюсь к анимационным сериалам, которые обсуждал ранее. Но если в той книге речь шла о «Симпсонах» и «Южном парке», то здесь это совершенно новые сериалы. Исключение составляет текст про «Гриффинов» – заслуженных ветеранов телевизора. То, что я до сих пор не высказывался о «Гриффинах», досадное упущение, и потому я стараюсь это исправить. Ну, а сериалы «Рик и Морти», «Звери.» и «Конь БоДжек» были сделаны в новую эру качественного телевидения. Мультипликационный сериал для девочек про пони «Дружба – это магия» лишь сравнительно новый, но его мужская фанатская аудитория заслуживает внимания. Во-вторых, роднит обе книги то, что в первой я делал определенный акцент на жанр ужасов и на монстров, которые этот жанр представляют (вампиры, зомби, маньяки и призраки), посвятив теме целую главу. В этой книге я, чувствуя потребность вернуться к прежнему предмету, вновь сосредоточиваю взгляд на зомби и обсуждаю проблему андроидов/роботов, которые все чаще становятся героями сериалов. Наконец, в-третьих, то общее, что есть у двух книг, это попытка посмотреть на продукты популярной культуры с социально-философской точки зрения. Но если раньше я говорил о конкретных идеологиях, репрезентируемых в продуктах популярной культуры, теперь я рассматриваю сериалы, у которых есть то или социальное измерение. То новое, что появляется в настоящей книге, это ромкомы – часть культуры вообще и вселенной сериалов в частности, которую нельзя игнорировать. Тем более что почти все обсуждаемые здесь сериальные ромкомы – совершенно особенные как по форме, так и по содержанию.
Итак, почему же мы все-таки стыдимся, если не смотрим что-то из сериалов? Давайте примем за рабочую гипотезу следующее: сериалы в моде (пока еще). Однако проблема, во-первых, в том, что их так много, что мы просто не успеваем смотреть все, а во-вторых, в моде
Все ваши друзья смотрели «Игру престолов», а вы пропустили? Ну и как вы себя чувствуете? А когда в компании они обсуждают новый сезон, вы чем занимаетесь? Сконфуженно смотрите в телефон, как будто бы вам кто-то написал сообщение в «Телеграме» и нужно срочно ответить? Не видели «Рассказ служанки», «Мир Дикого Запада» или «Молодой папа»? А о чем же вы разговариваете на свидании? Анри де Тулуз-Лотрек – очень интересный художник, но вы уверены в том, что это то, чем можно щеголять перед девушкой или молодым человеком? Подождите хотя бы до второго свидания, а то есть риск, что оно не состоится. Говорить про «Доктора Хауса»? Немного поздно, вы не находите? А вот «Молодой папа» – то, что нужно. Точнее, было то, что нужно, два года назад… В сериале «Мужчина ищет женщину» мужчина стал встречаться с женщиной только потому, что сказал, что смотрит «Карточный домик»; оказалось, что она тоже видела этот сериал, и теперь они вместе. То есть
Таким образом, все эти сериальные продукты аккуратно распределены в актуальном культурном поле – от центра и ближе к краям. Следовательно, сериалы сами по себе выстраиваются в иерархию – от более легитимных и всеми признанных к менее легитимным и менее известным. Иными словами, нам не стыдно, что мы не видели «Лотерею», но если так и не добрались до «Во все тяжкие», то проблема есть.
В таком свете сериалы – это в прямом смысле мода. Раз они являются легитимной частью современной культуры, то находятся в фокусе внимания общественности – той, что сообщает в социальных сетях о своем опыте потребления предметов
Отсюда возникают риски и сложности предприятия писать книгу про сериалы. Сложность заключается в том, что наверняка нельзя сказать, какой сериал надо включить в книгу, а какой пропустить, чтобы привлечь читателя. В конце концов если писать только про скандинавские, британские и даже русские сериалы, то угодить можно немногочисленной группе зрителей. Риск же состоит в том, что книга про актуальные сериалы может устареть в течение года, если не раньше. Однако я решил рискнуть. И вот почему.
Куда лучше писать про классику – с ней точно не ошибешься. Именно поэтому американские исследователи пишут книги про уже состоявшиеся сериалы, которые все еще помнят. Например, очень важный сборник под редакцией Стэйси Эббот «Книга о культовом телевидении», в котором разные авторы предпринимают попытку описать те или иные сериалы как культовые – «Твин Пикс», «Баффи – истребительница вампиров», «Парни из трейлерного парка»[7]. Очень важно, что все обсуждаемые в книге сериалы в действительности являются культовыми, и их не так уж и мало. Таким образом, это очень удачный подход – выпускать книгу, которую целевая аудитория (фанаты) точно прочтет. Другие авторы пишут книги про сериалы, которые актуальны здесь и сейчас. Например, западные философы приглашали всех поучаствовать в сборнике эссе о «Мире Дикого Запада» в тот момент, когда еще не закончился даже первый сезон шоу. Кроме того, обычно такие книги пишутся целыми коллективами и только про один сериал. А если писать про определенный пласт истории сериалов, то одному автору в таком случае справиться сложно. Представьте сами: вам нужно даже не написать про сериалы, а хотя бы посмотреть все, что считается и/или может считаться топовыми продуктами, а затем те, что менее популярны, а кроме этого, мультфильмы, ромокомы, детективы и ужасы. Может ли один человек справиться с этим?
То есть, несмотря на то что логично было бы сконцентрироваться на уже проверенных хорошим вкусом шоу типа «Доктора Хауса» или «Во все тяжкие», я предпочел уделить много места тем сериалам, которых пока что незаслуженно обходят вниманием или даже уже обошли. Их могут смотреть, но они остаются как бы вне поля зрения широкой общественности. Например, я смог найти не так много текстов про сериал «Любовь» и не так много обзоров на «Мастер не на все руки», не говоря уже о «Красных дубах», про которые долгое время даже не было страницы в русскоязычной Википедии. Дело в том, что сериалам «Любовь» и «Мастер не на все руки» далеко до известности «Карточного домика» или «Игры престолов». Поэтому одна из основных задач этой книги – познакомить поклонников новой формы культуры с теми продуктами, про которые они, возможно, не слышали, а если и слышали, то почему-то так и не собрались посмотреть. Прочитав про эти сериалы, зрители сами смогут принять решение, стоят ли эти шоу их внимания или нет. Но как минимум знать про них было бы неплохо.
В 1987 году вышла книга культуролога Эрика Хирша-младшего «Культурная грамотность. Что должен знать каждый американец»[8]. Долгое время она числилась второй в списке национальных бестселлеров: конечно, с еще более провокационной работой неоконсерватора Алана Блума «Сужение американского сознания», которая возглавляла топ продаж, сложно было конкурировать. Кстати, в обеих книгах было кое-что общее, но речь не об этом. В тексте Эрика Хирша было много разных терминов, имен, дат, географических мест и т. д. С его точки зрения, чтобы современному американцу можно было нормально функционировать в обществе, требовалось знать как минимум пять тысяч различных понятий и имен, иначе человека можно было считать культурно неграмотным. И поскольку Хирш соглашается, что «культурная грамотность» имеет описательный, а не обязательный характер, то объем необходимых знаний и сами эти знания должны меняться. Несмотря на то что философы Уильям Ирвин и Джей Р. Ломбардо утверждают, что сегодня Хирш в лучшем случае включил бы в свой список Apple, но не шоу «Фонзи»[9], все же теперь от современного человека – и, что важно, не только американца – требуется что-то другое. Сегодняшняя ситуация с популярной культурой вообще и сериалами в частности заставляет нас предположить, что мы должны вести речь о том, что я называю «поп-культурной грамотностью». В самом деле, никто не осудит нас, если мы плохо разбираемся в творчестве Анри Руссо, но не знать, что такое Facebook, кто такой Квентин Тарантино и что «Секс в большом городе» прежде всего сериал, а не два полнометражных фильма, довольно постыдно.
К счастью, моя работа облегчается несколькими обстоятельствами. Дело в том, что в России уже писали про сериалы с научной точки зрения. Например, в 2013 году журнал «Логос» посвятил теме целый номер «Теория большого сериального взрыва». В выпуске можно найти прекрасные тексты про «Во все тяжкие» Кирилла Мартынова, «Как я встретил вашу маму» Лидии Михеевой, «Теорию Большого взрыва» Виталия Куренного, «Безумцев» Арсения Хитрова, а также две статьи про «Прослушку» – Фредрика Джеймисона и Славоя Жижека. Статья Евы Рапопорт посвящена анализу формы сериалов[10]. Однако самый важный текст, который вводит в общую сериальную проблематику, – это статья культуролога Инны Кушнаревой «Как нас приручили к сериалам»[11]. Автор вкратце обсуждает переход к качественному телевидению, а также, ссылаясь на текст Джейсона Миттела, рассказывает, что новые сериалы теперь характеризуются «нарративной сложностью», превратившись в серьезные драмы высокого качества. Если взять за основу эту идею, то лично я думаю, что «качественное телевидение» пережило три волны
Первая – это 1990-е годы. Это «Твин Пикс», «Секретные материалы»[12], «Скорая помощь» и «Секс в большом городе». Вторая – это 2000-е. Это «Клан Сопрано», «Клиент всегда мертв», «Остаться в живых», «Прослушка», «Безумцы», «Доктор Хаус», «Декстер» и «Во все тяжкие». Как видим, выпуск «Логоса» посвящен преимущественно сериалам второй волны усложнения. И поскольку этот пласт сериалов хоть как-то осмыслен, это стало еще одной причиной сконцентрировать основное внимание на третьей волне «нарративной сложности», которая начинается с начала 2010-х. Это «Шерлок», «Ходячие мертвецы», «Американская история ужасов», «Девочки», «Игра престолов», «Родина», «Карточный домик», «Больница Никербокер» и «Фарго». Как видим, по сравнению с 2000-ми ставки в плане качества телевизионной продукции повышаются.
Про «Молодого папу», «Рассказ служанки», «Мир Дикого Запада», «Однажды ночью» или «Озарк» пока ничего сказать нельзя. Это очень важные сериалы, и, скорее всего, мы запомним большинство из них, но выводы относительно их значимости все же делать рано. И если философ Кирилл Мартынов превозносит «Во все тяжкие» как верх драматического искусства в сериалах, то сегодня можно утверждать, что многие шоу если и не превосходят «Во все тяжкие», то, по крайней мере, могут встать вровень. Таким образом, то, что осталось в нашей памяти, формирует канон поп-культурной грамотности относительно сериалов. Это самые главные сериалы, которые не стыдно обсуждать на свиданиях или в приличном обществе. И да, в упоминаемом выше тексте Габриэля Борцмейера все называемые им сериалы смешаны в кучу – полнейшее невежество относительно поп-культурной грамотности.
Кроме того, про сериалы 2000-х вышло несколько переводных сборников эссе, о которых вкратце упоминалось выше. Это «„Симпсоны“ как философия», «Обсуждаем „Секс в большом городе“», «„Доктор Хаус“ и философия», «„Безумцы“ и философия», «„Южный парк“ и философия», «„Игра престолов“ и философия»[13]. А журнал «Логос» периодически возвращается к сериальной теме. Например, в 2014 году, кроме Борцмейера, в журнале были опубликованы статьи философа Дмитрия Кралечкина и филолога Тиграна Амиряна, а в 2015 году – текст культуролога Александра Сувалко про «Девочек»[14].
Однако этого не то что мало, но очевидно ощущается потребность цельного аналитического высказывания о сериалах.
Поэтому настоящую книгу можно считать скромной попыткой начать разговор о феномене еще более нового и еще более сложного «нового сложного телевидения». Но, разумеется, книга не претендует на всеохватность. Подход к анализу сериалов, который я использую, в большинстве случаев можно было бы охарактеризовать вполне традиционно – как «социально-философский анализ». Иными словами, мне не очень интересны качество съемки, игра актеров или монтаж, а также специальные термины типа «филлер» (вместо него я предпочитаю говорить о «нетрадиционных эпизодах»), но скорее то, как то или иное шоу репрезентирует социальное[15]. В некоторых местах я акцентирую внимание на жанре или на проблемах, которые сериал поднимает, а не на самом сериале, но в целом книга в ее целостности не выходит за пределы выбранного мною угла зрения.
В конце концов, кто такой социальный философ? Это тот, кто может увидеть проблему, неочевидное в очевидном или же просто эксплицировать идеи, содержащиеся в продукте, и попытаться с тем или иным успехом описать увиденное или обсудить источники происхождения проблемы и возможные пути ее решения, если таковые вообще имеются. Немецкий социальный философ Юрген Хабермас, обсуждая вопрос, что отличает интеллектуала от других носителей знания или публичных людей, сам же отвечает на него следующим образом: главное, что отличает интеллектуала, – это способность первым почуять важное[16]. Поэтому первый, кто увидит и опишет проблему, окажется интеллектуалом, в то время как журналисты, критики и эксперты будут лишь комментаторами обозначенной проблемы, какими бы профессиональными они ни были. И хотя это не совсем то, что имел в виду Хабермас, и мне не очень хочется употреблять термин «интеллектуал» в контексте авторского разговора о сериалах, еще раз проговорю, что важно хотя бы рассказать читателям и зрителям о тех сериалах, про которые они могут не знать. Этим решается проблема соотношения топовых сериалов и тех, что не являются популярными, но заслуживают того, чтобы их посмотрели. Однако рассказать о том, какие сериалы есть, мало. Нужно попробовать объяснить, почему мы должны обратить свой взгляд на них.
В таком свете социально-философский анализ не претендует на научную строгость, как, скажем, социология, которая требует жестко ограниченных рамок исследования, описания методов, гипотезы и богатого эмпирического материала. Этим социальная философия и отличается от социологии, что может предложить оценочное суждение. Скажем, Жан Бодрийяр, Фредрик Джеймисон или Славой Жижек могут не просто выносить аналитические суждения, но и быть предельно субъективными в своих высказываниях, которые к тому же носят оценочный характер. Поэтому социальный философ даже может позволить себе не столько быть субъективным, сколько полагаться на свой выбор как эмпирического материала, так и оптики, сквозь которую он будет смотреть на этот материал. В конце концов, я постарался придать какие-то рамки тому сериальному хаосу, что нас окружает, отталкиваясь от богатой эмпирической базы. В этом смысле сериалы оказываются лишь первичным материалом, с которым я работаю в рамках социально-философского анализа. При этом, несмотря на то что некоторые главы написаны относительно строго, в других я позволял себе небольшие вольности – как стилистические, так и содержательные, – руководствуясь заботой о читателе – чтобы ему было интересно, а иногда, надеюсь, забавно.
Но выбрать оптику рассмотрения – не то же самое, что подтягивать все сериалы к одной теоретической позиции. Очень часто философы рассуждают на тему культуры с точки зрения
Логика изложения материала такова. Первая часть объединяет социально-философский взгляд на популярные сериалы одинаковой тематики – про политику («Карточный домик», «Родина» и т. д.), исторические шоу («Табу», «Больница Никербокер» и др.), сериалы про Кеннеди («Клан Кеннеди» и «11.22.63»), про будущее («Рассказ служанки», «Штамм» и др.), а также главные английские сериалы («Шерлок», «Черное зеркало» и «Утопия»). Вторая часть посвящена отдельным ромкомам – «Мужчина ищет женщину», «Мастер не на все руки», «Любовь», «Девочки»; также в главу вошел проблемный текст, в котором рассматриваются современные сериалы, посвященные 1980-м. В третьей части речь идет про новейшие анимационные шоу – «Рик и Морти», «Конь БоДжек», «Звери.», «Мой маленький пони. Дружба – это мания» и классический ситком «Гриффины». В четвертой части обсуждаются сериалы про живых мертвецов («Ходячие мертвецы» и «Эш против зловещих мертвецов»), а также отдельные проблемы репрезентации зомби и андроидов в популярной культуре.
Некоторые сравнительно небольшие части материала публиковались до этого, но в книгу вошли в измененном и дополненном виде. Отрывки про «Карточный домик» и «Ходячих мертвецов» публиковались на сайте Кинопоиск. ру, про «Девочек» – на сайте «Бюро 247», текст про zombie studies был опубликован в журнале «Археология русской смерти»[18], а очерк про роботов вышел во втором номере «Социологии власти» в 2017 году[19]; отрывок из текста про брони (взрослых гетеросексуальных мужчин, фанатеющих от мультипликационного сериала про пони, целевой аудиторией которого изначально были девочки) был опубликован в журнале «Афиша».
И теперь, в самом конце, я хотел бы поблагодарить всех будущих читателей этой книги, которые, видимо, осознают всю важность сериалов. Я признателен более всего именно вам.
Ну что, швифтанемся?
Часть 1
Политика на маленьких экранах
Фрэнк Андервуд никогда не встретит Кэрри Мэтисон: «Черные паруса» и «Карточный домик»
Что общего у таких сериалов, как «Карточный домик», «Игра престолов» и «Черные паруса»? Все это сериалы про политику, причем политику как таковую. Однако, чтобы понять суть этих шоу, нужно отличать сериалы про политику от сериалов на политические темы, к которым относятся, например, комедия «На грани», драмы «Последний кандидат», «Герилья», «Родина» или фантастическая комедия «Безмозглые». Дело в том, что сериалы про политику необязательно концентрируются на политическом сюжете, но как бы показывают нам политику в действии – то, как она работает. В этом смысле политика становится основным образующим структурным звеном сериала. Конечно, мы можем симпатизировать тому или иному герою, получать удовольствие от насилия, обнаженных женщин или пытаться угадать, к чему приводят решения персонажа, но все же главной в таких сериалах все равно остается политика.
Под политикой в нашем случае давайте будем понимать борьбу за власть, в какой бы форме она ни выражалась – государственная должность, формальное или неформальное лидерство, материальные символы, определяющие легитимность правителя, и т. д., между отдельными личностями и группами людей, которые могут вступать в прочные или непрочные союзы ради конкретных целей. У каждого из таких агентов может быть собственная мотивация: общее благо, амбиции, обиды, обогащение, влияние и далее по списку. Если понимать словосочетание «сериалы про политику» в таком ключе, то генетическое родство шоу «Карточный домик», «Игра престолов» и «Черные паруса» очевидно. К ним можно было бы отнести и «Молодого папу», но проблема в том, что главный герой
Если мы согласимся с таким определением политики, то каждый из упомянутых сериалов оказывается посвященным данной теме, представленной в разных декорациях и с разными героями. И если мы посмотрим даже на наиболее близкую и понятную нам вселенную «Карточного домика», то увидим, что все происходящее там предельно нереально. Это почти научная фантастика в ее субжанре, именуемом «альтернативная история». В самом деле, государственный чиновник высшего ранга собственноручно убивает людей, пускается в самые смелые авантюры, компрометирует себя разными связями и остается безнаказанным – сай-фай как он есть. Грубо говоря, мир «Карточного домика» не менее вымышленный, нежели мир «Игры престолов».
Кроме борьбы за власть, у политики во всех этих сериалах есть еще одна важная черта: у нее есть отчетливо антропологическое измерение. То есть в противостояние во всех упомянутых шоу вступают не армии, классы, партии, какие-то институты или государства, а большей частью конкретные люди, у каждого из которых свой характер. Они могут заключать союзы, но и только. В этом свете, наблюдая за происходящим в этих сериалах, мы можем кое-что понять о природе людей, которые решают вступить в борьбу за власть. И чаще всего о человеческой природе мы можем сделать не самые утешительные выводы: люди жадные, корыстные, завистливые, хитрые, подлые и очень редко руководствуются благородными мотивами. И дело не в правдивости трюизма, что политика – грязное дело и в ней участвуют грязные люди, а в том, что, согласно этим сериалам, все люди таковы и, вступая в конкуренцию за то, чтобы реализовать свои цели, они так или иначе они показывают себя с худшей стороны. Ну, как с худшей? Скорее с обычной. То есть, несмотря на то что все упоминаемые качества имеют негативные коннотации, мы просто должны принять их как данность.
Хотя сегодня пираты кое-как представлены в массовой культуре (например, в 2017 году на большие экраны вышла очередная серия «Пиратов Карибского моря»), нельзя сказать, что это очень популярные персонажи. Вампиры («Настоящая кровь», «От заката до рассвета», «Страшные сказки» и условно «Штамм»), зомби («Ходячие мертвецы», «Во плоти», «Бойтесь ходячих мертвецов», «Я – зомби»), роботы («Мир Дикого Запада», «Люди») и супергерои (марвеловские «Люк Кейдж», «Джессика Джонс», «Железный Кулак») совершенно точно куда более востребованы, нежели морские разбойники. Тем удивительнее относительный успех «Черных парусов», которые продержались для сериала своей весовой и тематической категории очень долго. Дело в том, что через полгода после премьеры «Черных парусов», летом 2014 года, вышел первый сезон шоу «Череп и кости». Этот сериал про пиратов с Джоном Малковичем в главной роли фактически воспроизводил все те же самые находки, что уже были обнаружены предшественником. В том же году руководство компании NBS, выпустившей шоу, объявило о том, что «Череп и кости» не будет продлен. Но ведь персонаж Джона Малковича в образе пирата Черной Бороды делал почти то же, что и капитан Флинт, возглавляя пиратскую «республику» и управляя тамошним политическим процессом. Почему так произошло?
«Черные паруса», видимо, смогли стать популярными не только за счет тематики, сюжета, игры актеров и т. д., но и потому, что совершенным образом показали то, что уже который год пленяет зрителей, скажем, в шоу «Игра престолов». Разумеется, речь о той самой структурно присущей сериалу политике, а в узком смысле – о борьбе за власть, ставкой в которой является жизнь. Создается впечатление, что такими востребованными эти шоу делают именно спайка общей тематики и попытка репрезентировать политику, которая может быть понята и сегодняшним зрителем. При этом в «Черепе и костях» (и даже название отсылает к «Черным парусам») та самая политика была слишком выпячена, буквально била в лоб зрителю и вместе с тем не работала: рассуждения Черной Бороды о демократии не могли заинтересовать так же, как завораживала воля к власти капитана Флинта, за которой стояло нечто большее, нежели желание править.
Важно, что та политика, которую мы наблюдаем в «Черных парусах», все равно нас захватывает. В том смысле, что сериал не про современность, а про пиратов, и тем не менее мы отчетливо осознаем, что нас интересует не обогащение главных героев, но их окончательная победа, достижение их целей. В какой-то момент, например, каждый из лидеров пиратов осознает, что они, несмотря на все разногласия, должны стать единой политической общностью, чтобы противостоять официальным властям Британии, главная функция которых сводится к тому, чтобы подчинить себе не во всем подконтрольные территории. И хотя многие пираты ненавидят Флинта, они прекрасно понимают, что, если сдадут его голову, это нанесет удар по их репутации. Это очень важный момент для всего сериала, потому что здесь возникают основы публичной политики (создание образа и легенды), на которой на самом деле построен «Карточный домик».
Более того, нетрудно разглядеть во Флинте и Фрэнке Андервуде много общего: оба они руководствуются обидой, оба ориентированы скорее на разрушение, чем на созидание (давайте вспомним, что в пятом сезоне Фрэнк обвиняет Америку в том, что она сама виновата, что выбрала его президентом, и прямо в камеру признается: теперь его родине не поздоровится). Наконец, та общность, в которой действует Флинт, нестабильна. В любой момент пираты могут выкатить своему лидеру черную метку и сместить его с капитанского поста. Но уникальность Флинта в том, что он может не только потерять лидерство, но и заполучить его вновь, задействуя при этом людей, которые пользуются авторитетом у команды. Как это формулирует Джон Сильвер, который долгое время обеспечивал легитимность правления Флинта, «ты отдаешь приказы, а я объясняю команде, почему их необходимо исполнять». Андервуду в этом смысле приходится куда легче.
Но главное, что их роднит (и это же касается «Игры престолов»), это некоторая степень гомосексуальности.
Это тот момент, который уже выходит из структурногой тематики и является необходимой данью «духу времени», так как неизбежно присущ нынешнему западному политическому процессу: репрезентация нетрадиционной любви. Но если Фрэнк лишь время от времени позволяет себе эту слабость, то капитан Флинт всецело гомосексуален. Очень важно, что нам говорят об этом не в первом сезоне, и разрушение образа происходит уже к концу сериала. Флинт убивал, предавал, врал и рисковал жизнями людей лишь ради того, чтобы воссоединиться с любимым человеком и тем успокоиться? Не лучшее окончание сериала, каким бы благородным и политкорректным оно ни было.
Однако проблема «Черных парусов» оказалась в том, что в сериале стало очень много игроков, число которых расширялось с каждым сезоном. Если сначала это был конфликт между самими пиратами и официальными властями острова, где пираты ведут свою деятельность, то впоследствии масштаб соперничества разрастается фактически до международных масштабов. В игру вступают Британия и Испания, кроме них чернокожие рабы и так далее. Герои даже ездят по делам в Соединенные Штаты. В конце концов эта вселенная уперлась в свои «исторические» границы, новых персонажей было просто неоткуда брать, а капитан Флинт во всем этом хитросплетении сюжета отошел на второй план. И, таким образом, сериал пришлось завершить. Кстати, один из обсуждаемых сериалов весны 2017 года – «Табу» – на самом деле на общем уровне затрагивал все те же сюжеты, что и «Черные паруса»: противостояние Великобритании и США, конфликт между официальной властью в лице короны и зарождающимся капитализмом в лице «Компании», проблема чернокожих, участие женщин в политике, инцест и т. д. Но в конечном счете в основе всего лежит все тот же дух авантюризма, присущий главному герою, роль которого исполнял Том Харди.
Современные политические теории могут говорить о чем угодно – о видах лидерства, политических режимах, политической культуре или даже о типах власти. О чем они в качестве теорий говорят реже всего, так это о том, как все это работает в действии. Как это работало, работает или может работать, рассказывают история или политическая наука, но данные дисциплины делают это не так изящно и концентрированно, как, скажем, «Игра престолов». Это вообще лучшая иллюстрация для множества концепций классических политических философов – Платона, Аристотеля, Августина, Макиавелли, Гоббса или Монтескье. Не случайно в книгах типа «Игра престолов и философия» авторы в анализе сериала прибегают к помощи теоретической оптики Томаса Гоббса или Никколо Макиавелли[20]. В этом шоу мы можем обнаружить различные политические режимы, которые находятся в зависимости в том числе от географического положения страны, где правит тот или иной лидер. Это и делает сериал таким интересным, а не только обнаженные женщины, количество которых к седьмому сезону сильно сократилось. Здесь перед нами и тиранические режимы, олицетворяемые Джоффри Баратеоном и Рамси Болтоном, и тимархические режимы, олицетворяемые благородными военными типа Станниса Баратеона, и восточная деспотия, во главе которой оказалась Дейенерис Таргариен, и монархия, во главе которой некогда находился Нед Старк. Эти примеры можно было бы перечислять очень долго, и про каждого из этих правителей можно написать отдельную статью.
Проблема «Игры престолов» в том, что за счет богатства материала в ней можно разглядеть что угодно (фашизм, религиозный фанатизм и т. д.) и аргументированно доказать это с помощью примеров. Однако же в основе лежат все та же политика и природа людей. Почти каждый из героев предельно циничен, а если кто-то и руководствуется благородными мотивами, то расплачивается за это собственной жизнью, как то было с Недом Старком или Джоном Сноу. Конечно, создатели шоу – читеры, потому что за счет магии могут вернуть к жизни полюбившегося персонажа, как случилось с Джоном Сноу. Тем не менее любой, кто ориентируется на честь или добродетель иного рода, погибает, потому что в политическом мире «Игры престолов» выживают только коварные, подлые и хитрые люди, которые, впрочем, тоже не застрахованы от того, чтобы потерпеть фиаско. В конечном счете все действующие лица – такие же авантюристы, как капитан Флинт или Фрэнк Андервуд.
Другое дело, что Фрэнк и Клэр Андервуд в своем шоу в течение долгого времени фактически были единственными персонажами, способными обыграть кого угодно, а у капитана Флинта не так уж много конкурентов, которые могли с ним тягаться в силе и хитрости. В то же время в «Игре престолов» любой персонаж по коварству и уму если не даст фору Фрэнку и Клэр, то уж точно не будет от них отставать. Именно поэтому Фрэнк уже давно занял свой железный трон и просто удерживался на нем (покуда, как мы знаем, с него с грохотом не свалился), а в «Игре престолов» место главного символа власти все еще разыгрывается.
Между прочим, в этом контексте необходимо упомянуть еще один сериал, «Родина» – телешоу, в котором американская политика показана сквозь призму деятельности спецслужб. После того как герои сериала исколесили полмира, а сюжетная линия завела шоу в очередной тупик, цэрэушники Кэрри Мэтисон и Сол Беренсон наконец смогли вернуться на родину, чтобы защищать отечество от врагов внутри страны, а не за ее пределами. А вместе с их возвращением создатели сериала смогли реабилитировать и ключевую тему первых двух сезонов сериала. Однако эта тема отнюдь не терроризм, а политика. Никто не станет спорить с тем, что в «Родине» политики куда больше, чем во многих других американских сериалах. И даже не меньше, чем в «Карточном домике». Более того, «Родина» идеально дополняет или оттеняет «Карточный домик», представляя собственную версию американского политического процесса, того, в котором ключевую роль играют ЦРУ, АНБ, ФБР, а что касается публичных дебатов или прессы, то они фактически не имеют значения.
Поразительно, но во вселенной Фрэнка Андервуда почти нет представителей спецслужб, кроме разве что его охранников и тех, с кем он пересекается на официальных мероприятиях или ведет войну, как, например, с генералами, которые уходят в политику. Более того, едва ли не единственный персонифицированный представитель ФБР Натан Грин фактически работает на Андервуда, выполняя все грязные поручения. Фрэнк же занят выяснением отношений с кем угодно (с олигархами, конгрессменами, супругой), но только не со спецслужбами напрямую. А между тем в «Родине» проговаривается одна простая истина. В последнем эпизоде шестого сезона один из матерых цэрэушников, в итоге посаженный в тюрьму за измену и попытку покушения на избранного президента-женщину, еще не прошедшую через церемонию инаугурации, цитирует Грэма Грина, заявляя, что главным критерием политического здоровья нации являются спецслужбы.
Да и терроризм в «Карточном домике» появляется только в конце четвертого сезона, а в пятом становится разменной монетой в игре Фрэнка, то есть чем-то таким, что президент Андервуд использует в своих интересах. Посмотрев шестой сезон «Родины», мы понимаем, что Фрэнк Андервуд на самом деле столкнулся бы с очень могущественными противниками, не угоди он некоторым представителям ЦРУ. В определенный момент его могли бы уничтожить сотрудники той или иной силовой структуры. Но в мире Фрэнка практически нет места спецслужбам. В финале «Родины» нам показывают то, чего так старательно избегали в «Карточном домике»: агент ЦРУ Кэрри Мэтисон входит в противостояние с президентом США – между прочим, женщиной. В этом и кроется ответ на вопрос о том, почему в «Карточном домике» почти нет спецслужб, а мир сериала весьма условен и даже фантастичен.
Во-первых, известно, что спецслужбы играют очень важную роль в политическом процессе США (и не только). То есть, если бы Фрэнк Андервуд был таким всемогущим, каким хочет показаться, за него его недоброжелателей устраняли бы неофициально подконтрольные ему структуры (как то делает Натан Грин). А если бы он решил кого-то убить сам, в тот же вечер его обязательно посетили бы люди в черном. Но, конечно, Фрэнк знает простую истину: если хочешь что-то делать хорошо, делай это сам. Во-вторых, как бы ни расходились между собой во взглядах аналитик Сол Беренсон и оперативник Дар Адал (не говоря уже о Кэрри), оба руководствуются главным принципом – оберегать отечество во что бы то ни стало. Они не идеалисты, но у них есть ценности. В то время как в «Карточном домике» ценностям места нет. Политтехнолог Марк Ашер, писатель Том Йейтс или олигарх Реймонд Таск – такие же циники, как и Фрэнк Андервуд. Все они работают на себя, а не на родину. И даже журналисты пытаются изобличить Андервуда совсем не потому, что так должно, а потому, что такая у них работа, или же они просто-напросто желают построить карьеру. И даже если мы согласимся с тем, что у некоторых журналистов есть ценности, то этих персонажей не так много, а их функция для общего сюжета является вспомогательной.
Но все это имеет значение, если мы сравниваем сериалы, используя оптику «Родины». Если же мы сделаем то же самое, но в оптике «Карточного домика», картина будет несколько иной. Дело в том, что Фрэнк Андервуд честно играет в публичную политику. Он читает речи, выступает на дебатах, делает заявления и вообще соблюдает все демократические процедуры. И то, что он может найти лазейку, пойти в обход или надавить на кого-то, это издержки американской политической системы, благодаря которой и стало возможно то, что такой человек, как Фрэнк, пришел к власти. Поэтому обвинять Фрэнка в том, что он делает что-то не так, – то же самое, что обвинять политическую систему США в том, что она в корне порочна. В конце пятого сезона шоу Андервуд не лукавит, когда обвиняет конгрессменов в том, что они поставили его во главу этой системы, потому что всем так было удобно. Возможно, это вообще самое искреннее высказывание президента Андервуда, сделанное публично, и при этом ему не приходится шептать об этом в камеру, обращаясь к зрителям.
Однако акцентируем еще раз внимание на главном: в сериале речь идет о публичной политике, и в рамках этой игры Фрэнк делает все, что должен делать. Более того, те решения, которые он принимает, или действия, которые совершает, так или иначе все равно зависят от того, чем они обернутся в публичной сфере. В таком свете «Родина» остается всего лишь политическим сериалом, в фокусе которого – мир агентов спецслужб, лишь немного соприкасающийся с миром политиков. Тогда как «Карточный домик» до недавнего времени был сериалом про политику, потому что показывает, как авантюрист и циник Фрэнк Андервуд способен с оглядкой на публичную сферу сделать все, чтобы захватить и удержать власть.
В этом смысле очень важно ответить на вопрос: почему мы все еще смотрим «Карточный домик»? Казалось бы, Фрэнсис Андервуд, обидевшийся в начале первого сезона на то, что его «прокатили» с постом госсекретаря, уже давно отомстил всем обидчикам, успел завести новых врагов, отомстить им, стать вице-президентом, а затем и президентом и, наконец, к пятому сезону пойти на законные демократические выборы, а к последнему сезону – вообще умереть. Многие уже не помнят, с чего все начиналось, а наблюдать за тем, как Фрэнк не просто восходил к вершинам власти, а с успехом удерживал ее, все еще интересно. Почему?
Положа руку на сердце, можно сказать, что третий сезон «Карточного домика» обещал скорый конец сериала. По первым эпизодам было видно, что сериал выжимает из выдохшегося сюжета все возможное, чтобы сохраниться на плаву. Нелепая история с президентом Виктором Петровым и участие в сериале представительниц «Pussy Riot» скорее раздражали, нежели привлекали поклонников (некоторых – так точно). Возможно, не всех, но среди зрителей были отчетливо слышны голоса негодования и суждения, что сериал испортился. Однако четвертый сезон резко вырулил назад и заставил ядерную аудиторию шоу поверить в то, что Фрэнк Андервуд и его супруга Клэр еще не закончили свой поход.
В пятом сезоне не самый популярный лидер Фрэнк вступает в противостояние с американским любимчиком Уиллом Конвэем, благодаря своему коварству одерживает верх и становится-таки избранным президентом Соединенных Штатов. Удивительно то, что зритель все еще симпатизировал Фрэнку. А если не симпатизировал, то почему он все еще смотрел сериал? Ожидал провала? Ожидал, как отважные журналисты нанесли бы Фрэнку сокрушительный удар? Так они очень долго старались. Матерый журналист Том Хаммершмидт скрупулезно собирал улики против президента Андервуда. А Фрэнк долго ловко обманывал, шантажировал, манипулировал и даже, если очень надо, убивал людей, но все еще выходил сухим из воды. У Фрэнка есть существенный минус, который делает персонажа Кевина Спейси таким обаятельным. Как уже отмечалось, у него нет идеалов, как замечает журналист Том. Но есть у Фрэнка и существенный плюс – нет тех людей, интересы которых он должен был бы обеспечивать. Все, кому он что-то обещает, не могут оказывать на него давления. Поэтому он принимает решения самостоятельно и не озирается на класс олигархов. Но, как мы видили, закон и принципы публичности, о которых речь шла выше, все равно не позволили ему жить спокойно.
В этом смысле «Карточный домик» становится очень актуальным. Например, существует точка зрения, что после того, как президентом Соединенных Штатов стал Дональд Трамп, «Карточный домик» утратил всякий смысл. Однако это не так. Трамп наобещал столько и наговорил такого, что все ожидали с его приходом радикальных перемен. Как только он начал рулить американской политикой, то удалил с сайта Белого дома пункт про сексуальные меньшинства и тут же начал угрожать ликвидировать Obamacare. Что ж, гомосексуалы, кажется, чувствуют себя в США все еще довольно комфортно, а Obamacare никто так и не отменил. Более того, даже не самый привилегированный судья может заблокировать указ Трампа. Так, например, случилось с документом относительно мигрантов. Добавим ко всему этому то, что почти сразу с появлением нового президента в отставку пришлось уйти одному из ключевых игроков команды Трампа, и последний ничего не смог сделать. Конечно, в силах Трампа сделать многое, но все же. Что все это говорит нам о трампистской Америке? Политическая система США настроена таким образом, что, какие бы радикальные перемены ни хотел осуществить Трамп, они встретят противостояние в той или иной сфере и пройдут главным образом те проекты, которые покажутся компромиссными всем тем, кто готов сбалансировать трампистскую политику.
Как известно, Барак Обама очень любил сериал «Карточный домик» и писал в твиттере президента США, что очень сожалеет, что в реальности лидеру все дается не так легко, как Фрэнку Андервуду. Если Фрэнку приходилось иметь дело с глупцами и очень редко находить поистине сильное сопротивление, например, в лице Реймонда Таска, то в США люди, которые участвуют в политическом процессе, неглупые. Андервуд обвинит всю политическую систему США в том, что она коррумпирована. Но в том-то и дело, что нет. В чем Трамп и Андервуд похожи, так это в том, что они делают упор на публичную политику. Чтобы тебя выбрали избиратели, нужно попотеть – участвовать в дебатах, строчить в твиттер, выступать с яркими и зачастую пустыми речами, позировать перед камерами и всяческими способами доказывать, что ты – это то, что нужно Америке сегодня. У истоков восхождения к власти Фрэнк решал свои вопросы непублично и вполне был готов довольствоваться постом государственного секретаря. Однако, как только ему потребовалось участвовать в президентской гонке, Андервуд приложил максимум усилий, чтобы завоевать симпатии электората. Но на этом сравнение Андервуда и Трампа можно завершить.
Как только дело дошло до реальной работы, Трамп столкнулся с хорошо отлаженной политической машиной. Грубо говоря, американцы – очень прагматичные люди. Они выбрали Трампа, потому что понимали, что он – про риторику, а все те ужасные вещи, что от него ожидают, ему никто сделать не даст. В то же время Хиллари Клинтон и ее супруг Билл Клинтон куда ближе к образу Фрэнка Андервуда. Опытные игроки, они бы продолжали тихо делать свои дела в коридорах американской политики, ярко улыбаясь на камеру. В этом смысле «Карточный домик» должен был успокаивать всех американцев. Трамп – очень безобидный шоумен, а таких симпатичных чудовищ, как Фрэнк Андервуд, в Белый дом не пустят. Таким образом, «Карточный домик» выполняет функцию не только страшной сказки (вот придет Фрэнк, и тогда все попляшут), но еще и терапевтическую: Америка может спать спокойно. Американская демократия работает так, как надо. И там не так много лазеек, чтобы циничный Фрэнк Андервуд творил со страной все, что захочет.
И даже более того. Американская демократия, как выяснилось, в жизни работает лучше, чем на экране. В итоге известно, чем закончилась история президента Андервуда. Неуязвимость Фрэнка на экране обернулась уязвимостью актера Кевина Спейси в реальной жизни. И если президент Андервуд мог делать все, что заблагорассудится, то именно уничтоженная репутация Спейси уничтожила вместе с ним и Фрэнка. Так бесславно закончилась история одного из самых важных сериалов 2010-х годов.
История и капитализм: «Табу», «Больница Никербокер» и «Кризис в шести сценах»
Во многих исторических сериалах либо ключевой темой, либо основным фоном является капитализм. Посмотрите «Табу» (монопольная торговля и капитал), «Ад на колесах» (железная дорога и капитал), «Сын» (нефть и капитал), «Больница Никербокер» (финансирование медицины и капитал), «Подпольная империя» (незаконная торговля алкоголем и капитал), «Безумцы» (реклама, корпорации и капитал), «Кризис в шести сценах» (радикальные движения и контркультура борются с капиталом). Это лишь немногие из сериалов на историческую тему. Капитал очень часто является основным персонажем шоу на исторические темы. Загвоздка, однако, в том, что, репрезентируя современные социальные проблемы через историю, почти все эти сериалы перестают быть историческими. Но, видимо, по-другому сделать исторический сериал невозможно. То есть выходит, что исторический сериал невозможно сделать в принципе.
Как однажды заметил американский маркист Фредрик Джеймисон в первой же фразе своей книги о постмодернизме: «…Надежнее всего схватить понятие постмодерна как попытку исторически помыслить настоящее – в эпоху, которая первым делом забыла о том, что значит мыслить исторически»[21]. Эта фраза – лучший ключ к пониманию «исторических» сериалов последнего времени.
И хотя «Табу» – британский сериал, сделанный Би-би-си, действие в котором к тому же происходит в Лондоне, все равно он кое-что говорит о Соединенных Штатах и раннем капитализме. История такова. Джеймс Делени провел в Африке десять лет и теперь возвращается в Лондон. В наследство от отца ему достается залив Нутка, который может принести очень большие дивиденды его владельцу. На залив претендуют правительство Англии и руководство Ост-Индской компании («Компании»), кроме того, в деле замешаны американцы. Делени не намерен расставаться с тем, что ему принадлежит по праву, и вступает в противостояние со всеми этими силами одновременно.
«Табу» лучшим образом художественными средствами показывает процесс передачи эстафеты мирового лидерства Великобритании Соединенным Штатам. Дело не только в том, что Англия как раз проигрывала борьбу отколовшимся колониям, но и в том, что он прощалась с кое-чем важным – с «двигателями прогресса», по крайней мере, с тем, что под этим подразумевается в сериале. Конечно, прежде чем Британия уступит мировое лидерство США, пройдет продолжительное время. Но мы видим, как в «Табу» англичане расстаются с духом капитализма, который почти всегда идет рука об руку с прогрессом. Один человек оказывается более пронырливым капиталистом, нежели вся могущественная Ост-Индская компания. Право на монопольную торговлю с Китаем получат не те, кто на него претендовал, имея при этом все ресурсы и возможности.
Все те, кто посмотрел сериал, обратили внимание, что интерпретировать название «Табу» довольно сложно. Первое и самое очевидное понимание, конечно, связано с инцестом. Джеймс Делени когда-то состоял в интимной связи со своей сестрой и даже до сих пор в нее влюблен. И хотя она тоже его любит, возобновлять эту связь она не собирается. Но это всего лишь второстепенная сюжетная линия, и, следовательно, мы должны искать смысл «Табу» в чем-то другом, занимаясь допущениями, даже если сами создатели решили назвать сериал просто так, потому что это красиво звучит. Давайте будем считать, что сериал сам по себе нарушает табу в отношении социальных репрезентаций и исторических конвенций. Делает это шоу прежде всего относительно Ост-Индской компании, изображая ее как капиталистическую в худшем смысле слова.
Глава «Компании» настолько всемогущ и хитер, что вполне может конкурировать с короной, а кроме того, ведет себя как самый отъявленный тиран, заставляя сотрудников решить проблему с Джеймсом Делени и при этом угрожая увольнением. Кроме того, сериал утверждает, что «Компания» торгует людьми. Так, Делени рассказывает адвокату отца, мистеру Тойту, что приобрел судно, на котором ранее перевозили рабов. На что Тойт отвечает, что Ост-Индская компания таким не занимается. «Ну, конечно!» – саркастически реагирует Далени, а далее раскрывает всю схему работорговли. Этот необязательный эпизод с работорговлей появляется в сериале не только для того, чтобы демонизировать «Компанию», но и для того, чтобы теснее связать британскую и американскую историю. Великобритания – в фантазиях создателей сериала – должна разделить с США вину за позорные главы истории, связанные с рабством. Разумеется, повинны в этом капиталисты, но только не те, кого «Табу» изображает с симпатией.
Дело в том, что если до этого в США уезжали те, кто хотел бы спокойно исповедовать свою религию, а позже люди в поисках счастья (фильм «Далекая страна» Рона Ховарда именно об этом), то в начале XIX века в Америку устремились те, кто станет развивать капитализм – проститутки, бандиты, ученые и Том Харди в образе Джеймса Делени. Не случайно Делени не берет с собой старого слугу – символ прежнего мира. Разумеется, это очень сильное допущение, но именно такова фантазия сериала. В этом измерении он становится фантастическим, а не историческим, своеобразной версией альтернативной истории. «Табу» более других сериалов не способно воспроизвести историю или же просто-напросто даже не ставит себе такой цели. Если внимательно приглядеться к «Табу», то можно увидеть, как разговаривают, танцуют, поглощают пищу и т. д. одетые в старые костюмы современные люди. А Том Харди, кажется, так и не вышел из роли Бэйна и Безумного Макса и просто в старых одеждах разгуливает по Лондону как очень современный борец со старым миром, издавая странные, но обаятельные звуки. В конце концов, все социальные проблемы «Табу» – это очень современные проблемы (женщины, сексуальные меньшинства и т. д.).
Обычно бордели репрезентируются в популярной культуре как необходимый теневой спутник капитализма. Например, в сериале «Ад на колесах», в то время как строители железной дороги продают свою рабочую силу, женщины торгуют своими телами. То есть нам дают понять, что женщины эксплуатируются не меньше, чем пролетарии. Когда адвокат покойного Делени говорит Джеймсу про Ост-Индскую компанию, что не он и ему подобные перешли на темную сторону, а темная сторона поглотила их всех, Джеймс замечает: «В этом городе все – шлюхи, кроме тех, кто в действительности ими является». В итоге главным субъектом политического процесса «Табу» становятся проститутки (и сексуальные меньшинства, олицетворяемые секретарем «Компании», который любит наряжаться женщиной) и бандиты. Именно они поднимают возглавляемое Джеймсом Делени восстание против капитала и короны, уплывая в США на поиски лучшей жизни. Таким образом, «Табу» становится социальной фантазией в стиле ретро, воплощающей мечту Герберта Маркузе о том, что «великий отказ» совершат именно маргинальные социальные слои населения. Что ж, старый капитал проиграл. Да здравствует новый капитал. Но давайте двинемся дальше по истории.
Так, начиная с 1990-х годов, Соединенные Штаты производят по одному сериалу, посвященному медицине, каждый из которых в корне меняет наши представления о драматических телевизионных шоу. В 1990-е это была «Скорая помощь», в 2000-е – «Доктор Хаус», а в 2010-е – «Больница Никербокер». Поскольку «Клиника» это ситком, а не драма, то ее можно не ставить в этот ряд. Каждый из упомянутых сериалов повышает ставки и фактически упраздняет достижения своих предшественников. Что ж, кажется, «Больница Никербокер» стала одним из самых важных культурных продуктов нынешнего десятилетия. Сериал, если бы хватило на большее количество сезонов, мог бы конкурировать с такими шоу, как «Клиент всегда мертв», «Прослушка» и даже «Во все тяжкие».
В отличие от почти всех предыдущих шоу, «Больницу Никербокер» снимал один человек – Стивен Содерберг. В том же году, когда вышла «Больница Никербокер», целый сезон «Настоящего детектива» полностью поставил Кэри Фуканага, но он жаловался в многочисленных интервью, что снимать шоу в одиночку очень тяжело, и впредь он не согласится на подобные авантюры. Почти никто из серьезных режиссеров не берется ставить целый сериал. «Кризис в шести сценах» Вуди Аллена, по большому счету, полнометражное кино. «Удаленные» Брета Истона Эллиса тоже не в счет: это мини-сериал, каждая серия которого длится пятнадцать минут. Содерберг, не жалуясь, поставил оба сезона «Больницы Никербокер». Далеко не каждый известный режиссер, обладающий статусом автора, возьмется за такой большой труд. Фрэнк Дарабонт лишь начинал «Ходячих мертвецов», Мартин Скорсезе и Дэвид Финчер всего лишь задавали общую планку «Подпольной империи» и «Карточного домика», соответственно.
Итак, главный герой первого сезона шоу – Джон Тэкери (Клайв Оуэн). По сравнению с ним доктор Хаус – это капризный ребенок. У Хауса есть все – целый отдел, созданный под него, персонал, которым он может руководить и манипулировать, новейшая техника и препараты, а главное, покровительство начальства (с оговорками). Но ключевое отличие Хауса от Тэкери в том, что Хаус – циник и эгоист. Да, он спасает жизни, но руководствуется буквально своими интересами. Он хочет щелкать сложные «кейсы» как орешки, но не очень любит людей. Ему интересны загадки, а не лечение. Его сходство с Шерлоком Холмсом подмечали не раз: в первом эпизоде «Шерлока» Холмс почти что хлопает в ладоши, как ребенок радуясь «серийным самоубийствам». Обаятельный циник Хаус ведет себя почти так же.
Джон Тэкери – не циник, но и не самый обаятельный человек. Кажется, юмору в его жизни места нет. Если что им и руководит, так это страсть к познанию, попытка открыть что-то великое, что впоследствии поможет спасти жизни многим людям. И хотя он ходит по борделям и в целом его нравственный облик не такой уж и светлый, мы понимаем, что в том напряжении, в котором ему приходится трудиться, невозможно действовать иначе, кроме как стимулировать свой организм кокаином. В первом же эпизоде главный хирург больницы стреляет себе в голову, так что мы понимаем: его работа очень нервная. Тэкери принимает много рискованных решений, но он действует в общей логике прогресса. Радикально новое не может быть открыто без смелых экспериментов. Да, в самом начале ХХ века прогресс все еще был возможен. И совершить прорыв в той или иной сфере, не рискуя, было нельзя, о чем и рассказывает сериал. Для контраста нам показывают подходы в других больницах, где главные врачи опасаются сделать шаг в сторону от уже известных методов лечения, а экспериментируют настолько осторожно, что фактически делают свои исследования бессмысленными.
В отличие от других врачей, Джон Тэкери является символом не только медицинского, но и социального прогресса. Он уважает и больше всех ценит чернокожего врача Элджернона Эдвардса, который обладает передовыми знаниями в медицине. Доктор Эдвардс сам неоднократно идет на риск в надежде добиться результатов, а также, рискуя карьерой, принимает чернокожих пациентов в подвале больницы. Однажды водитель «скорой помощи» замечает Тэкери и Эдвардсу, что если бы люди знали, чем двое врачей занимаются в больнице, то даже лекарства не позволили бы себе давать. Впрочем, многие пациенты и впрямь не подпускают к себе доктора Эдвардса, но не потому, что он экспериментатор, а потому, что он чернокожий.
«Больница Никербокер» – до некоторой степени тоже слепок «исторической» эпохи. Сериал не рисует нам картину целиком, но мы видим, что если даже в таком передовом городе, как Нью-Йорк, все еще сильны расовые предрассудки, то что было говорить об остальной Америке, включая южные штаты? Эдвардсу не просто не дают работать и отказывают в повышении во втором сезоне, но также он терпит и личную драму: плебей, чернокожий, он не может быть вместе со своей любовью – дочерью спонсора больницы Корнелией Робертсон. И да, нам показывают, что даже женщинам из высшего света жилось нелегко – участь их была печальной. Корнелия, зачав от Эдвардса, делает аборт, выходит замуж за нелюбимого человека, и новая семья широким жестом хочет доверить ей курировать культуру – явно не то, чем она хотела бы заниматься. На протяжении всего сериала Корнелия делает все, чтобы помочь людям, – еще один агент прогресса.
И если в первом сезоне акцент сделан на личности Тэкери, то во втором ему отводится не так много места. Пока гениальный доктор Тэкери деградирует (где гениальность, там и безумство), нам все больше показывают существо капитализма. В отличие от расовых проблем, которые мы наблюдаем во многих шоу, в «Больнице Никербокер» хотя бы репрезентируется и классовое расслоение, лежащее в основе угнетения чернокожих. Капиталисты в сериале, как и обычные люди, разные – ретрограды, прогрессисты, глупцы и хитрецы. Но каждый неизменно ищет собственную выгоду. В конце концов, даже «прогрессисты» оказываются самыми аморальными людьми. Так что главный урок, который мы можем вынести из двух сезонов шоу, таков: если раньше нам давали понять, что прогресс и капитализм, вместе со всеми его противоречиями, идут рука об руку, то «Больница Никербокер» развеивает этот миф. Пока капиталисты решают свои вопросы, другие люди, не обращая внимания на классовые, расовые, социальные и религиозные предрассудки, прокладывают дорогу там, где, кроме них, никто бы не прошел.
Сериал объективно тяжело смотреть. Но не потому, что в нем предельно реалистично – гиперреалистично – показывают медицинские операции или поломанные судьбы главных героев. Сама социальная, а не политическая, картина Нью-Йорка начала 1900-х удручает. И именно поэтому «Больница Никербокер» – это гимн величию Америке. Посмотрев этот сериал, мы начинаем понимать, чем было это общество и чем в итоге стало. Глядя на положение женщин и чернокожих в США в начале ХХ века, можно понять нынешнее стремление американского общества к политкорректности. И потому такой очевидный акцент на проблеме чернокожих и женщин можно понять. Все это – та коллективная травма, которая излечится еще не скоро.
В одном из эпизодов «Больницы Никербокер» высшее общество обсуждает социальную обстановку в других штатах Америки, и кто-то из героев замечает, что, например, в Калифорнии никто ничего не знает о благородных домах Нью-Йорка, а на вопрос: «Как же они тогда отличают аристократов?» – отвечает, что там главный тот, у кого больше пистолет. В этом смысле сериал «Сын» некоторым образом дополняет социальную и культурную картину, нарисованную нам в «Больнице Никербокер». Действие шоу «Сын», поставленного по одноименному роману Филиппа Майера[22], преимущественно происходит в Техасе в том же самом 1915 году – немногим позже, нежели в «Больнице Никербокер». Это тот самый случай, когда в социальной среде ценится пистолет, а не порода, на что и жалуются нью-йоркские аристократы. Но дело даже не столько в «Больнице Никербокер». Так или иначе, «Сын» восполняет прореху в сбивчивом нарративе исторических сериалов: мы знаем, что было в США после Гражданской войны («Ад на колесах»), знаем про сложное положение Штатов в период Великой депрессии («Подпольная империя») и даже можем составить мозаичное впечатление о 1960-х («Безумцы») и 1970-х («Герилья»), не говоря уже про 1980-е («Красные дубы» и «Блеск»). Про репрезентацию происхождения нефтяного капитализма мы все еще знаем очень мало (большое кино не в счет).
В шоу несколько линий. Одна из них построена на довольно долгих флэшбеках. Главный герой истории Илай Маккалоу (Пирс Броснан) в середине XIX века был взят в плен команчи. Нам показывают, как он жил среди весьма жестоких индейцев и как, учитывая эти обстоятельства, формировалась его личность. Вторая и основная линия – Илай Маккалоу вырос жестоким, грубым, хитрым и безжалостным человеком. Поняв, что скотоводство в прошлом, он пытается построить нефтяную вышку на своем ранчо в Техасе и делает все, чтобы обезопасить семью и воздвигаемую им – или перестраиваемую – новую империю. На фоне территориального спора с мексиканцами за Техас он противостоит тем или иным силам, которые пытаются ему помешать.
Сериал «Ад на колесах» сильнее «Сына» в художественном и даже в проблемном отношении. Глядя на эпичность «Ада на колесах», мы видим сложное становление Америки, а также цинизм и аморализм, которые легли в основание американского общества. Однако «Сын» интересен тем, что фактически показывает, как тонко агенты капитализма чувствуют дух времени и те сферы, которые надо осваивать. Если местом средоточия капитала и сопутствующих ему проблем в «Аде на колесах» была железная дорога, то в «Сыне» это нефть, на которую делает ставку Маккалоу-страший. Правда в том, что Броснан Маккалоу не выглядит как человек, проживший сложную жизнь. Он картинно курит трубку, занимает красивые позы, чтобы лучше смотреться в кадре, и вообще выглядит слишком холеным. К несчастью, при просмотре сериала невольно вспоминается образ Дэниела Дэй-Льюиса из «Нефти» – вот уж кто действительно кажется пострадавшим человеком, который выстраивал свою нефтяную империю на крови и костях. Но хотя Броснан кажется в шоу немного чужим, это не мешает нам оценить его философию безжалостного капиталиста.
«Сын» вступает в сложные отношения с «Больницей Никербокер» в следующем отношении. В конце второго сезона «Больницы Никербокер» оказывается, что сын стареющего капиталиста, не понимающего, куда нужно вкладывать деньги, пойдет на многое, в том числе на преступления, лишь бы добиться желаемого – и своего добьется. Кто более беспринципный, тот и победит. В шоу «Сын» мы видим точно такой же, но зеркальный конфликт. В то время как сын Пит рассказывает отцу нравоучительные истории, Илай делает все, чтобы добиться желаемого. Илай привык решать проблемы с помощью насилия, и на этой почве у него возникает конфликт с Питом. Когда Пит говорит отцу, что, если все будут действовать, как он, цивилизации вскоре придет конец, Илай отвечает, что скорее цивилизация вернется к своим естественным корням. Ни дать ни взять – подход настоящего капиталиста. Если бы Маккалоу-старший прожил подольше или бы начал вести свои дела позже, Айн Рэнд могла бы слагать гимны именно ему.
Сериал Вуди Аллена «Кризис в шести сценах» в каком-то смысле тоже про конфликт отцов и детей и тоже про капитализм, который, правда, в кадре зримо практически не присутствует. Мы видим лишь тех, кто протестует против капитализма, империализма, расизма, сексизма и т. д. Лучше всего описать происходящее в сериале как «революционное брожение в среднем классе». Это шоу про то, как в сытый и консервативный пригород проникает контркультура и что из этого получается. Возможно, сериал получил не самые высокие оценки критиков и пользователей потому, что ему предшествовали завышенные ожидания: зрители очень хотели посмотреть, что в итоге сделает Вуди Аллен в формате сериала. Проблема в том, что режиссер остался верен себе. Оказалось, что он снял скорее не сериал, а обычное двухчасовое кино, разбитое на шесть частей по двадцать минут, а тема, которую выбрал для сюжета, не слишком актуальна. Но если быть более точным, то все же – не тема, а ее раскрытие и подача.
Ретрополитическая комедия – не то, чем можно подкупить широкую аудиторию. В то время как большинство сериалов на историческую тематику пытаются быть чрезмерно серьезными в попытках показать, через какие тернии пришлось пройти американскому обществу, чтобы хвастаться первым в истории чернокожим президентом, Аллен раскрывает проблему с присущей ему иронией и, конечно, самоиронией. Левых террористов он изображает глупыми попугаями, говорящими штампами, а скептических либералов – старыми ворчунами, которые, тем не менее, ближе к реальности. Режиссер упирает на комизм и из серьезной проблемы делает ситуационную комедию, в то время как вопросы, к которым обращается сериал, не такие уж и смешные. Не самый лучший трюк для привлечения внимания. Этим можно заинтересовать историков, политических теоретиков или социальных философов (всегда приятно в продуктах популярной культуры встретить ссылки на Председателя Мао), но не обывателей из пригорода.
Персонаж Вуди Аллена, Сидни Джей Мансингер – писатель, опубликовавший несколько романов, первый из которых («про практолога, который находит бога в самых неожиданных местах») был довольно успешным: автор до сих пор получает за него чеки. Кроме того, Мансингер работает над проектом телевизионного сериала и продает идеи для рекламы. Его супруга Кей Мансингер (Элейн Мэй) консультирует семейные пары на дому и там же ведет книжный клуб, куда приходят ее подружки. Их дети разъехались, и пара довольно хорошо проживает старость в пригороде. С ними живет Алан – сын друзей семьи. Родители Алана боятся, что он будет общаться с хиппи и наркоманами, и поэтому отдали его в хорошие руки. Алан учится по специальности управления финансами и собирается жениться на Элли – милой девушке, которая работает в художественной галерее.
Однажды ночью в дом Мансингеров проникает Ленни Дейл (Майли Сайрус) – молодая революционерка и террористка, которая умеет изготавливать бомбы и ненавидит капитализм. Ленни – родственница людей, когда-то взявших Кей к себе в семью. Поэтому Кей рада отплатить добром за добро и укрывает Ленни на время. Именно здесь и возникает конфликт. Ленни постоянно съедает продукты, которые Сидни приберегает для себя («Эту курицу я оставил завтра на обед», «А где креветки в бобовом соусе?», «Куда пропали голубцы?», «Она ест апельсины, которые мне привезла сестра»), а также критикует образ жизни и взгляды хозяина дома. Конечно, он – символ системы, патриархального доминирования, консюмеризма и пассивной критики (быть либералом и возмущаться действиями правительства недостаточно).
Ленни начинает вести леворадикальную пропаганду. Так, Алан проникается идеями Франца Фанона, стоявшего у истоков постколониализма[23], и в итоге влюбляется в Ленни и бросает свою не такую харизматичную девушку. А Кей читает и обсуждает в своем книжном клубе «Маленькую красную книжечку» Председателя Мао. С исторической точки зрения Аллен довольно точно изображает «интеллектуальные истоки» политической позиции молодых радикалов. В 1960-х, протестуя в студенческих городках, молодежь скандировала «МММ» – Маркс, Мао, Маркузе[24]. Правда, Аллен обращает свое внимание только на Мао, забывая о Марксе и Маркузе. Впрочем, последний тоже не так давно получил некоторое внимание, но уже со стороны братьев Коэнов. В фильме «Да здравствует Цезарь!» «доктор Маркузе» является идеологическим лидером голливудских коммунистов. Просыпаясь от старческого сна, он выдает философскую позицию марксизма и снова засыпает. Исторически Аллен куда более точен, нежели Коэны. Маркузе стал популярным позже 1950-х, и в тот момент, когда происходят действия «Да здравствует Цезарь!», «доктор Маркузе» не был таким уж старым. А вот Мао в «Кризисе в шести сценах» – персонаж, который отсутствует в основном действии, но неизменно его сопровождает. Более других – наряду с Францем Фаноном – молодые революционеры, а потом и старые обывытели цитируют Мао. «Если цели легко добиться, то это плохая цель», – заявляет Кей Сидни.
Примерно здесь стоит искать главный пункт социальной критики Вуди Аллена. Как говорил Мао Дзэдун еще в 1942 году: «В истории человечества всегда бывает так, что умирающие силы реакции бросаются в последнюю судорожную схватку с силами революции, и отдельные революционеры часто бывают на известное время введены в заблуждение видимостью мощи, под которой скрывается прогнившее нутро, и не умеют разглядеть суть врага: враг скоро будет уничтожен, а сами они скоро победят»[25]. Цель, которой, как показала история, невозможно добиться. Аллен посмеивается над былыми радикалами: чего они добились в 1960-х, устраивая революцию? Капитализм все еще процветает. И хотя это нельзя назвать апологией капитализма, все-таки режиссер скептически смотрит на любую попытку восстания против капитализма, которому, видимо, не существует альтернативы в рамках попыток исторической репрезентации.
Но дело в том, что прием «взрослые женщины-обывательницы читают Мао» уже был у Монти Пайтон («Сартр и домохозяйки»), а ведь интеллектуальная аудитория, на которую рассчитывал Аллен, все-таки ожидала хоть какого-то новаторства. И ради всего этого Джеймс Делени уплывал с горсткой социальных маргиналов на поиски счастья? Ради того, чтобы молодые люди в 1960-х проклинали империализм и цитировали Председателя Мао?
И ради этого Мао извлекал из себя глубоко философские афоризмы, чтобы потом стать источником иронии Вуди Аллена? Впрочем, уже ради того, чтобы Вуди Аллен назвал его «одним из немногих толстых китайцев, которых он знает», игра, определенно, стоила свеч.
Два взгляда на Кеннеди
В 2017 году тридцать пятому президенту Соединенных Штатов Америки Джону Фицжералду Кеннеди, известному в популярной культуре как «Дж. Ф.К.», исполнилось бы сто лет. Разумеется, весь мир с размахом отмечал эту дату. Сложно назвать другого американского лидера, к которому бы в популярной культуре относились с бо́льшим вниманием, нежели Кеннеди. Французский социальный философ Жан Бодрийяр вообще ставит его в один ряд с такими иконами популярной культуры, как Мэрилин Монро и Джеймс Дин (возможно, в этот ряд стоило бы включить и Элвиса Пресли – что объединяет всех этих людей, так это загадка их смерти и мифология, выстроенная вокруг их гибели). Бодрийяр говорит про это так: это была их
Как считает исследователь репрезентации теории заговора в популярной культуре Питер Найт, убийство Кеннеди стало «первосценой постмодернизма» в политике – оно на долгие годы определило координаты для функционирования медиакультуры. Упоминаемый американский марксистский философ Фредрик Джеймисон отметил, что убийство Кеннеди стало таким важным для истории современной Америки не потому, что на президента возлагали большие надежды (на момент смерти популярность Дж. Ф.К. была не так высока), но потому, что это стало «инаугурационным событием» для 1960-х и нескольких последующих десятилетий и имело далекоидущие последствия. Реакция на все остальные громкие убийства или покушения (Мартин Лютер, Малколм Икс, Рональд Рейган) строилась в соответствии с уже имеющимся опытом понимания, как про это говорить и как думать. Но, как отмечает Джеймисон, все это было блеклыми копиями того впечатляющего момента, отмеченного «шоком коммуникационного взрыва». Опять же дело не в том, что нация приобрела новый коллективный опыт восприятия доселе неизвестного события, но в том, что событие ознаменовало новую эпоху медиакультуры. Шестидесятые «…начались, можно сказать, с этой смерти, но не в силу этой утраты или динамики коллективного горя, а потому, что это был повод (как позже май 1968 года) для шока, вызванного коммуникационным взрывом, который мог и не иметь дальнейших последствий для системы, но в сознании все равно оставил шрам, нанесенный радикальным отличием, в какой-то момент осознанным, опытом, к которому коллективная амнезия бесцельно возвращается в более позднем забвении, воображая, что она размышляет над травмой, тогда как на деле пытается породить новую идею утопии»[27].
Вот всего лишь несколько примеров отражения убийства Кеннеди в популярной культуре. Оливер Стоун снял фильм про убийство Кеннеди в тот момент, когда еще пользовался уважением на Западе (американские СМИ в последние годы не жалуют Стоуна, особенно после того, как он снял документальный фильм о Владимире Путине). Картина «Дж. Ф.К.» в принципе стала одной из самых известных картин Стоуна. Например, другой его байопик про американского президента, «Никсон» с Энтони Хопкисном, не обрел такую же репутацию, как «Дж. Ф.К.». Кстати, все это подтверждает высказывания Бодрийяра и Джеймисона. Кроме того, про Кеннеди писали такие именитые литераторы, как Томас Пинчон и Дон Делилло. Написал про него и Стивен Кинг, текст в итоге лег в основу сериальной экранизации «11.22.63», о которой пойдет речь ниже.
Конечно, Дж. Ф.К. стал темой популярной культуры именно потому, что был трагически убит, так и не успев воплотить свои планы на посту президента. И во многом вся литература или же кинопроизведения на эту тему, так или иначе, строятся на версиях его убийства, зачастую имеющих весьма конспирологический характер. Более того, «убийство Кеннеди» стало синонимом самого понятия «конспирологическая теория», как отмечает Питер Найт[28]. В целом подробный обзор того, какое отражение получило убийство Кеннеди в популярной культуре, включая художественную литературу, можно прочитать в книге Найта. Исследователь замечает, что из массовой культуры тема убийства Кеннеди никогда не исчезала надолго. Однако книга Найта была написана в 2000 году, и вопрос состоит в том, остается ли Кеннеди для современного общества все еще важной фигурой, а если даже и нет, то актуальна ли теория заговора его убийства. Ввиду размаха, с которым отмечался столетний юбилей Дж. Ф.К., можно сказать, что он все еще важен. А что же с культурой? Здесь Найт тоже оказывается прав. Например, в апреле 2011 года на экраны вышел телевизионный сериал «Клан Кеннеди», а в 2016-м – упоминаемый выше «11.22.63».
И все же в 2017 году в популярной культуре интерес с самого Кеннеди сместился на его супругу Жаклин. Так, в феврале 2017 года в прокат вышел фильм «Джеки», который трижды номинировался на «Оскар», но не получил ни одного, а также продолжение сериала «Клан Кеннеди: после Камелота». Если учесть, что продолжение посвящено не Роберту Кеннеди, а Жаклин, то это кое о чем говорит. История начинается с убийства Роберта, и таким образом промежуток между смертью Дж. Ф.К. и Роберта фактически остается неосвещенным. Ясно одно: в 2017 году зрителям показывали Жаклин.
Но давайте вернемся к двум ключевым сериалам про самого Дж. Ф.К. Важно то, что они принципиально разные. Первый максимально реалистичный, исторический и претендует на объективность. «Клан Кеннеди» – это взгляд на то, как Дж. Ф.К. пришел к власти и в итоге был трагически убит. Второй – фантастический, драматический и, по большому счету, вообще не про Дж. Ф.К. Это субъективный взгляд, фантазии на тему возможности разобраться в том, что произошло 22 ноября 1963 года, до того, как это случилось. И хотя Кеннеди остается ключевой темой сериала и одной из главных проблем, все, что мы видим, происходит с другим главным героем. В этом смысле оба сериала как бы дополняют друг друга – объективный реализм уравновешивается субъективной исторической фантастикой.
Сериал про одну из самых любимых и популярных семей в США – семью Кеннеди – с успехом прошел на экранах американских телевизоров в апреле 2011 года. Восемь серий по сорок минут каждая зрители могли наслаждаться рассказом о персонажах американской истории – рассказом, который берет начало с выборов «Джека» и заканчивается убийством «Бобби». Хотя, надо сказать, в основном повествовании есть и флэш-беки в еще более далекое прошлое, например история о рьяном желании Джозефа Кеннеди-младшего стать президентом Соединенных Штатов. В целом это качественный телевизионный продукт со звездами первой величины.
Главный плюс сериала в том, что он жестко концентрируется исключительно на внутрисемейных отношениях и касается других тем лишь походя – для того чтобы показать, как повели себя герои в некоей ситуации и каким образом те или иные события отражались на их общей жизни. Так, в каждой серии речь идет о той или иной проблеме, с которой сталкивался Джон Фицджеральд Кеннеди, будучи президентом: об операции в Заливе свиней, о сегрегации, о конфликте с Эдгаром Гувером, о многочисленных интимных «тайных связях», в том числе и с Мэрилин Монро. Несмотря на то что в сериале зрителю показали и многочисленных любовниц Джона, и мафию, с которой у семейства была связь, и, пускай хотя бы походя, Ли Харви Освальда, в шоу все же нет ни изобличительных историй о том, кто же все-таки убил братьев Джона и Роберта, ни других конспирологических сюжетов, витающих вокруг клана. Все исторические события фильма – лишь фон одного сюжета.
Поделиться книгой: