Сказки из Тени, или Записки Пустоты

– Нет, ты…, ты слышишь эти голоса, они зовут меня. Пожалуйста, не отпускай, не отпускай мою руку…, и никогда не бросай меня!

– Не бойся, может это просто голоса ангелов.

Эльга улыбнулась. Ее внезапная истерия угасла, так же мгновенно и внезапно, как и вспыхнула. Она даже что-то хотела произнести в ответ, но именно в этот самый миг в его лицо ударил ледяной порыв совершенно черного ветра…, пропали все звуки и краски, и наступила пустота. И не было больше с ним Эльги, только гигантский черный экран наполненный пустотой, посреди которого висели пылающие красными всплесками, неоновые буквы: КОНЕЦ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

Иван очнулся в холодном поту, и еле дождался рассвета, он выпил пять банок пива одна за другою, совершенно не чувствую вкуса. Оделся как зомби. И пытаясь заставить себя ни в коем случае не спешить, тронулся в сторону овощного рынка. Кажется, весь этот мир тронулся вместе с ним… Старики в китайских спортивных костюмах, подростки в майках и шортах, толстые грудастые бабы в цветастых сарафанах, все наперебой пытались продать свой нехитрый товарец, расхваливая прелести экологически чистого натурального продукта.

Чахлая старушка – божий одуванчик, одетая в коричневую вязанную кофту, холщовую юбку до пят, и белый шерстяной платок стояла на том же месте, у ее ног ютился большой картофельный куль:

– Кому капусту, свежую капусту, – вещала она.

– А сны, бабушка. Я хотел бы купить у тебя сон. Можно даже просто половину, ту вторую, я был вчера здесь, отдам любые деньги, все, что у меня есть, у меня есть мало, но я отдам все…,– Иван упал на колени и заплакал как ребенок, навзрыд. Как, будто еще не понимая, что в этом мире всего никогда не хватит на всех, и всего за деньги не купишь.

– Ну что ты родиночка, – старушка ласково гладила его взлохмаченные после сна волосы. – Хочешь, капустки возьми, за так. Что же вы все молодые таки горемычные, – бабка вздохнула. А Иван, поднявшись с колен, не замечая больше никого, побрел домой, сжимая в руках подаренный бабкой зеленый вилочек капусты, безнадежно пытаясь вспомнить то название города, то лабиринты улиц, которыми вела его Эльга, в его незавершенном сне, купленном наполовину…

5

ВОТ ТАКИЕ СТРАННЫЕ СКАЗКИ рассказывал мой учитель русского языка и литературы. Его смерть, как и жизнь не была похожа на сказку. Про его жизнь я знал меньше, чем про его смерть. Даже имя его незримо стерлось из памяти, осталось лишь прозвище, данное ему нами – такими милыми в своей непосредственности и такими жестокими детьми, КИНГ-КОНГ. Большая обезьяна… Мне было тогда всего двенадцать лет, и я мало понимал взрослые разговоры, откровенно мне было на них наплевать, но все что говорилось про КИНГ-КОНГА, было для меня вовсе не безразлично.

– Его жизнь – череда потерь, – произносила громким шепотом учительница истории Эмма Поликарповна Друль, поправляя на своем мясистом носу узкие очки в серебристой оправе.

– Ох, если бы не эти шрамы, – томно вздыхала наша певичка, теребя кудрявый черненый локон на своей пухлогубой, большеглазой головке, Ниночка – учитель пения. По этой красивой легкомысленной особе вздыхали все ученики старших классов нашей, довольно средней школы. Мне было всего двенадцать, и я еще так мало понимал этот мир, но чувствовал, что даже в этом мире, где все взрослые лгут, а дети ничего не понимают, есть что-то настоящее…, и сколько лет тому, кого хочется назвать другом, совершенно неважно.

Почему я считал Кинг-Конга своим другом?

Вряд ли это легко объяснить… Это, и не нужно объяснять. Просто друг, ты это знаешь, и он это знает. Вы равны. Как я мечтал, чтобы он был моим отцом, кажется, он то же хотел, чтобы у него, когда – ни – будь, был сын, такой как я…

– У тебя все будет хорошо, Кирюша…

Настоящий друг, это когда тебе плохо, он рядом, когда тебе хорошо, ты хочешь поделиться с ним этой радостью. Когда его нет рядом, ты все равно знаешь, что он есть, твой друг. Таким человеком, для меня был Кинг-Конг.

Когда я узнал о его смерти, то не поверил, просто не хотел верить. Тогда мне стукнуло семнадцать, я уже многое понимал, но, это вовсе не значит, что хотел принимать, этот мир таким, каков он есть.

Дело было так… В нашу школу привезли две тонны оконных стекол для капитального ремонта, и конечно же ни какие районовские сметы не учитывали грузчиков, для того, чтобы это самое стекло разгрузить. Тогда, в нашей довольно средней школе, главенствовала сильно пьющая директриса, попавшая на столь ответственный пост то ли случайно, то ли в качестве наказания, понижением с ведущей партийной должности. Эта неопрятная женщина с вечными кругами у глаз, приказала отправить на разгрузку стекла школьников младших классов, а наш учитель русского и литературы, Кинг-Конг, в силу тонкости и хрупкости своего душевного мира, не мог позволить свершится столь вопиющей несбалансированности реалий, поэтому решил сам лично выгрузить – все две тонны чертово оконного стекла…

Никто не знает точно, что же тогда случилось, но все две тонны проклятого оконного стекла рухнули прямо на Кинг-Конга, а за его спиной стояли несколько младших школьников, все-таки пришедших помочь, кроме учителя русского языка и литературы, моего друга, не пострадал никто. Он взял на себя все, совершив небывалый подвиг нечеловеческой отваги и силы, не замеченный совершенно ни кем. Удерживая эту сползающую с кузова грузовика стеклянную махину. После своего неоцененного геройства он жил еще сутки, находясь в коме. В итоге, сильно пьющую директрису выгнали, но без скандала, заменив ее пожилым худощавым дедулькой в толстостенных очках, которому тоже было насрать куда катится наша школа, но он не пил…. А Кинг-Конга схоронили по тихому, на одном из центральных кладбищ нашего северного города.

И еще про его сказку, ту самую, которую я рассказал тебе выше, о человеке, купившем свой сон, ты помнишь… Сегодня мне бы очень хотелось задать вопрос, не своему учителю русского языка и литературы, а тому человеку, Ивану, Иван-сану:

– Почему ТЫ, молодой и сильный, не стал искать ЕЕ (Эльгу) дальше, а по-слюнтяйски отправился жевать свою никчемную жизнь, как вилок зеленой капусты, бесплатно отданный дряхлой старухой – судьбой? Я хочу на него закричать, может даже ударить, а он тупо, по бараньи, пялится в мои глаза, так долго, что на протяжении своих сегодняшних, теперь уже двадцати шести лет, я его наконец понимаю… «Кто же знает, куда ОНА могла его привести в ту роковую ночь, там во второй половине незаконченного сна, вполне вероятно была обычная БЕЗДНА, Дорога в Никуда. Ведь Эльга умерла. Он знал об этом, но, так – же как и я не хотел верить. Ведь легче было просто поверить в существование незаконченного сна и своей личной неполноценности, или возможную хорошую концовку, чем в неотвратимость свершившегося.

Второго моего настоящего друга звали просто – Леха… Его судьба была не столько ярка, но не менее трагична. В чем-то, она по существу напоминала событийную реальность принятую Кинг-Конгом. Он, тоже стал жертвой чей – то халатности, бездумного эгоизма, или просто несчастного случая. Александр погиб в армии, избежав горячих точек и стрельбы, он попал в самые суровые российские войска – стройбат… Они с другими бойцами возводили очередную дачу очередному армейскому генералу, когда плохо закрепленное бревно, соскользнув, ударило Леху-Александра по голове – прямо в висок, став по заключению доктора – контрактника, причиной Лехиной смерти. По другой, не официальной версии, его просто насмерть забили злобствующие деды.

Учась с ним вместе, мы часто представляли себя отважными первооткрывателями, исследуя территорию Логовой свалки, бродя среди разрушенных домов и ничейных дворов Костырева, заросших полынью, ромашкой и огромными слоноподобными лопухами. Это была ничья земля, иногда даже казалось, что это совершенно иная планета, чужая, неоткрытая ни кем еще галактика. Было время, когда два героя, десяти лет отроду, отчаянно бились со всей местечковой шпаной, не боясь ничего и ни кого, потому что стояли спиною к спине, отчаянно защищая друг друга. И это были мы… Но, вместе с уходом Лехи, пропал куда-то весь мой героизм. За прожитое до сего момента время, я так и не встретил того, кому бы смог, так же без раздумья доверить свою спину, или самую страшную тайну.

*

Обычный весенний солнечный день. Именно тот – с синейшим безоблачным небом, воздухом, наполненным самыми обворожительными и завораживающими запахами, возрождающейся жизни. День, сотканный из распускающихся почек лип. Звона ледяного ручья. Пения проснувшихся птиц. И, накатывающегося с неотвратимым блаженствием настоящего желтого тепла. Я, иду по Южной дамбе. Голова пуста – там ветер. В глазах – небо. В сердце – пустота, требующая немедленной заполненности. И тут, пошел дождь. Вернее, это только я так думал, что дождь пошел. На самом деле, его просто не было… Это я, плакал. Это мое небо прорвало. Потому, что умерли два таких дорогих мне человека, в долину Смерти, черной реки Стикс, ушли мои друзья. Я не знаю, откуда это пришло, мне стукнуло уже двадцать лет… И я, впервые пришел в церковь сам, в слезах и незаполненной ни чем пустотой в сердце, чтобы поставить заупокойные свечки за тех, кто умер уже давно, но для меня только сейчас… Не знаю, что подумали церковные старушки, что прочитали в моих глазах, меня просто невесомо подхватили за руки, подвели к нужным иконам и помогли расставить те самые заупокойные свечи, молча разделив мое горе, перекрестив, и отпустив из мира ушедших, в мир живых… все так же молча. Нужные слова не срывались с языка, они были в голове и сердце. Тогда боль не ушла целиком, то, что от нее осталось, навсегда превратилось в пустотелую серую тень, что шепчет иногда в минуты осеннего листопада, о том, что однажды все можно потерять. Но пока в этом мире весна, я хочу думать только о любви.

6

Моя любовь… разная, как времена года. То слепа, то холодна, она жжет, греет, возносит к небесам, но Боже, как больно оттуда падать, с периодичностью похожей на постоянство. Она уверяет, что она есть, даже тогда, когда я знаю точно, что ее нет! Ее душа – для меня загадка. Ее сердце – изменчиво как ветер. Ее настоящее имя, называть пока, слишком рано, чтобы, как ни – будь обозначить ее в этом повествовании, выберу всего лишь две одинаковых буквы, Юю (это не ее настоящее имя, просто частичка фамилии).

– Почему Юю?

– «Просто не понимаю, как объяснить, но теперь только именно так буду ее называть, Юю».

Юю, сама толком никогда не знала, чего хочет от жизни, поэтому так старалась брать от нее все, что возможно. Именно в тот момент ее эпикурейских исканий, ее путь пересекся с моим путем. Юю, это она мыла окна, ездила на двенадцатом трамвае, владела зелеными ведьмячьими глазами (по ее уверениям карими) и моим сердцем. Она никогда не говорила, но именно я был ее мальчиком для любви. И не путайте чувства с животным сексом, конечно же, у Юю был мальчик и для него. И еще – один не совсем молодой человек, что за все платил, не считая еще трех-четырех откровенных престарелых мачо, которые, просто водили Юю по шикарным ресторанам, дорогим клубам и званым вечерам.

Я встретил Юю в начале осени, и совершенно не заметил, как наступила зима. Время словно испуганная птица, с криком проносилось над головою, пропадая в свою неизвестность, возможно, всего лишь в теплые страны. Холодная, и бесконечная, целая половина года – короткий всплеск дня и тьма ночи. Зима. Снег снизу и сверху. Снег вокруг, но хуже всего, когда кажется, что он в тебе. Все в тебе состоит только из одного снега.

Мне не хватало Ее тепла. С приходом зимы Юю становилось все меньше и меньше. Она надолго выпадала из моей жизни, ведя какую-то свою, тайную жизнь. Все просьбы и требования воспринимались в штыки, утверждением, «что это мне слишком много надо».

Да, я жаден, корыстен и небывало эгоистичен.

Удивительно, но, устав думать про Юю разные гадости, я поверил в свою неправоту. Это уже случилось после того, как, вместе выпив в баре, неизмеримое количество пива в дикой смеси с Советским шампанским и апельсиновым соком, мы в очередной раз разругались, и по домам отправились врозь, как чужие, совершенно чужие друг другу люди.

Были пропиты последние деньги, поэтому я шел домой пешком, пьяно танцуя с метелью очередной романтичный медленный танец, глотая снег, увязая в сугробах. Нам было так хорошо наедине с метелью, она вела, я лишь галантно поддерживал ритм, из всех сил стараясь удержать равновесие и не уронить лица в снег, а все вокруг медленно сходили с ума. Мимо проносились серебристые «Мерсы» и черные «Буммеры», такие же, как и я, пьяные танцоры, бабки с мешками наполненными стеклотарой, я ни капли не удивился, когда из тьмы появилась фигура, закованная в камуфлу, бронежилет, армейскую каску, с автоматом в руках.

– Вам лучше туда не ходить, это не безопасно, – их стало уже трое, четверо…

Я улыбнулся и повернул в другую сторону, внезапно оказавшуюся нужной…

Добрался до дома на автопилоте, разделся и тут же заснул, только для того чтобы снова отправиться к Ней.

7

Зимой вечер и ночь так похожи … Они сливаются и их нельзя различить. Хорошо, что люди придумали часы. Но и часы иногда врут, или могут сломаться в самый неподходящий момент.

Я часы не ношу. Как много людей сейчас не носят часов.

– Почему? – спросите вы меня, или себя.

– Почему хочется свободы? Почему хочется забыться и потеряться в толпе …

Оставим решать эти вопросы кому – ни – будь очень умному, а я спешу …

Желтый свет фонарей, белые крылья снега, дырки в небе похожие на свечи – это звезды. Бархатно – черная ночь, или может быть вечер. Я не знаю – ведь я не ношу часов, и я очень спешу. Деревья – мерцающий иней, деревья – словно из сказки. Крыши домов в снежных шубках. Узкая тропинка прочь из-под ног, исчезает куда-то. Я уже спал, а ты позвонила – улыбнулась в телефонную трубку, рассмеялась и позвала, ты сказала, что хочешь меня видеть.

Боже, зимний вечер как в сказке. Мне так тебя не хватает….

Спящий город, сонные окна домов, напрочь закрытые глаза … И, кажется я один на земле.

«Нет, я не один. Я спешу к тебе…Юю».

– Эй, тропинка, куда ты меня завела? Где я, зачем ты обманула. Не надо шуток, не надо лжи, ведь я спешу к ней, – она меня ждет.

– Ложь, ложь, ложь, – ответила тропинка.

– Ну, вот я с ума схожу что ли. С тропинкой разговариваю, а она мне отвечает.

Да скоро и с деревьями заговорю и перееду в дом, где ходят люди в белых халатах, и решетки на окнах, и так спокойно – пока не кричат буйные соседи по палате …

Я стою. Я мыслю – значит, я существую. – «Я сплю или все это наяву? …бред, сон. Сон, но нужно спешить, ты ждешь…Юю, я знаю, что ТЫ ЖДЕШЬ…»

И так страшна эта ночь. Впереди грязно серый овраг с черными кляксами неизвестно чего – там так тихо и так хорошо, кажется, даже звезды туда не смотрят – не беспокоят.

– Где я?

– «А не все ли равно. Как хорошо и хочется туда вниз, и тропка моя туда бежит».

– Стой, – закричала Луна, – Тебе туда нельзя. Там дорога мертвых…

– «Ну, вот опять началось. Я вообще отвернусь …»

Теперь впереди огни – желтый свет фонарей, какие-то ларьки – остановка, и ящик с окошками подъехал – автобус еще называется, если побегу – успею к тебе. Ведь я знаю, что это – последний автобус.

Вот дом, в нем горит лишь одно окно.

Как я хочу, чтобы оно было твое.

Железные двери – холодные и мертвые. Ярко синий звонок, одно касание руки. Двери открываются без шума. Зелень (карих?) глаз, улыбка – подобная самому солнцу – твоя улыбка. И тихие, такие нужные слова:

– Я ТЕБЯ ЖДАЛА …

– Юю, – улыбаюсь я в ответ, стряхивая с себя осколки льда, и просыпаюсь…

8

Все так странно и запутанно в этой нашей с вами жизни, даже когда ты уверен, что у тебя что-то есть, то этого вполне может быть – совершенно нет. С Юю мы вместе учились в одном вузе, и по невысказанной договоренности не афишировали там свои чувства, конечно же, многие догадывались, стоило лишь поглядеть, как я на нее смотрю…, как жду ее прихода и каждый раз радуюсь новой встрече.

Знал ли я о том, что большинство слов сказанных мне Юю – ложь? Конечно же, знал, но я знал так же о том, что она меня все таки любит, по своему… Возможно кому-то это покажется извращением. Но вот такая любовь, замешанная на обмане, и самообмане, предательстве, притворстве, искреннем желании отдать или забрать последнее, обогреть и сжечь. Если посмотреть на все это совершенно с другой стороны, то это было ее простое человеческое желание – быть счастливой. Юю довольно рано догадавшись, что в нашем мире нельзя получить все сразу, словно детскую мозаику или набор цветных пазлов, слепила искомое благо из совершенно разных кусочков, взяв у разных людей недостающие ей для счастья части. Можно долго любоваться собранной из пазлов картинкой, но как бы, не была она совершенна и прекрасна, выпадение всего лишь одного кусочка, подобно вселенскому катаклизму, потому что, в одно мгновение рушит всю собранную с таким трудом картину целиком. Ты можешь собирать ее снова и снова, но она безнадежна, как разбитая и склеенная заново ваза, на нее еще можно смотреть, даже любовно созерцать, наслаждаясь издалека, когда не видно искусно замазанных трещин, но пользоваться ею в быту невозможно.

Только любовь делает тебя полноценным человеком, все восприятие мира меняется, и ты понимаешь, что больше не в состоянии довольствоваться малым. Или все, или ничего… Всего лишь один луч солнца, квадратный метр неба, или кусочек земли, этого не хватит, чтобы жить. Я не хотел быть частью мозаики, дополняющим общую картину чьего то счастья пазлом. Я так и заявил Юю, а она предложила остаться друзьями.

– То, что я могу простить любимой женщине, я никогда не прощу другу. – Мне не нужны такие друзья, – хотелось пафосно бросить ей в лицо, а я всего лишь шептал. Кажется, убеждая в этом вовсе не ее, а себя.

Мы, все-таки расстались… Первые две недели – был совершенный ад, а если по правде, последующие два года тоже. Труднее всего было не отвечать на ее телефонные звонки, а еще я видел ее везде: в толпе на троллейбусной остановке, в бакалейной лавке покупающей двести граммов голландского сыра, среди спешащих сумеречных прохожих, в чужих городах, в которых я был случайным гостем, даже у неба были ее глаза… Самое ужасное, что я не мог найти, то, что могло ее заменить, хотя–бы ненадолго. Перепробовав уличные знакомства, бары и излишне веселые компании, я поддался на авантюру друзей, попробовать продажной любви. Болтали мы об этом часто, даже те, у кого были постоянные девчонки и периодический здоровый секс. Треп, обычный пацанский треп, но что-то в этот раз пошло не так как обычно, среди нас не было никого из прекрасной половины человечества, ящик «Балтики» на пятерых, хорошее, демократичное пиво «№ 3», решает многие проблемы, но только не те, которые мы создаем себе сами. Безумный «Рамштайн», немецкий хаос в русской душе. Чья-то пьяная шутка с телефоном и случайно выбранным газетным объявлением, о предоставлении приятного отдыха для мужчин, ищущих ласки. Потрепанная черная «Волга» и три жрицы любви, к тому времени, нас осталось только трое…

Сутенеры, лысый толстяк и дерганный рыжий амбал, обожгли нас оценивающим взглядом.

– Товар смотреть будем, – осклабился рыжий.

– Будем, – согласился кто-то из нас троих.

– Ну что кошки, работать, – толстяк со скрипом приоткрыл дверцу Волги, откуда выскользнули три, вполне симпатичных молоденьких гурии, как мы и сказали диспетчеру: грудастая блонди, худощавая большеглазая брюнетка и явно крашенная, рыжая ведьмочка – хохотушка. – Если не понравилось, привезем других, – толстяк по залихвацки хлопнул блондинку по оттопыренной попке.

– Да нет, уже нравятся, все путем братан, – мой взгляд прикипел к милой брюнетке с ее большими, похожими на горные озера глазами.

– Деньги вперед, – рыжий сделал шаг в нашем направлении, пряча большие узловатые ладони в карманах своей балахонистой кожаной куртки.

– Кто-то из нас протянул ему заранее приготовленную пачку денег. – Как и договаривались, на всю ночь…

– За кошками приедем утром, – толстяк уже запрыгивал в машину, а рыжий детина все тормозил.

– Приятно повеселится, пацаны.

Но ни кто из нас, его уже не слушал. У всех троих взыграли гормоны, оставалась лишь маленькая локальная проблема, как разместится теперь уже вшестером в однокомнатной квартире. Под откровенные смешочки разрезвившихся путанок, мы просто тянули спички. Приятелям достались параллельные диваны в единственной комнате, а мне на выбор кухня или ванная, я выбрал ванную, вообще люблю воду и все чистое, даже если это просто секс с проституткой.

– Хочешь вина? – она кивнула. – Как тебя зовут? – она поправила кудрявую черную прядку, укрывшую на мгновение ее восточные глаза, настоянные на миндале. Посмотрела на меня как то по новому, задумчиво, что – ли.

– Энигма, – бросила, потупившись, на этот раз ее полные бархатные губки остались неподвижны, только расширившиеся зрачки улыбались.

– Я быстро, Загадка. Не бойся, я добрый, и немного знаю английский… Хм.

А ребята мои уже дорвались до сладкого, никаких тебе дурацких прелюдий, один самозабвенный трах. Они имели грудастую блондинку, и рыжую хохотушку в одинаковой позе, поставив девчонок на колени и зайдя сзади. Диваны скрипели в унисон, путанки вполне искренне стонали, создавая эффект стереозвука, дополняемый натужным страстным пыхтением молодых оголодавших парней. Между прочим, это здорово заводило, я схватил со стола раскупоренную бутылку «Токая» и бокал, и тихо ретировался, не мешая этой милой вакханалии.

Когда я распахнул двери ванной, в моих глазах полыхал настоящий лесной пожар, Загадка, сняв кожаную юбку, принялась за свою розовую кофточку, кружевные невесомы трусики, я снял с нее сам, а лифчик она не носила.

– Включи горячий душ, сказал я, отворачиваясь к двери, медленно раздеваясь сам, резко отказавшись от ее навязчивой помощи.

– А ты красивый, она стояла ванной, совершенно обнажена, так же как и я в эту минуту. В зрачках веселье, на полных бархатных губках задумчивая улыбка.

– Тебе это мешает?! – интонация моего голоса, после многообещающего начала нашего знакомства, прозвучала излишне грубо. Я протянул ей наполненный вином бокал. Она, сделав маленький глоточек, поставила его на стеклянную полку, облизывая губы с остатками помады.

– Совсем даже нет, – Загадка стушевалась, – Даже наоборот приятно, что Ты… такой....

– Можно я тебя вымою? – возможно, это даже для нее прозвучало странно, но она согласилась.

Не знаю, что стало с моим лесным пожаром, животной страстью, она никуда не ушла, лишь временно расплылась обволакивающим невесомым облаком, касаясь наших обнаженных тел, и мне казалось, что теперь я чувствую каждой клеточкой кожи. Медленно водя мягкой губкой и розовым пенистым мылом, присев я дотрагивался сначала до ее голеней, медленно поднимаясь по ноге выше…, нежно целуя каждый сантиметр вымытой, пахнущей теперь земляничной поляной кожи. Внутренняя сторона бедер, бритый лобок, плоский загорелый живот, небольшие крепкие груди с соцветиями шоколадных сосков, еще поцелуй и еще, сто семьдесят первый, и двести второй – ее шея, подбородок…

– Можно я поцелую тебя в губы? – Загадка, согласно кивает. В ее глазах испуг и сладкая истома.

Ее губы раскрываются, как два бесстыдных распухших розовых бутона, а я все никак не могу, ими насытится. Отрываюсь с трудом, на прощание, дотрагиваясь до них самым кончиком языка. Я обнимаю Загадку и усаживаю ее на краешек ванны, раздвигаю ноги и медленно вхожу в ее жаркое влажное лоно. Так и не выпуская ее тела, нежно придерживая его руками, наращиваю ритм, нашептывая ее изголодавшейся душе самые сумасшедшие признания в любви, которые приходят в голову, конечно же, в моих полуприкрытых глазах – Юю, это именно ее я люблю сейчас, и все слова и ласки только для нее одной. Загадка томно вскрикивает в кровь расцарапывая мою спину, судорожно сжимается приподнимая бедра, кажется кончая, впервые за эту ночь шепча мне на ухо:

– Лю-би-мый…

И я знаю, что причиной ее оргазма стали мои лживые слова, а не ласки…

И я продолжаю свои простые движения, доводя теперь уже свою взбунтовавшуюся плоть до экстаза, шепча в ее душу:

– Юю, Ты для меня одна. Я люблю только тебя. Ты самая лучшая жемчужина мира, ведь ты совершенна. – Я все беру, а она самозабвенно отдается мне, за эту ночь еще три раза. Мое тело насыщается в край, ее душа то же полна. Закутанная в белоснежную махровую простыню, Загадка, словно ангел засыпает в моих объятьях, посреди кухни с выключенным светом и яркими северными звездами в проеме окон, в большом, притащенном мною, плюшевом кресле. Ночь нежна…

А утром, я просыпаюсь от одуряющего запаха свежее сваренного кофе. Мне двадцать шесть, большой мальчик, наверное, поэтому сплю с проституткой. А Загадка уже, совершенно одетая мечется по кухне, готовя нехитрый завтрак.

– Ты проснулся? Знаешь, девчонки уехали, а парни ушли за пивом. Я никогда не варила кофе, попробуй, вдруг понравится. – В ее больших миндалевидных глазах – страх, надежда, нечто по солнечному теплое. А в зрачках – полная безнадежность.

– Я не люблю кофе, – мои глаза лгут.