Помоги проекту - поделись книгой:
Я получила свой заряд энергии еще на сцене, очередной успех, цветы, автографы, чисто поужинать на банкете – и спать. Просто спать.
Утром уже летели обратно. Погода угомонилась. Но самолет нас вез опять какой-то небольшой. Частный. Все были утомлены и крепко спали. Болтали позади меня только двое, уверенные в том, что их никто не слышит: Леня Агутин со своим товарищем. Они обсуждали именно эту молодящуюся ухоженную важную особу – ее свойства, ее слабости, ее прелести. Пришлось надвинуть шапку на уши и постараться снова заснуть.
***
Все, что я придумала для клипа, весь мой сценарий, моя чудесная идея с куклой-двойником не возымели успеха у режиссера и сценариста. Снимали в павильоне, где был оборудован какой-то белый помост с белой аркой, на помосте белый стол и белый же стул. И вот в этом антураже нужно было осваивать пространство певице в черном платье, с белыми жемчужными длинными четками, намотанными на руку. Режиссерскую задачу никто ставить, по-видимому, и не собирался. Вся режиссура заключалась в том, что я должна была появиться из арки, пройти по помосту, сесть за стол, потом встать из-за стола, потом опять сесть. Далее – на мой вкус… «В общем… да делай ты что хочешь… Время у нас есть. Просто пой, и все. Нарежем потом».
– Работаем! – скомандовал режиссер.
Включилась песня «Все в твоих руках», и…
Выхожу из арки, иду на помост, и вдруг на меня устремляется луч света, исходящий из центра «сияющей мандалы». Уж сколько я пересмотрела этих картин, с разнообразными мандалами, но такой я еще не видела! И чтобы вот так, из самого центра, луч света прямо в меня!
Настолько это меня ошарашило, что я остановилась, уставившись в этот слепящий меня круг.
– Стоп! Ну?! Ты чего? Испугалась, что ли?!
– Нет. Просто неожиданно, вот это… – я указала на круглую сияющую мандалу в руках осветителя.
– Это светоотражатель. Так надо. Давай, работай. Первый раз, что ли, ей-Богу?!
– Да! Первый раз.
– А… ну ладно. Все. Понеслась!
И мы начали. Снова и снова. Сколько прошло дублей, я не помню. Может быть, три. Но все это время, пока звучала песня «Все в твоих руках», я искала смысл. И я нашла его.
Мне не поставили режиссерскую задачу. Поэтому я искала ее сама. И этот вот луч света из центра сияющей мандалы помогал мне.
«Все в твоих руках, и даже я», – пропела я и поняла, что пою про то, что все мы в руках Создателя! Что все, все, все в руках Божиих. И наша воля, наша свобода, наш свет дарован нам свыше, и что мы ничто без Бога! Только осознание Божественного Творения, осознание себя Творением Божиим дает силу, ведет к свету и вечной жизни.
И вот в этот самый момент, когда я все это осознала, свет «сияющей мандалы» вошел в самое мое сердце, и внезапно те самые белые четки, нить жемчуга, что была намотана на мою руку, лопнула и жемчужные бусины рассыпались по белому помосту. Нить жемчуга лопнула, а я в изнеможении упала на помост. Чувство осознания ВСЕГО было настолько сильным, что физически это было сложно воспринять. Весь материальный мир стал вдруг таким далеким, чужим…
– Снято! Снято! Снято!
– Ну круто, вообще! Княжинская! А ты говорила… Артистка! Можешь же!
В этот самый момент, сидя на белом помосте, под лучом светоотражателя, я уже знала, что моя карьера в шоу-бизнесе закончена.
Глава 13
Потом… стало происходить и вовсе что-то странное.
Меня вызвали в офис на серьезный разговор. Рядом с продюсером за столом сидел неизвестный мне персонаж. Совсем плохо помню его лицо. Нет! Вовсе не помню.
– Мы должны поговорить с тобой очень серьезно. Ты вообще в порядке?! Ты стала какая-то странная. Устаешь?
– Если честно, то да. Скорее не устаю, а переживаю… Переживаю вот по поводу клипа, к примеру. Мы же планировали одно, а снимали совсем все другое. Совсем не то… а ведь…
– Подожди. Сейчас не об этом, – поморщился продюсер. – Нам нужно заключить с тобой договор. Мы же работаем?! Во-о-о-от… Клип снимаем, концерты, эфиры на радио. Все это стоит денюшек. Мы в тебя вкладываемся, и ты должна будешь подписать с нами договорчик. На вот, почитай.
И они аккуратно положили передо мной две папки бумаг. Одна большая, другая поменьше. Вижу-то я плоховато, сильный астигматизм на оба глаза, но я смело взяла большую, открыла первую страницу и, прищурившись, стала читать. Тем временем продюсер продолжал говорить, мешая мне вдумываться в смысл читаемого.
– Читай внимательно. Договор правильный, все там хорошо. Это стандартный договор. На десять лет. Так что десять лет ты можешь вообще ни о чем не переживать. Работай, и все. Альбом запишем, концерты будут, гастроли. Там написано про 30 % от доходов! Но зачем тебе эти проблемы? Тридцать процентов… Ты же на зарплате у нас. Оформим тебя как секретаршу. Уже официально! Будешь получать зарплату, и прекрасно! Ты вот подпишешь договор, и мы его в сейф положим, и можешь вообще про него забыть! Зачем тебе этот головняк? Забудь, и все! А второй договор, по которому ты будешь числиться секретаршей и получать зарплату уже официально, можешь забрать.
– Как это секретаршей?! – опешила я. Как же это?
– Ну, дурочкой-то что прикидываешься?
– То есть?
– Ты денежку получаешь? Получаешь. Ежемесячно! Но должно же быть все оформлено официально!
– Я не знала, что я числюсь секретаршей. Мне это как-то не нравится. Я певица! И почему я должна забыть про договор? А что с тридцатью процентами? Если я подпишу договор, значит, он же будет действовать? Значит, я должна буду получать тридцать процентов?! Что-то я не понимаю…
– Княжинская! Ты вот вроде бы такая вся наивная, хорошая, добренькая. А на самом-то деле ты не проста вовсе! Такое впечатление, что ты от нас что-то скрываешь! А? – и два серьезных мужчины, переглянувшись, уставились на меня так, словно и впрямь заподозрили меня в чем-то нехорошем. У второго взгляд так и вовсе был тяжел и темен, поэтому я старалась на него не смотреть.
– Скрываю? Да что мне скрывать?! – зарделась я, лихорадочно перебирая свои грехи и то, в чем меня можно было бы упрекнуть.
И тут, параллельно читаючи бумажки и перебрасываясь репликами с продюсером, я дохожу до пункта в договоре о том, на что я «не имею права». Представляю теперь свое изумленное раскрасневшееся девичье личико!
По этому пункту выходило, что я полностью отдаю себя в рабство на десять лет «без права переписки».
– Извините, но я не буду это подписывать, – выдохнула я.
– …
Два пристально-тяжелых взгляда, от которых морозец прошел по всему телу. Один светло-голубой, прозрачный, с прищуром, другой же темно-карий, глубокий и в то же время какой-то пустой. Словно дыра в пространстве.
– Ты уверена? – холодно спросил продюсер.
– Конечно, уверена! – возбужденно залепетала я. – Как я могу подписать то, что здесь написано?! Это же невозможно! Это… это рабство какое-то. Если я должна буду все это соблюдать, то как же вы предлагаете мне забыть про тридцать процентов? И вообще… Мне все это очень не нравится. Это же нечестно!
– Нечестно?! – криво усмехнулись они оба.
– Да! Нечестно.
– Ну тогда иди. Иди, девочка....
И я ушла. Я шла по центру Москвы, плутала по переулкам и думала, думала, думала. Как же так?! Надо было с кем-то посоветоваться. Но с кем? Только с мамой. Оказывается, рядом со мной не было близких людей, кроме мамы. Никогошеньки! И вдруг я осознала, что верить тем людям, которые ошивались вокруг меня, было совершенно нельзя! Никому! Может быть, рассказать ребятам из Высшей школы КГБ? Совета спросить. Они же такие умные! Что же мне теперь делать?!
Но на следующее утро они позвонили сами. Вернее, позвонил Сережа. Но он не представился. Я просто узнала его. Может быть, он думал, что я не смогу определить по голосу, кто мне звонит? У меня редкостное чутье на голоса, и даже если кто-то из знакомых попытается пошутить и остаться неузнанным, я все равно разгадаю этого человека.
– Добрый день! Можно попросить Наталью? – напряженный, искаженно-заниженный тембр Сергея в трубке. Не узнать меня он не мог, но я подыграла ему.
– Да, я вас слушаю.
– Наталья! Вам просили передать, что певицы Наталии Княжинской более не существует!
– …
– Повторить еще раз? Певицы Наталии Княжинской более не существует. Всего доброго.
– Кто просил передать?! – но мой вопрос повис в пустоте, так как Сергей уже положил трубку, и только короткие гудки пунктиром пульсировали в ухе.
***
Начались мучительные дни раздумий, самобичеваний, сомнений и слез. Что со мной не так? Наверное, можно было найти какой-то компромисс? Но как? Никто не подсказал, как нужно вести себя в такой ситуации. Я оказалась совершенно одна в своих переживаниях. Мама ничего не говорила, кроме: «А я тебя предупреждала!»
Все «друзья» исчезли, словно их и не было.
Однако нужно было продолжать работать. Взяв записную книжку, стала обзванивать клубы, в которых выступала прежде:
– Да, здравствуйте. Нет, мы не можем с вами больше сотрудничать. Извините. Всего хорошего.
Примерно такой ответ был всюду, куда бы я ни позвонила.
Оставался еще один вариант, который я оставила на потом. Уж он-то не откажет. Очень серьезный человек из Питера уже давно приглашал организовать мои концерты в северной столице. Настоятельно просил звонить в любой момент. А я же коренная ленинградка! Так люблю свой родной город. Поеду, непременно поеду в Питер! Может быть, и останусь уже там. Вернусь на родину!
– О! Княжинская! Здравствуй! Очень рад слышать! Но… Прости… Ничем не смогу помочь. Видишь ли… э-э-э-э… мне позвонили… в общем… извини…
У меня снова начались страхи. Как в детстве. В детстве я боялась темноты. Теперь же к страху темноты добавились новые. Я вздрагивала при телефонном звонке или если звонили в дверь. Если у подъезда парковалась темная машина, мне казалось, что это непременно приехали за мной.
Бабушки у подъезда качали головами и ехидничали.
– Ну, и где кавалеры твои? Ишь… какая… Че-то не видать кавалеров-то! Кудай-то ты их подевала?! А то разъезжала тут… на инома-а-а-арках! Ишь ведь…
Как-то раз раздался телефонный звонок:
– Наташ, привет. Ты как вообще?
– Леня?! Привет! – обрадовалась я. – Да как сказать…
– Э-э-э… Ситуация, в общем, такая… Тут девочка одна будет петь песенки эти. Ну, ты понимаешь. Все серьезно. Так что ты уж песенки-то отдай. И больше их не пой. Лучше вообще не пой, – усмехнулся голос в трубке. – Просто забудь, и все. Договорились?!
– …
– Алло! Чего молчишь? Ну, ты что? Расстроилась, что ли? Прекращай! Просто отдай песни, и все. Забудь. Договорились?
– Знаешь что? Делай так, как подсказывает тебе твоя совесть. Договорились? Если ты решишь, что поступить так – это нормально, то поступай так. Если же все-таки совесть тебе подскажет, что это нехорошо, то… А пока я обещаю, что не буду их петь.
– Ну вот и славно. Значит, ты все поняла. Умница. Ну пока.
– Ну пока.
Потом я оказалась в больнице с нервным срывом. Психиатр посмотрел на мой коптский крест и спросил:
– Черной магией увлекаетесь?
– Почему черной? И с чего вы взяли, что я увлекаюсь магией?
– Ну вот ведь, крест у вас такой странный, большой, ни на что не похожий. Что-то непонятное. Расскажете?
– Расскажу. Это древний египетский жезл жизни. Символ вечности. Также это крест коптской православной церкви. Никакой магии.
– Вы верите в Бога?!
– Конечно. А вы разве нет?
Психиатр, до сих пор пристально глядящий на меня, отвел взгляд.
– Да как сказать… Не знаю.
– А я знаю!
Вернувшись домой, я первым делом подошла к давно запылившемуся роялю, открыла крышку и погладила клавиши. Молоточек ожил, струна дрогнула, и старинный дедушкин рояль запел. И, глядя на фотографию деда, висевшую над роялем, я дала себе обещание никогда больше не петь чужих песен. Никогда! Я присела на краешек стула, и через мои руки выплеснулся целый поток, бурлящий в недрах старинного инструмента, утекающий по струнам в параллельные миры, передающий информацию моим предкам о том, что я слышу, что я чувствую, что я живу.
Глава 13.5. Переход
Однажды, проснувшись рано утром, я поняла, что должна это сделать. Решительно одевшись красиво, сделав прическу и накрасив губы, я отправилась в центр Москвы.
В голове проносились фразы, редактировались, отбрасывались, формировались новые. Что я скажу. Что же я скажу там?! Пожалуй, вот так! Нет! Так нельзя… Ладно… Может, повернуть обратно? Зачем это все?! Нет… Раз уж решила, то решила.
Вся дорога пролетела словно в тумане. Вышла из метро, знакомые переулки, по которым я бродила тогда как потерянная, в мгновение ока остались позади, и вот эта тяжелая дверь, вот эта лестница, три пролета… лифт мне не нужен. Звонок.
Дверь открыл мой бывший охранник. Вопросительный удивленный взгляд. Насупился. Строго преградил дорогу. Все молча. Наверное, я мысленно сказала ему что-то очень правильное и посмотрела в центр его зрачка так, что он тут же отступил, сделав неопределенный жест рукой.
Следующей преградой, уже в коридоре, оказался мой толстый шофер. Тот сделал попытку что-то сказать, но поперхнулся.
Ногой ли, рукой ли открыла я дверь кабинета, не помню. Но дверь шарахнула о стену.
За столом, словно никуда и не уходили с тех самых пор, сидели те двое. Мой улыбчивый продюсер и его товарищ с темной дырой вместо взгляда.
– Привет!!! – мой голос был звонок как пение первого весеннего жаворонка. – Хочу вам сказать, что я не просто «существую», но я Творю, Пою, Живу! Я дышу одним с вами воздухом!
***
«Я дышу одним с вами воздухом!» Что за странная фраза родилась в моем возбужденном сознании?! – радостно летела я над Москвой и думала над этой своей странной фразой, и дышала, дышала, дышала…
Глава 14. «Неформат»
Как меня занесло в Булгаковский дом, тот самый, что «302 бис по Садовой», толком уже и не вспомню. Хотя нет! Позвольте! Однако, какие интересные свойства у нашего подсознания. Память теперь же выдала мне точную картину того, как мы поднимаемся по гулким ступеням скудно освещенного подъезда, разглядывая настенную роспись, вместе с симпатичным кудрявым блондином и стучимся в пошарпанную высокую дверь. Макс по прозвищу «Кожаный». Куртка у него была еще со скрипом, «косуха», и штаны кожаные. Вероятно, Макс каким-то боком прикасался к сфере шоу-бизнеса, а другим тянулся к неформалам.
Дверь нам открыл человек в длинном хитоне с распущенными волосами и лицом вполне иконописным. За круглым столом сидели глубоко задумчивые люди и, молча передавая по кругу папиросину «Беломора», глубоко затягивались, задерживали дыхание и потом медленно выдыхали. Помню, что это меня очень удивило и даже смутило. Прежде никогда не видывала такого действа. У меня имелись свои хорошие сигареты, и я уже было собиралась закурить, как тот, который открыл нам дверь, по-видимому, хозяин квартиры, протянул мне с улыбкой только что скрученную им новую папиросу.
– Спасибо! У меня есть свои.
Тот с удивлением посмотрел на Макса.
Поделиться книгой: